Он был немного туг на ухо и не сразу меня понял. Он жаловался, что ломота и режущие боли в руках не унимаются. "Это сидит глубоко во мне,- сказал он,и происходит оттого, что кровь моя слишком густа". Он тут же сбросил с себя пиджак и стал стаскивать рубашку, требуя, чтобы я пустил ему кровь. Я растолковал ему, что сегодня уже слишком поздно и что ему следует прийти завтра утром. Я просто прокричал ему это в ухо, что эту ночь он, несомненно, проспит спокойно, если примет данные ему капли. Наконец-то он понял меня, оделся и, медленно и тяжко переваливаясь с ноги на ногу, спустился по лестнице. Мне показалось, что прошла целая вечность, пока до меня долетел стук захлопнувшейся за ним входной двери.
Оставшись наедине с самим собой в своей комнате, я спросил себя, почему я, собственно говоря, отослал его. С какой мучительной медлительностью будут тянуться часы, в продолжение которых мне предстоит дожидаться ее! Все мои скромные приготовления были уже закончены. Я купил у лавочника малиновых карамелек, которые внушали мне больше доверия, чем шоколадные конфеты. Затем я приобрел несколько яблок, плитку шоколада, коробку печенья, финики и бутылку ликера - больше ничего в лавке не было. Обе вазы на камине я заполнил свежими еловыми ветками, а потом отодвинул в угол потрепанный диван, чтобы на него не падал свет и окропил подушки на обоих креслах одеколоном. Это было все, что я мог сделать, и теперь мне оставалось только ждать.
Я взял газету и попытался читать, но скоро убедился в том, что ничто на свете не способно отвлечь моих мыслей от того главного, вокруг чего они беспрестанно вращаются. Результаты южно-африканских и аргентинских выборов, угроза войны на Дальнем Востоке, встречи дипломатов, парижские уголовные сенсации, парламентские отчеты - все это оставляло меня абсолютно равнодушным. Одни лишь объявления я пробежал с относительным интересом. Я часто размышлял о том, почему чтение газетных объявлений, этих мелких манифестов повседневности, так благотворно действует на мои возбужденные нервы. Может быть потому, что они открывают перед нами желания и потребности чужих, неведомых нам людей, и вследствие этого мы на короткое время забываем наши собственные потребности и желания.
Некое страховое общество искало агентов для округов Ютербог, Тельтов и Бельциг; владелец некой виллы желал купить за наличный расчет хорошие персидские ковры довоенного времени; предлагались места коммивояжеров по продаже сельскохозяйственных машин, фаянсовой посуды и пылесосов; стройная, изящная блондинка искала постоянную службу в качестве манекенщицы... Все эти объявления я прочел по несколько раз. На короткое время они избавили меня от овладевшего мною беспокойства, отвлекли от личных забот, заставив переживать желания и заботы совершенно посторонних мне людей как свои собственные. Когда после этого я вновь вернулся к самому себе, я почти радовался тому, что у меня, в сущности, было только одно желание - поскорее скоротать время. Настала половина седьмого, и момент прихода Бибиш приблизился на полчаса. Раздался стук в дверь, вошла моя хозяйка и принесла ужин.
Я ел быстро и рассеянно. Десять минут спустя я уже не мог припомнить, что именно мне было сервировано. Затем мною овладела тревога: а вдруг запах кушаний не улетучился из комнаты?! Я растворил оба окна и впустил в комнату свежий морозный воздух.
На дворе стоял туман, медленно подползавший к крышам домов. Свет фонаря, висевшего на подъезде постоялого двора, тускло и как-то потерянно мерцал сквозь белую пелену. Выглянув на улицу, я вдруг вспомнил, что мне необходимо навестить еще одного пациента. Жена проживавшего на окраине деревни дровосека вот-вот должна была разрешиться пятым ребенком. В обеденную пору она жаловалась на сильные боли в крестце и необычайную слабость. Следовало бы еще раз освидетельствовать ее. Я закрыл окна и подбросил в камин пару поленьев. Затем взял пальто, шляпу и вышел из дому.
Мой визит оказался совершенно излишним. Положение жены дровосека оставалось без изменений, и лишь боли в крестце немного улеглись. До наступления родовых схваток могло пройти еще несколько дней. Женщина стояла на кухне и готовила ужин. Мне ударил в нос кисловатый дух дойного ведра, смешанный с запахом печеного картофеля и пригоревшего свиного сала. Я побеседовал несколько минут с женщиной и ее мужем, как раз вернувшимся с работы. То были бедные люди, каких немало в этой деревне. Их единственную корову описали за неплатеж налогов. В двух полутемных и сырых комнатах помещалась семья из восьми человек, причем на всех восьмерых имелось только четыре кровати. Разбитые стекла в окнах и дверные щели были заткнуты пустыми мешками. Дети один за другим заходили на кухню и бросали жадные взгляды на готовившийся ужин. "Старшей девочке,- сказала мне жена дровосека,- нужно купить новые ботинки, да нет денег".
