Во-первых, он ищет банк, который не входит в Федеральную резервную систему...— Ну а потом?Руди нахмурился оттого, что его перебили:— Ну а ты сам-то как думаешь — почему?— Ну, мне понятно, — быстро проговорил юноша. — Федералы не станут заниматься этим делом, правильно, Руди?— Правильно. Ходят разговоры, что в будущем они будут совать свой нос в любое дело, связанное с ограблением банка, но пока до этого еще не дошло. Ну, как бы там ни было, он изучает дело в этом аспекте, а потом выясняет насчет процентных ставок. Если банк платит по сбережениям мало или совсем ничего не платит, это, как ты понимаешь, означает, что у них гораздо больше бабок, чем они в состоянии ссудить под проценты. Это подсказывает Доку, какие у них могут возникнуть наиболее вероятные перспективы, и тогда все, что ему остается сделать, — это лишь изучить заявление об их финансовом состоянии. Ты ведь видел, что эти сводки печатают в газетах? Сколько у них на руках бабок и все такое прочее?— Я видел, но никогда ничего в них не смыслил. То есть, хочу сказать, мне всегда дело представлялось так, будто у них только-только хватает, чтобы оплачивать свои счета. Что под конец года у них остается не больше, чем было в начале.Руди хмыкнул:— Вот и со мной такая же история, Джеки. Но для Дока эти сводки очень много значат. Он может зачитываться этими штуками, как комиксами.— До чего хитер, а? Мозги работают как надо! — Юноша восхищенно покачал головой, не замечая, что Руди внезапно бросил на него мрачный взгляд. — Но почему все-таки нам надо так далеко уезжать, наметив пути отступления, Руди? Зачем колесить по стране вдоль и поперек, когда отсюда всего-то каких-нибудь несколько сотен миль до границы?— Тебе это не нравится? — спросил Руди. — Безмозглый болван, да они же ждут, что мы отправимся кратчайшим путем.— Конечно, конечно! — поспешно согласился Джексон. — А как насчет того места, где мы собираемся залечь на дно. Они действительно не смогут выслать нас отсюда? Никак?— Тебе не о чем беспокоиться, — пообещал Руди. И снова он на какой-то момент почувствовал жалость к этому юнцу. — Есть один такой старый хрен, Эль Рей, — это, знаешь ли, означает «король» в Мексике. Так вот, он и его семья, его сыновья, внуки, племянники и так далее, они там заправляют. В штате или провинции, или черт знает как это там у них называется. Они по-настоящему всем заправляют, понимаешь, что я имею в виду? Они там — легавые, судьи и прокуроры и все остальное. Пока ты откупаешься и не лезешь на рожон с местными, ты горя не знаешь.Юноша понимающе присвистнул:— Но послушай. Что мешает им выгрести деньги у человека, а потом вышвырнуть его? Я имею в виду, гм... Вообще-то это, наверное, будет не слишком умно, правда? Поползут слухи, и у них совсем не останется клиентов.— Стоит появиться одному такому, вроде тебя, и они вообще больше никого не примут, — пробурчал Руди. — Ты заразишь их своими идиотскими бактериями, и все население поглупеет.— Извини — я ничего такого не имел в виду...— Еще бы ты что-то имел в виду! Большой жирный ноль — вот кто ты такой! — сказал Руди. И тут его жалости пришел конец.Они побрились накануне, поздно ночью, и сумели кое-как помыться, поливая друг другу на руки из кувшина. Расчесали свои волосы, тщательно вычистили щеткой одежду, а потом, уже совсем одетые, бросили последний взгляд друг на друга, чтобы убедиться, все ли в порядке.Оба в темных костюмах, белых рубашках и фетровых шляпах; кроме пистолетов в нагрудных кобурах и чемоданчиков, они ничего не взяли с собой, чтобы не вызвать подозрений, когда станут проходить через черный ход к своей машине. Чемоданчики были вместительными — гораздо вместительнее, чем казались; на каждом броские наклейки: «УПРАВЛЕНИЕ ШТАТА» и чуть выше — «ИНСПЕКТОР БАНКА». Машина с форсированным, сверхмощным двигателем казалась самым обычным черным, дешевеньким седаном.Джексон забрался внутрь со своей поклажей, распахнув дверь со стороны водителя, и завел мотор. Руди заглянул за угол заброшенного дома. Какой-то грузовик только что проехал в сторону Бикон-Сити. Больше ничего не попалось на глаза. Руди прыгнул в машину, дал полный газ и на предельной скорости рванул через заросший сорной травой переулок в сторону автострады.