Он ведь не знал, что ему предстоит пострадать зря, что Федя собирается, уйдя в школу, больше не возвращаться домой.
Нигде шубы и валенок не оказалось. Осталось обследовать еще один чемодан, хранившийся на шкафу. Придвинув к шкафу стул, Вовка поставил на него принесенное из кухни пустое ведро. Забравшись на стул, он оттуда поднялся на днище ведра и, уцепившись за верх шкафа, стал на спинку стула сначала одной ногой, потом – двумя. Стул подвернулся и упал, и Вовка полетел на кадку с фикусом, стоявшую на табурете. Ведро загремело, кадка бухнула об пол, Вовка, сидя на полу, тоненько завыл, и Федя, всклокоченный, в одних трусах, выскочил из «кабинета».– Что это ты? Откуда ты свалился?– Отту-у-уда! – проплакал Вовка, показав глазами на шкаф.– Зачем ты туда полез? За каким чертом тебя туда понесло?– Хотел прове-ерить, не завелась ли в чемодане мо-о-о-оль, – рыдая, соврал Вовка.Такая Вовкина хозяйственность рассмешила Федю, да к тому же он вспомнил, что видит братишку последние часы. Он ласково успокоил Вовку, водрузил неповрежденный фикус на место и даже запер и поставил друг на друга корзину с чемоданом, в которых Вовка, по его словам, тоже искал моль.У Феди все было готово к побегу, он мог бы пуститься в путь хоть сейчас, но задерживал Миша Полозов – мальчик, с которым Федя сговорился о продаже фотоаппарата. Мать обещала Мише подарить деньги только сегодня вечером, по возвращении с работы. Миша не хотел ей говорить, что покупает аппарат с рук, поэтому было условлено, что покупатель и продавец встретятся для совершения сделки на улице сегодня в половине восьмого.Уроков Федя делать не стал, все учебники его лежали в рюкзаке на пустыре. Он и в школу-то собирался пойти лишь для того, чтобы попрощаться с ней да убить время. Позавтракав, он стал слоняться по дому, то и дело поглядывая на часы. Вовка всюду бродил за ним и временами спрашивал, пойдет ли сегодня Федя в школу, когда он вернется из школы домой и что он собирается делать сегодня вечером.В половине первого пришла Варя. Сели обедать. За столом Варя, как всегда, воспитывала Вовку, а Федя с грустным умилением смотрел на них.Но вот часы пробили половину второго.– Пора! – шепнул сам себе Федя.Он резко поднялся, на минуту удалился к себе в «кабинет» и вернулся с портфелем, в котором лежали фотоаппарат да старые тетрадки.– Ну! – сказал он неестественно громко. – Я, значит, пошел. Вы тут живите мирно без меня…Секунду поколебавшись, он подошел к Варе, затем к Вовке, все еще сидевшим за столом, быстро чмокнул каждого из них в макушку и исчез. IX Занятное это положение – прийти в знакомый класс, вести себя как ни в чем не бывало, видеть, что все смотрят на тебя как на самого простого смертного, и знать, что дня через два вся школа будет потрясена твоим отчаянным поступком и имя твое будет на устах у всех, начиная от первоклассника и кончая седовласым педагогом.Смешными и незначительными казались Феде волнения, радости и огорчения, которыми жили его товарищи в тот день.Когда он вошел в класс, председатель Слава Панков вешал на дверь объявление:«Внимание!Завтра после пятого урока состоится сбор отряда. Обсуждаем план работы на первую четверть.Пионеры! Вносите свои предложения!»Увидев Федю, Слава сказал:– Вот Фантазер Васильевич! Ты говоришь, что энергию тебе некуда девать… Вот, давай завтра такое предложение, чтобы было куда ее девать. А то мечтать о великих делах ты мастер, а как конкретное что-нибудь – так в кусты.Федя ничего не ответил на это. Славка был неплохим малым, но уж больно он стал воображать себя важным руководящим работником после того, как его снова выбрали председателем. А ведь выбрали его не потому, что он был очень уж хорош как председатель, а просто так, по привычке. Учился он отлично, по дисциплине имел пятерки, в прошлом году аккуратно выполнял все указания вожатых и классной руководительницы и ни с кем из ребят не ссорился. Вот его и выбрали снова, чтобы не спорить из-за других кандидатов.Дежурные сегодня запоздали, и в класс до начала уроков набилось много народу. Стоял изрядный галдеж, крик и визг. Сквозь весь этот шум Федя расслышал голос, который звучал то в одном углу класса, то в другом, то в третьем:– Нина, Нин! Напиши заметочку. Леш!.. Леша! Заметочку напиши, а? Сеня, а Сеня! Ну, будь человеком, напиши!