Здесь выложена электронная книга Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] автора по имени Нагорный Алексей Петрович. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Нагорный Алексей Петрович - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией].
Размер архива с книгой Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] равняется 307.29 KB
OCR: Вадим Ершов, Вычитка:Vera Mirov
«Нагорный А.П., Рябов Г.Т. Повесть об уголовном розыске»: «Мишель и К°»; 1993
ISBN 5-85692-009-0
Аннотация
Читатели хорошо знакомы с персонажами этой повести по многосерийному телевизионному фильму «Рожденная революцией». Судьба главного героя Николая Кондратьева убедительно показывает, как из храброго, но неопытного и наивного мальчишки, пришедшего в уголовный розыск в 1918 году, вырастает умудренный знаниями профессионал, генерал МВД. Используя богатый документальный материал, авторы рассказывают о шестидесятилетней истории советской милиции, о сложной работе по раскрытию многих опасных преступлений.
Алексей Петрович НАГОРНЫЙ
Гелий Трофимович РЯБОВ
ПОВЕСТЬ ОБ УГОЛОВНОМ РОЗЫСКЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Наверное, многие помнят многосерийный фильм «Рожденная революцией» и тот ошеломительный успех, с которым он был принят телезрителями; по сведениям тогдашнего МВД в дни показа даже уменьшалось количество разного рода правонарушений.
Актеры-исполнители главных ролей — Евгений Жариков и Наталья Гвоздикова — стали не только необыкновенно популярны, но и получили Государственные премии СССР, как и создатели фильма ныне покойный Алексей Нагорный и Гелий Рябов. Фильм появился на экранах ЦТ в густое застойное время и вполне, очевидно, выполнял социальный заказ — показать обществу истоки возникновения советской милиции, рассказать о ее становлении. Как всякий официальный продукт такого рода, фильм был призван усилить — средствами телевидения — далеко не твердые позиции милиции, которая (чего уж спорить) была плотью от плоти весьма несовершенной во всех отношениях политической системы и проводила свою оперативно-розыскную деятельность на не слишком высоком уровне. Да и вершители законов в синих шинелях более чем редко вызывали сочуствие и сопереживание граждан.
Тем более приятно было увидеть на экранах добрых, возвышенных, славных людей в форме и без оной с выраженным ореолом и тщательно построенной тенденцией: защита справедливости во что бы то ни стало. Но мало кто знает до сих пор, что в основе этого популярного некогда фильма лежит предлагаемая читателям «Повесть об уголовном розыске» тех же авторов.
Конечно же, повесть эта была написана тогда, когда свободное слово было под запретом, а тенденции в любом виде искусства носили ярко выраженный охранительный — по отношению к системе — характер и, тем не менее, авторам, на наш взгляд, удалось показать странное время надежд и трагических переживаний, трудных проффесиональных обстоятельств и простого человеческого сочувствия друг к другу, любви, которая как известно, никогда не перестает.
Эта простая и человеческая история представляет и сегодня достаточный интерес, тем более, что все мы уже по горло сыты формально-западными англо-американскими изысками Чейза и прочих, хлынувших на наш книжный рынок, «внешних» авторов, и бесконечной политизированностью собственной жизни.
В добрый путь, читатель, тебя наверняка увлекут герои этой старой повести.
О. А. Рябова
* * *
— Что успею — расскажу сам, — сказал генерал Кондратьев. — Что не успею — вот, — он положил на стол тщательно завязанную пачку бумаг. Посмотрел на нее и добавил: — Мне семьдесят четвертый пошел… Могу не успеть. А здесь, — он кивнул в сторону пакета, — здесь то, что осталось в памяти навсегда… Я оперативник, чекист. Моя жизнь — в моих делах. Почитайте, и вы поймете это. Только ничего не придумывайте. Ведь мы жили в такое время, о котором не надо ничего придумывать. Шла борьба — не на жизнь, а на смерть. Жизнь человека можно восстановить год за годом, месяц за месяцем, день за днем и даже час за часом… По-моему, это скучно. Мы помним день, в который встретили любимую, час, в который умер отец, минуту, в которую первая пуля выбила кусок штукатурки над головой. Остальное стирается. А если и остается, то оно настолько случайно, что неинтересно даже нам самим. Рассказывая чью-то жизнь, нужно рассказать о главном. А в моей жизни главным было превращение. Попробуйте показать, как невежественный, подавленный предрассудками псковский мужик Колька Кондратьев, потенциальная опора «веры, царя и отечества», превратился в человека, который выкорчевывал старое и учился строить новое. Так было не только со мной. По этой дороге двинулись миллионы. И это — прекрасная дорога…
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ СЕМНАДЦАТОГО
Установите строжайший революционный порядок, беспощадно подавляйте попытки анархии со стороны пьяниц, хулиганов, контрреволюционных юнкеров, корниловцев, и тому подобное.
