Глава 10
Удар, о котором я молилась, сразил нас на следующей неделе. Буря 42-го была полегче, чем в 33-м — та стала легендой, когда еще вода не сошла; но я ее не забуду.
Сводки погоды передавали по радио, но здесь, на острове, мы обходились без городского специалиста. Папа, как все настоящие рыбаки, мог учуять бурю заранее, даже если не было зловещего ржавого заката. Он привязал покрепче лодку и укрепил ставни на окнах. С поплавками он мало что мог поделать, разве что уповать, что шторм оставит хоть несколько и сохранит нашу халупку еще хоть на один сезон.
Удивительно, как веселится народ перед лицом несчастья. Папа свистел, возясь со ставнями, мама снова и снова окликала его с черного хода. Ей явно нравилось, что утром, в будний день, он дома. Завтра их могли ждать нищета или смерть, сегодня они были вместе. И потом, к урагану можно подготовиться. Это вам не молния, не потоп и не внезапная болезнь.
В двенадцатом часу зашел Крик, спросить, не пойдем ли мы к Капитану.
— Конечно, — весело сказала Каролина. — Только отнесем банки наверх.
Нас уже заливало, и мама боялась, что унесет овощи и фрукты, которые она купила в городе и запасла на зиму. Могли банки и разбиться.
— Ты идешь, Лис? — спросила сестра.
Это кто же она такая, чтобы меня спрашивать? Как будто они с Криком — ее собственность. А ведь Крик всегда был мой, кому он еще нужен, и Капитан стал моим после всех наших неурядиц. Раздала, видите ли, три мешка напившихся кошек, и все, присвоила голубчика. Я что-то пробормотала.
— Что ты. Лис? — спросила она. — Мы ведь должны ему помочь, а то он не успеет приготовиться к буре.
Сестрица как вылитая, ей только бы унизить меня перед Криком. Голос нежный, как всегда, лицо озабоченное. Мне захотелось ей врезать.
— Иди пока сам, — сказала я Крику. — Мы придем, когда сможем.
Позже, у Капитана, мы забивали досками окна. За работой они трое весело перекликались. Капитан не хотел уносить ничего наверх и смеялся над моими страхами — а вдруг низ затопит? Потом мы взяли молотки, гвозди, доски и отправились к тетушке Брэкстон, чтобы заняться ее окнами. Вскоре пришел папа, и мы быстро управились.
— Переночуете у нас, Хайрем? — спросил папа.
Капитан быстро улыбнулся, словно благодарил за то, что папа назвал его по имени, и сказал:
— Нет. Спасибо. Говорят, в бурю любой порт сгодится, но я предпочитаю дом, если уж можно выбирать.
— Большой будет шторм.
— Да, видно.
Капитан собрал свои причиндалы, помахал рукой и пошел к себе.
Спала я в то время крепко, и разбудил меня папа, а не ветер.
— Луиза!
— А? Что?
Я присела на кровати.
— Тиш-ш… — сказал он. — Сестру не буди.
— А что там?
— Буря идет. Схожу-ка я, сниму мотор, утоплю лодку.
Я знала, что это — крайняя меря.
— Помочь тебе?
— Нет, там полно мужчин.
— Ладно.
И я опять заснула. Он ласково меня подергал.
— Иди лучше за Капитаном. Приведи его к нам, на всякий случай.
Теперь я совсем проснулась. Папа беспокоился. Я вскочила, натянула прямо на рубашку рабочий комбинезон. Дом трясся, как паром капитана Билли.
— Дождь уже идет? — спросила я у дверей. Ветер завывал так, что я не слышала.
— Сейчас пойдет, — сказал папа и дал мне самый большой фонарь. — Надень-ка ты лучше дождевик. Беги скорей и берегись.
Я кивнула.
— И ты берегись, папа.
Буря явилась еще быстрей, чем он думал. Я то и дело хваталась за изгородь по обе стороны улицы. Дул северо-западный ветер, а шла я на юго-восток, и мне казалось, что в любую минуту буря поднимет меня и донесет до залива. Когда я добралась до последнего дома, и улица сменилась тропой, пришлось встать на четвереньки, подобрать плащ и, в сущности, ползти. Меня бы мигом свалило, иди я прямо.
Если трясся наш дом, прикрытый другими домами, можно себе представить, что было с жильем Капитана. Как-никак оно стояло на отшибе, и у самой воды. Луч моего фонаря выхватил на секунду эту самую воду, и мне стало страшно. «А всякий, кто слушает слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот…»
Я стала громко звать Капитана. Как он услышал меня сквозь бурю, в толк не возьму, но уже стоял на крыльце, когда я доползла до дома.
— Сара Луиза! Где же ты?