Дошла очередь и до Феди. К нему приблизилась редактор Соня Лакмусова – худенькая бесцветная девочка с большим тонким носом.– Федя, Федь! Напиши заметочку, а! Федя пожал плечами:– Писать не о чем.– Ну, о чем-нибудь напиши: об учебе, о дисциплине, о пионерской работе…Слава с деланным возмущением набросился на редактора:– Ты что, с ума сошла? Ты знаешь, к кому обращаешься? К знаменитому исследователю «белых пятен»! К нему с какими просьбами можно обращаться? Отправиться в космос, спуститься к центру Земли… А ты с какой-то там заметкой, да еще о какой-то там пионерской работе!.. Тьфу! Станет он мараться с такой ерундой!– Ладно! Напишу заметку! – сказал вдруг Федя, сердито взглянув на председателя. – Завтра получишь.Он быстро подошел к своей парте и сел на скамью. Он покажет Славке, как смеяться над ним. На прощание он напишет письмо в стенгазету. Он так его и озаглавит: «Открытое письмо в пионерскую организацию Третьей черемуховской школы». В этом письме он напомнит о статьях, прочитанных им в «Правде» и «Комсомолке», о статьях, призывающих «покончить со скукой и формализмом в работе пионерской организации». В этих статьях говорится, что пионерам нужна романтика, что каждый пионер должен иметь возможность проявить свою смелость, энергию, инициативу. Федино письмо и сам побег его будет суровым упреком пионерской дружине Третьей школы, где его, Федино, стремление к подвигам так и осталось неудовлетворенным.Зазвенел звонок. Слава сел на свое место рядом с Федей. Скоро в класс одновременно вошли преподавательница русского языка и Ната Белохвостова. Обычно свежая розовая физиономия Луны выглядела сегодня бледной, расстроенной. Она еще с порога отыскала глазами Федю, а потом, уже сидя за партой, все время поглядывала на него, но он в течение всего урока ни разу не посмотрел в ее сторону. Новый замечательный замысел созревал в его голове, новые чудесные перспективы открывались перед ним.Мало того, что он напишет письмо в стенгазету, копию письма он пошлет в «Пионерскую»… нет, еще лучше – в «Комсомольскую правду», и, может быть, скоро в этой газете появится большая статья: «Почему убежал Федя Капустин?» Комсомольцы, пионеры, родители, педагоги – все будут взволнованы этой статьей, во всех газетах будут напечатаны отклики на нее, и вот, когда Федя появится, наконец, в далекой школе-интернате, его встретят там не как подозрительного, неизвестно откуда явившегося мальчишку, а как человека, имя которого известно всей стране. Его, конечно, сразу же изберут председателем совета дружины, и вот тогда-то он покажет, что такое настоящий пионерский вожак! Он не будет, как Славка, подражать ответственному работнику, не расстающемуся с портфелем и выступающему на всяких заседаниях да совещаниях. В суровых условиях Заполярья он со своими новыми друзьями совершит столько смелых подвигов, прославит дружину такими героическими делами, что к нему специально пришлют писателя, который напишет книгу, озаглавленную: «Школа бесстрашных…» Нет! Лучше: «Дружина юных полярников». Нет! Еще лучше: «Юные герои полуночных стран».Не слыша голоса учительницы, объяснявшей новые правила, Федя открыл портфель, вынул оттуда фотоаппарат, чтобы он не мешал, и стал рыться в старых тетрадках, ища бумагу для своего письма.– Зачем ты фотоаппарат притащил? – шепотом спросил Слава.– Так просто, – ответил Федя, продолжая копаться в портфеле.– Можно посмотреть?– Смотри.Председатель расстегнул футляр и стал вертеть в руках новенький, блестящий матовым блеском аппарат, то рассматривая его спереди, то заглядывая в окошечки дальномера и видоискателя.Ни Слава, ни Федя не заметили, что еще один человек заинтересовался «Зорким». Это был сидевший позади них Пашка Бакланов – небольшого роста смазливый мальчишка. Увидев в руках у Славы фотоаппарат, он уже не отрывал от него больших светло-серых глаз и даже несколько раз приподнялся, чтобы получше его разглядеть. X Впервые в жизни Федя трудился над таким литературным произведением, которое собирался послать в редакцию настоящей газеты. Это вам была не какая-нибудь контрольная по литературе. На протяжении четырех уроков он выдирал из тетрадок чистые листки, писал, зачеркивал и снова писал. Слава скоро заметил, что Федины занятия не имеют никакого отношения к урокам, и стал спрашивать, что он сочиняет, но Федя лишь загораживал написанное рукой да бормотал:– Отстань. Потом узнаешь.