Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился и обернулся.
– Бить собираешься, а? – сказал он вызывающим тоном.
Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.
– Ну на, бей! Все равно ты меня этим не сломишь… Ну, что ж ты не бьешь? Бей!
Артамонов бить редактора не стал. Он сгреб его и поставил головой в снег.
И тут… тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймет, над каким человеком издевался он в своей газете!
Я подбежал к Михаилу и остановился перед ним, быстро-быстро приговаривая:
– Чего ты лезешь, чего ты лезешь, чего ты дерешься?
Артамонов так же быстро ответил:
– А чего тебе надо, чего тебе надо, чего тебе надо?
– Ну-ну, петухи! – раздался над нами строгий голос.
Какой-то прохожий развел нас в стороны.
Тут мы увидели, что из школы выходят педагоги.
– Ладно, редактор, попадешься еще! – сказал Артамонов и убежал.
Я обернулся к Замятину. Шапка редактора лежала на тротуаре, голова его была облеплена снегом, но почему-то он все-таки имел довольный вид.
– Больно? – спросил я.
– Чепуха! Я к этому был готов, – ответил редактор, вытирая лицо. – Нас этим не сломишь!.. А тебе – спасибо. Ты благородно поступил. Руку!
Мы крепко пожали друг другу руки. Я так был взволнован, что даже не мог говорить.
Редактор вытряхивал снег из-за воротника. Лицо его снова стало хмурым:
– Только вот что, Семен… Ты только не обижайся, но мы тебя опять запланировали.
Я молчал. Молчал и Кирилл.
– Понимаешь, дружба дружбой, а принцип принципом. Мы тебя запланировали на тему о шпаргалках.
Я плюнул в сторону, повернулся и пошел.
– Хочешь, я тебе по алгебре помогу? – каким-то жалобным голосом спросил редактор.
Я, конечно, даже не оглянулся.
24 февраля.
Настроение паршивое. Сегодня подошел к Михаилу и сказал:
– Артамонов, я вчера был неправ. Теперь я пальцем о палец не ударю, если ты… Ну, в общем, ты понимаешь.
Артамонов опустил голову, подумал и вздохнул:
– Что в этом толку! Его поколотишь, а он только гордиться будет: мол, за принципы пострадал. Заметил? Он даже никому не пожаловался на вчерашнее!
25 февраля. 6 часов 30 минут.
Сережа Бодров ликвидировал двойку по русскому и химии. Теперь у него только одна: по алгебре.
Завтра снова выйдет «Крокодиленок», и снова я буду там висеть. Удивительно, как это у Замятина хватает изобретательности: пишет все об одном и том же да об одних и тех же, и каждый раз по-новому!
Только сейчас у меня явилась интересная мысль: «А что было бы с „Крокодиленком“, если бы Артамонов, Бодров и я перестали получать двойки и заниматься болтовней на уроках? Где бы тогда редакторы нашли материал, чтобы выпускать газету? Ведь, кроме нас, в классе нет больше двоечников!»
Над этим стоит подумать.

6 часов 50 минут.
Нет, это здорово! Представляю себе, какая будет у Кирки физиономия, когда он увидит, что материала для его газеты нет! Сейчас позвоню Артамонову.
7 часов 15 минут.
Ура! План созрел! Артамонов две минуты хохотал по телефону. Сейчас побегу к Сережке Бодрову сообщить ему наш адский замысел.
26 февраля.
Сегодня вышел новый номер «Крокодиленка». На нем вместо рисунка я увидел свой карандаш, исписанный формулами. Он был прикреплен к бумаге ниточками.
Под этим карандашом было написано:
«По самым скромным подсчетам, Сеня Ложечкин затратил на эту ювелирную работу не меньше трех часов.
Не лучше ли было бы затратить один час и честно выучить формулы?»
Ничего, Кирочка! Последний раз вы торжествуете. Вы и не знаете, какие тучи собираются на вашем горизонте. Вы и не знаете, что вчера вечером Артамонов целый час объяснял нам с Бодровым алгебру, а потом мы еще час гоняли его по географии. И вы пока еще не заметили, что Бодров, Артамонов и Ложечкин сидели сегодня на уроках, словно в рот воды набрав. Вы не заметили, что Артамонов на переменах никому не подставил ножку, никого не щелкнул по затылку. Ничего. Скоро заметите!
Оказывается, не так уж трудно молчать, если с тобой не заговаривают.
28 февраля.
Вчера не писал в дневник: сидел над алгеброй. Все эти дни в классе мертвая тишина. Кира с Валеркой удивленно поглядывают на нас, мы молчим и ехидно улыбаемся.
Артамонова вызвала к доске географичка. Редактор и художник насторожились было и приготовили карандаши, надеясь получить материал для фельетона о плохом знании географии, но они просчитались: Артамонову поставили четверку.