Я распрямилась, стараясь не поддаться ветру, и закричала:
— Скорей! Идите к нам!
Он подбежал ко мне, встал впереди и просунул мои руки себе под мышки. Фонарик он забрал, чтобы я смогла сцепить пальцы у него на груди.
— Держись крепко!
Меня прикрывало его крепкое тело, и все-таки путь наш был трудный. Дождь сыпал, как из пулемета, болотная вода бурлила под ногами. Капитан мне что-то кричал, но я ничего не слышала из-за ветра. И руки, и все у меня вымокло. Один раз пальцы расцепились. Капитан схватил меня за левый локоть и не дал мне упасть. Даже когда мы дошли до изгородей, он все держал меня. Я только и ощущала боль в руке, острую боль, которая придавала мне сил в этом кошмаре. На улочке кое-как прикрывали от ветра дома, но вода из залива неслась по ракушкам под ногами.
Когда мы пришли, папы не было, электричества — тоже. Мамино лицо казалось белым в свете керосинки, на которой она варила нам кофе. Бабушка качалась в кресле, плотно зажмурившись, и молилась вслух:
— О, Господи! Почто не сойдешь и не утишишь бурю? О, Иисусе, усмиривший воды Геннисарета! Ты рек, и они повиновались слову Твоему. О-о-о, Господи, Боже наш, приди и уйми злой ветер!
Буря, словно в насмешку, просто завопила. Мы так испугались, что не сразу заметили папу. Он стоял у входа и укладывал повернее съестные припасы. Дверь была с подветренной стороны, но ветер мог измениться, кто его знает.
— Задуй-ка ты лампу, Сьюзен, — сказал папа. — И плиту. Вон как все мечется. Грохнет о них — тако-ой будет пожар!
Прежде, чем задуть огонь, мама дала папе чашку кофе.
— Ну, вот, — сказал он. — Быстро наверх!
Собственно, он кричал, иначе никто бы не услышал, но тон был спокойный, как будто он сообщает, который час.
— Идемте, мама, — позвал он бабушку, — а то уплывете в своей качалке.
И он указал фонариком на лестницу. Бабушка остановила свои причитания, то ли ветер заглушил их. Она двинулась к лестнице и медленно полезла наверх. Папа подтолкнул меня.
— О, Господи! — снова завела бабушка. — О, Милостивый! Ненавижу воду!
Каролина все спала. Я думаю, она проспала бы Страшный суд. Я подошла к ее кровати, чтоб разбудить, но папа меня окликнул:
— Не надо, пускай спит.
Я вернулась к нему и сказала:
— Она ураган пропустит.
— Да, — кивнул он. — Наверное. Сними-ка ты все мокрое и сама поспи.
— Как тут заснешь? Да мне и не захочется.
Даже сквозь завывания ветра я услышала, что он смеется.
— Да уж, — выговорил он. — Наверное, не захочется.
Когда я переоделась и помылась, как могла, я пошла к родителям в комнату. Папа спустился вниз и принес кресло, чтобы бабушка могла ворчать и качаться. Капитан как-то влез в папин халат, он на нем не сходился. Папа и мама сидели на кровати. Капитан — на единственном стуле. Зажгли свечку, пламя металось, все же дуло в щели. Мама похлопала рукой по кровати, сзади себя, и я туда забралась. Мне хотелось притулиться у нее на коленях, но в четырнадцать лет так не делают. И я просто села как можно ближе.
Говорить мы больше не пытались, все равно не перекричали бы ветер, воющий, как огромный раненый голубь. Мы уже не слышали ни дождя, ни воды, ни бабушкиных молитв.
Внезапно воцарилась тишина.
— Что такое? — спросила я и тут же поняла. Мы — в глазке, в эпицентре бури. Папа поднялся, взял фонарь и пошел к лестнице. Капитан встал, придержал халат и последовал за ним. Я тоже хотела встать, но мама меня удержала.
— Кто ее знает, надолго ли, — сказал она. — Пусть мужчины сходят.
Я думала возразить, но слишком устала, да и стоит ли? Папа с Капитаном почти сразу вернулись.
— Ну, Сью, там на два фута воды, — сказал папа, садясь к маме. — Плохо дело с твоей красивой гостиной.
Она погладила его по колену.
— Живы, и на том спасибо.
— О-о-о-о-о! — взвыла бабушка. — За что страдают праведные?
— Все в порядке, мама, — сказал ее сын. — Мы все живы. Никто не страдает.
Тут она заплакала, всхлипывая, как испуганный ребенок. Родители растерянно переглянулись. Я разозлилась. Да она сколько бурь пережила! И не стыдно!
Капитан поднялся и встал на колени у качалки.