Моя тетка никогда не проявляла склонности к благотворительности. "Каждый должен заботиться о себе сам,-говаривала она бывало.- Мне тоже никто не поможет". В таком духе она и меня воспитала. Но в этот вечер я испытывал потребность оказать помощь, сделать какое-нибудь доброе дело, рассеять чью-либо заботу. Я тайком достал из кармана пять монет по две марки и незаметно положил их на край стола. Сделал я это скорее всего лишь потому, что дрожал за свое собственное счастье -счастье наступающего вечера - и хотел подкупить завистливых богов. Эти бедняки, очевидно, нашли оставленные мною деньги сразу же после моего ухода, потому что я слышал, как выбежавший на порог дровосек стал звать меня. Но, хотя я не отошел еще и десяти шагов от его дома, разглядеть меня ему не удалось из-за сильного тумана.
Когда я вернулся домой, моя комната показалась мне более приветливой, чем обычно, и даже почти уютной. Я взял с блюда два яблока и положил их печься на каминную решетку. Затем я погасил все огни, но от этого в комнате не стало темно - пламя камина бросало красноватый отблеск на потертый ковер и оба кресла.
Этажом ниже кашлял портной. У него был бронхит. Я уложил его в постель и прописал пить горячее молоко, смешанное с сельтерской водой. Помимо этого в доме стояла полная тишина, нарушаемая только легким шипением и потрескиванием пекшихся яблок, пряный запах которых заполнил всю комнату. Я сидел, уставившись глазами в пламя камина. Я больше не смотрел на часы, я не хотел знать, который был час и сколько еще времени мне предстоит дожидаться ее.
Вдруг мне пришла в голову тревожная мысль. Что я стану делать, если сейчас ко мне вдруг придет гость? Ведь мог же заявиться кто-нибудь такой, кого нельзя не принять и кто примется настаивать на том, чтобы разделить мое одиночество. Ну хотя бы князь Праксатин - ничего невозможного в этом не было. Он уже приходил однажды и засиделся далеко за полночь. Что я буду делать, если он сейчас войдет в дверь и сядет рядом со мной у камина? Эта в первый момент испугавшая меня мысль мало-помалу начала забавлять меня. Я представил себе, что Праксатин уже сидит здесь, а я не вижу его, потому что в комнате темно. Вот он сидит, вытянув ноги,- его голова с зачесанными назад белокурыми волосами наклонена набок, кресло скрипит и трещит под тяжестью его грузного тела, и пламя камина отражается в голенищах его до лоска начищенных сапог.
- Что ж, Аркадий Федорович,- произнес я, обращаясь к воображаемой тени, сидевшей в кресле,-нельзя сказать, чтобы сегодня вы отличались особенной разговорчивостью. Вот уже пять минут, как вы здесь, а сидите себе, нахохлившись, словно филин, и упорно молчите.
- Пять минут? - заставил я ответить воображаемого посетителя.- Я здесь уже значительно дольше, милейший доктор, и все это время наблюдаю за вами. Вы обнаруживаете явные признаки нетерпения. По-видимому, вы ждете чего-то, и время течет для вас слишком медленно.
Я кивнул головой.
- Да, да,- продолжал воображаемый гость.- У времени два вида сапог - в одних оно хромает, а в других прыгает. Сегодня в этой комнате время обуто в сапоги, заставляющие его хромать. Оно не хочет двигаться вперед.
- Вы правы, Аркадий Федорович,- вздохнул я.-Часы тянутся с убийственной медленностью.
- Вы просто не привыкли ждать, доктор, а это нехорошо. Уж я-то научился ждать. Когда я приехал сюда, то думал: ну, сколько времени могут продержаться на Руси большевики? Ну, годик, ну, самое большее, два. И я терпеливо ждал. Но теперь, после стольких лет ожидания, я знаю, что им не писаны никакие сроки. Они останутся навеки, и ныне я жду без всякой надежды. Не дожидаетесь ли и вы без надежды, милый доктор?
- Нет,- ответил я отрывисто и зло.
- Значит, вы ждете какую-то даму. Разумеется. Я должен был сразу же догадаться. Мистическое освещение, яблоки и шоколад на столе, коробка печенья и даже финики. Да и бутылочку ликера я, кажется, различаю. Только вот роз не хватает.