Проехав юзом, он выскочил на автостраду и чуть расслабился, сбавив скорость и глубоко вдохнув. Возможно, это и не имело бы никаких последствий, если бы кто-то заметил как они выруливают из переулка: они могли заехать туда случайно или для того, чтобы залатать шину на своем драндулете. И все-таки это «может быть» сыграло с ним паршивую штуку. Из-за одного такого незначительного пустячка, которого вроде бы и недостаточно, чтобы выбить из седла, Руди Голова Пирогом загремел в Алькатрас на десять лет.Ведя машину, он одним глазом то и дело поглядывал на наручные часы. Они оказались в городе, как и планировали, минута в минуту, и Руди заговорил с юношей сухим, негромким голосом.— Ну вот, все будет в порядке, — сказал он. — Док знает свое дело, я — свое. Ты еще зеленый, но это не имеет никакого значения. Все, что от тебя требуется, — это делать то, что тебе говорят, — просто следовать моим указаниям, — и мы проскочим через это, как дым через трубу.— Я... я не боюсь, Руди.— А ты бойся. Какого черта? Только страху воли не давай.На углу, двумя кварталами дальше банка, Руди повел машину на самой малой скорости, разворачивая ее на чуть более обширном пространстве, чем требовалось, так чтобы ему была видна главная магистраль. Они укладывались в график, а вот Мак Уингейт, охранник банка, — нет. Руди отработанным до автоматизма движением заглушил мотор, потом принялся для вида возиться со стартером. Юноша повернулся к нему с побелевшим лицом:— Р-Руди, ч-что?..— Спокойно. Спокойно, Джеки, мой мальчик, — успокоил его Руди. Слова эти он произнес обычным тоном, а нервы так и клокотали — предстояла операция с убийством. — Видишь, охранник немного припозднился, но это ровным счетом ничего не значит. Если он не появится в ближайшее время, мы сделаем еще один круг и...Они увидели, как охранник вышел из отеля, энергично перешел через улицу. Руди помедлил еще несколько секунд, а потом, плавно заведя мотор, заехал за угол. Меньше чем через минуту охранник вошел в банк, и Руди припарковался у его фасада.Они с Джексоном вылезли из машины с противоположных сторон; мальчик держался примерно на шаг позади него. Когда они пересекали тротуар, развернув свои чемоданчики так, чтобы была видна служебная маркировка на них, Руди с холодной учтивостью кивнул лавочнику; тот в ответ тупо уставился на него. Облокотившись о свою метлу, он продолжал глазеть, пока Руди стучал в дверь банка.Юноша тяжело дышал, в волнении наступая Руди на пятки. Гангстер не выдержал:— Эй, Уингейт! Поживее! — А потом обратил ничего не выражающий, невозмутимый взгляд на лавочника. — Да? — проговорил он. — Что-то не так, мистер?— Я как раз хотел то же самое спросить у вас, — развязно проговорил тот. — У банка никаких проблем, а?Очень медленно, тяжелеющим взглядом, Руди оглядел его с головы до ног.— У банка никаких проблем, — сказал он. — А вы что — пытаетесь их создать?— Я? — Человек замотал головой встревоженно и протестующе. — Я, знаете ли, просто хотел беседу поддержать. Просто пошутил.— На такие шутки существует закон, — сказал ему Руди. — Вам, пожалуй, лучше сочинить новую, а?Лавочник понимающе кивнул, повернулся и заковылял к своему заведению, а Руди с Джексоном вошли в банк.Руди схватил упавший на пол ключ и запер за собой дверь. Юноша издал хриплый возглас изумления, трясущимся пальцем показывая на распростертое тело охранника.— Ты посмотри! Похоже, что ему в голову воткнули к-карандаш!— Ты кто — коронер? — взорвался Руди. — Надевай его кепку! Стаскивай с себя свою куртку и надевай ту, что на нем!— А этот парень, что снаружи, Руди. К-как ты думаешь, он не...Торренто тыльной стороной ладони отвесил ему увесистую болезненную оплеуху. Юноша зашатался, и Руди, схватив его за лацканы, притянул к себе, так что тот теперь находился в дюйме от его лица.— Тебя должны беспокоить только два человека, ты понимаешь, кого я имею в виду? Только ты сам и я. Если же ты и дальше будешь валять дурака, из нас останется только один. — Руди встряхнул как следует парня, приводя в чувство. — Уразумел? Сумеешь это запомнить?Взгляд у Джексона уже не был остекленевшим. Он кивнул и проговорил довольно спокойно:— Сейчас я в полном порядке, Руди. Сам увидишь.