Без стеснения пошел на кухню, выгреб из холодильника колбасы, сыра, копченой рыбы, накромсал кое-как, разложил по тарелкам, которые нашел в сушилке, достал из ящика стола вилки и отнес все это добро в комнату.
- Я знаю, коньяк этим не закусывают, но, по-моему, тебе нужно поесть. Вот увидишь, сразу станет легче.
- Не станет. Я себя хорошо изучила. От еды я тупею и окончательно растекаюсь лужицей. Лучше налей мне. Коньяк - самое замечательное известное мне лекарство от усталости и прочих неприятностей.
Гуляев подчинился.
- За встречу. - Ксана подняла свой бокал в его сторону и тут же отпила пару глотков. - Ну вот, теперь можно и поговорить. Ты не обидишься, если я попрошу тебя обойтись без вступлений? Без воспоминаний молодости, разговоров за жизнь и прочего пустопорожнего трепа? Понимаю, это звучит не слишком вежливо, но, сам видишь, мне не до церемоний. Чтобы облегчить тебе задачу, скажу: я знаю, зачем ты пришел. Правда, я уже беседовала аж с двумя молодыми людьми из милиции и сообщила им все, что имела сообщить по поводу своего алиби, распорядка в клинике и отношения персонала к Альбине. Но тебе, как я понимаю, нужна, так сказать, внутренняя информация? Какой была Альбина, чем дышала, о чем мечтала и тому подобное?
- Ну, в общем-то, да, - признал Сергей Владимирович.
Оксана уже допила свой коньяк и протянула рюмку за новой порцией.
- Не бойся, - сказала она, перехватив взгляд Сергея. - Я не спиваюсь. Хотя кто знает... За последний месяц уже третий раз даю себе поблажку. Надеюсь, это не превратится в привычку. Вообще-то я пью очень редко. Для хирурга прямо-таки патологически редко. - Она снова откинулась на спинку кресла, сделала глоток коньяку и пристально посмотрела Сергею в глаза. То ли с вызовом, то ли испытующе - не поймешь. - Так вот, об Альбине. Она была людоедкой. Дышала страданиями ближних, упивалась чужой болью, мечтала подмять под себя всех, до кого могла дотянуться, и раздавить, растоптать, искромсать, насладиться зрелищем чужих корчей. Ее следовало бы убить еще лет десять назад. Вырезать, как раковую опухоль. А теперь, боюсь, уже поздно. Уже пошли метастазы.
Ее слова были такими страшными, такими беспощадными, что Гуляев едва не отшатнулся. За свою жизнь он выслушал множество злобных тирад, чудовищных, тошнотворных признаний, яростных обличений, но ни одно из них не потрясло его так, как эта характеристика, данная Альбине ее лучшей подругой. Может быть, потому что Оксана была настоящей подругой, без намека на бабское соперничество и мелочную стервозность. А может быть, потому, что в ее тоне не было и следа какой-либо страсти. Ее голос звучал ровно и невыразительно. И бесконечно устало.
- Но... как же так? Она же была...
- Была. Чуткой, нежной, незлобивой, кроткой, привязчивой, благодарной... Все так. И мне об этом известно лучше, чем кому-либо еще.
- Но почему, Ксана?..
Она пожала плечами.
- Не знаю. То есть предположения у меня имеются, но насколько они верны? Во-первых, болезнь. Почки - коварная штука. Если они работают с перебоями, в организме накапливаются токсины, которые постепенно отравляют все, и мозг в том числе. Альбина лишилась почки в двадцать лет. Ей трижды пересаживали донорские почки, но ни одна так и не прижилась. А операции она с каждым разом переносила все тяжелее. С возрастом страх смерти, как ни странно, усиливается. И иногда становится причиной душевного заболевания. Это во-вторых. В третьих, климакс. Для женщины это всегда тяжелое испытание - не только и даже не столько в физическом, сколько в психологическом плане.
- Климакс? Десять лет назад?
- Нет, десять лет назад все было еще не так очевидно. Хотя ростки уже показались. Окончательно Альбина слетела с катушек три года назад.
- И как же это проявилось?
- Извини, Сергей, на этот вопрос я отвечать не стану. От выходок Альбины пострадали многие мои знакомые, и я не собираюсь усугублять их неприятности, откровенничая с тобой. Я понимаю, что это твоя работа строить версии, искать мотивы. Но ты уж как-нибудь справляйся без меня. Скажу тебе честно: я не хочу, чтобы убийцу Альбины нашли. Да, убийство - это всегда ужасно, отвратительно, мерзко. Но существуют поступки - заметь, не всегда караемые законом, - куда более страшные и столь же непоправимые. Поверь, Альбина получила по заслугам. Может быть, даже недополучила.
- Значит, ты не хочешь мне помочь? Зачем же тогда согласилась встретиться?
- Мне не хотелось, чтобы ты вызвал меня повесткой. По крайней мере, не на этой неделе. У меня сейчас очень загруженные дни. Я ведь и правда не знаю ничего конкретного про убийство. В тот день у меня было совещание в больнице, потом обход, потом две операции - там же. В клинику я заезжала только утром в девять часов - минут на сорок, не больше. А Альбину убили около трех. Если же ты собираешься выпытывать у меня, у кого были мотивы, так я все равно не отвечу, хоть сажай за отказ от дачи показаний. Могу сказать только, что были они у многих. Тебе жизни не хватит, чтобы всех проверить.
- Думаю, это и не потребуется. Достаточно узнать, у кого из них был пропуск в твою клинику. Или существует способ проникнуть туда без пропуска?
- Нет, насколько мне известно, не существует. Но они могли...
- Ага, значит, ты тоже не исключаешь возможность подкупа? Ты хорошо знаешь людей, которые у тебя работают? Кто из них способен за деньги лишить пациента жизни?
- Неужели ты думаешь, что я, зная о таких способностях, оставила бы человека работать в своей клинике? Хорошего же ты обо мне мнения! Нет, я не думаю, что в этом преступлении замешаны мои люди. Даже если я не доглядела и взяла на работу прохвоста, у него ведь на лице не написано, что он готов за приличную мзду прикончить человека. Первому встречному такое деликатное дело не поручишь. Случайно можно нарваться и на сознательного гражданина.
- Ну почему же - первому встречному? А если заказчик хорошо знает твоего работника? У него ведь могли найтись веские способы убеждения. Не только деньги - шантаж, угрозы... Слабого человека запугать нетрудно.
- Из слабых людей, как мне кажется, получаются неважные убийцы. По крайней мере, если речь идет об убийстве умышленном, заранее запланированном. Тут, по-моему, нужны выдержка и хладнокровие.
- Всяко бывает. Впрочем, возможно, убийство вовсе и не было запланировано заранее. Представь, твоего человека взяли за жабры, велели ему избавиться от Альбины, он ходит, ломает голову, как бы это осуществить, а тут подворачивается такой удобный случай. Охранник потерял сознание, сиделка отлучилась в туалет...
- В таком случае я тебе не завидую. Тебе придется не только трясти бедолаг, имевших мотив для убийства, но и устанавливать связи с моими подчиненными. Управишься до пенсии?
- Может, и не управлюсь, но что делать? Ты же мне помогать не хочешь.
- Не хочу. Извини.
Разговор с Вольской оставил в душе Сергея Владимировича очень неприятный осадок. Поначалу он не задумывался над его природой, полагая само собой разумеющимся, что виной всему та гнусная характеристика, которую Ксана дала убитой подруге. До сих пор Гуляев думал, что дружба их, несмотря ни на что, продолжалась до самой смерти Альбины. Оксана Вольская, как ему казалось, принадлежала к редкой породе людей, сохраняющих верность близким до конца при любых обстоятельствах. Получалось, что он ошибался. Лишаться иллюзий всегда неприятно, вот на душе и муторно.
Но, проснувшись среди ночи от какого-то внутреннего толчка, Сергей Владимирович с удивлением понял, что это ощущение муторности никак не связано с разочарованием. Оно порождено беспокойством, если не сказать тревогой. Причем анализировать причины тревоги мозг почему-то отказывался. Стоило Сергею Владимировичу задать себе вопрос "В чем дело?", и мысли пускались вскачь, как резвые блохи, в самых разных направлениях, но только не в нужном.
Промаявшись полчаса без сна, Гуляев, кряхтя, вылез из постели и побрел на кухню. Поставил чайник, закурил, постоял у окна, бессмысленно пялясь на силуэт соседнего дома, расцвеченный редкими пятнами освещенных окон, на сереющее небо и неожиданно понял, что именно скребло когтями по сердцу, что вытолкнуло его из сна.
Если виновник Альбининой смерти убил ее не сам, а прибегнул к услугам кого-то из персонала клиники, то самым подходящим кандидатом на роль заказчика была Оксана Вольская. Она хорошо знала тех, кто у нее работает, и могла выбрать исполнителя не наугад, а со знанием дела. У нее были естественные рычаги воздействия на подчиненных - и само положение хозяйки клиники, и, возможно, осведомленность относительно чьих-то грешков.
Бывает, врачебная ошибка приводит к обострению болезни, а то и к смерти пациента. Выявляются такие ошибки сравнительно редко, а если выявляются, то коллеги не спешат обличать провинившегося собрата - то ли из корпоративной солидарности, то ли из суеверия. От ошибок ведь никто не застрахован, а ну как в другой раз сам окажешься в таком же положении? Возможно, Вольская знала о такой ошибке, допущенной кем-то из подчиненных, - кому и знать, как не ей, опытному врачу и хозяйке клиники? Легко представить, какую это давало ей власть над провинившимся. Не нужно никаких угроз, запугиваний, только намекни, что хочешь смерти некой пациентки, а уж проштрафившийся коллега сам сообразит, что от него требуется.
Можно не сомневаться, что мотив у Оксаны был. Как она сказала? "Существуют поступки, еще более страшные, чем убийство и столь же непоправимые. Альбина получила по заслугам. Возможно, даже недополучила". Сказать такое про подругу, про умершую подругу... Что это, как не признание в существовании мотива?
И эти постоянные напоминания о смертельной усталости. Разве не были они слишком нарочитыми? Хороший психологический ход, между прочим. "Ты просил меня о встрече, и я твою просьбу уважила, хотя сам видишь, чего мне это стоит. Оцени мою добрую волю и не приставай со своими дурацкими вопросами. А в качестве ответной любезности не вызывай меня в прокуратуру".
Гуляеву стало совсем тошно. Оксана Вольская, которую он знал по школе, никогда не прибегала к хитростям и уловкам. Одноклассники уважали и побаивались ее - она была сильной личностью, и, по их мнению, чересчур уж правильной. Ксана неизменно отказывалась от участия в сомнительных затеях вроде коллективного прогула или небезобидного розыгрыша какой-нибудь нелюбимой учительницы, да к тому же безжалостно высмеивала одноклассников за мелкопакостническую сущность, безмозглость и дух стадности. Обзывала бандерлогами, цитировала обидные куски из Киплинга. Ее многие недолюбливали. Но уважали, потому что она никогда не "стучала" и не выдавала зачинщиков, если побег или розыгрыш все-таки устраивался. Зная о ее справедливости и беспристрастности, Вольскую часто просили судить спортивные матчи и соревнования. Любой спор, каким бы бурным он ни был, сразу прекращался, если она брала чью-то сторону.
И эта самая Вольская убила Альбину, за которую когда-то стояла горой, которую утешала, защищала, оберегала, которой, в конце концов, дважды спасла жизнь? Убила чужими руками, воспользовавшись начальственным положением или знанием чужой неприглядной тайны? А после этого затеяла со следователем, бывшим одноклассником, недостойную игру? Да полноте, может ли человек до такой степени перемениться?
Но ведь переменилась же Альбина - чудная крохотная девочка с удивительно нежным и большим сердцем. Можно поставить под сомнение оценку, данную ей Оксаной, но спорить с общественным мнением было бы глупо. А старградцы с редким единодушием почитали свою губернаторшу за особу безжалостную и властолюбивую. Гуляев и сам мог бы кое-что добавить к этой характеристике. Расследуя однажды заказное убийство некоего Лытникова, старградского дельца средней руки, Сергей Владимирович выяснил, что его деловые интересы частично пересекались с интересами Турусовой, и попытался добиться встречи с Альбиной Николаевной. Поскольку созвониться с ней не удалось - хамоватый секретарь без стеснения отфутболил назойливого следователишку, - Сергей подстерег Альбину неподалеку от ее офиса. Не слишком мудрый поступок. Мало того что Альбина облила его высокомерным презрением и отказалась разговаривать, так еще и прокурор на следующий день устроил безобразную выволочку. Куда, мол, лезешь, недоумок?
Если одна женщина могла до такой степени измениться, почему не может другая?
И все же Сергею Владимировичу не хотелось в это верить. Может быть, потому, что лицо нынешней Оксаны напомнило ему иконный лик. Может быть, из-за той непринужденности, той легкости, что он испытывал в ее присутствии, несмотря на ее недвусмысленный отказ помочь ему.
"Ничего, Оксана Яновна, и без вас справимся. Мало ли на свете сплетников? Говорят, Альбина меняла прислугу как перчатки. Наверняка среди уволенных найдутся обиженные, которые с радостью вывалят перед любым желающим грязное хозяйское белье. Служащие Альбины Николаевны тоже вряд ли откажутся перемыть покойнице косточки - ну, хотя бы некоторые. Если я не ошибаюсь, мало кто настолько любил Турусову при жизни, что захочет хранить ей верность после смерти. А уж вызнав все о ее неблаговидных делишках, я как-нибудь сумею вывести убийцу на чистую воду, сколько бы времени это ни заняло".
***
В тот же предрассветный час не спала и Оксана. Впрочем, она не спала вот уже... сколько? Неделю? Две? Пожалуй, с того дня, когда к ней в клинику заявился Турусов...
- Нет, Виктор Палыч. И давайте не будем тратить время попусту. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
- Ксана, ради бога, выслушай меня...
- И не проси, Виктор. Ни ради бога, ни ради черта, ни ради светлого будущего дорогой Альбины. Слишком многое мы с тобой побросали в топку пламенной любви к твоей драгоценной супруге. У меня топливо кончилось, нечего больше бросать.
- Ты думаешь, я не понимаю? - Вальяжная физиономия губернатора скривилась то ли в горькой усмешке, то ли в беззвучном плаче. - У самого все выгорело. Даже головешки, и те в пепел рассыпались. Не о любви речь. Вернее, не о любви к Альбине. Последние пару лет я вижу в ней не жену и даже не женщину, а гранату с выдернутой чекой. Малейший толчок, и взрыв накроет всех, кто поблизости, - меня, тебя, Маришку...
- Ты уж извини, Виктор Палыч, но твое благополучие меня волнует мало. Еще меньше, чем собственное, а уж куда, казалось бы, меньше. Или ты полагаешь, что я пошла к вам с Альбиной в рабство из стяжательства или честолюбия? Ошибаешься, дорогой. Деньги и карьера на моей шкале ценностей...
- Бог с тобой, Ксана, я никогда...
- А что касается Мариши, то Альбина при всем старании не сумеет изгадить ей жизнь больше, чем уже изгадила. Больше просто некуда. Короче, тебе не удастся меня напугать, Витя. И переубедить не удастся. Так что давай закончим этот разговор.
- Ксана, удели мне еще пять, нет, десять минут. И не перебивай. Это все, о чем я прошу. Я уже понял, ты не собираешься менять свое решение. Пусть так. Дай мне высказаться, а потом можешь повторить свое "нет". И тогда я его приму. По крайней мере, мне не придется винить себя в том, что я сдался, не исчерпав весь арсенал.
Оксана крутанулась вместе с креслом, обратив к собеседнику профиль, кинула обреченный взгляд за окно и сказала, вздохнув:
- Ладно уж. Выкладывай свои бомбы. Но я тебя предупредила.
- Спасибо. - Виктор Павлович пригладил седую, но все еще изрядную шевелюру, откашлялся и заговорил, сначала медленно и тяжело, потом быстрее, еще быстрее - как атлет разбегается перед прыжком. - Ты знаешь, у меня никогда не было особых талантов. Я не могу похвастать ни блестящим умом, ни сугубой напористостью, ни дипломатическими способностями. Всем, чего я достиг, я обязан внутреннему чутью, если хочешь, обостренному нюху.
"И покойному папочке-мажору", - мысленно добавила Ксана, но вслух ничего не сказала, памятуя о просьбе не перебивать.
- До сих пор он меня ни разу не подводил. Ни в политике, ни в бизнесе, ни в жизни. Так вот, сейчас я чую исходящую от Альбины смертельную опасность. Подчеркиваю - смертельную. То есть речь идет не о том, что Аля осчастливит журналистов или моих конкурентов разоблачительными сведениями, не о том, что мы с тобой повылетаем из своих начальских кресел. Возможно, в отличие от тебя, Ксана, я был когда-то и честолюбив, и алчен, но на седьмом десятке обаяние денег и власти сильно тускнеет. Президентом мне не стать, в министры я сам не хочу - больно уж хлопотное и неблагодарное это дело, так что в карьере я достиг своего потолка. Со временем меня все равно турнут, и цепляться из последних сил, чтобы оттянуть неизбежный конец, я не стану. А деньги... Вряд ли я удивлю тебя, если признаюсь, что этого добра уже хватит и на мои пышные похороны, и на Маришкину безбедную жизнь, и на детей ее, и на внуков. Может, даже правнукам перепадет. В общем, поверь, не из-за теплого местечка я так засуетился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13