— Не беспокойся, Луиза, — сказал он так, словно и впрямь говорил с ребенком. — Страшная штука — буря.
Когда он это сказал, я вспомнила сплетни про то, как он рубил мачту. Неужели такой спокойный человек так перепугался?
— Почитать тебе? Почитать, пока тихо?
Она не ответила, но он встал, взял с ночного столика Библию и придвинул к свечке стул. Бабушка тем временем посмотрела на него и сказала:
— Негоже язычнику читать Слово Господне.
— Мама! — прикрикнул на нее мой отец, я в жизни такого не слышала. Она покраснела, а Капитан начал читать:
— Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах…
Читал он хорошо, лучше проповедника, почти как мистер Райс.
— Посему не убоимся, хотя бы поколебалась земля, и горы двинулись в сердце морей…
— Пусть шумят, воздымаются воды их, трясутся горы от волнения их…
Я представила прекрасное и страшное зрелище: огромная рука сотрясает лесистые горы, а там — и швыряет в бурное море. Гор я не видела, кроме учебников. Мне было четырнадцать лет, а я никогда не видела настоящей горы. Ничего, увижу. Уж не стану такой трусихой, как бабушка.
Позже мне сказали, что самую страшную часть бури я проспала. После затишья ветер нагрянул с юга еще грознее.
— Схватил нашу халупу за шкирку и вытряс весь мусор, — говорил папа. — Но разбудить тебя я не мог. Храпела, как песик.
Я испугалась, что это услышал Капитан.
— Ничего я не храпела!
— Ветер и то тише был! — дразнился папа. То есть, я надеялась, что он дразнится.
Ураган был не такой, как в 44-м, на Атлантическом побережье, и не такой, как пишут в книгах. Никто не погиб. Точнее, люди не погибли. Шторм сделал то, чего мы сделать не решились — уменьшил кошачье поголовье по меньшей мере на две трети.

Глава 11
Стоял самый светлый, самый ясный день лета. Каждый глоток воздуха веселил и радовал, а легкий привкус соли будил все твои чувства. Если бы мы с Капитаном сидели на крыльце, закрыв глаза, лучшего бы дня мы не придумали. Однако запах и воздух услаждали, чего нельзя сказать о видах.
Вода из гостиной сошла, но во дворе еще стояла вровень с крыльцом. Из грязи торчали пики изгороди, гигантские сучья, ловушка для крабов, обломки поплавков, хижин, лодок и…
— Что это? — схватила я Капитана за руку.
— Гроб, — ответил он как ни в чем не бывало. — Бывает так, вывернет из земли. Ничего, вернем на место, — он явно думал не о покойниках. — Смотри-ка, сейчас до меня не дойти. Вернемся, поможем твоей маме.
Мысль о том, что стало с нашей гостиной, давила меня, как кусок свинца в ловушке.
— А вы не хотите посмотреть, что с вашим домом?
День годился для приключений, а не для черной работы.
— Успеется, когда вода сойдет, — сказал он и вошел в двери.
— У меня же есть лодка!
Ну конечно! Мы ведь могли, помогая багром, пробраться между обломками, как между льдинами. Он задумался. Скорее всего, он не был уверен, что мой утлый ялик пережил бурю.
Сперва мы не могли разобраться. Все исчезло под водой, стоявшей во дворе на ярд, не меньше; по ней плавал тот же мусор, что и перед домом. Вчера утром папа привязал лодку не к сосне, как привязывала я, а к двум деревьям — смоковнице с одной стороны, кедру с другой. Деревья стояли, как раньше, только напоминали свежеподстриженных мальчиков. С крыльца я разглядела натянутые веревки, а потом — и самый верх бортика.
— Она тут! — крикнула я и кинулась бы вниз, если бы Капитан не удержал меня.
— Что ты предпочитаешь, — осведомился он, указывая на мои голые ноги, — простуду, столбняк или то и другое вместе?
На радостях я не обиделась.
— Ладно, — сказала я. — Сейчас, минутку.
Он подождал, пока я обула папины старые сапоги. Уходя посмотреть, как там лодка и крабы, папа надел хорошие, новые.
Мы вытянули ялик. Капитан прираспустил веревки со стороны дома. Хотя протоки еще видно не было, я влезла в мою лодку, добралась до кедра, перебирая руками по веревке, и распутала узел. Капитан принес из кухни багор, подал мне, сел в лодку ко мне лицом, крепко скрестив на груди руки.
Выбираться он предоставил мне, и я петляла среди обломков, а он и головы не повернул. Тыкая багром, я вела лодку, как мне казалось, по канавке. Разглядеть ничего я не могла, вода была слишком грязная, да и ту было еле видно из-под мусора. Багор входил в воду примерно на фут, но вдруг провалился на все три, и я поняла, что мы выплыли.
