Следуйте за мной!В руках моего друга неожиданно появился потайной фонарь. Вспыхнул свет, и Холмс смело шагнул в неведомое. Я последовал за ним.Никогда прежде мне не доводилось лицезреть лондонской канализации. В блеклом свете фонаря моим глазам предстал бесконечный лабиринт коридоров или, что, наверное, точнее, гигантских труб футов семи в диаметре, по дну которых медленно и величественно текли нечистоты. Потрескавшиеся местами стены были покрыты неприятными бурыми наслоениями. Из глубины несло холодом и сыростью.Холмс, вероятно отлично знавший дорогу, уверенно шел вперед.— Ну что же, Ватсон, — начал он. — По‑моему, дело Блэквуда закончено. Так кто же, вы думаете, взял деньги?Честно говоря, за прошедшие полдня я начисто забыл о существовании Блэквуда и его проблем, и мне совершенно не хотелось возвращаться к ним даже мысленно. Но, зная, что от Холмса просто так не отвяжешься, я напряг все свои умственные способности, вспомнил все прочитанные мною детективные рассказы, а также все преступления, которые меня угораздило расследовать вместе с Холмсом, и сказал:— Может быть, я ошибаюсь, но, судя по описанию Дэниела, его младший брат — это самая безупречная личность из всех подозреваемых. А как показывает опыт, это-то и является наиболее подозрительным. Обычно преступником оказывается человек, которого меньше всего склонны подозревать в совершении преступления. Следовательно, деньги взял Грегори Блэквуд.— Отлично, Ватсон! — воскликнул Холмс. — Вы выстроили великолепную логическую цепь!.. Которая, к сожалению, не выдерживает никакой критики. Настоящий преступник — леди Гудгейт!Несколько минут я переваривал эту новость, ежась от воды, капающей мне за шиворот. Хлюпанье и чавканье под ногами мешали сосредоточиться на словах Холмса, уводя мысли куда-то в сторону. Я почему-то довольно живо представил, как после спектакля в опере сотни жителей Лондона спускаются в канализацию и неторопливо идут домой, беседуя о музыке, обмениваясь впечатлениями и раскланиваясь со знакомыми. Видимо, я с головой погрузился в эти яркие образы, потому что даже вздрогнул, когда Холмс, который, как видно, с нетерпением ждал от меня восторженной похвалы, не выдержал и спросил:— Послушайте, неужели вам не интересно, как я дошел до этого?— Дошли? А? Да, конечно, очень, очень интересно! — спохватился я.— Так вот, — торжественно начал Холмс. — Дело оказалось на редкость простым.— Ну, разумеется, — буркнул я, отметив про себя, что жидкая субстанция поднялась уже выше колен, и, похоже, не собиралась на этом останавливаться.— Как я выяснил, — провозгласил Холмс, — Грегори Блэквуд весьма порядочный человек. В клубе «Золотой Клипер» он известен, как джентльмен безупречной честности. Его партнеры по бриджу, тоже весьма достойные люди, дали о нем самые лестные отзывы. Он живет по средствам, не пьет, очень аккуратен, имеет приличный годовой доход и, как утверждают, даже крупные сбережения. Тогда зачем же ему, спрашивается, грабить родного брата? Что, разве я не прав?С этими словами Холмс провалился по пояс, но как ни в чем не бывало продолжал:— Теперь доктор. Этого господина зовут Джошуа Мак‑Кензи. О нем рассказывают потрясающие вещи. Он не берет чаевых, бесплатно лечит бедняков, а два месяца назад он нашел на дороге десятифунтовую бумажку и, представьте себе, до сих пор ищет человека, который ее потерял!..— Послушайте, Холмс, — перебил я темпераментную речь моего друга. — Кажется, это мои десять фунтов. Могу я получить их обратно?— Разумеется, — уверенно ответил Холмс. — Если вы помните номер банкноты… Другими словами, доктор тоже отпадает. Вот видите? Двое из троих отпадают. Я еще не привел ни одного факта, касающегося леди Гудгейт, как стало ясно, что она‑то и есть настоящая преступница… Постойте‑ка, мы, кажется, заблудились.Трубу, по которой мы брели, перегородила толстая металлическая решетка.— М-да… Впрочем, я знаю это место. Мы просто немного отклонились к востоку. Минуточку!Холмс набрал в легкие побольше воздуха, бесстрашно нырнул и через несколько секунд появился по ту сторону заграждения. Течение уносило его куда-то в темноту.— Сюда, Ватсон! — донеслось до меня.