Он надел куртку и кепку охранника, надвинув козырек низко на лоб. Потом, поскольку Руди опасался, что покойник вызовет панику среди других служащих и доведет их до истерики, они забросили его тело в отгороженную конторку и накинули на него ковер. А когда снова оказались в вестибюле, Руди устроил юноше последнее испытание. Конечно, не предполагалось, что он должен выглядывать из двери. От него требовалось только погреметь дверной задвижкой, и не более того. И когда он откроет дверь, ему не следовало показываться самому — только высунуть рукав куртки и, может быть, козырек кепки.— Тебе не нужно морочить им голову, понимаешь? Они не знают, что что-то не так, а если и знают, мы ничего не можем с этим поделать. А теперь... — Руди постучал по стеклянной крышке высокого, на мраморной подставке стола для клиентов. — А теперь еще раз о коде. Ты сразу узнаешь, что это один из наемных рабов, а не какой-нибудь там Джонни Ранняя Пташка, который хочет разменять четвертной, будет «тук-тук-тук», вот так. Потом «тук» и еще один раз «тук». Три и два. Понял?— Я понял. — Джексон кивнул. — Я запомнил, Руди.— Ничего себе код, а? Наверное, у Дока ушло два или три месяца на то, чтобы вычислить этот код с биноклем. Но только трое служащих будут использовать код; они могут появиться начиная с этого момента и вплоть до восьми тридцати. Важная шишка приходит сюда примерно в четверть, и он не стучится. Просто гремит дверной задвижкой и говорит: «Уин-гейт, Уингейт!»Руди бросил взгляд на часы и подал знак. Они заняли свои места с двух сторон двери, Руди вытащил свой пистолет, и тут же послышалось: «тук-тук-тук» и «тук-тук».Юноша поколебался, замерев на долю секунды. Потом, когда Руди мрачно-поощрительно кивнул ему, к нему вернулось присутствие духа, и он открыл дверь. Глава 3 За четыре месяца до того, когда стало ясно, что Док получит помилование по своему второму и последнему приговору, его жена, Кэрол, устроила ему дикий скандал, когда навещала его в тюрьме. Объявила, что подает на развод, и действительно начала соответствующие процедуры в отношении мужа; приостановив их временно, до тех пор, пока не сумеет раздобыть денег, чтобы довести дело до конца. Вскоре после этого, объявив о своем намерении сменить имя и начать новую жизнь, она села на поезд до Нью-Йорка — в вагон второго класса, на незабронированное место. Вот вроде и все.Но только ни в какой Нью-Йорк Кэрол не поехала и никогда не собиралась разводиться: на самом деле никогда, ни на миг, она не испытывала ни малейшего желания начать какую-то другую жизнь, кроме той, которую вела.Поначалу у нее, возможно, и было такое продиктованное совестью намерение — переделать Дока. Но она не могла и подумать об этом без того, чтобы ее маленький ротик не скривился — гримаса, порожденная скорее замешательством, чем стыдом за нелепость тех взглядов, которых она одно время придерживалась.Переделать? Изменить? Зачем и в какую сторону? Эти вопросы были лишены смысла. Однажды Док открыл перед ней дверь, и она вошла, приняв новый мир, и была принята этим миром. А теперь уже с трудом верилось, что когда-то для нее существовал какой-то иной. Аморальные взгляды Дока стали ее собственными. В каком-то смысле она была более похожей на Дока, чем сам Док на себя. Более обаятельной, убедительной, когда предпочитала быть такой. Более жесткой, когда казалось, что жестокость необходима.Док пару раз подначивал ее на сей счет, пока не увидел, что ее это задевает. «Еще немного, — говорил он, — и мы отправим тебя обратно к книжным стеллажам». Его подшучивания даже не злили Кэрол — на Дока было почти невозможно злиться, — но и не вызывали у нее особого восторга. Они создавали в ней самой смутное ощущение чего-то непристойного, будто ее бесчестно выставляли на всеобщее обозрение. Она уже испытывала нечто очень схожее, когда ее родители настаивали на том, чтобы показать гостям одну из ее детских фотографий — набившая оскомину демонстрация младенца, распростершегося голышом на шерстяном белом коврике.Ну да, это была ее фотография и все-таки на самом деле не ее. Так почему бы навсегда не забыть об этом? И забыть о том, что более чем через двадцать лет после того, как отсняли ту фотографию, она стала настолько скучной, пресной и вообще нежеланной, насколько способна быть несчастная молодая женщина.