Как только закончился урок, Луна подошла к Феде и зашептала:– Федя, ну как? Может быть, ты все-таки раздумал? Ой, Федька, я из-за тебя сегодня почти всю ночь не спала! И я ни одного, ни одного урока не приготовила, так волновалась. Теперь я прямо не знаю, что буду делать, когда меня спросят…Всю первую перемену и всю вторую Луна не отставала от Феди и все шептала о том, как она волнуется.Наконец он сказал;– Не подходи больше ко мне. Видишь, за нами наблюдают!И действительно, ребята уже посматривали на них с ехидными усмешечками.– Хорошо, – покорно согласилась Луна. – Федя, а можно я тебя потом провожу?На это Федя согласился. До конца уроков Луна больше не приближалась к нему и бродила на переменах одна, сторонясь подруг, томимая страшной тревогой, которая все росла, по мере того как учебный день приближался к концу.Томился и Пашка Бакланов. Обычно он все перемены проводил на втором этаже, где у него были какие-то приятели, но сегодня он ни разу не спустился туда. На переменах он слонялся по классу, сунув руки в карманы брюк, что-то насвистывая и равнодушно, но слишком уж часто поглядывая на Федину парту, куда тот сунул свой аппарат. Когда же дежурные выгоняли его из класса, он становился у дверей и, продолжая свистеть, так же равнодушно следил за Федей большими светло-серыми слегка навыкате глазами.После пятого урока Федя отвел Нату в сторонку. Он передал ей конверт с письмом к родителям и переписанное начисто послание в стенгазету.– Письмо завтра опустишь в почтовый ящик. А вот эту статью передашь Соне Лакмусовой. Понятно? Статью можешь прочесть, если хочешь.Два последних урока прошли скучно. Феде очень хотелось, чтобы преподаватели поинтересовались, сделал ли он домашние задания. Он не стал бы врать, не стал бы выкручиваться. Он поднялся бы и вежливо, но твердо сказал учителю заранее приготовленную фразу:«По причинам, о которых я не могу говорить, я сегодня уроков не приготовил».Федя нарочно вертелся на парте, громко заговаривал со Славой, чтобы на него обратили внимание, но никто из учителей его так и не спросил. Зато Луну, которая не приготовила ни одного домашнего задания и от волнения забыла все, что раньше учила, таскали к доске на каждом уроке. Получив очередную двойку и идя к своей парте, она с укором взглядывала на Федю: «Из-за тебя, мол, все это!»Но вот зазвенел последний звонок. Для всех ребят это был звонок как звонок, а в Фединых ушах он загремел как набат. С бьющимся сердцем путешественник встал со скамьи. Ребята, толкаясь в дверях, хлопая друг друга портфелями по спинам, выбегали в коридор. Когда класс почти опустел, бледная, как стенка, Ната подошла к Феде.– Не надо торопиться, – тихо сказал он. – А то еще кто-нибудь пристанет на улице, чтобы вместе домой идти.Они постояли минуты две на площадке лестницы, глядя, как почти кубарем летит по ступенькам то один класс, то другой; когда же движение на лестнице затихло, стали спускаться сами.– Федя, может, ты все-таки отдумаешь? – с тоской в голосе спросила Луна.– Отдумаю? Плохо ты меня знаешь, Наточка. Луна помолчала.– Федька, но ты мне писать будешь, да? Обязательно? Федя, я вся изведусь от волнения, пока не получу от тебя письма.– Я тебе с дороги напишу. Как только сяду в поезд в Москве, так и напишу.В раздевалке было почти пусто. Лишь в дальнем конце ее одевались несколько девочек, которым мамы уже запрещали выходить без пальто.Федя остановился. Грустно улыбаясь, он медленно обвел глазами длинные ряды вешалок за деревянным барьером, четырехгранные колонны, поддерживающие потолок, красные полотнища с лозунгами на недавно выбеленных стенах.