Я не обладал решимостью Холмса. Не в силах заставить себя проделать то же, что и он, я судорожно вцепился в решетку. Она подалась. И медленно рухнула. Дно ушло из‑под моих ног, и меня понесло вслед за моим другом.— Это происки Мориарти! — отплевываясь и кувыркаясь как дельфин, кричал Холмс. — Даже после смерти он продолжает мстить мне! Ватсон! Хватайтесь за что-нибудь, нас несет к водопаду!Меня ударило головой о стенку, потом еще раз, еще. Все завертелось перед моими глазами и, уже прощаясь с жизнью, я мертвой хваткой вцепился в какое-то попавшееся под руку бревно. В тот же самый миг я почувствовал сильный рывок и ощутил, что волею небес поднимаюсь из пучины вод.— Спасены! — услышал я невнятный голос моего друга.Еще не веря в чудесное избавление, я осторожно приоткрыл глаза. Мы висели прямо над ревущим водоворотом. Холмс, зажав в зубах чудом не погасший фонарь, обеими руками держался за скобу уходящей вверх лестницы. Я же, как выяснилось, держался за правую щиколотку моего друга.Здраво рассудив, что нога, пусть даже великого сыщика, отнюдь не является надежной опорой, я, безотчетно подчиняясь инстинкту самосохранения, начал карабкаться по Холмсу вверх, пока, наконец, не достиг его плеч. Оттуда уже я перебрался на скобы, после чего, подтянув моего друга за воротник, помог ему взобраться повыше,.Несколько минут мы, тяжело дыша, осматривались по сторонам.— Это западня, — сказал, наконец, Холмс. — Типичная западня. Но в каждой западне есть вход и выход. Вход мы нашли, значит, найдем и выход.— А если это не западня? — спросил я.Холмс задумался, еще раз осмотрелся по сторонам и неуверенно сказал:— Нет, Ватсон, по‑моему, это все‑таки западня. — Голос его окреп. — Да-да. Конечно же, западня. И ничто иное. Ладно. От жажды мы не умрем, а без пищи здоровый человек может продержаться до трех недель. — Он скептически оглядел меня и добавил: — Или до двух… Итак, на чем мы остановились?— На лестнице, — пробормотал я, стараясь не смотреть вниз.— Я не об этом, Ватсон. Леди Гудгейт! Я навестил ее после второго завтрака. И я сумел уйти от нее! Вы понимаете?!Сказать по правде, я ничего не понимал. К тому же, построения Холмса в тот момент интересовали меня гораздо меньше, чем моя насквозь промокшая одежда и одуряющий запах, который мы распространяли.— Да, это было нелегко даже для меня, — гордо продолжал Холмс. — Эта выжившая из ума фурия не дала мне и рта раскрыть. Она вбила себе в голову, что я стал на стезю порока и мою душу необходимо спасти. И она спасала ее несколько часов подряд. «Ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий, делающий неправду…» Тьфу, дьявол! До сих пор перед глазами стоит ее душераздирающая улыбка. Она прочла мне добрую половину Библии, а на прощание всучила целую кипу книжонок о кознях дьявола и святых угодниках. Но самое главное — заметьте, Ватсон! Самое главное то, что общая стоимость брошюр составила пятьдесят шесть фунтов стерлингов! Я пересчитал дважды! Пятьдесят шесть и ни пенни меньше! Теперь вы понимаете?! У сэра Блэквуда пропала та же сумма! Остается только поставить ее перед лицом фактов, и… Закон есть закон.— Потрясающе! — ненатурально воскликнул я. — Вы превзошли самого себя! Если это, конечно, вообще возможно… Но — скажите на милость. Кто были те джентльмены, которые загнали нас в это приятное местечко?Холмс замялся.— Понимаете, Ватсон, — доверительно начал он. — Я попытался избавиться хотя бы от части этих самых брошюр. И предложил одному очень достойному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой — а это, по какой-то роковой случайности, оказалась книжка «Развратная старость — дорога в ад», — он страшно оскорбился и стал звать на помощь. Рядом как раз шел митинг ветеранов колониальных войск… Ну, а потом… Да вы сами видели, что было потом, — раздраженно закончил Холмс, глядя на водоворот.Несколько минут он молчал. Потом я услышал, как Холмс забормотал что‑то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили самые нехорошие предчувствия, и я с опаской взглянул на великого сыщика.— Вы знаете, Ватсон, — проговорил он. — Только что мне в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..