через несколько минут пришла и третья, весьма игриво поглядывавшая на хозяина номера, она принесла на подносе спиртное и минеральную воду. Втроем они быстро сервировали стол и удалились. Махмудов обвел застолье рукой, усмешливо заметил:
— Такой роскошный стол накрывают по поводу удачи, или праздника, но никак не по случаю панихиды. На эту реплику Халтаев отреагировал бодро:
— Отбросьте черные думы, еще не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Такую глыбу, как вы, своротить и Тилляходжаеву непросто, он же знает, каким вы авторитетом пользуетесь у народа.
— Уже своротил, — устало ответил Пулат и, перелив водку из рюмки в большой бокал для воды, долил его до краев. Халтаев, молча наблюдавший за ним, проделал то же самое.
— Ну, вам необязательно поддерживать меня в этом, — мрачно пошутил секретарь райкома, на что начальник милиции вполне серьезно ответил:
— Я привык разделять горе и радость тех, с кем сижу за столом. На меня можете положиться, не тот человек Халтаев, чтобы бросить соседа в беде…
Вроде обычная застольная фраза, в иной ситуации, наверное, он пропустил бы ее мимо ушей, тем более зная о своем соседе не понаслышке, но сегодня она теплом согрела душу, и Халтаев уже не казался неприятным.
Махмудов не испытывал особой страсти к спиртным напиткам, тем более редко пил водку, — о чем, кстати, Халтаев знал, — но внутри сейчас все горело, и ему казалось, что алкоголь заглушит тоску, освободит от давящей петли страха. Он наполнил бокалы еще раз, и снова до краев.
— Знаешь, Эргаш… — секретарь райкома откинулся в кресле, — видимо, водка, выпитая на голодный желудок, на расстроенную нервную систему, действовала мгновенно. — Наверное, кроме тебя, многие знают, что я попал в беду, не зря же помощника Тилляходжаева кличут «Телетайп грязных слухов». Но сегодня волею судьбы за столом со мной рядом оказался только ты. Спасибо. Если выкарабкаюсь, не забуду твоей верности.
— Обязательно выкарабкаетесь, — заверил начальник милиции, и они выпили без тоста, не чокаясь.
— Еще раз благодарю. Но вроде он вцепился в меня крепко — обещал отдать под суд, — не удержался от жалобы хозяин.
— Вас? Под суд? — чуть не поперхнулся боржоми Халтаев.
— Вот именно — меня. Так что помочь ты мне не в силах. А тот, кто может, кто ходит сегодня в фаворитах, — не стучит в мою дверь, как ты. Вероятно, думает: все, сочтены дни Махмудова.
Халтаев слушал внимательно; для могучего организма полковника два бокала водки только разминка, тем более насчет обеда он соврал — его угощали в чайхане жирным пловом.
Чувствуя, что через полчаса соседа развезет окончательно, начальник милиции сказал:
— Зря вы думаете, что я не могу вам помочь. Не знаю, в чем хотят вас обвинить, почему и как вы попали в капкан, но в свое время я оказал Тилляходжаеву такую услугу, что ему ввек со мной не расплатиться. Кстати, это доподлинные его слова, и я тот разговор предусмотрительно записал на магнитофон. Так что не паникуйте раньше времени, — посмотрим, чей капкан надежнее… — И Халтаев рассмеялся, довольный собой…
— Не в капкане, наверное, дело, — покачал головой Купыр-Пулат. — Скорее всего, мой район приглянулся кому-то из его дружков и он решил его одарить, а может быть, шутя в карты проиграл, ведь, говорят, неравнодушен он к игре.
— Возможно… — уклончиво ответил Халтаев. — Да, я слышал, есть люди, которые за ваше место готовы выложить сто тысяч. Мне даже намекали, кто именно уж очень настойчиво рвется в наш район.
— Сто тысяч… — растерянно повторил Махмудов. — За место первого секретаря райкома?
— Да, сто тысяч. За наш район не грех и двести потребовать, все хозяйства, как одно, прибыльны, греби деньги лопатой. За год все вернуть можно, да еще с лихвой. От этих слов секретарь быстро стал трезветь:
— И кто же, если не секрет, готов заплатить за мое место сто тысяч?