Она работала библиотекарем, живя со своими весьма консервативными родителями средних лет и с каждым днем становясь все более закоренелой старой девой. Ее существование, лишенное ярких, живых эмоций, ограничивалось работой и домом. У нее были изящные черты лица, по-своему красивое пышное маленькое тело. Но люди видели не ее саму, а только немодную ее «практичную» одежду и чопорные манеры, считая невзрачной и даже дурнушкой.Потом пришел Док — освобожденный пока лишь условно; он уже делал наметки по поводу очередного дела — и тут же разглядел в ней женщину, ту, какой она была на самом деле; и своей непринужденной улыбкой, своей благожелательной убедительностью, своей необидной настойчивостью он выманил-таки эту женщину из ее скорлупы. О, это не было делом нескольких минут. Или даже дней. На самом деле она была весьма своенравной. Третировала его, смотрела на него волком, ставя его, как она считала, «на место». Но почему-то с Доком такие вещи не проходили. Почему-то казалось, что тебя это ранит сильнее, чем его. И вот она смягчилась — совсем чуть-чуть — и в следующую минуту, по-видимому, прошла в ту чудесную дверь. И захлопнула ее за собой решительным пинком.Родители сложили с себя всякую ответственность за нее. «Какие-то там родители!» — презрительно подумала она. Она потеряла своих друзей, свое положение в обществе. Какие-то там друзья, какое-то там положение! На нее завели дело в полиции. * * * Кэрол (Эйнсли) Маккой. Клички не имеет. Фотография и отпечатки пальцев истребованы по решению суда. Три ареста; к суду не привлекалась, осуждена не была. Подозревается в соучастии при совершении убийства, вооруженного ограбления, банка, состоит в браке с Доком (Картером) Маккоем. Может работать в качестве стенографистки, делопроизводителя. Может выглядеть привлекательной или непривлекательной, очень дружелюбной и недружелюбной. Пять футов два дюйма, сто десять фунтов; глаза серо-зеленые; волосы каштановые, черные, рыжие или светлые. Возраст тридцать — тридцать пять. Обращаться с осторожностью.Кэрол улыбнулась самой себе, подмигнула своему отражению в автомобильном зеркале заднего обзора. Какое-то там дело! Наверняка в нем больше дырок, чем в их маленьких заплывших жиром головах.После мнимого отъезда в Нью-Йорк она работала ресторанным ночным кассиром в маленьком городке в пяти милях от дома. Под другим именем, конечно, и совсем с другой внешностью, нежели сейчас. Накануне утром она уволилась с работы (чтобы отправиться к своему мужу, армейскому сержанту в Джорджии), проспала целый день, пока оформляли ее права собственности на новую машину, и поехала в управлении Бикон-Сити.В восемь часов утра она была уже в шестидесяти милях от города. Позавтракав булочками и кофе, которые захватила с собой, и наскоро умывшись на заправочной станции, она почувствовала себя вполне отдохнувшей и в состоянии душевного подъема, несмотря на то что провела долгое время на колесах.Ее облегающий кашемировый свитер с воротом подчеркивал тонкую талию, расширяющуюся полноту пониже и пышные формы над ней. Кепочка авиатора с длинным козырьком на голове была лихо заломлена набок, а волосы — теперь рыжевато-коричневые — выбивались из-под нее, забранные в кокетливый конский хвост. Короткие носочки на лодыжках переходили в слаксы, которые на самом деле сидели на ней далеко не в обтяжку, хотя казалось, что по меньшей мере в одном месте они заполнены до отказа.Она выглядела сногсшибательно — молодо и нарядно. Выглядела — и что плохого в этом слове? — сексуально. Ощущая приятное возбуждение, Кэрол решила, что в нем нет решительно ничего плохого.Она не видела Дока со времени их липовой ссоры в тюрьме. Они поддерживали связь только посредством коротких, осторожных и не приносящих эмоционального удовольствия междугородных телефонных звонков. Так было нужно, а Кэрол, как и Док, будучи в значительной степени частью Дока, не ссорилась по поводу того, что было нужно. И все-таки это не помешало ей испытывать почти исступленную радость от того, что долгим месяцам их разлуки пришел конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19