На душе у меня сразу стало безнадежно‑тоскливо. Я даже подумал, что в грязном потоке было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.— Верлибр номер двести шесть! — провозгласил он, обращаясь, по‑видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак… Большая осенняя лужа.Не нужен носильщику быстрый страус.Эхом труба вонзиласьИ наклонилась.Мимо проносят восемьСосен, пылающих ярко,Под триумфальную арку.Дождь можно резать.Но гадом будет тот,Кто «не надо мерить ни разу»Скажет и засмеется.Лишь коршуну удаетсяЧистить зубы камнем,Напоминающим сонеты ШекспираИли что-то подобное,Но это не важно. ВажноЛишь то, что на свете естьЧесть, и быстрые лошади.Не надо под сенью акацииДумать о канализации… “Не надо”, — с тоской подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием: Хотя, пыхтя и кряхтя,Я ухожу вдаль.Боль.Ватсон без головы — Ватсон.Лиса без хвоста — лиса,Небеса — вот они, рядом!Не надо, Гудгейт, не надоИх заменять сатином,Скотина.Хотя, вполне вероятно,Что арфа, все же, духовой инструмент… «Мент, мент, мент…» — заглушая рев воды, разнеслось в темноте эхо. Мне подумалось, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:— Ну как, Ватсон? Как вам мои новые стихи? Вы не думайте, я могу еще. Вот, например, верлибр номер…Неожиданно где-то в вышине раздался металлический звук, и на меня упал луч света, за которым последовал довольно увесистый гаечный ключ. Мы дружно подняли головы.— Вроде, больше не воет, — донеслось из открытого отверстия канализационного люка. — Может, это и не задвижка…Чуть подождав, не последует ли сверху новых сюрпризов, я начал было осторожно подниматься по скобам, но Холмс придержал меня:— Подождите, Ватсон. Может, нам не сюда. Я сейчас посмотрю.С этими словами он ловко, как обезьяна, вскарабкался мне на плечи, встал на цыпочки и попытался выглянуть наружу. И именно в этот момент из-за края люка показались чьи-то ноги в грязных стоптанных ботинках.— Осторожнее, сэр! — только и успел вымолвить великий сыщик, но было уже поздно…Если бы не помощь крепко державших меня за ноги рабочих, если бы не моя изумительная прирожденная гибкость и, конечно же, если бы не всепобеждающая воля к жизни моего друга, — он навсегда исчез бы в мрачных глубинах лондонской канализации. Несколько раз мне казалось, что все наши усилия тщетны, но Холмс снова и снова появлялся на поверхности, выкрикивал очередную строку очередного верлибра и вновь исчезал в пенном водовороте. В конце концов, мне каким-то чудом все-таки удалось ухватить его за край плаща, а затем, скрипя зубами от натуги, подтащить его ближе.Когда, донельзя измотанные и обессиленные, мы, наконец, вылезли наверх, нашему взору предстало райское видение. Розовые лучи заходящего солнца весело отражались в окнах нашего дома на Бейкер‑стрит. У подъезда стояла миссис Хадсон и приветливо нам улыбалась.Размахивая в воздухе вечерним выпуском «Дейли телеграф», мимо пробежал мальчишка-газетчик.— Свежие новости! — кричал он. — Последние новости! Сэр Хьюго Блэквуд скончался! Сегодня утром! Кому достанется миллионное состояние? Последние новости!..Холмс ошарашено посмотрел на меня, рухнул на мостовую и глубоко задумался. Глава 5 На следующее утро мой друг поднял меня раньше обычного.— Собирайтесь быстрее, Ватсон. Мы едем к Блэквудам. Вчера, по моей информации, помер старик Хьюго. Впрочем, вы, кажется, и сами это слышали.Моя служба в Афганистане, а также многолетняя дружба с Холмсом приучили меня не задавать лишних вопросов, действовать быстро и решительно. Поэтому еще даже не вполне проснувшись, я вскочил с кровати и, прыгая на одной ноге, начал торопливо натягивать теплые кальсоны. Холмс, с удовлетворением наблюдая за моими действиями, продолжал развивать свою мысль:— Его похоронят. И на похороны, можете мне поверить, съедется весь цвет Лондона. И леди Гудгейт, эта коварная преступница, эта криминальная акула, эта, эта… Короче, она несомненно будет там. Нам с вами представляется единственная в своем роде возможность разоблачить ее в присутствии представителей высшего света. Обнажить перед всеми ее преступную изнанку… Скорее, Ватсон, долго вы там будете завязывать галстук?..