– Ну что ж, – сказал он полушутя-полусерьезно, – прощай, раздевалочка! Одним человеком меньше будет толкаться в тебе по утрам. – Федя взглянул на Луну, заметил, что та моргает и дергает носом, и ему захотелось еще больше ее растрогать. – И вообще вся школа, прощай! Не поминай лихом твоего ученика Федора Капустина… И вообще… Черт! – сказал он вдруг совсем другим тоном и хлопнул кулаком по портфелю. – Аппарат в парте забыл! Подожди, я сейчас. XI Федя взбежал на второй этаж, где уже стояла мертвая тишина, и стал подниматься на третий, откуда тоже не доносилось ни звука. Путешественник одолевал уже последнюю дюжину ступенек, глядя на дверь своего класса, приходившуюся напротив лестницы, как вдруг эта дверь бесшумно отворилась и из нее выбежал Пашка Бакланов. Он выбежал и, увидев Федю, сразу остановился… В следующую секунду он низко-низко опустил голову, сорвался с места и понесся вниз с невероятной быстротой, тарахтя подметками по ступенькам.У Феди ёкнуло сердце. Он сразу вспомнил, что говорила Натка о Бакланове. Мгновенно он успел заметить, что Пашка, держа портфель в одной руке, другую прижимает к груди и что гимнастерка под этой рукой у него чем-то оттопырена. В несколько прыжков достиг он двери класса, кинулся к своей парте и поднял крышку. Аппарата не было! Федя по локоть засунул руку в парту и пошарил там… Пусто! Федя побежал было обратно, но тут же вернулся и поднял крышку парты там, где сидел Слава. Тоже пусто! Сломя голову путешественник бросился вон из класса, за несколько секунд пролетел всю лестницу и промелькнул в раздевалке с такой быстротой, что Луна, разговаривавшая с девочками, его не заметила.Он вовремя выскочил на улицу: как раз в тот момент, когда Пашка бегом завернул в переулок в сотне метрах от школы. Федя пробежал это расстояние куда быстрее, чем требовалось по нормам БГТО, и тоже свернул, ожидая увидеть перед собой удирающего Пашку, но Пашки впереди не оказалось. Федя остановился, растерянно оглянулся и вдруг увидел Бакланова в двух шагах от себя. Тот стоял, прислонившись к стене дома рядом с тремя какими-то парнями, стоял спокойно, заложив руки за спину, и только тяжело дышал. Путешественник бросился к нему:– Отдай аппарат!Пашка выкатил на Федю большие светлые глаза:– Чего?– Отдай аппарат, слышишь!– Какой аппарат?– Такой! Который ты у меня из парты взял.– Я?– Да, ты! Ты!– А ты видал?– А вот и видел! Ты его под гимнастеркой нес. Отдавай, слышишь? Отдавай, а то худо будет!– Леша, во псих-то! – пробормотал Пашка, оглянувшись на одного из парней, и вдруг грудью полез на Федю. – Чего ты, гад, лезешь, чего пристаешь! Ну докажи, что я взял, ну докажи!– Паш!.. Спокойно! – произнес в этот момент чей-то голос, и рослый, широкоплечий парень отделился от стены.Он был такой же смазливый, как Пашка, у него были такие же золотистые волосы, сочные губы и светлые чуть навыкате глаза.«Пашкин брат», – сообразил путешественник, и ему вдруг стало очень не по себе.– Слушай-ка… Ну-ка постой… Тебя как зовут? – тихо спросил парень, подойдя вплотную к Феде. Тот слегка попятился:– Ну, Федором зовут… А в чем дело… в чем дело? Чуть слышно, медленно и даже вроде как благожелательно, парень заговорил:– Ты что же это, Федя, а? Ты соображаешь, что делаешь? У тебя вот тут что-нибудь есть, чтобы человека в таких делах обвинять? Ведь за такие дела людям срок дают, ты соображаешь это, а? Ты Пашу видел, как он взял аппарат? Ну где у него аппарат, а ну, где?Федя покосился на Пашку. Под гимнастеркой у него теперь и в самом деле ничего не было. Федя машинально скользнул взглядом по фигуре Пашкиного брата и вдруг увидел, что пиджак его над правым карманом брюк оттопырен и из-под него петелькой свисает узкий кожаный ремешок, ремешок от футляра «Зоркого».Парень заметил, куда смотрит Федя, но нисколько не смутился. Он даже не спрятал ремешок. Он лишь придвинулся поближе к путешественнику, как бы навис над ним, и продолжал по-прежнему тихо, неторопливо, не спуская с Феди светлых неподвижных глаз:– Ты, Федя, меня послушай. Зря свистеть на человека – это дело нехорошее. Ты это учти. За такое дело по головке, Федя, не гладят. За такое дело можно и по рогам получить. Понятно, Федя?Путешественник не издал ни звука. Весь съежившись, он только озирался по сторонам. Справа и слева к нему подступили два других парня, и один из них, низкорослый, веснушчатый, в красной майке под распахнутым пиджаком и в кепке почти без козырька, хрипел ему в самое ухо:
1 2 3 4 5 6
Нигде шубы и валенок не оказалось. Осталось обследовать еще один чемодан, хранившийся на шкафу. Придвинув к шкафу стул, Вовка поставил на него принесенное из кухни пустое ведро. Забравшись на стул, он оттуда поднялся на днище ведра и, уцепившись за верх шкафа, стал на спинку стула сначала одной ногой, потом – двумя. Стул подвернулся и упал, и Вовка полетел на кадку с фикусом, стоявшую на табурете. Ведро загремело, кадка бухнула об пол, Вовка, сидя на полу, тоненько завыл, и Федя, всклокоченный, в одних трусах, выскочил из «кабинета».– Что это ты? Откуда ты свалился?– Отту-у-уда! – проплакал Вовка, показав глазами на шкаф.– Зачем ты туда полез? За каким чертом тебя туда понесло?– Хотел прове-ерить, не завелась ли в чемодане мо-о-о-оль, – рыдая, соврал Вовка.Такая Вовкина хозяйственность рассмешила Федю, да к тому же он вспомнил, что видит братишку последние часы. Он ласково успокоил Вовку, водрузил неповрежденный фикус на место и даже запер и поставил друг на друга корзину с чемоданом, в которых Вовка, по его словам, тоже искал моль.У Феди все было готово к побегу, он мог бы пуститься в путь хоть сейчас, но задерживал Миша Полозов – мальчик, с которым Федя сговорился о продаже фотоаппарата. Мать обещала Мише подарить деньги только сегодня вечером, по возвращении с работы. Миша не хотел ей говорить, что покупает аппарат с рук, поэтому было условлено, что покупатель и продавец встретятся для совершения сделки на улице сегодня в половине восьмого.Уроков Федя делать не стал, все учебники его лежали в рюкзаке на пустыре. Он и в школу-то собирался пойти лишь для того, чтобы попрощаться с ней да убить время. Позавтракав, он стал слоняться по дому, то и дело поглядывая на часы. Вовка всюду бродил за ним и временами спрашивал, пойдет ли сегодня Федя в школу, когда он вернется из школы домой и что он собирается делать сегодня вечером.В половине первого пришла Варя. Сели обедать. За столом Варя, как всегда, воспитывала Вовку, а Федя с грустным умилением смотрел на них.Но вот часы пробили половину второго.– Пора! – шепнул сам себе Федя.Он резко поднялся, на минуту удалился к себе в «кабинет» и вернулся с портфелем, в котором лежали фотоаппарат да старые тетрадки.– Ну! – сказал он неестественно громко. – Я, значит, пошел. Вы тут живите мирно без меня…Секунду поколебавшись, он подошел к Варе, затем к Вовке, все еще сидевшим за столом, быстро чмокнул каждого из них в макушку и исчез. IX Занятное это положение – прийти в знакомый класс, вести себя как ни в чем не бывало, видеть, что все смотрят на тебя как на самого простого смертного, и знать, что дня через два вся школа будет потрясена твоим отчаянным поступком и имя твое будет на устах у всех, начиная от первоклассника и кончая седовласым педагогом.Смешными и незначительными казались Феде волнения, радости и огорчения, которыми жили его товарищи в тот день.Когда он вошел в класс, председатель Слава Панков вешал на дверь объявление:«Внимание!Завтра после пятого урока состоится сбор отряда. Обсуждаем план работы на первую четверть.Пионеры! Вносите свои предложения!»Увидев Федю, Слава сказал:– Вот Фантазер Васильевич! Ты говоришь, что энергию тебе некуда девать… Вот, давай завтра такое предложение, чтобы было куда ее девать. А то мечтать о великих делах ты мастер, а как конкретное что-нибудь – так в кусты.Федя ничего не ответил на это. Славка был неплохим малым, но уж больно он стал воображать себя важным руководящим работником после того, как его снова выбрали председателем. А ведь выбрали его не потому, что он был очень уж хорош как председатель, а просто так, по привычке. Учился он отлично, по дисциплине имел пятерки, в прошлом году аккуратно выполнял все указания вожатых и классной руководительницы и ни с кем из ребят не ссорился. Вот его и выбрали снова, чтобы не спорить из-за других кандидатов.Дежурные сегодня запоздали, и в класс до начала уроков набилось много народу. Стоял изрядный галдеж, крик и визг. Сквозь весь этот шум Федя расслышал голос, который звучал то в одном углу класса, то в другом, то в третьем:– Нина, Нин! Напиши заметочку. Леш!.. Леша! Заметочку напиши, а? Сеня, а Сеня! Ну, будь человеком, напиши!Дошла очередь и до Феди. К нему приблизилась редактор Соня Лакмусова – худенькая бесцветная девочка с большим тонким носом.– Федя, Федь! Напиши заметочку, а! Федя пожал плечами:– Писать не о чем.– Ну, о чем-нибудь напиши: об учебе, о дисциплине, о пионерской работе…Слава с деланным возмущением набросился на редактора:– Ты что, с ума сошла? Ты знаешь, к кому обращаешься? К знаменитому исследователю «белых пятен»! К нему с какими просьбами можно обращаться? Отправиться в космос, спуститься к центру Земли… А ты с какой-то там заметкой, да еще о какой-то там пионерской работе!.. Тьфу! Станет он мараться с такой ерундой!– Ладно! Напишу заметку! – сказал вдруг Федя, сердито взглянув на председателя. – Завтра получишь.Он быстро подошел к своей парте и сел на скамью. Он покажет Славке, как смеяться над ним. На прощание он напишет письмо в стенгазету. Он так его и озаглавит: «Открытое письмо в пионерскую организацию Третьей черемуховской школы». В этом письме он напомнит о статьях, прочитанных им в «Правде» и «Комсомолке», о статьях, призывающих «покончить со скукой и формализмом в работе пионерской организации». В этих статьях говорится, что пионерам нужна романтика, что каждый пионер должен иметь возможность проявить свою смелость, энергию, инициативу. Федино письмо и сам побег его будет суровым упреком пионерской дружине Третьей школы, где его, Федино, стремление к подвигам так и осталось неудовлетворенным.Зазвенел звонок. Слава сел на свое место рядом с Федей. Скоро в класс одновременно вошли преподавательница русского языка и Ната Белохвостова. Обычно свежая розовая физиономия Луны выглядела сегодня бледной, расстроенной. Она еще с порога отыскала глазами Федю, а потом, уже сидя за партой, все время поглядывала на него, но он в течение всего урока ни разу не посмотрел в ее сторону. Новый замечательный замысел созревал в его голове, новые чудесные перспективы открывались перед ним.Мало того, что он напишет письмо в стенгазету, копию письма он пошлет в «Пионерскую»… нет, еще лучше – в «Комсомольскую правду», и, может быть, скоро в этой газете появится большая статья: «Почему убежал Федя Капустин?» Комсомольцы, пионеры, родители, педагоги – все будут взволнованы этой статьей, во всех газетах будут напечатаны отклики на нее, и вот, когда Федя появится, наконец, в далекой школе-интернате, его встретят там не как подозрительного, неизвестно откуда явившегося мальчишку, а как человека, имя которого известно всей стране. Его, конечно, сразу же изберут председателем совета дружины, и вот тогда-то он покажет, что такое настоящий пионерский вожак! Он не будет, как Славка, подражать ответственному работнику, не расстающемуся с портфелем и выступающему на всяких заседаниях да совещаниях. В суровых условиях Заполярья он со своими новыми друзьями совершит столько смелых подвигов, прославит дружину такими героическими делами, что к нему специально пришлют писателя, который напишет книгу, озаглавленную: «Школа бесстрашных…» Нет! Лучше: «Дружина юных полярников». Нет! Еще лучше: «Юные герои полуночных стран».Не слыша голоса учительницы, объяснявшей новые правила, Федя открыл портфель, вынул оттуда фотоаппарат, чтобы он не мешал, и стал рыться в старых тетрадках, ища бумагу для своего письма.– Зачем ты фотоаппарат притащил? – шепотом спросил Слава.– Так просто, – ответил Федя, продолжая копаться в портфеле.– Можно посмотреть?– Смотри.Председатель расстегнул футляр и стал вертеть в руках новенький, блестящий матовым блеском аппарат, то рассматривая его спереди, то заглядывая в окошечки дальномера и видоискателя.Ни Слава, ни Федя не заметили, что еще один человек заинтересовался «Зорким». Это был сидевший позади них Пашка Бакланов – небольшого роста смазливый мальчишка. Увидев в руках у Славы фотоаппарат, он уже не отрывал от него больших светло-серых глаз и даже несколько раз приподнялся, чтобы получше его разглядеть. X Впервые в жизни Федя трудился над таким литературным произведением, которое собирался послать в редакцию настоящей газеты. Это вам была не какая-нибудь контрольная по литературе. На протяжении четырех уроков он выдирал из тетрадок чистые листки, писал, зачеркивал и снова писал. Слава скоро заметил, что Федины занятия не имеют никакого отношения к урокам, и стал спрашивать, что он сочиняет, но Федя лишь загораживал написанное рукой да бормотал:– Отстань. Потом узнаешь.Как только закончился урок, Луна подошла к Феде и зашептала:– Федя, ну как? Может быть, ты все-таки раздумал? Ой, Федька, я из-за тебя сегодня почти всю ночь не спала! И я ни одного, ни одного урока не приготовила, так волновалась. Теперь я прямо не знаю, что буду делать, когда меня спросят…Всю первую перемену и всю вторую Луна не отставала от Феди и все шептала о том, как она волнуется.Наконец он сказал;– Не подходи больше ко мне. Видишь, за нами наблюдают!И действительно, ребята уже посматривали на них с ехидными усмешечками.– Хорошо, – покорно согласилась Луна. – Федя, а можно я тебя потом провожу?На это Федя согласился. До конца уроков Луна больше не приближалась к нему и бродила на переменах одна, сторонясь подруг, томимая страшной тревогой, которая все росла, по мере того как учебный день приближался к концу.Томился и Пашка Бакланов. Обычно он все перемены проводил на втором этаже, где у него были какие-то приятели, но сегодня он ни разу не спустился туда. На переменах он слонялся по классу, сунув руки в карманы брюк, что-то насвистывая и равнодушно, но слишком уж часто поглядывая на Федину парту, куда тот сунул свой аппарат. Когда же дежурные выгоняли его из класса, он становился у дверей и, продолжая свистеть, так же равнодушно следил за Федей большими светло-серыми слегка навыкате глазами.После пятого урока Федя отвел Нату в сторонку. Он передал ей конверт с письмом к родителям и переписанное начисто послание в стенгазету.– Письмо завтра опустишь в почтовый ящик. А вот эту статью передашь Соне Лакмусовой. Понятно? Статью можешь прочесть, если хочешь.Два последних урока прошли скучно. Феде очень хотелось, чтобы преподаватели поинтересовались, сделал ли он домашние задания. Он не стал бы врать, не стал бы выкручиваться. Он поднялся бы и вежливо, но твердо сказал учителю заранее приготовленную фразу:«По причинам, о которых я не могу говорить, я сегодня уроков не приготовил».Федя нарочно вертелся на парте, громко заговаривал со Славой, чтобы на него обратили внимание, но никто из учителей его так и не спросил. Зато Луну, которая не приготовила ни одного домашнего задания и от волнения забыла все, что раньше учила, таскали к доске на каждом уроке. Получив очередную двойку и идя к своей парте, она с укором взглядывала на Федю: «Из-за тебя, мол, все это!»Но вот зазвенел последний звонок. Для всех ребят это был звонок как звонок, а в Фединых ушах он загремел как набат. С бьющимся сердцем путешественник встал со скамьи. Ребята, толкаясь в дверях, хлопая друг друга портфелями по спинам, выбегали в коридор. Когда класс почти опустел, бледная, как стенка, Ната подошла к Феде.– Не надо торопиться, – тихо сказал он. – А то еще кто-нибудь пристанет на улице, чтобы вместе домой идти.Они постояли минуты две на площадке лестницы, глядя, как почти кубарем летит по ступенькам то один класс, то другой; когда же движение на лестнице затихло, стали спускаться сами.– Федя, может, ты все-таки отдумаешь? – с тоской в голосе спросила Луна.– Отдумаю? Плохо ты меня знаешь, Наточка. Луна помолчала.– Федька, но ты мне писать будешь, да? Обязательно? Федя, я вся изведусь от волнения, пока не получу от тебя письма.– Я тебе с дороги напишу. Как только сяду в поезд в Москве, так и напишу.В раздевалке было почти пусто. Лишь в дальнем конце ее одевались несколько девочек, которым мамы уже запрещали выходить без пальто.Федя остановился. Грустно улыбаясь, он медленно обвел глазами длинные ряды вешалок за деревянным барьером, четырехгранные колонны, поддерживающие потолок, красные полотнища с лозунгами на недавно выбеленных стенах.