Тем более, такой жуткой. Но я ждал какой-то развязки. Ну, было чувство, будто я в сумасшедших гонках участвую, и мою машину вот-вот занесет. Или... когда ты летаешь во сне, и вдруг зависаешь в воздухе, который становится таким густым и вязким, и тянет вниз и вниз. И ты готов на что угодно, лишь бы тебя перестало тянуть к земле. А потом... Потом ты уже хочешь приземлиться, даже если при этом сильно расшибешься, но уже не можешь сдвинуться ни туда, ни сюда. Воздух такой, слишком плотный, понимаешь? И тут лучше поскорее проснуться, чем вот так висеть. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь крикнул, разбудил меня... И почему-то больше всего хотелось, чтобы это была ты!
- Почему именно я? - спросила Вика.
- Потому что ты не представляешь, как я любил Катьку! Когда я видел её, мне становилось дурно, у меня голова кружилась! Это было как судорога, понимаешь? И хотелось кусать себя, выкинуть что-нибудь отчаянное, только бы эта судорога прошла! Твой голос по телефону... Он вонзился в меня как иголка... Как, знаешь, иголку или английскую булавку втыкают в сведенную судорогой мышцу, чтобы отпустило! Вот это ощущение - и мучительной боли, и одновременно освобождения - и было ощущением, которого я так ждал! И оно пришло от тебя, понимаешь, и я хотел, чтобы оно пришло только от тебя!
- Хотел - и дождался, - сказала Вика. - И что ты предлагаешь теперь?
- Не знаю, - Стасик подошел к подоконнику, поглядел в окно, упершись в подоконник сжатыми кулаками. Без бинокля, он видел только общую панораму: автобусы, будто игрушечные, фигурки на аллеях - особенно яркое и торжественное скопление этих фигурок, похожих на человечков из наборов "Лего" - раньше бы сказали, "на оловянных солдатиков", но пластик вытеснил олово, а сборные фигурки - цельных и литых. - Теперь мне стыдно. Мне стыдно, что я хотел этого освобождения - будто Катькиной смерти хотел. Ведь мертвых любить нельзя... Но кто сказал, что нельзя? Можно, ещё как можно! И ещё мне стыдно, что я хотел этого стыда. Но не так, честное слово, не так!
- А как? - спросила Вика, поворачиваясь и облокачиваясь о подоконник рядом с ним. - У тебя, похоже, из-за Катькиной смерти совсем мозги поехали. "Стыдно, что стыдно"... Это ж надо придумать!
- Я знал, что тебе это покажется бредом, - хмуро проговорил Стасик. Наверно, и пытаться объяснить не стоило.
- Еще как стоило! - она положила руку ему на плечо. - Договаривай. Честное слово, я не смеюсь. Я тебе самому хочу помочь разобраться.
- Да нечего тут разбираться! - выпалил Стасик. - Ты не знаешь всего!
- Так расскажи - и я узнаю, - теперь она прильнула к нему, легонько провела пальчиком по его щеке, придав лицу по-матерински сочувственное выражение. Он отпрянул как ошпаренный, и она спросила. - Это связано со мной?
- Да, - хрипло ответил Стасик.
- Понимаю... - она поджала губы, чтобы сдержать улыбку. - Тебе казалось, что я нравлюсь тебе больше, чем... ну, чем дозволено? Так нравлюсь, как парню, влюбленному в другую, не должна нравиться ни одна девушка, кроме его единственной, от которой голова кружится?
- Меня к тебе... влекло, - сказал Стасик.
- И сейчас влечет? - как бы рассеяно поинтересовалась она.
- Да. Сейчас даже больше. Вот что самое дурное. Понимаешь? Сейчас, когда там, на кладбище, вот-вот подойдет автобус... И стоит мне подумать о Катьке, которая сейчас... там, как меня ещё больше тянет к тебе!
- Ну, знаешь... - она разглядывала его, словно увидев впервые, а потом сказала тоном взрослой опытной женщины - из популярных изданий она нахватала немало ценного о стрессах и психологии вообще. - Это у тебя от шока. Такое бывает. И, вообще, ты извини, но когда человека тянет от мертвого и холодного к живому и теплому, то это вполне объяснимо, пусть и кажется ему противоестественным и стыдным.
- Говорю тебе, не только в этом дело! - Стасика прорвало. - Я... - он сглотнул. - Я знал, что у нас с Катькой не сложится. Ты ведь... Ну да, чего там говорить. Представляешь, как все было. И мне хотелось вырваться! Все разрушить одним махом, понимаешь? Ты была её подругой. Вот я и подумал... Я подумал, что, если пересплю с тобой, то это и станет тем ударом, который разнесет все вдребезги! После этого я сам - я сам, понимаешь - и близко к Катьке не подойду, даже если она готова будет меня простить. Как я прощал...