Капитан был так мрачен, что я представляла: египетский раб везет фараона по разлившейся дельте Нила. В пятом классе, по истории мы очень много занимались этими разливами в древнем мире. Так вот, я — из этих ученых рабов, которые знают грамоту и дают господам советы. Сейчас, например, я могу сказать, что потоп — это дар богов. Когда он отступит, обнаружится плодородная земля, а на ней вырастет неслыханный урожай. Амбары будут полны, как в те времена, когда фараону помогал сам Иосиф.
Раздумья мои прервало какое-то жалобное кудахтанье, доносившееся из хрупкой халупки, проплывающей мимо нас.
— Эй! — сказала я. — Да это же курятник Льюисов.
Обитатели были живы, но изливали свою беду, плывя по водам.
Буря оказалась своенравной. Одни крыши сорвало, другие — нет, а у соседей остались целыми и дверь, и забор, и амбар. Чуть подальше люди пытались собрать и очистить то, что прибило к забору. Я окликнула их и помахала рукой.
Они тоже мне помахали, крича что-то вроде:
— Ну как. Лис? Все в порядке?
А я отвечала им:
— Да ничего. Дом цел.
Здесь, на острове, люди редко бывали со мной так приветливы. Я кивала, махала, улыбалась. В то утро я любила всех.
Удачно миновав последний дом селенья, я поняла, что сбилась с курса. Сейчас началось болото. Солнце светило по правому борту, так что прямо передо мной должен был стоять капитанов дом.
Я странно пискнула. Капитан удивился.
— Что с тобой?
И повернулся туда, куда смотрела и я. Смотрела я в пустоту. Там ничего не было — ни дерева, ни доски, ни знакомого дома.
Мы не сразу все поняли. Я поплавала вокруг, верней — пыталась поплавать. Багор уходил слишком глубоко. Определить, что под нами — болото или дом — мы не смогли. Всюду был залив.
Сперва я просто уставилась на грязную воду. Потом посмотрела на Капитана. Глаза у него остекленели, левой рукой он теребил бородку. Заметив, что я гляжу, он откашлялся.
— У нас были коровы, — сказал он. — Не слышала?
— Слышала.
— «Поколебалась земля», — пробормотал он, — «и горы двинулись в сердце морей».
Мне хотелось сказать, как мне его жалко, но я же не маленькая. У меня даже багор цел, а у него пропало все.
Капитан еще крепче скрестил руки и, глядя искоса на меня, хрипло произнес:
— Так-то вот.
Поворачивая лодку, я старалась понять, что он имеет в виду, и наконец спросила:
— Где вы теперь будете?
Он скорее фыркнул, чем засмеялся. Я положила багор в лодку, села лицом к Капитану и сказала:
— Ужас какой!
Он помотал головой, словно стряхивая мою жалость. Глаза у него поблескивали. Руки лежали на коленях. Он был в папиной синей рубахе и грубых штанах, немного для него тесных. Большим пальцем правой руки он почесывал костяшки на левой. Старый, седой, он напоминал маленького мальчика, который вот-вот заплачет. Мне было страшно увидеть слезы и, главным образом — поэтому, я слезла со скамьи, подползла к нему и его обняла. Рубашка была шершавая; острые колени утыкались мне в живот.
И тут что-то случилось, сама не знаю что. Я никого не обнимала с младенчества. Может быть, я отвыкла от таких прикосновений. Я просто хотела его утешить, но, услышав запах пота, ощутив у щеки жесткость бородки, я перепугалась. Меня окатило жаром, сердце чуть не выскочило. «Отползи ты, дура», — говорило что-то во мне, а еще что-то, другое, почти неуловимое, велело сильнее прижаться к нему.
Я резко отшатнулась, приладила между нами доску, схватила тяжелый, твердый багор, встала и сунула его в воду. Говорить я не решалась, тем более — смотреть. Что он обо мне думает? Я знала, что такие чувства и помыслы — смертный грех. Но сейчас меня больше трогало не мнение Бога, а мнение Капитана. А вдруг он надо мной смеется? А вдруг он кому-нибудь скажет? Крику… или, не дай Господи, Каролине?
Я решилась взглянуть на его руки. Он нервно барабанил пальцами по колену. Никогда не замечала я, какие эти пальцы длинные. А ногти — широкие, снизу — кружочком, подстриженные и чистые. В жизни не видела у мужчины таких аккуратных ногтей. Прямо с рекламы, где какой-нибудь дядька надевает на дамскую, мягкую от крема ручку бриллиантовое кольцо. Почему я не замечала, что у него красивые руки? Мне хотелось взять одну своими, обеими, и поцеловать кончики пальцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14