– Ну что ж, – сказал он полушутя-полусерьезно, – прощай, раздевалочка! Одним человеком меньше будет толкаться в тебе по утрам. – Федя взглянул на Луну, заметил, что та моргает и дергает носом, и ему захотелось еще больше ее растрогать. – И вообще вся школа, прощай! Не поминай лихом твоего ученика Федора Капустина… И вообще… Черт! – сказал он вдруг совсем другим тоном и хлопнул кулаком по портфелю. – Аппарат в парте забыл! Подожди, я сейчас. XI Федя взбежал на второй этаж, где уже стояла мертвая тишина, и стал подниматься на третий, откуда тоже не доносилось ни звука. Путешественник одолевал уже последнюю дюжину ступенек, глядя на дверь своего класса, приходившуюся напротив лестницы, как вдруг эта дверь бесшумно отворилась и из нее выбежал Пашка Бакланов. Он выбежал и, увидев Федю, сразу остановился… В следующую секунду он низко-низко опустил голову, сорвался с места и понесся вниз с невероятной быстротой, тарахтя подметками по ступенькам.У Феди ёкнуло сердце. Он сразу вспомнил, что говорила Натка о Бакланове. Мгновенно он успел заметить, что Пашка, держа портфель в одной руке, другую прижимает к груди и что гимнастерка под этой рукой у него чем-то оттопырена. В несколько прыжков достиг он двери класса, кинулся к своей парте и поднял крышку. Аппарата не было! Федя по локоть засунул руку в парту и пошарил там… Пусто! Федя побежал было обратно, но тут же вернулся и поднял крышку парты там, где сидел Слава. Тоже пусто! Сломя голову путешественник бросился вон из класса, за несколько секунд пролетел всю лестницу и промелькнул в раздевалке с такой быстротой, что Луна, разговаривавшая с девочками, его не заметила.Он вовремя выскочил на улицу: как раз в тот момент, когда Пашка бегом завернул в переулок в сотне метрах от школы. Федя пробежал это расстояние куда быстрее, чем требовалось по нормам БГТО, и тоже свернул, ожидая увидеть перед собой удирающего Пашку, но Пашки впереди не оказалось. Федя остановился, растерянно оглянулся и вдруг увидел Бакланова в двух шагах от себя. Тот стоял, прислонившись к стене дома рядом с тремя какими-то парнями, стоял спокойно, заложив руки за спину, и только тяжело дышал. Путешественник бросился к нему:– Отдай аппарат!Пашка выкатил на Федю большие светлые глаза:– Чего?– Отдай аппарат, слышишь!– Какой аппарат?– Такой! Который ты у меня из парты взял.– Я?– Да, ты! Ты!– А ты видал?– А вот и видел! Ты его под гимнастеркой нес. Отдавай, слышишь? Отдавай, а то худо будет!– Леша, во псих-то! – пробормотал Пашка, оглянувшись на одного из парней, и вдруг грудью полез на Федю. – Чего ты, гад, лезешь, чего пристаешь! Ну докажи, что я взял, ну докажи!– Паш!.. Спокойно! – произнес в этот момент чей-то голос, и рослый, широкоплечий парень отделился от стены.Он был такой же смазливый, как Пашка, у него были такие же золотистые волосы, сочные губы и светлые чуть навыкате глаза.«Пашкин брат», – сообразил путешественник, и ему вдруг стало очень не по себе.– Слушай-ка… Ну-ка постой… Тебя как зовут? – тихо спросил парень, подойдя вплотную к Феде. Тот слегка попятился:– Ну, Федором зовут… А в чем дело… в чем дело? Чуть слышно, медленно и даже вроде как благожелательно, парень заговорил:– Ты что же это, Федя, а? Ты соображаешь, что делаешь? У тебя вот тут что-нибудь есть, чтобы человека в таких делах обвинять? Ведь за такие дела людям срок дают, ты соображаешь это, а? Ты Пашу видел, как он взял аппарат? Ну где у него аппарат, а ну, где?Федя покосился на Пашку. Под гимнастеркой у него теперь и в самом деле ничего не было. Федя машинально скользнул взглядом по фигуре Пашкиного брата и вдруг увидел, что пиджак его над правым карманом брюк оттопырен и из-под него петелькой свисает узкий кожаный ремешок, ремешок от футляра «Зоркого».Парень заметил, куда смотрит Федя, но нисколько не смутился. Он даже не спрятал ремешок. Он лишь придвинулся поближе к путешественнику, как бы навис над ним, и продолжал по-прежнему тихо, неторопливо, не спуская с Феди светлых неподвижных глаз:– Ты, Федя, меня послушай. Зря свистеть на человека – это дело нехорошее. Ты это учти. За такое дело по головке, Федя, не гладят. За такое дело можно и по рогам получить. Понятно, Федя?Путешественник не издал ни звука. Весь съежившись, он только озирался по сторонам. Справа и слева к нему подступили два других парня, и один из них, низкорослый, веснушчатый, в красной майке под распахнутым пиджаком и в кепке почти без козырька, хрипел ему в самое ухо:
1 2 3 4 5 6