В. И. Ленин
Утром в избу Кондратьевых зашел деревенский дурачок Феденька. Улыбнулся слюнявым ртом, сказал, гнусавя:
— Мужики к церкви пошли… Кровищи будет!
И обрадованно захлопал в сухонькие ладошки.
Мать вынула из-под тряпицы кусок пирога с картошкой, со вздохом подала Феденьке:
— Поешь, болезный. Ради Христа-спасителя…
Феденька схватил пирог и ускакал на одной ножке.
Шум разбудил пьяного отца. Он свесил голову с лежанки, крикнул:
— Коляча, слышь, сынок? Почем нынче подрядился? Гляди, не продешеви!
Сыну Кондратьевых, Николаю, шел семнадцатый год. Был он крут в плечах, высок, сапоги носил сорок четвертого размера. Девки уже засматривались на него, но он их не замечал. А когда в престольный праздник или просто так, под настроение, выходили мужики двух соседних деревень «стенка на стенку», то Колю брали в «бойцы» за деньги, и шел он к тем, кто давал больше.
Коля вышел из-за занавески, на ходу застегивая рубашку, в упор посмотрел на отца. Тот сник под взглядом сына, пробормотал:
— Да мне немного. На шкалик и ладно, — и отвернулся к стене, поняв, что шкалика не будет, и Коля, как всегда, разгадал нехитрый его ход: «Я к сыну с сочувствием, а сын мне за это — водочки».
Мать перекрестила Колю, сказала, сдерживая слезы:
— Наше дело крестьянское. Пахать да сеять. А ты?
— А что я, — вздохнул Коля. — Изба того гляди завалится, вон ее всю грибок сожрал. А много нынче пахотой заработаешь?
— Сон я видела, сынок, — тихо сказала мать. — Будто идешь ты по воде в красной рубахе, глаза закрыты, мы с отцом зовем тебя, а ты не откликаешься…
— Эх, мать, — усмехнулся Коля, натягивая сапоги, — мне вон каждую ночь сахарная голова снится, а проснусь, кукиш облизну, и на том спасибо.
Он повернулся к дверям.
— Зря смеешься, сынок. Вчера батюшку встретила, отца Серафима, про этот сон ему рассказала, а он нехорошо на меня посмотрел, пронзительно, и сказал непонятно: скоро, говорит, будет в твоей жизни перемена и в жизни сына тоже. Я спрашиваю — какая? А он глазами зыркнул и ни слова в ответ. Это как? — мать тревожно посмотрела на Колю.
— А никак, — беззаботно отозвался Коля. — У батюшки своя жизнь, у нас — своя.
Коля вышел на крыльцо, ткнул ногой покосившийся, черный от времени стояк, потом бросил подвернувшемуся псу кусок пирога: «Гуляй, пока пьяный отец на воротах не повесил», — и зашагал, выбирая места посуше.
Шел ноябрь 1917 года. Осень припозднилась, осины еще не растеряли листву и звонко шелестели, высоко синело небо, брехали собаки, сизый дымок тянул над гнилыми крышами…
Мужики выходили со своих дворов и, неряшливо меся грязь, вливались в общий поток. Шли они на забаву. Шли умирать. Кто от меткого удара в висок или в грудь, кто от перепоя в честь победы грельских над прельскими или прельских над грельскими — уж кому больше повезет.
Голосили бабы; вскрикнет одна, заведет дурным голосом вторая, поддержит третья, и через минуту над всей деревней уже висит-переливается не то собачий вой, не то крик по новопреставленному кормильцу.
Коля ловил на себе завистливые взгляды и гордо выпячивал подбородок — знай наших, мелкота недоделанная, собирай копейки, кому жизнь дорога, кто больше даст, в ту стенку и стану, а противоположной стенке тогда все одно — каюк.
Вышли на площадь. В глубине взметнулась пятью куполами церковь, сбоку — добротный поповский дом под железной крышей, в пять окон, с наличниками глухой резьбы, с петушком на трубе.
Соседи — прельские — уже выстраивали стенку; от мужика к мужику ползла четверть — редко кто отказывался, а последний — хлипкий, низкорослый мужичонка, побулькал, утер губы и поставил бутыль подальше, чтоб не разбили.
Подошел Феденька, ехидно улыбнулся:
— Ты, Коляча, злой. Злой, как черт!
— С чего ты взял? — ответил Коля, взглядом ища поддержки у мужиков.