- Переспать со мной? Не худо было бы сперва заручиться моим согласием, а? Или ты считал себя настолько неотразимым, что мое согласие заранее подразумевалось?
- Да нет же, нет! Но, согласись... Ты помнишь, мы с тобой однажды болтали, и ты...
- Я подкинула тебе какой-то намек? Тебе померещилось!
- Может быть! Но я увидел в тебе... Словом, сперва я просто подумал. Если с кем-то переспать, чтобы переломить хребет моей любви, то с тобой. И, когда подумал, то представил тебя... И вдруг понял, что я тебя хочу такую, какую представил! Я испугался этого, безумно испугался! Это ж была просто мысль, голая мысль... Но стоило тебе замаячить у меня перед глазами, как я уже не смог выкинуть тебя из головы. Это сделалось как наваждение - я думал о тебе, и меня не волновало, о чем мы будем говорить, как будем проводить время. Единственно, что мне виделось - это как... ну, как все происходит! Я любил Катьку - и хотел тебя! А сейчас я хочу тебя ещё больше, чем прежде! И не могу я с этим разобраться! Когда у нас возник разговор, что и тебе, и мне хочется поглядеть на похороны, а я уже присмотрел эту квартиру, то я подумал - вот оно! Может, и сегодня получится - а может, после того, как мы проведем вместе несколько часов, мы все равно в ближайшие дни... Нет, не буду врать. Я думал об одном. Я представлял, как здесь, в этой квартире, я валю тебя на пол, срываю с тебя одежду, сразу, как только процессия исчезнет в крематории... Потому что я знал, что в этот момент захочу тебя ещё больше! Как ещё больше захотел тебя, едва положив трубку, когда ты сообщила мне о смерти Катьки! Твой голос, твои слова, они и обжигали меня, и царапали, и вонзались в меня - действительно как иголки, мне даже не было жутко, не было отчаяния, у меня будто разом все отшибло при этом известии - и, когда я положил трубку, я ещё больше тебя захотел, до безумия, словно только ты могла вылечить этот ожог, и одна мысль, как я вхожу в тебя, целую твои губы, твою грудь, одна эта мысль, и одно то, что я это видел ясно-ясно, как это может быть - одно это меня исцеляло, и вместо ожога наступала прохлада! Я стоял, держал трубку телефона в руке, из трубки доносились короткие гудки, и чувствовал себя таким обессиленным, будто все между нами произошло на самом деле, будто эта трубка, в которой только что звучал твой голос, ещё хранила тепло твоего тела. И не могу тебе передать, какое отчаяние на меня нахлынуло, когда я понял, о чем я думаю - в такой момент!.. Вот, - Стасик сел на пол и закрыл лицо руками. - Теперь ты можешь меня презирать. Все равно у тебя не получится презирать меня так сильно, как я презираю сам себя!
Вика взяла бинокль, отвернулась к окну, некоторое время смотрела на кладбище.
- Пока ничего, - сказала она после паузы. - И с похоронами этого "крутого" какая-то заминка. Все остановились и чего-то ждут. Интересно, чего?.. Расскажи мне, как у вас это было с Катькой, - проговорила она тем же тоном.
- Зачем тебе? - глухо проговорил Стасик. - После всего, в чем я сознался...
- Именно, что после всего.
- Мы... - Стасик опять поперхнулся и замолк.
- Ты не знал, о чем со мной можно говорить? - осведомилась Вика, продолжая глядеть в бинокль. А ты исповедуйся. На всю катушку, по полной программе.
- Чтобы тебе стало совсем противно?
- Нет. Ты ведь хочешь, чтобы тебя лучше понимали? Сколько раз за это время ты произнес "понимаешь", "ты пойми"... Давай я буду учиться тебя понимать... Кстати, что ты говорил насчет того, что у нас может быть такая же квартира?
- Так, сболтнул, - проворчал Стасик. - Мне так хотелось хоть чем-то тебя зацепить... Я готов был что угодно тебе пообещать, лишь бы ты... Ну, хотя бы посмотрела на меня не только как на друга.
- А кто тебе сказал, что я гляжу на тебя только как на друга? Кто тебе сказал, будто я вообще гляжу на тебя как на друга?
- Ну... по-моему, это очевидно. Иначе бы ты не пошла со мной.
- Если бы не относилась к тебе как к другу или если бы боялась, что ты можешь меня трахнуть?
- И то, и другое.
- Так расскажи все-таки, как у тебя было с Катькой.