Сегодня после уроков Кирилл с Валеркой не пошли в пионерскую комнату делать свою газету. Представляю себе, как они скучают!
29 февраля.
«Крокодиленок» не вышел!!!
В коридоре уже не видно было толпы смеющихся ребят, и никто не качал редактора и художника!
Я ответил по алгебре на пятерку (интересный все-таки этот предмет!), а Бодров – на тройку.
Во время большой перемены безработные члены редколлегии слонялись по коридору с унылыми лицами, а мы с Артамоновым ходили следом за ними и подтрунивали:
– Уважаемые сверхталантливые редакторы! – говорил я. – Позвольте узнать, почему не выходит ваша великолепная сатирическая газета? Материала не хватает? Все хулиганы и лентяи забастовали? Ах, какое безобразие!
– Вы дайте объявление, – советовал Артамонов, – так, мол, и так. «Каждый желающий читать сатирическую газету должен хотя бы раз в месяц получить двойку и нарушить дисциплину».
– Вы установите премию для двоечников, – предлагал я. – Или платите по таксе: за двойку – по гривеннику, а за болтовню на уроке – по пятаку.
1 марта.
Спешу записать сегодняшний день. Важные события!
После уроков в класс вошел Игорь и сказал:
– Внимание! Прошу не расходиться. Вчера вечером состоялось заседание совета дружины. Сейчас председатель совета отряда Лева Курочкин прочтет вам постановление, вынесенное на этом заседании.
Лева поднялся на кафедру и стал читать:
– «Совет дружины отмечает, что шестой класс „Б“, всегда считавшийся одним из лучших классов в школе, за последнее время добился еще больших успехов. За последнее время ученики этого класса не имели ни одного замечания по дисциплине и полностью ликвидировали плохие отметки…»
– Ура! – закричал Артамонов.
– Ура-а! – закричал весь класс, и я в том числе.
Я всегда был уверен, что наш класс самый способный, самый дружный во всей школе.
Лева подождал, пока мы утихнем, и продолжал:
– «…Совет дружины считает, что успехам класса немало способствовала сатирическая газета „Крокодиленок“, которая мужественно и невзирая на лица боролась с недостатками в классе и добилась того, что даже самые разболтанные ребята исправились и перестали тянуть класс назад…»
Мы с Бодровым и Артамоновым переглянулись и сразу помрачнели, а Лева повысил голос и продолжал:
– «…Совет дружины постановляет: Первое. Вынести благодарность редактору газеты „Крокодиленок“ – пионеру четвертого отряда Кириллу Замятину и художнику „Крокодиленка“ – пионеру того же отряда Валерию Пеликанову. Второе. Расширить поле деятельности „Крокодиленка“, реорганизовав его из отрядной сатирической газеты в сатирическую газету дружины».
Лева сбежал с кафедры и сел на свое место.
Все закричали «ура» в честь «Крокодиленка».
Даже Бодров почему-то закричал «ура».
Не кричали только мы с Михаилом.
Игорь переглянулся с редактором и поднял руку:
– Тихо!.. Тишина! Сейчас на ваших глазах будет выпущен экстренный и последний выпуск отрядного «Крокодиленка». Прошу сидеть совершенно тихо и не мешать редакции в ее ответственной работе… Товарищи редакторы, пожалуйста!
Ясно было, что они обо всем условились заранее, но о чем – никто не знал. Весь класс притих. Со своего места поднялся Валерка, взошел на кафедру и, ни слова не говоря, стал рисовать мелом на доске заголовок «Крокодиленка». Внизу он приписал: «Экстренный выпуск». Окончив свою работу, художник по-прежнему молча сел на свое место, а к доске отправился редактор и начал писать заметку. И, по мере того как он писал, весь класс хором по слогам читал написанное:
– «О-чень при-ят-но, что Ар-та-мо-нов, Бод-ров и Ло-жеч-кин под-тя-ну-лись. К со-жа-ле-ни-ю, хо-дят слу-хи, что о-ни ис-пра-ви-лись лишь для то-го, что-бы на-со-лить „Кро-ко-ди-лен-ку“. Так ли это?»
Редактор кончил писать и вернулся за парту. Все ребята смеялись и весело поглядывали на нас, а мы сидели красные и не знали – злиться нам или тоже смеяться.
– Ну! Редакция ждет ответа на эту корреспонденцию, – сказал Игорь.
Миша Артамонов встал, смущенно улыбаясь подошел к доске и написал:
«Критику считаем справедливой.
М. Артамонов».
Мы с Бодровым тоже встали и пошли расписываться…
Кончаю писать. Через полчаса идем с Кириллом в кино.

1 2