Он прикрыл рот рукою и кашлянул.
- Дельфтская ваза с белыми розами отлично бы украсила стол,- продолжал он.- Вы не разделяете моего мнения, доктор?
- Ах, замолчите, пожалуйста, Аркадий Федорович! -раздраженно сказал я.- Какое вам до всего этого дело?
- Ну ладно, по мне хоть бы и без роз, лишь бы вы не сердились,донесся из глубины кресла мягкий певучий голос.-Действительно, к чему розы? Ведь это самые безличные, самые бесхарактерные цветы. Итак, вы примете ее без роз. Нет, каков парень! Здесь, в этой позабытой Богом деревушке, в этой пустыне, он ждет визита дамы! Правду говорят, что счастливцу даже петухи кладут яйца. Вообще-то здесь имеется одна женщина, которая прекрасна и стройна, как Мадонна, и кожа которой бела, как цвет яблони. Когда она говорит, то кажется, что весенний ветерок ласкает землю. Уж не эту ли даму вы дожидаетесь, доктор?
- Возможно,- ответил я.
Его снова сотряс припадок кашля. Он пододвинул стул поближе к камину.
- В таком случае ваше ожидание безнадежно,- сказал он.- Она не придет. Я тоже ждал ее, целый год я дожидался ее, но она не пришла.
- Я отлично понимаю, почему она не пришла к вам,- сказал я со смехом и тут же удивился тому, как злобно прозвучал мой смех и какой ненависти он был полон.
- Но вы полагаете, что к вам-то она уж точно придет? -спросил он.Пожалуйста! Возможно. Вот и поглядим.
Я останусь здесь и буду дожидаться вместе с вами. Я не имею ничего против того, чтобы убедиться в противном.
- Как, вы намерены оставаться здесь? - воскликнул я.-Что это взбрело вам в голову? Вы должны пойти домой, тем более, что вы больны и беспрестанно кашляете.
- Да ну вас совсем! Не помру же я от этого кашля. В котором же часу вы ожидаете ее прихода?
- Аркадий Федорович! - заговорил я строгим тоном.- Пора закончить эти шутки. Ваше присутствие здесь неуместно. Вы уйдете, и уйдете немедленно! Да вы и сами отлично знаете, что сейчас уйдете.
Он продолжал неподвижно сидеть в кресле. Пламя в камине вспыхнуло, и мне на секунду показалось, что я вижу его лицо.
- Вот как? А вы это знаете? - заметил Праксатин.-Вы это доподлинно знаете? Вы, может быть, даже угрожаете мне? Ну батюшка, этим делу не поможешь. Этим вы ровным счетом ничего не добьетесь. Это все равно что рубить дерево хлыстом. Чем же вы намерены угрожать мне, любезнейший доктор?
- Я не собираюсь угрожать вам,- сказал я.- Вы, Аркадий Федорович, уйдете по той простой причине, что вы джентльмен.
- Да,-сказал русский после минутного молчания. -Как джентльмену, мне действительно следовало бы немедленно уйти. Но разве вам, доктор, не знакомы по собственному опыту такие душевные переживания, когда вас подмывает поступить назло, а не так, как полагалось бы? Я хочу быть с вами вполне откровенен: я ревную, я просто болен от ревности, я невыразимо страдаю от этого. Я должен уйти, но не могу. Доктор, мне просто необходимо знать, кто к вам придет.
- Возьмите же себя в руки, Аркадий Федорович! - уговаривал я его.- Я не могу отнестись к вашим словам иначе как к шутке. Вы не ревнуете, ибо не имеете к тому ни малейшего основания. Отправляйтесь спокойно домой! Я ожидаю не ту особу, о которой вы упомянули.
- Ах, если бы только вы говорили правду! - вздохнул он.- Но вы говорите неправду, и я это вижу по вашим глазам. Послушайте-ка, я сделаю вам одно предложение! Мы оба мужчины и культурные люди, пусть и заброшенные в пустыню, но все-таки культурные, не правда ли? Так вот, мы урегулируем это дело без ссоры, как подобает джентльменам. У меня с собой есть колода карт. Тот, кто вытянет более высокую карту, останется здесь, а вытянувший более низкую уйдет и не вернется. Вас это устраивает?
- Что же, дуэль? Американская дуэль?
- Зачем называть предлагаемый мною способ решения спора дуэлью? Я ведь не требую, чтобы проигравший непременно пустил себе пулю в лоб. Он просто уйдет и больше не вернется. Дуэль? Что вы, обыкновенное бросание жребия, легкая азартная игра с очень скромной ставкой.