Когда мы подъехали к Блэквуд-холлу, я понял, что обещанный Холмсом высший свет уже в сборе. Около узорных чугунных ворот с непонятным, но на редкость неприятным гербом теснились многочисленные экипажи. Кругом сновали слуги, репортеры, нищие.С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы миновали ворота и зашагали по аллее к замку.Теперь, при свете дня, я, наконец, смог воочию разглядеть его. Судя по всему, это мрачноватое четырехэтажное здание с двумя массивными старинными башнями по бокам некогда являлось частью неприступной крепостной стены. К башням примыкали два крыла более поздней постройки. Над центральным строением возвышалась еще одна башня с узким готическим шпилем, теряющимся в низких, тяжелых тучах. На больших башенных часах не было минутной стрелки и доброй половины цифр. Рядом, над крутой черепичной крышей торчала на редкость уродливая труба дымохода.Фасад здания, густо увитый пожелтевшим плющом, похоже, не раз подвергался основательным переделкам. Лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», — пробормотал Холмс, едва завидев их) — все это разнообразие складывалось в уникальный и неповторимый ансамбль. Парадный подъезд был увенчан навесом, поддерживаемым двумя мужеподобными кариатидами. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин и мрачно взирал на царящую кругом суматоху. Ветер развевал фалды его заштопанного фрака.— Добрый день, джентльмены, — сказал он, заметив нас. — Если вы к сэру Хьюго, то он умер.— Вы слышите? — обратился ко мне Холмс. — Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, соболезнующих будет много.— Да, сэр, — подтвердил Квентин. — Их там уже хоть пруд пруди.— Прекрасно, Ватсон! — восхищенно воскликнул Холмс и резво направился к дверям. В этот самый момент они распахнулись, и Холмс, не успев остановиться, сшиб с ног выходящего из замка священника в длинной черной сутане. Спутник священника, высокий человек с медицинским саквояжем в руке, осуждающе посмотрел на моего друга.— Как говорили древние египтяне, — сурово произнес он, — cogito ergo sum! Что означает: не зная броду, не суйся в воду. Так‑то, молодой человек. Пейте элениум.Холмс торопливо помог священнику подняться:— Бога ради, святой отец. Я не хотел…— Прощаю тебя, сын мой, — изрек служитель церкви. — Господь велел нам терпеть. — Он поднял глаза к небу. — И я терплю.Пара повернула направо и степенно зашагала вглубь неухоженного парка, окружающего замок.— Что это за хмырь с саквояжем? — спросил я у Квентина.— Это доктор Мак-Кензи, — встрял Холмс. — Я рассказывал вам о нем. Пойдемте, Ватсон. Истина требует нашего присутствия.Мы оказались в уже знакомом зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой. У меня зарябило в глазах от разнообразия лиц и покроя одежд. Люди довольно громко перешептывались, почти не обращая внимание на возвышение с телом покойного.— Это она! — внезапно прошептал Холмс, схватив меня за локоть. — Видите? В углу! Леди Гудгейт! О, да, это она! — Холмс попытался спрятаться за опору балюстрады и тут же оказался лицом к лицу с сэром Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.— О, друг мой! Вы пришли! А у меня такое горе! — Дэниел зарыдал.— Ну-ну! — успокаивал его Холмс. — Мужчине не пристало плакать. Все мы смертны, и все там будем…Выразив свои соболезнования Дэниелу, я тактично отвернулся и начал осматривать зал, разглядывая собравшихся. В первую очередь, леди Гудгейт, конечно.Без сомнения, леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание. Но внимание это было сродни тому, каким пользуются прокаженные: посмотреть хотят все, но подойти близко никто не решается. Занимаемый ею угол старательно обходили стороной, и леди Гудгейт пребывала там в гордом одиночестве. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, то можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт. Отличие, в принципе, лишь в том, что телеса добропорядочной леди были наглухо задрапированы в напоминающее цирк шапито платье. Но даже при этом Джимми явно выигрывал. Толстый слой румян не мог скрыть ее возраста, уверенно приближающегося к шестидесяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12