Стасик опустил голову перед тем, как ответить.
- Я ж говорю, нормально было.
- А конкретней?
- Конкретней, мы с ней... ну, так.
Вика положила бинокль на подоконник, скинула уже расстегнутую дубленку, расстелила её на полу и села на неё напротив Стасика.
- Так, так, да никак, - проговорила она. - Ведь ничего, в общем-то, и не было, да?
Стасик поднял голову.
- Тебе-то откуда знать?
- Она рассказывала. Про то, как однажды она немножко приласкала тебя, а ты растерялся, и... Не бойся, она не всем трепалась.
- Да, - с неожиданной яростью и энергией сказал Стасик. - Она была не из пугливых... - он вдруг выпрямился. - Но погоди!.. Когда она тебе это рассказала?
- Когда надо, тогда и рассказала, - усмехнулась Вика.
Стасик поднялся на ноги.
- Я тебя спрашиваю, когда? Ведь... - он не договорил, потому что у него перехватило дыхание. Потом он пошел к Вике, шагая как неуклюжая заведенная кукла и вытянув руку - словно собираясь схватить девушку за горло. - Ах ты, сволочь! Так ты виделась с ней перед её смертью? И молчала об этом? Никому ни словечка? Ты знаешь, почему она выбросилась из окна? Или ты просто была при этом?
- С чего ты взял? - Вика попятилась и прижалась к подоконнику.
- Не крути мне мозги! - Стасик был на грани истерики. Он схватил Вику и стал её трясти. - Мы виделись с тобой часа за три до её смерти! Ты спросила, правда ли, что это от меня Катька залетела на аборт, я ответил, что правда, и ты мне поверила! Значит, узнать от нее, что я врал, ты могла только после! А после - это сразу перед её смертью! А ведь ты клялась, что в последний раз виделась с ней накануне!..
- Ну и что? - с трудом проговорила Вика. - Остановись! Я все...
- Что там было? Ты мне...
Он не договорил, потому что Вика вдруг, перестав вырываться и резко подавшись вперед, обвила руками его шею и впилась губами в его губы. Стасик то ли ойкнул, то ли хрюкнул, дернулся, будто хотел вырваться, наподобие пойманной птицы, а потом швырнул Вику на её расстеленную дубленку и навалился на девушку. Он неловко расстегивал пуговицы её одежды, залез рукой ей под блузку, хрипел и мычал. Вика, не сопротивляясь, продолжала обвивать руками его шею, на её губах блуждала странная полуулыбка, словно она грезила наяву и была мыслями далеко-далеко от этой странной пустой квартиры и этой странной ситуации. Лишь когда Стасик задрал её юбку и принялся неуклюже, одной рукой, расстегивать ремень и "молнию" своих джинсов, другую не отнимая от груди Вики, она притянула к себе его голову и сказала ему прямо в ухо, внятным и чуть ли не властным шепотом:
- Только осторожно. Не сделай мне больно. Я ведь ещё ни с кем не была...
Стасик поглядел ей в глаза, и она ответила ему прямым и ясным взглядом - настолько ясным, что, из-за своей прозрачности, он казался затуманенным страстью. Перед этим взглядом - не умоляющим его о чем-то, а принимающим его целиком и полностью, таким, какой он есть - Стасик внезапно сник и обмяк. Пауза длилась, они смотрели в глаза друг другу, и Стасик, скатившись с девушки, упал на живот, положив лицо на руки, и заплакал - горько, по-детски. Вика присела, оправила юбку и блузку, задумчиво поглядела на Стасика, потом провела ладонью по его волосам и, запустив в них пальцы, стала ерошить эти растрепанные волосы.
- Насильник из тебя никакой, - с неожиданной хрипотцой проговорила она. - Впрочем, как и из меня жертва...
Стасик не отвечал.
- Не думай ничего такого, - продолжала Вика. - Катька мне давно сказала. Но я продолжала подыгрывать тебе, потому что чувствовала, что тебе это нужно. Для самоутверждения, для всего... Прости, что проговорилась. Злость взяла, что даже сейчас ты продолжаешь мне врать. Глупая злость, да... Лучше было продолжать делать вид, будто я ничего не знаю... Вот так. Ты мне веришь?
Стасик перевернулся на спину и поглядел на неё красными припухшими глазами.
- Ты ревновала меня к Катьке? - спросил он.
- Да, - просто ответила Вика.
- Но выходит...
- Выходит, я испытывала к тебе то же, что и ты ко мне. И, так же, как ты, жутко стыдилась этого.
- Ты тоже... тоже меня...