- Вы называете эту ставку скромной? Ну ладно, пусть будет по-вашему. Я согласен. Но здесь слишком темно, и я совсем не различаю карт. Подождите-ка, я зажгу свет.
- Нет, нет. Не зажигайте света! - закричал он.- К чему это? Это совершенно излишне. Вы же ревнуете не меньше меня, а ревность, как говорят, обладает кошачьим зрением. Мы оба отлично видим в темноте. Итак, я тяну карту... Вот она, валет пик, видите? Ну, а теперь ваша очередь.
- Я решительно ничего не вижу. Наверное, я не очень-то пылаю ревностью,- засмеялся я.- Но вы... Мне кажется, что вы не слишком-то любите свет. Бьюсь об заклад, что стоит мне повернуть выключатель, и вы исчезнете. Итак, сейчас я зажгу свет - и мне наплевать, что так будет положен конец нашей милой беседе.
- Ну что ж, зажигайте! - воскликнул он.- Попробуйте-ка сделать это и увидите, что ничего не получится! Короткое замыкание, милый доктор, свет не горит во всей деревне!
- Черт побери! - вырвалось у меня.- Этого мне только не хватало.
Я стал искать выключатель, но никак не мог найти. В конце концов я опрокинул кресло и стукнулся лбом о книжный шкаф.
- Не суетитесь понапрасну! Говорю вам, в деревне короткое замыкание! смеялся русский, заходясь приступами кашля.
Но я уже нашел выключатель и повернул ручку. В комнате стало светло. Я потянулся, сжимая руками раскалывавшуюся от боли голову. Свет ослепил меня.
- Вы уже ушли, Аркадий Федорович? - воскликнул я, обводя глазами комнату.- Очень жаль. Выходит, вы так и не узнаете, кто придет ко мне сегодня вечером. Почему это вы вдруг так заторопились? Уйти не попрощавшись!.. Я удивляюсь вам, ведь это абсолютно не соответствует светским правилам. Ну ладно, спокойной ночи, спите спокойно и не думайте слишком долго о том, что...
И тут я замолчал. Меня остановил бой башенных часов. Я стоял неподвижно и считал замирающие удары. Было девять часов.
Глава XVIII
Пробило девять часов, а ее все не было. Я открыл окно и выглянул наружу. Стояла мертвая тишина: не было слышно ни шагов, ни скрипа снега. Ни чья тень не скользила сквозь туман... "Почему же она не идет? - спрашивал я себя в недоумении и тревоге.- Что случилось? Господи, что с ней могло случиться?" И вдруг мне в голову пришла мысль о том, что у меня в доме нет лимона. Я обо всем позаботился, а вот о лимоне к чаю позабыл. Лавка была уже закрыта, а потому мне придется бежать на постоялый двор. А впрочем, к чему все это? Она же все равно не придет... Может быть, она уже приходила, но наружная дверь оказалась запертой, и она ушла? Но я же отдал распоряжения хозяйке... И все же мне следовало лично убедиться в том, что входная дверь открыта. Почему я раньше не подумал об этом?
Я до того спешил, что, бросившись вниз по лестнице, позабыл закрыть окно. Входная дверь была не заперта.
Я медленно поднялся в свою квартиру. Меня пронизало порывом холодного ночного ветра. Я бросил еще один взгляд на улицу и закрыл окно.
Потом я налил себе коньяку, попутно отметив, что мои руки сильно дрожат. "Спокойствие! Необходимо сохранять спокойствие!" - сказал я себе, после чего уселся в кресло и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию. Что случилось? Да ничего. Она просто-напросто забыла. Она сидит в своей лаборатории, позабыв за работой назначенный ею же день и час. Может быть, она очень устала, прилегла на диван, чтобы немножко отдохнуть, и заснула. Или же... Или же она вовсе не собиралась приходить? Что ж, бывает. Второпях данное обещание... Кто же исполняет такие обещания? К чему? Что я представлял для нее? Кто я, вообще, такой?
"Неужели ты думаешь, что я и дальше смогу выносить эту жизнь без тебя?" - сказала мне она.
Да, но это было два дня тому назад, а за два дня в женщине может произойти столько перемен!
Я снова наполнил рюмку... Это была уже третья. Сегодня вечером я буду пить до тех пор, пока в бутылке не останется ни капли коньяку,- до тех пор, пока и Бибиш, и весь остальной мир не станут для меня абсолютно безразличны.
Но, может быть, я несправедлив по отношению к ней? Может быть, она ничего не забыла, а просто в самый последний момент ей что-нибудь помешало - например, барон позвал ее или она встретилась с ним на пути ко мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18