— Я же поклялся, что готов помочь вам в беде, поэтому какие секреты? Раимбаев из соседнего района. Он председатель хлопкового колхоза-миллионера. Видимо, надоело ему ходить в хозяйственниках, хочет продвинуться по партийной линии, — на Ташкент метит, с большими запросами мужик, и рука мохнатая наверху есть…
— А я живу, как на необитаемом острове, — с горечью вырвалось у Махмудова. Халтаев взял в руки бутылку, стал наливать бокалы:
— Не расстраивайтесь, сосед. Я и мои друзья не оставим вас в беде. Если надо будет дать отступного за вас — выплатим не меньше Раимбаева. Последнего не пожалеем, но в обиду не дадим… Хозяина номера эти слова растрогали чуть не до слез.
Они долго еще сидели за богато накрытым столом, клялись друг другу в вечной дружбе и любви. Снова приходила игривая официантка, приносила водку, но чары больше в ход не пускала, поняла, что здесь происходит что-то серьезное и мужчинам не до нее, — работала она тут давно и хорошо чувствовала ситуацию. Пулат Муминович не опьянел ни через полчаса, ни через час, как рассчитывал Халтаев, наверное, разговор его отрезвил или обильная еда: индюшка, казы, курдская брынза, зелень, холодная печень с курдюком и особенно чакка — особая кислая творожная масса — нейтрализовали водку, к тому же он обильно запивал ее боржоми.
Постепенно исчез опутавший душу страх, появился какой-то просвет, и жизнь вроде не казалась такой мрачной, как несколько часов назад. Чем дальше катилось застолье, тем больше он уверялся в возможностях Халтаева. Жалел лишь об одном, что за три года не удосужился узнать конкретнее, на чем же погорел в свое время полковник, какие люди стояли за ним и кому он помог сохранить кресла, уйдя в добровольную ссылку на периферию. Раньше этой «мышиной возне», как он выражался брезгливо, не придавал значения, а выходит — зря.
— Так что мне делать, Эргаш, ждать заседания бюро или уезжать домой? — спросил ближе к полуночи секретарь райкома.
— Какое бюро? Огонь надо гасить сразу. Если дело зайдет далеко, тогда и самому Тилляходжаеву трудно будет контролировать положение, я ведь не знаю, в чем он намерен вас обвинить. Впрочем, как я вижу, вам совершенно чужда закулисная возня, борьба за кресла и должности. Вы счастливчик, вам все досталось на блюдечке с голубой каемочкой, я ведь помню вашего тестя Иноятова. Теперь уж поздно вам учиться играть в такие игры, да и не нужно. Доверьтесь мне, я думаю, завтра отведем от вас беду. Предъявлю и я свои векселя, мне кажется, первый давно ждет, когда обращусь к нему за помощью, не любит никому быть обязанным и хотел бы поскорее рассчитаться со мной и забыть давний случай. Посмотрим, чья вина, чьи грехи перетянут, хотя готов побиться об заклад, мне он не откажет. Так что, дорогой, спите спокойно, и, как говорится по-русски, утро вечера мудренее. А сейчас я с вами распрощаюсь, пришлю дежурную, чтобы убрала и проветрила комнату, и отдыхайте, набирайтесь сил, завтра нам предстоит сложный день. И последнее, из номера ни шагу, отключите телефон, в обком не ходите, даже если и позовут, — как вы знаете, хозяин скор на расправу. С тем неожиданно объявившийся полковник и распрощался.
Проснулся Махмудов, как обычно, рано, видимо, многолетняя привычка сказалась. На удивление, голова не болела, хотя он помнил, сколько вчера они выпили с полковником Халтаевым; но душевная тревога, кажется, гасила опьянение. После ухода начальника милиции он принял холодный душ и, разобрав постель, тут же забылся тяжелым сном, — так что осмыслить неожиданно открывшиеся варианты своего спасения не пришлось. Не ощущал он и того гнетущего, животного страха за себя, за судьбу семьи, детей, который изведал вчера вечером до прихода соседа.
Завтрак принесли в номер, наверное, так распорядился полковник, державший себя в гостинице по-хозяйски, что для него оказалось неожиданным.
Халтаев… Он попытался восстановить детали многочасового застолья, задним числом уяснить сказанное начальником милиции, и порою ему казалось — все это мистика, пьяный бред: сто тысяч, Раимбаев, векселя за прошлые грехи нынешнего секретаря обкома…
Он долго и нервно мерил шагами просторный номер. Велико искушение выйти сейчас отсюда и кинуться защищать свою репутацию обычными путями и способами, без всяких закулисных интриг, в которых он действительно не мастак, как вчера подметил Халтаев. Вся мышиная возня, слава богу, прошла мимо него, он не знал ее гнусных правил и знать не хотел. Когда другие интриговали, блефовали, подсиживали друг друга, воевали за посты, он работал, поэтому у него сейчас такой район, что за него какой-то Раимбаев готов выложить сто тысяч. Припомнил полковник ему вчера и Иноятова. Что из того, что Ахрор Иноятович поддержал его вначале, помог стать секретарем райкома? Так ведь работал он сам, ему есть чем отчитаться за двадцать лет, есть что показать, и орден Ленина не за красивые глаза дали!
Откуда пошла у нас эта беда, где ее корни? Любой маломальский чиновник на Востоке, да, впрочем, и по всей стране, но на Востоке особенно, мнит себя бог весть чем, стоит ему только занять начальствующее кресло. Откуда это чванство? Может, оттого, что издавна на Востоке чтился чин, должность, место? А может, от рабской покорности, зависимости младшего по возрасту от старшего? Скорее всего, и то и другое вместе. А откуда казнокрадство, взяточничество, коррупция, почему это все повсеместно расцвело пышным цветом, доведя до нищеты миллионы бесправных, безропотных тружеников? Наверное, не обошлось без доставшихся в наследство традиций, ведь при дворе эмиров, ханов служивый люд, или, как нынче говорят, — аппарат, не состоял на довольствии, из казны не выдавали им ни гроша. Их содержал народ, определенная махалля, район, — и там, в своей вотчине, они и обирали земляков как могли.
Вот почему возникли новые партбаи, сидящие на щедром государственном довольствии и к тому же, как при эмире, еще обдирающие свой же народ до нитки.
Но благородный яростный порыв быстро стихает, и Пулат Муминович, вспомнив наказ полковника, отсоединил телефон от внешнего мира; он чувствует, что его загнали в угол, понимает, что отчасти виноват и сам, но не видит выхода из этого положения — разве что единственный шанс в руках у полковника Халтаева.
Свободного времени хоть отбавляй, но как-то не хочется размышлять о полковнике: кто он, кто за ним, чего хочет, почему вдруг воспылал любовью к соседу и что попросит в награду за спасение? Секретарь не настолько наивен, чтобы принять участие Халтаева за благородный жест, знает, что чем-то обязательно придется расплатиться.
Но вновь всколыхнувшийся в душе страх гонит разумные мысли. Что-то внутри трепещет от крика: «Выжить! Во что бы то ни стало! Сохранить партбилет! Кресло! Власть!»
И с каждой минутой ему все больше и больше кажется, что не грех и чем-то поплатиться, дать отступного, как выразился полковник.
В сомнениях и борениях с собственной слабостью, нереализованных благородных порывах и страхах прошло немало времени… Он то и дело нервно посматривал на часы, но вестей от начальника милиции все не было, не спешил и гонец из обкома. Подошел час обеда, и истомившийся от неизвестности Махмудов хотел спуститься вниз, в ресторан, поесть и пропустить рюмку, — снова расшалились нервы, — как вдруг раздался стук в дверь.
Махмудов, забыв всякую солидность, чуть ли не бегом кинулся к двери. На пороге стоял щеголевато одетый парень, поигрывавший тяжелым брелоком с ключами от автомашины. Учтиво поздоровавшись, он сказал:
— Меня прислал Эргаш-ака, он ждет вас в чайхане махалли Сары-Таш. Пожалуйста, поспешим, плов будет готов с минуты на минуту.
Машина, пропетляв узкими пыльными улицами старого города, вынырнула к зеленому островку среди глинобитных дувалов, здесь и находилась чайхана, куда пригласили секретаря райкома. Молодой человек провел гостя по тенистой аллее, мимо хауза, где лениво шевелили плавниками сонные карпы, и направился в боковую комнату, умело спрятанную за густым виноградником от любопытных глаз. В комнате царил приятный полумрак. Войдя с улицы, с яркого солнца, Махмудов не сразу разглядел мужчин, просторно расположившихся вокруг накрытого дастархана. Шофер под руку подвел его к айвану и сказал:
— Эргаш-ака, вот ваш гость…
Мужчины суетливо поднялись и поспешили поздороваться с вошедшим, лишь Халтаев остался на месте. Он подозвал щеголя и негромко спросил:
— А как дела в банке, обменял?
— Велели приехать через час, — отрапортовал парень и, бесшумно выскользнув из комнаты, наглухо прикрыл дверь.
За столом хозяйничал полковник: он представил гостя собравшимся мужчинам, правда, никого из четверых не отрекомендовал подробно, просто назвал имя; о самом Купыр-Пулате сказал несколько трогательных слов и, заканчивая, добавил, что их общий долг — помочь благородному человеку, попавшему в беду. Все дружно, шумно поддержали начальника милиции. Полковник лично разлил водку по пиалам и предложил тост:
— Давайте выпьем, дорогой сосед, за моих друзей, отныне они и ваши, за благородство их сердец, — по первому зову явились на помощь. Я знаю их давно, верные и надежные люди, проверенные делом. За настоящих мужчин!
Потом последовали еще тосты, и даже Пулат Муминович сказал что-то восторженное о полковнике, в тяжелую минуту оказавшемся рядом.
Конкретно о деле — чем помочь, какими методами, через кого — не говорили. Лишь однажды у одного из новых знакомых, Яздона-ака, пьяно вырвалось:
— Нет, я ничего не пожалею для того, чтобы Раимбаев не перекрыл дорогу другу и соседу нашего уважаемого Эргаша-ака, которому мы, здесь сидящие, обязаны всем, что имеем. Деньги? Что деньги, как говорил Хайям — пыль, песок, деньги мы всегда найдем, пока головы на плечах. Важно друзей поддержать, не дать втоптать в грязь имя благородного человека…
Секретарь райкома, как и вчера, растрогался: он ожидал, что сейчас кто-нибудь разовьет тему шире и он узнает наконец что-то конкретное, но Халтаев вновь увел разговор в сторону.
Когда покончили с пловом и дружно налегли на зеленый китайский чай, вернулся парень, доставивший его в чайхану. Он молча, словно тень, появился у дастархана и подал сидевшему в самом центре Халтаеву полиэтиленовый мешочек. То ли подал неловко, то ли полковник принял неумело, а может, сделано это было нарочито — из мешочка высыпались тугие пачки сторублевок в новеньких банковских упаковках.
— Оказывается, сто тысяч в такой купюре не так уж и много, всего десять тонких пачек… А мы вчетвером целый «дипломат» денег принесли, — рассмеялся Яздон-ака.
Халтаев метнул недовольный взгляд на Яздона-ака, и гость понял, что тот сболтнул лишнее. Полковник шутки не поддержал, объявил серьезно:
— Вот и мы сегодня явимся в гости не с пустыми руками, и пусть Коротышка докажет, что деньги от Раимбаева лучше, чем от меня, я намерен их внести за своего соседа. А что он любит крупные купюры, так я знаю его давнюю страсть, хотя, как слышал недавно, он уже отдает предпочтение золоту… — И, сложив деньги опять в пакет, полковник небрежно сунул их под подушку, на которой полулежал.
— Можно и на золото поменять, мне как раз на днях двести монет предложили, — упрямо гнул свое Яздон-ака, словно не замечавший недовольства Халтаева.
— Будем иметь в виду и этот вариант, — сказал примирительно полковник, видимо, он не хотел ссориться с Яздоном-ака.
После плова за чаем и беседой прокоротали еще часа полтора. Новые знакомые вспомнили и его тестя, Ахрора Иноятовича, — оказывается, он сыграл в судьбе каждого из них немаловажную роль, и теперь они, в свою очередь, хотели помочь его зятю, тем самым запоздало возвращая человеческий долг. От трогательных слов, историй двадцати-тридцатилетней давности Махмудов, потерявший всякие ориентиры от навалившейся вдруг беды и последовавших за этим событий, умилился окончательно и почувствовал, что он в кругу искренних и сильных друзей. Поэтому, когда Халтаев, спешивший куда-то, неожиданно свернул застолье, Махмудову было жаль расставаться с Яздоном-ака и его товарищами. Они тоже вроде были рады быстро сложившемуся взаимопониманию с секретарем райкома, попавшим в немилость к всесильному Тилляходжаеву.
После приятного обеда на той же белой «Волге» Халтаев доставил соседа в гостиницу. Уезжая, наказал:
— До вечера располагайте временем по своему усмотрению, можете подключить телефон. Позднее, после местной информационной программы «Ахборот», возможно, поедем в гости.
— В гости? — переспросил, недоумевая, Пулат Муминович. Он хотел как можно быстрее внести ясность в свое положение, а не ходить на званые ужины.
— Да, в гости… — подтвердил полковник, улыбаясь. — К самому Тилляходжаеву домой. — И еще уточнил: — Не на прием, а в гости! — Наслаждаясь растерянностью секретаря райкома, добавил насмешливо: — Может, вы предпочитаете встретиться с ним на бюро или один на один на красном ковре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23