— То и злой, — Феденька перестал улыбаться. — В прошлый раз Пустошина под ребра хватил. Худо! Ох, худо. Три дня Пустошин маялся…
— Пошел вон, дурак, — сказал Анисим Оглобля, всегдашний Колин подручный, здоровый, с туловищем бочкой и длинными тощими руками, из-за которых и получил прозвище. — Пошел! — Анисим ткнул Феденьку, и тот опрокинулся в грязь, нелепо задрав ноги. Поднялся, тщательно отряхнулся, сказал, глядя поверх Колиной головы:
— Что жизнь человека? Так, дрянь. Человека обидеть — что плюнуть, — и в упор посмотрел на Колю. — Сон вспомни: зовешь родителей, а дозваться не можешь…
И хотя Феденька сказал сон наоборот и вроде бы не угадал, Коля вздрогнул, и ему стало страшно.
Подошел церковный староста Тит. Сам он по причине крайней худобы и бессилия никогда в драках не участвовал, но зрелище любил, взбадривался, когда тугая струя крови ударяла в землю из перекошенного мужицкого рта, похрюкивал от восторга и тихо ругался матом — чтобы «уравновесить нутро».
— Десять рублей, — голосом скопца сказал Тит.
Коля переглянулся с Анисимом. Тот отрицательно покачал головой, и Коля понял, что цена не окончательная, будет торг.
Предводитель прельских, немногословный, похожий на медведя Силантий буркнул:
— Двадцать.
— За прельскнх мы нынче, — подытожил Коля.
— А совесть у тя есть? — обиделся Тит. — Ты где родился-крестился, ирод, ежели за лишнюю десятку родные Палестины продаешь?
— Сам не будь жидом, — солидно возразил Анисим. — Дай нам тридцать сребреников — мы прельских сей же секунд, как Иуда Христа, продадим… — Анисим захохотал.
— Тьфу! — в сердцах плюнул Тит. — Накажет вас бог.
— Встали, — Коля занял место в стенке прельских. Анисим — рядом с ним.
— Прельские грельским всегда юшку пускали! — начал кто-то.
— У прельских бабы квелые, ж… прелые! — с достоинством ответили грельские.
— Ах ты, срамник, — Коля играючи ткнул говорука, и тот повалился, хватая ртом воздух.
— Бей! — завопил Анисим и начал молотить направо и налево.
Все смешалось, над толпой повисла густая брань. Кто-то поминал бога, кто-то призывал чертей, а кое-кто уже лежал, корчась от боли, сплевывая кровавую слюну.
Навстречу Коле метнулся мужичок — тот, что последним пил из четверти, в руке — подкова.
«Ах ты… — почти с нежностью подумал Коля. — Обычаи нарушать… Ну, не обессудь!»
Шагнул и, перенося вес всего тела с левой ноги на правую, ударил.
Мужичок ойкнул и захрипел. Вылезли из орбит бесцветные глазки, зрачки внезапно расширились — во весь глаз.
Коля еще успел подумать: «больно ему», а мужичок уже повалился и замер.
Коля перешагнул через него и услышал вопль: заголосила-завыла женщина. «Должно, жена», — снова подумал Коля, нанося очередной удар. «Ничто… кабы я с сердцем — грех… А это — забава… Я без злобы к ним, а они ко мне… Забава — и все!»
И другой упал мужик. Коля посмотрел на него и вдруг наткнулся на горящие ненавистью глаза. Это было так неожиданно, что Коля замер на мгновение, и тут же кто-то ударил его под «дых». Свет в глазах сразу померк, и высокие купола церкви с сияющими крестами провалились куда-то во тьму…
Коля очнулся в чьей-то горнице. На окнах белели чистые занавески, отделанные на манер подзоров, поверх занавесок колыхалась диковинная материя-сеточка: прозрачная, в больших тканых цветах.
— …Полезно, батюшка, очень даже полезно, — услышал Коля обрывок фразы. — Отчего революция? Оттого, что народец наш ожирел от безделья и зажрался! Вот и пусть морды друг другу бьют, дурную кровь сгоняют… Я вам так скажу: если бы в каждой деревне, на каждой фабрике по воскресеньям стенка на стенку ходила, не было бы никакой революции! Силы народа ушли бы на полезную забаву, понимаете?
«Батюшка! — сквозь вязкий туман пробилась мысль. — Я, должно, у священника, отца Серафима. Больной я, что ли». И сразу же вспыхнуло острое любопытство: «С кем же батюшка говорит?»
Коля повернулся, застонал:
— Ну, кажется, слава богу, — отец Серафим перекрестился и подошел к кровати, на которой лежал Коля. — Как мы? Больно?
— Ничего, — Коля покосился на гостя.
Тот стоял у окна и внимательно смотрел на Колю.
Был он маленький, пухленький, с короткими руками и круглой головой без шеи, в темно-синем вицмундире с золотыми пуговицами. Встретив Колин взгляд, он улыбнулся, отчего на румяных щеках обозначились два спелых яблока, сказал:
— Крепкий у вас организм, молодой человек, это прекрасно! Вы даже не подозреваете, насколько это важно для вас и… для меня! — он потер пухлые ладошки, посмотрел на отца Серафима и весело засмеялся.
