Драбкина Алла
Кто такая Журавлина
Алла ДРАБКИНА
КТО ТАКАЯ ЖУРАВЛИНА?
Из повести "Записки бывшей двоечницы"
Вы думаете, легко быть двоечницей? Трудно. Потому-то я уже не двоечница, а только бывшая двоечница. Попробовали бы вы плохо учиться при такой старосте класса, как наша Журавлина! Да лучше сразу отличником стать, только бы не выслушивать её нотаций.
Двоечником быть нельзя, это огромное унижение. Когда была двоечницей, так меня даже по имени никто не называл, только и слышишь: Самухина да Самухина. Зато теперь все зовут меня просто Ритой. Но мой путь к исправлению был очень труден и заслуживает отдельной драмы. Сейчас я к этой теме ещё не готова, поэтому в качестве пробы пера напишу несколько историй, которые произошли у меня на глазах с моими одноклассниками. Ведь это гораздо более скромно - писать о других, а не о себе. Тем более что о себе я уже писала в классную стенгазету. Это было как раз перед прошлым Новым годом... Подошла ко мне Журавлина и говорит:
- Самухина, напиши стихотворение про двоечников, только себя тоже не забудь.
- Это нескромно - писать про себя, - говорю я ей.
- В порядке самокритики это даже более чем скромно, - ответила Журавлина.
И я написала стихотворение к картинке, которую нарисовал Сашка Терещенко. Вот что я написала:
Что за весёлый хоровод!
И кто ж тут веселится?
Тяжеловес Бурляев тут.
Весёлые девицы.
Самухина и Гольдберг тут...
О чём же все они поют?
О том, как весело живут
И двойки получают.
А кто же вырастет из них?
Никто того не знает.
Сами понимаете, что после того как вывесили стенгазету, ко мне подошёл Бурляев и сказал, что я, как видно, забыла вкус его кулаков. Напрасно я старалась объяснить ему, что я и про себя написала тоже. Это не возымело на Бурляева своего действия. Уже тогда я поняла, насколько труден путь двоечницы, и решила тогда уже свернуть с этого пути.
Конечно, моё решение было подкреплено действиями Журавлины, потому что теперь она, почувствовав мою слабинку, начала без конца добывать мне общественные задания, посредством которых я ссорилась со всеми двоечниками, да и сама с собой тоже. Одна Рита Самухина, вместо того чтоб готовить домашнее задание, каталась на коньках, а другая Рита Самухина в это же время сочиняла сама на себя стихи:
Огоньки кругом, огоньки...
В голове ж её - темнота...
Я каталась на коньках и представляла, как Терещенко нарисует меня в газете: с красным носом, с косицами в разные стороны и еду я будто бы не на коньках, а на двойках.
"Великолепные стихи", - хвалила меня Журавлина.
Я была польщена её похвалой, но и насмешку чувствовала тоже. Из-за этого я стала худеть и таять, пока не махнула рукой на своё занятие двоечницы и не попросила у Журавлины помочь мне по математике и по русскому. Только этого она и ждала. Она стала являться ко мне домой, как на дежурство. Она гудела своим басом на всю нашу квартиру, и когда она уходила домой, мне всё слышался её бас, он снился мне по ночам, я вскакивала в холодном поту и на вопросы мамы отвечала, что мне слышатся голоса. Мама свела меня к врачу, и я всё ему рассказала, и он пришёл к выводу, что единственный для меня путь выжить - начать учиться и слушаться Журавлину.
Вот что произошло со мной, а ведь я человек со стальными нервами и редким самообладанием. Ну вот, я чувствую, что всем уже стало интересно, что же за личность эта самая Журавлина.
Журавлина у нас уже в четвёртом классе появилась, когда мы все были пионерами. А Журавлина пионеркой не была, она до этого училась в деревенской школе, а там в пионеры принимали только с четвёртого класса.
Форменное платье на Журавлине было длинное, рукава, как в наряде Пьеро, закрывали руки. Лицо какого-то кирпичного цвета, будто она давно не мылась, вот какое тёмное было лицо, да ещё глаза - светло-серые, будто подчёркивали, что Журавлина неумытая. А на физкультуре так совсем смешно на неё смотреть было. Ноги до коленок тоже тёмные, бронзовые, будто она ими глину месила, и кисти рук тёмные, а всё остальное - белое. Кокорева тут же обрадовалась, что в классе появилась такая неряха, над которой необходимо взять шефство...
Что это я всё пишу Журавлина да Журавлина? Тогда её ещё звали по фамилии - Петрова. Это уж потом прозвали Журавлина, когда на уроке рисования Исидор Семёнович показал рисунок, где была изображена клюква, и спросил, как называется такая ягода. Петрова ответила:
- Ет-та Ягодина называется "журавлина"...
Мы все так и покатились со смеху, только Исидор Семёнович чему-то ужасно обрадовался и сказал:
- Чего смешного? Это старинное русское название клюквы. Видите, дети, как изобретателен русский народ? В одном названии ягоды названо сразу и место, где ягода растёт - ведь журавли живут на болотах, - и птица, которая этой ягодой питается. Ну-ка, пофантазируйте, дети, и нарисуйте мне не обычную ягоду клюкву, а журавлину...
Ох и понарисовали же мы! Я, помню, так вообще журавля с четырьмя ногами нарисовала, а Кокорева расплакалась и сказала, что знает, как надо рисовать клюкву, но понятия не имеет, что такое журавлина.
- Эх вы, а ещё смеётесь, - грустно сказал Исидор Семёнович.
С приходом Журавлины в нашем классе стало ужасно весело, потому что всё на свете она делала не так. Вот читает она, например, стихи:
...Скажи-ка, дядя, ведь ня да-ром
Москва, спалённая пожаром,
Хранцузу отдана...
- Горе ты моё, - говорит наша молодая учительница Зоя Петровна, - ну где ты видишь "ня да-ром"? Где ты видишь "хранцузу"?
- Я сызначала прочитаю... - басом гудит Журавлина.
И читает точно так же. Мы все в восторге, потому что один её голос уже ни на что не похож. Такой басище! Просто удивляешься: как из тощей девчонки может выходить такой голос? На каждом уроке мы только и делали, что кричали: "Зоя Петровна! Спросите Журавлину!"
Двоек Журавлина не уважала, это было заметно сразу. На каждое замечание она отвечала таким горьким взглядом, что становилось её ужасно жаль. Но старания её вначале ни к чему не приводили. Мы знали, что она очень старалась, она так и заявляла учителям: "Что я, ленюга какая, что ли? Всю ночь стишок учила, тёте Мане его шесть раз прочитала, а вы мне опять двойку!"
Старалась она, конечно, вовсю, но Зоя Петровна в это почему-то не верила.
- Тебя, Петрова, просто вызывать к доске невозможно, ты только и способна всех смешить.
- Дык нет же, Зоя Петровна! Я и правда старалася, ды вот только ничаво не выходит.
Журавлина не понимала, почему после этой фразы все веселятся ещё больше.
Но потом всё изменилось. Вот как это произошло. Мы писали сочинение на тему "Летом в деревне". Все написали про ловлю бабочек, про купание и сбор грибов. А вот Журавлина... "Сперьва" она возила "назём" на быке Григории, потом "дёрьгала" лён, потом ходила "за грибам" и "грабила" сено. Зоя Петровна прочитала вначале сочинение Кокоревой как образец хорошего стиля и художественности, а потом сочинение Журавлины как образец неграмотности.
- Так что вряд ли мы сможем принять в пионеры Петрову. Её успеваемость оставляет желать лучшего, - сказала Зоя Петровна в заключение.
Мы все хохотали как сумасшедшие и не заметили, что Журавлина собрала свои книжки и направилась к выходу.
- Ты куда пошла? - спросила Зоя Петровна.
- Домой.
- Как это - домой?
- А вот так это. Нечего мне тут делать, коли вы тут все разум потеряли. Чо меня хаить? Чо я работаю, а не мяклишей летом ловлю? Чо я назём вожу, а не прохлаждаюсь? Так ить хлеб без назёма с земли не пойдёть!
- Не пой-дёть!!! - повторили мы, взвыв от восторга.
- Бросьте смеяться! - прикрикнула на нас Зоя Петровна. - Ничего смешного не вижу. А тебя, Петрова, я не за содержание ругаю, а за грамматические ошибки. Садись на место и слушай, как я буду эти ошибки разбирать.
- Хватить только мои ошибки разбирать, с другими займитесь, а мне надоело... Уеду я от вас, ня нравитесь вы мне. Шуму у вас тут много, да и транваи ваши окаянные начисто меня оглушили. У нас в деревне ребята по пустякам не смеются, а тут только палец покажи - со смеху покатятся. Уеду я, вот что.
Уехать Журавлина не уехала, но разговаривать перестала. Мы просто не верили, что когда-то слышали её голос (а до чего же хотелось услышать Журавлину хоть раз ещё), но она упрямо молчала. А потом и вовсе не пришла.
Никто в классе не знал, что Сашка Терещенко навещает Журавлину: он был очень тихоньким и незаметным. Узнали только тогда, когда в школу явилась тётя Журавлины.
- Ну как же так можно, ребята, - сказала она, когда мы окружили её на переменке. - Ну как же так можно... Она такая хорошая девочка, всегда в деревне лучшей ученицей была. Три года отучилась, три Почётных грамоты получила, а вы... А коли она и правда назад уедет? Да с кем я останусь? И ей там учиться трудно, в школу далеко ходить. И семья большая, пятеро детей кроме неё, а она такая - без дела сидеть не будет. Я-то надеялась, что она у меня поживёт, выучится здесь, отдохнёт... А она только знай плачет, как же так? Вот Сашеньке спасибо, один он не смеётся, приходит, задания носит.
Тётка Журавлины погладила Сашку по голове. Сашка не знал, куда ему деваться от смущения.
- Мы больше не будем, - за всех сказала Кокорева.
- Смотрите, дети. На вашей совести будет камень, если Катенька уедет.
Мы-то, глупые, разнежничались, представив Журавлину плачущей. Не тут-то было! Не лила Журавлина слёзы, а учила грамматику и читала книги под руководством своей тётки и Сашки Терещенко.
Явилась она после болезни в подкороченном платье и с новым кружевным воротничком, загар с лица её тоже сполз помаленьку, и стала она похожа на других девочек. Мы все около неё вертелись, поскольку не хотели, чтоб она от нас уехала, но Катя всё больше молчала: кроме "да" и "нет", ничего говорить не хотела, а когда на уроках отвечать приходилось, то лицо её делалось таким серьёзным и внимательным, будто она по тонкой жёрдочке над страшной пропастью идёт и свалиться боится. Но не услышали мы больше ни одного "чаво", ни одного "ня надо".
Может, вы думаете, что Журавлина очень молчаливая? Ничего подобного. Просто она не с каждым разговорится. Есть такие люди, которые и приставать с вопросами к ней будут, а она повернётся и уйдёт, полслова уронит - и то спасибо. А к другим сама подходит, истории всякие начнёт рассказывать, только смотри и удивляйся.
Однажды мы с ней в магазине встретились, в очереди. Со мной она словечка не сказала (тогда она меня тоже не любила, потому что я над ней громче всех смеялась), а вот с какой-то бабушкой Журавлина сейчас же разговорилась.
- Бабушка! А вы ведь из деревни? - спрашивает.
- Ну, - утвердительно отвечает та.
- Надо говорить не "ну", а "да", - поправляет её Журавлина. - Если здесь неправильно говорить, то все смеяться будут. Это город, не деревня.
- Стара я, детонька, чтоб учиться...
- Учиться никогда не поздно.
Потом они стали выяснять, кто откуда родом. Выяснили, что живут совсем рядом друг от друга и есть даже какая-то Нюрка Скачихина, которая живёт в одной деревне с Журавлиной. Потом бабушка спросила, чья же будет Журавлина. Журавлина сказала, что она дочь рыжего Кости, который в позапрошлом году сам себе баян сделал. Бабушка страшно обрадовалась и стала расспрашивать про всех сестёр и братьев Журавлины. Потом мы с Журавлиной (я тоже почему-то пошла с ней) проводили бабушку до дому. Журавлина несла её авоську, и на прощание бабушка сказала, что у Журавлины "порода" хорошая.
- Давай возьмём над бабушкой шефство, а то, что ты несла её сумку, запишем как первый пионерский поступок, - предложила я.
- Ну нет, - сказала Журавлина. - Может, и то, что по утрам умываться, за пионерский поступок считать.
Мне ответ Журавлины очень понравился, было в её словах что-то наперекор Кокоревой, которую я не любила.
- Ну и не будем, - с радостью согласилась я.
- Да, уж не будем...
Кокореву Журавлина раз и навсегда нарекла Балаболкой. Иначе её и не называла. Постепенно и все ребята стали называть её так. Кокорева страшно обиделась, стала при всех нападать на Сашку, что он и Журавлина "жених и невеста", но Сашка как-то не обратил на это внимания. Он был из детского дома, а у них там в детском доме на такие шутки не реагировали. Сашка вообще такой: если видит хорошего человека, то ему совсем безразлично, девчонка этот хороший человек или мальчишка. Тем более что тётя Журавлины брала Сашку из детского дома на выходные и праздники, а Журавлина на школьных субботниках по уборке классов всегда помогала Сашке мыть парту. Сам он не мог этого сделать, чтоб не затопить нижний этаж. Кокорева этим безумно возмущалась, особенно на классных собраниях. На одном из таких собраний Журавлина ответила, что если Кокоревой так обидно, что она моет за Сашку парту, то она может вымыть парту и за Кокореву тоже. Журавлина сказала, что мыть парты - её любимая работа.
У Журавлины вообще было много любимой работы: она любила собирать металлолом, макулатуру, штопать носки ребятам из Сашкиного детского дома, которые учились в младших классах, делать для уроков наглядные пособия, лепить из пластилина, рисовать, стирать с доски вместо дежурных, натирать в классе пол. Всё это она делала тихо, так, что никому даже не было стыдно из-за того, что она работает, а другие только наблюдают. Правда, Сашка Терещенко старался ей помогать, но, кроме шума, из его помощи ничего не получалось, хоть он и очень старался.
Не стоит говорить, что в пионеры Журавлину приняли и тут же дали ей общественную нагрузку: посещать больных товарищей. Она посещала обязательно, уж такая она была принципиальная. Я думаю, что многим ребятам просто приятно было болеть, зная, что их навестит Журавлина. Я уже говорила, что у неё необыкновенный голос: услышишь, а потом кажется, что это тебе просто показалось, что таких голосов не бывает, и обязательно хочется услышать ещё раз. Я, например, нарочно болела, чтоб Журавлина меня навещала. Она приходила и приносила какие-то маленькие, сморщенные сухие яблочки, которые назывались "райки" и были необыкновенно вкусные. Ещё вкуснее они казались мне потому, что мама запрещала мне их есть. Мне вообще почему-то всегда больше нравилось то, что мама мне запрещала.
Журавлина некрасивая. Вернее, так мне казалось вначале. А потом я к ней привыкла и поняла, что ошибалась. Глаза у неё красивые, светлые такие глаза, как ни у кого другого. Волосы тоже светлые, выгоревшие на солнце. И ещё голос...
Вот вы уже и подумали, что она мне безумно нравилась. Ничего подобного. Мы с ней абсолютно разные люди, не могла она мне понравиться. Просто что-то в ней такое было... И сама не знаю что, но я, тогда уже п о ч т и двоечница, любила с ней разговаривать. Она была н е т а к а я...

1