- Назови это своим словом - хотела, - кивнула Вика. - Но не могла ведь я предавать лучшую подругу... в которую ты был так влюблен. Может быть, ты уловил мое желание. А может, я - твое. Мы с тобой болтали ни о чем, делились "тайнами", а я чувствовала в тебе это напряжение. Я, конечно, не понимала, что это - напряжение от желания войти в меня. А может, что-то мне нашептывало, что все именно так, но я сторонилась от этого навязчивого шепотка. Даже не сторонилась, а шарахалась, вернее будет сказать. И, все равно, когда я ощущала в тебе это напряжение, я непроизвольно сжимала ноги... будто ты уже в меня проник, и я тебя чувствую, и я не знаю, как я кляла свое глупое воображение, и как не умудрялась покраснеть при тебе, потому что это было жутко, стыдно, омерзительно, тошнотворно... и все-таки мне не хотелось тебя отпускать. Хотелось задержать это ощущение тебя во мне, вот это твое желание, которое... которое вонзалось в меня так реально. И это ощущение долго не проходило, только где-то через полчаса после того, как мы расставались, оно меня отпускало. Я умереть была готова от стыда и презрения к себе, так мне было погано, но мне хотелось снова и снова переживать этот стыд. Наверно, это было в точности то же самое, что ты испытывал. И, можно, я расскажу тебе одну вещь?
- Рассказывай, - хрипло проговорил Стасик.
- Так вот, я... Однажды, когда это ощущение не проходило очень долго, так долго, что я уже лежала в кровати, а мне продолжало мерещиться, будто ты во мне и теперь наваливаешься на меня, и мне трудно дышать, и от этого мне было очень неуютно и жутко...
- Ну? - спросил Стасик, когда пауза затянулась.
Вика, продолжавшая ерошить его волосы, вдруг стиснула прядь волос Стасика с такой силой, что у неё побелели костяшки пальцев, а он невольно вскрикнул. Она отдернула руку, будто ошпарясь.
- Извини...
- Да ничего... - он пригладил волосы, чуть поморщился - видно, она рванула прядь так, что все ещё болело. - Так что с тобой было?
- Ты не будешь смеяться? - спросила она.
- Ты же не смеялась надо мной.
- Так вот, я опять плотно сжала ноги - убеждая себя, что делаю это, чтобы избавиться от наваждения, чтобы мысленно тебя вытолкнуть, но, на самом деле, для того, в чем я себе боялась сознаться: для того, чтобы плотнее тебя ощутить. А потом... потом я провела рукой у себя там, между ног, внушая себе: вот, пощупай, проверь, ничего там нет, все это твои фантазии, дурные фантазии, за которые тебя надо отстегать. И там, между ног, у меня было влажно, а проводя рукой, я наткнулась на крошечный бугорок, вроде язычка, над... над этим самым местом. И, когда я коснулась его пальцем, меня будто током ударило, и я уже не могла сдерживаться, я стала массировать его и теребить, закрыв глаза и представляя тебя. Меня просто дугой выгибало от наслаждения, я ничего не могла с собой поделать. И лишь когда словно маленький взрыв произошел, разбрасывая искорки по всему телу, и это было так замечательно, что мне пришлось закусить губу, чтобы не заорать от восторга, перепугав спавших в соседней комнате родителей, я очухалась и долго лежала, тяжело дыша. Мне сразу стало так плохо, так плохо... Я чувствовала себя последней дрянью, мне казалось, весь мир видит, что я сделала, и завтра все будут тыкать в меня пальцами и издеваться надо мной. Два дня я себя грызла, а на третий не сдержалась и опять сделала то же самое. Это было в тот вечер, когда мы все сидели у Тырика, и ты часто оказывался рядом со мной. И потом я это делала несколько раз... - она наклонилась над ним, поглядела в его запрокинутое лицо. - Но ведь я не одна такая? И мальчики так тоже ведь делают, да?
- Делают, - сказал он.
- И ты это делал?
- Да.
- А когда ты это делал, ты закрывал глаза или нет?
- Закрывал.
- И кого-то воображал? Катьку?
- Я хотел вообразить Катьку. А воображалась ты.
- Тебе тогда было стыдно?
- Немножко. Но я...
- Что - "ты"? Тебе было так хорошо, что ты перестал стыдиться?
- Нет... Я, понимаешь... Я думал, что делаю это в... ну, в медицинских целях.
- В медицинских?
- Ну да, - он покраснел совсем густо. - Павлюха обмолвился как-то, что все эти прыщи, которые и меня тоже мучили, это от того, что у нас... ну, понимаешь, период полового созревания. И все это в нас бродит и закисает, и нельзя, чтобы застаивалось. Поэтому надо периодически иметь дело с девчонками или, по крайней мере, кончать в кулак, тогда и все прыщи исчезнут. Что и у девчонок то же самое, только им это... ну, самоудовлетворение... от прыщей помочь не может, потому что мы-то так устроены, что облегчились и все, а им обязательно мужская сперма внутрь нужна.
- И ты ему поверил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9
- Почему именно я? - спросила Вика.
- Потому что ты не представляешь, как я любил Катьку! Когда я видел её, мне становилось дурно, у меня голова кружилась! Это было как судорога, понимаешь? И хотелось кусать себя, выкинуть что-нибудь отчаянное, только бы эта судорога прошла! Твой голос по телефону... Он вонзился в меня как иголка... Как, знаешь, иголку или английскую булавку втыкают в сведенную судорогой мышцу, чтобы отпустило! Вот это ощущение - и мучительной боли, и одновременно освобождения - и было ощущением, которого я так ждал! И оно пришло от тебя, понимаешь, и я хотел, чтобы оно пришло только от тебя!
- Хотел - и дождался, - сказала Вика. - И что ты предлагаешь теперь?
- Не знаю, - Стасик подошел к подоконнику, поглядел в окно, упершись в подоконник сжатыми кулаками. Без бинокля, он видел только общую панораму: автобусы, будто игрушечные, фигурки на аллеях - особенно яркое и торжественное скопление этих фигурок, похожих на человечков из наборов "Лего" - раньше бы сказали, "на оловянных солдатиков", но пластик вытеснил олово, а сборные фигурки - цельных и литых. - Теперь мне стыдно. Мне стыдно, что я хотел этого освобождения - будто Катькиной смерти хотел. Ведь мертвых любить нельзя... Но кто сказал, что нельзя? Можно, ещё как можно! И ещё мне стыдно, что я хотел этого стыда. Но не так, честное слово, не так!
- А как? - спросила Вика, поворачиваясь и облокачиваясь о подоконник рядом с ним. - У тебя, похоже, из-за Катькиной смерти совсем мозги поехали. "Стыдно, что стыдно"... Это ж надо придумать!
- Я знал, что тебе это покажется бредом, - хмуро проговорил Стасик. Наверно, и пытаться объяснить не стоило.
- Еще как стоило! - она положила руку ему на плечо. - Договаривай. Честное слово, я не смеюсь. Я тебе самому хочу помочь разобраться.
- Да нечего тут разбираться! - выпалил Стасик. - Ты не знаешь всего!
- Так расскажи - и я узнаю, - теперь она прильнула к нему, легонько провела пальчиком по его щеке, придав лицу по-матерински сочувственное выражение. Он отпрянул как ошпаренный, и она спросила. - Это связано со мной?
- Да, - хрипло ответил Стасик.
- Понимаю... - она поджала губы, чтобы сдержать улыбку. - Тебе казалось, что я нравлюсь тебе больше, чем... ну, чем дозволено? Так нравлюсь, как парню, влюбленному в другую, не должна нравиться ни одна девушка, кроме его единственной, от которой голова кружится?
- Меня к тебе... влекло, - сказал Стасик.
- И сейчас влечет? - как бы рассеяно поинтересовалась она.
- Да. Сейчас даже больше. Вот что самое дурное. Понимаешь? Сейчас, когда там, на кладбище, вот-вот подойдет автобус... И стоит мне подумать о Катьке, которая сейчас... там, как меня ещё больше тянет к тебе!
- Ну, знаешь... - она разглядывала его, словно увидев впервые, а потом сказала тоном взрослой опытной женщины - из популярных изданий она нахватала немало ценного о стрессах и психологии вообще. - Это у тебя от шока. Такое бывает. И, вообще, ты извини, но когда человека тянет от мертвого и холодного к живому и теплому, то это вполне объяснимо, пусть и кажется ему противоестественным и стыдным.
- Говорю тебе, не только в этом дело! - Стасика прорвало. - Я... - он сглотнул. - Я знал, что у нас с Катькой не сложится. Ты ведь... Ну да, чего там говорить. Представляешь, как все было. И мне хотелось вырваться! Все разрушить одним махом, понимаешь? Ты была её подругой. Вот я и подумал... Я подумал, что, если пересплю с тобой, то это и станет тем ударом, который разнесет все вдребезги! После этого я сам - я сам, понимаешь - и близко к Катьке не подойду, даже если она готова будет меня простить. Как я прощал...
- Переспать со мной? Не худо было бы сперва заручиться моим согласием, а? Или ты считал себя настолько неотразимым, что мое согласие заранее подразумевалось?
- Да нет же, нет! Но, согласись... Ты помнишь, мы с тобой однажды болтали, и ты...
- Я подкинула тебе какой-то намек? Тебе померещилось!
- Может быть! Но я увидел в тебе... Словом, сперва я просто подумал. Если с кем-то переспать, чтобы переломить хребет моей любви, то с тобой. И, когда подумал, то представил тебя... И вдруг понял, что я тебя хочу такую, какую представил! Я испугался этого, безумно испугался! Это ж была просто мысль, голая мысль... Но стоило тебе замаячить у меня перед глазами, как я уже не смог выкинуть тебя из головы. Это сделалось как наваждение - я думал о тебе, и меня не волновало, о чем мы будем говорить, как будем проводить время. Единственно, что мне виделось - это как... ну, как все происходит! Я любил Катьку - и хотел тебя! А сейчас я хочу тебя ещё больше, чем прежде! И не могу я с этим разобраться! Когда у нас возник разговор, что и тебе, и мне хочется поглядеть на похороны, а я уже присмотрел эту квартиру, то я подумал - вот оно! Может, и сегодня получится - а может, после того, как мы проведем вместе несколько часов, мы все равно в ближайшие дни... Нет, не буду врать. Я думал об одном. Я представлял, как здесь, в этой квартире, я валю тебя на пол, срываю с тебя одежду, сразу, как только процессия исчезнет в крематории... Потому что я знал, что в этот момент захочу тебя ещё больше! Как ещё больше захотел тебя, едва положив трубку, когда ты сообщила мне о смерти Катьки! Твой голос, твои слова, они и обжигали меня, и царапали, и вонзались в меня - действительно как иголки, мне даже не было жутко, не было отчаяния, у меня будто разом все отшибло при этом известии - и, когда я положил трубку, я ещё больше тебя захотел, до безумия, словно только ты могла вылечить этот ожог, и одна мысль, как я вхожу в тебя, целую твои губы, твою грудь, одна эта мысль, и одно то, что я это видел ясно-ясно, как это может быть - одно это меня исцеляло, и вместо ожога наступала прохлада! Я стоял, держал трубку телефона в руке, из трубки доносились короткие гудки, и чувствовал себя таким обессиленным, будто все между нами произошло на самом деле, будто эта трубка, в которой только что звучал твой голос, ещё хранила тепло твоего тела. И не могу тебе передать, какое отчаяние на меня нахлынуло, когда я понял, о чем я думаю - в такой момент!.. Вот, - Стасик сел на пол и закрыл лицо руками. - Теперь ты можешь меня презирать. Все равно у тебя не получится презирать меня так сильно, как я презираю сам себя!
Вика взяла бинокль, отвернулась к окну, некоторое время смотрела на кладбище.
- Пока ничего, - сказала она после паузы. - И с похоронами этого "крутого" какая-то заминка. Все остановились и чего-то ждут. Интересно, чего?.. Расскажи мне, как у вас это было с Катькой, - проговорила она тем же тоном.
- Зачем тебе? - глухо проговорил Стасик. - После всего, в чем я сознался...
- Именно, что после всего.
- Мы... - Стасик опять поперхнулся и замолк.
- Ты не знал, о чем со мной можно говорить? - осведомилась Вика, продолжая глядеть в бинокль. А ты исповедуйся. На всю катушку, по полной программе.
- Чтобы тебе стало совсем противно?
- Нет. Ты ведь хочешь, чтобы тебя лучше понимали? Сколько раз за это время ты произнес "понимаешь", "ты пойми"... Давай я буду учиться тебя понимать... Кстати, что ты говорил насчет того, что у нас может быть такая же квартира?
- Так, сболтнул, - проворчал Стасик. - Мне так хотелось хоть чем-то тебя зацепить... Я готов был что угодно тебе пообещать, лишь бы ты... Ну, хотя бы посмотрела на меня не только как на друга.
- А кто тебе сказал, что я гляжу на тебя только как на друга? Кто тебе сказал, будто я вообще гляжу на тебя как на друга?
- Ну... по-моему, это очевидно. Иначе бы ты не пошла со мной.
- Если бы не относилась к тебе как к другу или если бы боялась, что ты можешь меня трахнуть?
- И то, и другое.
- Так расскажи все-таки, как у тебя было с Катькой.
Стасик опустил голову перед тем, как ответить.
- Я ж говорю, нормально было.
- А конкретней?
- Конкретней, мы с ней... ну, так.
Вика положила бинокль на подоконник, скинула уже расстегнутую дубленку, расстелила её на полу и села на неё напротив Стасика.
- Так, так, да никак, - проговорила она. - Ведь ничего, в общем-то, и не было, да?
Стасик поднял голову.
- Тебе-то откуда знать?
- Она рассказывала. Про то, как однажды она немножко приласкала тебя, а ты растерялся, и... Не бойся, она не всем трепалась.
- Да, - с неожиданной яростью и энергией сказал Стасик. - Она была не из пугливых... - он вдруг выпрямился. - Но погоди!.. Когда она тебе это рассказала?
- Когда надо, тогда и рассказала, - усмехнулась Вика.
Стасик поднялся на ноги.
- Я тебя спрашиваю, когда? Ведь... - он не договорил, потому что у него перехватило дыхание. Потом он пошел к Вике, шагая как неуклюжая заведенная кукла и вытянув руку - словно собираясь схватить девушку за горло. - Ах ты, сволочь! Так ты виделась с ней перед её смертью? И молчала об этом? Никому ни словечка? Ты знаешь, почему она выбросилась из окна? Или ты просто была при этом?
- С чего ты взял? - Вика попятилась и прижалась к подоконнику.
- Не крути мне мозги! - Стасик был на грани истерики. Он схватил Вику и стал её трясти. - Мы виделись с тобой часа за три до её смерти! Ты спросила, правда ли, что это от меня Катька залетела на аборт, я ответил, что правда, и ты мне поверила! Значит, узнать от нее, что я врал, ты могла только после! А после - это сразу перед её смертью! А ведь ты клялась, что в последний раз виделась с ней накануне!..
- Ну и что? - с трудом проговорила Вика. - Остановись! Я все...
- Что там было? Ты мне...
Он не договорил, потому что Вика вдруг, перестав вырываться и резко подавшись вперед, обвила руками его шею и впилась губами в его губы. Стасик то ли ойкнул, то ли хрюкнул, дернулся, будто хотел вырваться, наподобие пойманной птицы, а потом швырнул Вику на её расстеленную дубленку и навалился на девушку. Он неловко расстегивал пуговицы её одежды, залез рукой ей под блузку, хрипел и мычал. Вика, не сопротивляясь, продолжала обвивать руками его шею, на её губах блуждала странная полуулыбка, словно она грезила наяву и была мыслями далеко-далеко от этой странной пустой квартиры и этой странной ситуации. Лишь когда Стасик задрал её юбку и принялся неуклюже, одной рукой, расстегивать ремень и "молнию" своих джинсов, другую не отнимая от груди Вики, она притянула к себе его голову и сказала ему прямо в ухо, внятным и чуть ли не властным шепотом:
- Только осторожно. Не сделай мне больно. Я ведь ещё ни с кем не была...
Стасик поглядел ей в глаза, и она ответила ему прямым и ясным взглядом - настолько ясным, что, из-за своей прозрачности, он казался затуманенным страстью. Перед этим взглядом - не умоляющим его о чем-то, а принимающим его целиком и полностью, таким, какой он есть - Стасик внезапно сник и обмяк. Пауза длилась, они смотрели в глаза друг другу, и Стасик, скатившись с девушки, упал на живот, положив лицо на руки, и заплакал - горько, по-детски. Вика присела, оправила юбку и блузку, задумчиво поглядела на Стасика, потом провела ладонью по его волосам и, запустив в них пальцы, стала ерошить эти растрепанные волосы.
- Насильник из тебя никакой, - с неожиданной хрипотцой проговорила она. - Впрочем, как и из меня жертва...
Стасик не отвечал.
- Не думай ничего такого, - продолжала Вика. - Катька мне давно сказала. Но я продолжала подыгрывать тебе, потому что чувствовала, что тебе это нужно. Для самоутверждения, для всего... Прости, что проговорилась. Злость взяла, что даже сейчас ты продолжаешь мне врать. Глупая злость, да... Лучше было продолжать делать вид, будто я ничего не знаю... Вот так. Ты мне веришь?
Стасик перевернулся на спину и поглядел на неё красными припухшими глазами.
- Ты ревновала меня к Катьке? - спросил он.
- Да, - просто ответила Вика.
- Но выходит...
- Выходит, я испытывала к тебе то же, что и ты ко мне. И, так же, как ты, жутко стыдилась этого.
- Ты тоже... тоже меня...
- Назови это своим словом - хотела, - кивнула Вика. - Но не могла ведь я предавать лучшую подругу... в которую ты был так влюблен. Может быть, ты уловил мое желание. А может, я - твое. Мы с тобой болтали ни о чем, делились "тайнами", а я чувствовала в тебе это напряжение. Я, конечно, не понимала, что это - напряжение от желания войти в меня. А может, что-то мне нашептывало, что все именно так, но я сторонилась от этого навязчивого шепотка. Даже не сторонилась, а шарахалась, вернее будет сказать. И, все равно, когда я ощущала в тебе это напряжение, я непроизвольно сжимала ноги... будто ты уже в меня проник, и я тебя чувствую, и я не знаю, как я кляла свое глупое воображение, и как не умудрялась покраснеть при тебе, потому что это было жутко, стыдно, омерзительно, тошнотворно... и все-таки мне не хотелось тебя отпускать. Хотелось задержать это ощущение тебя во мне, вот это твое желание, которое... которое вонзалось в меня так реально. И это ощущение долго не проходило, только где-то через полчаса после того, как мы расставались, оно меня отпускало. Я умереть была готова от стыда и презрения к себе, так мне было погано, но мне хотелось снова и снова переживать этот стыд. Наверно, это было в точности то же самое, что ты испытывал. И, можно, я расскажу тебе одну вещь?
- Рассказывай, - хрипло проговорил Стасик.
- Так вот, я... Однажды, когда это ощущение не проходило очень долго, так долго, что я уже лежала в кровати, а мне продолжало мерещиться, будто ты во мне и теперь наваливаешься на меня, и мне трудно дышать, и от этого мне было очень неуютно и жутко...
- Ну? - спросил Стасик, когда пауза затянулась.
Вика, продолжавшая ерошить его волосы, вдруг стиснула прядь волос Стасика с такой силой, что у неё побелели костяшки пальцев, а он невольно вскрикнул. Она отдернула руку, будто ошпарясь.
- Извини...
- Да ничего... - он пригладил волосы, чуть поморщился - видно, она рванула прядь так, что все ещё болело. - Так что с тобой было?
- Ты не будешь смеяться? - спросила она.
- Ты же не смеялась надо мной.
- Так вот, я опять плотно сжала ноги - убеждая себя, что делаю это, чтобы избавиться от наваждения, чтобы мысленно тебя вытолкнуть, но, на самом деле, для того, в чем я себе боялась сознаться: для того, чтобы плотнее тебя ощутить. А потом... потом я провела рукой у себя там, между ног, внушая себе: вот, пощупай, проверь, ничего там нет, все это твои фантазии, дурные фантазии, за которые тебя надо отстегать. И там, между ног, у меня было влажно, а проводя рукой, я наткнулась на крошечный бугорок, вроде язычка, над... над этим самым местом. И, когда я коснулась его пальцем, меня будто током ударило, и я уже не могла сдерживаться, я стала массировать его и теребить, закрыв глаза и представляя тебя. Меня просто дугой выгибало от наслаждения, я ничего не могла с собой поделать. И лишь когда словно маленький взрыв произошел, разбрасывая искорки по всему телу, и это было так замечательно, что мне пришлось закусить губу, чтобы не заорать от восторга, перепугав спавших в соседней комнате родителей, я очухалась и долго лежала, тяжело дыша. Мне сразу стало так плохо, так плохо... Я чувствовала себя последней дрянью, мне казалось, весь мир видит, что я сделала, и завтра все будут тыкать в меня пальцами и издеваться надо мной. Два дня я себя грызла, а на третий не сдержалась и опять сделала то же самое. Это было в тот вечер, когда мы все сидели у Тырика, и ты часто оказывался рядом со мной. И потом я это делала несколько раз... - она наклонилась над ним, поглядела в его запрокинутое лицо. - Но ведь я не одна такая? И мальчики так тоже ведь делают, да?
- Делают, - сказал он.
- И ты это делал?
- Да.
- А когда ты это делал, ты закрывал глаза или нет?
- Закрывал.
- И кого-то воображал? Катьку?
- Я хотел вообразить Катьку. А воображалась ты.
- Тебе тогда было стыдно?
- Немножко. Но я...
- Что - "ты"? Тебе было так хорошо, что ты перестал стыдиться?
- Нет... Я, понимаешь... Я думал, что делаю это в... ну, в медицинских целях.
- В медицинских?
- Ну да, - он покраснел совсем густо. - Павлюха обмолвился как-то, что все эти прыщи, которые и меня тоже мучили, это от того, что у нас... ну, понимаешь, период полового созревания. И все это в нас бродит и закисает, и нельзя, чтобы застаивалось. Поэтому надо периодически иметь дело с девчонками или, по крайней мере, кончать в кулак, тогда и все прыщи исчезнут. Что и у девчонок то же самое, только им это... ну, самоудовлетворение... от прыщей помочь не может, потому что мы-то так устроены, что облегчились и все, а им обязательно мужская сперма внутрь нужна.
- И ты ему поверил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9