— Не понимаю я чего-то, — хмуро сказал Коля. — Домой пойду…
— Какой там! — всплеснул руками Серафим. — Лежи и не вздумай! — Священник бросил укоризненный взгляд на гостя. — Вы, Арсений Александрович, напрасно. Озорство в серьезном деле — только помеха, голубчик. Однако мне в храм пора. Вы уж тут без меня. Не торопясь, с осторожностью.
Серафим ушел. Арсений щелкнул массивным золотым портсигаром, чиркнул спичкой, задымил.
— Нехорошо здесь курить, — буркнул Коля. — Образа здесь…
— Ишь ты, — задумчиво сказал Арсений. — Бога боишься. Это славно. Да ведь я — гость. Гость в дом — бог в дом, слыхал?
— Знаем, — солидно отозвался Коля. — Однако обхожденье и гостю положено.
— Верно, — кивнул Арсений. — Давно в стенки ходишь?
— Как в силу вошел. Два года.
— А лет тебе? — удивился Арсений.
— Семнадцать, — Коля засмущался, опустил глаза.
— Семнадцать?! — опешил Арсений. — Ай да ну! А с одного удара положишь человека?
— Любого. Передо мной еще никто не устоял.
— Ну, приемчики разучить, — как бы про себя сказал Арсений. — Дзю-до, карате… Экстра-класс!
Коля не понял ни слова и только моргал. Арсений заметил это, рассмеялся:
— Потом, все потом. Главное, не обманул меня батюшка, все сходится. Жаль только, в деле я тебя не увидел. Поздно приехал. А почему? Дороги, брат — жижа одна.
— Не повезло мне на этот раз, — горько сказал Коля.
— Жизнь — как зебра, — заметил Арсений. — Черная полоска, потом — белая. Лошадь это такая, полосатая, — объяснил он. — Водится в теплых странах.
— А кто… вы кто будете? — мучительно краснея, спросил Коля. Не в его обычае было вот так, по-бабьи, расспрашивать.
— Я-то? — добродушно переспросил Арсений. — Чиновник. Занимаюсь… особыми делами, а какими — узнаешь, когда подружимся. Вот как мы с отцом Серафимом лет пять назад.
— Все же мне идти надо, — Коля приподнялся, опустил ноги на матерчатую дорожку. — Родители, поди, беспокоятся.
— Родители? — Арсений странно посмотрел на Колю и подошел к нему вплотную: — Вот что… Мне отец Серафим не велел говорить, да ты парень крепкий, мужчина. Нет больше твоих родителей. И дома твоего нет. Крепись, Коля. Горе большое, а ты — молись. Все ходим под богом, и пути его — неисповедимы. — Он перекрестился.
Сказанное с трудом проникало в мозг. Коля никак не мог осмыслить слов Арсения. Все казалось — о ком-то другом он сказал, сейчас все разъяснится, и все будет, как всегда. «Родителей… нет, — про себя повторил Коля. — Наверное, дома нет?»
— А где же они? — дрогнувшим голосом спросил он.
— Пока стенка на стенку шла, загорелся ваш дом, — сказал Арсений. — Когда тебя сбили, он в этот самый миг и загорелся. Тушили, да там, говорят, пламя в полнеба взвилось. И собака погибла. Так и осталась на цепи, бедняга. Ты крепись, Коля…
Родителей хоронили, как исстари хоронят на Руси: с воем, кутьей и беспробудным пьянством.
Пока выносили из церкви гробы и старухи крестились, Коля стоял в стороне, словно все происходившее не имело к нему никакого отношения. Он еще не осознал до конца, что же произошло, но даже те обрывочные мысли, которые мелькали теперь в его мозгу, неумолимо подводили его к одному: родители ушли навсегда и ему, Коле, теперь будет совсем плохо. Он думал о том, что отец, в сущности, был мужик добрый, безвредный, а что пил… Кто из русских людей не пьет? Все пьют, потому что жизнь до сих пор была глухая и беспросветная. Жалко было отца: от роду — сорок, на вид — семьдесят: седой, грязный, всклокоченный, как больной петух. И мать в свои тридцать шесть — морщинистая, с большим животом и потухшими глазами… Не повезло и ей: двух сыновей отняла глотошная, третий, Коля, вырос сам по себе, чужим.
И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели «Снятый боже». Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:
Было бы хорошо, чтобы книга Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] автора Нагорный Алексей Петрович дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Нагорный Алексей Петрович - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией].
Если после завершения чтения книги Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] вы захотите почитать и другие книги Нагорный Алексей Петрович, тогда зайдите на страницу писателя Нагорный Алексей Петрович - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией], то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Нагорный Алексей Петрович, написавшего книгу Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией], к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]; Нагорный Алексей Петрович, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн