«Мечты - личное дело каждого»:
Айзек Азимов
Мечты - личное дело каждого
Джесс Уэйл оторвался от бумаг на своем письменном столе. Его сухощавая старческая фигура, орлиный нос, глубоко посаженные сумрачные глаза и буйная белоснежная шевелюра успели стать своего рода фирменной маркой всемирно известной акционерной компании "Грезы".
Он спросил:
– Мальчуган уже пришел, Джо?
Джо Дули был невысок ростом и коренаст. К его влажной губе ласково прилипла сигара. Теперь он вынул ее изо рта и кивнул.
– И родители тоже. Напугались, понятное дело.
– А вы не ошиблись, Джо? Я ведь занят, - Уэйл взглянул на часы. - В два часа у меня чиновник из министерства.
– Вернее верного, мистер Уэйл, - горячо заявил Джо, и его лицо выразило такую убежденность, что даже толстые щеки задергались. - Я же вам говорил, что высмотрел мальчишку, когда он играл в баскетбол на школьном дворе. Видели бы его! Мазила, одно слово. Чуть мяч попадал к нему, так свои же торопились его отобрать, а малыш все равно держался звезда-звездой. Понимаете? Тут-то я и взял его на заметку.
– А вы с ним поговорили?
– Ну, а как же! Я подошел к нему, когда они завтракали. Вы же меня знаете, мистер Уэйл, - Дули возбужденно взмахнул сигарой, но успел подхватить в ладонь слетевший пепел. - "Малыш", - сказал я...
– Так из него можно сделать мечтателя?
– Я сказал: "Малыш, я сейчас прямо из Африки и..."
– Хорошо, - Уэйл поднял ладонь. - Вашего мнения для меня достаточно. Не могу понять, как это у вас получается, но если я знаю, что мальчик выбран вами, я всегда готов рискнуть. Позовите его.
Мальчик вошел в сопровождении родителей. Дули пододвинув им стулья, а Уэйл встал и обменялся с вошедшими любезным рукопожатием. Мальчику он улыбнулся так, что каждая его морщина начала лучиться добродушием.
– Ты ведь Томми Слуцкий?
Томми молча кивнул. Для своих десяти лет он выглядел, пожалуй, слишком щуплым. Темные волосы были прилизаны с неубедительной аккуратностью, а рожица сияла неестественной чистотой.
– Ты ведь послушный мальчик?
Мать Томми расплылась в улыбке и с материнской нежностью погладила сына по голове (выражение тревоги на лице мальчугана при этом - нисколько не смягчилось).
– Он очень послушный и очень хороший мальчик, - сказала она.
Уэйл пропустил это сомнительное утверждение мимо ушей.
– Скажи мне, Томми, - начал он, протягивая леденец, который после некоторых колебаний был все-таки принят, - ты когда-нибудь слушал грезы?
– Случалось, - сказал Томми тонким фальцетом.
Мистер Слуцкий, один из тех широкоплечих, толстопалых чернорабочих, которые в посрамление евгенике оказываются порой отцами мечтателей, откашлялся и пояснил:
– Мы иногда брали для малыша напрокат парочку-другую грез. Настоящих, старинных.
Уэйл кивнул и опять обратился к мальчику:
– А они тебе нравятся, Томми?
– Чепухи в них много.
– Ты ведь для себя придумываешь куда лучше, правда?
Ухмылка, расползшаяся по ребячьей рожице, смягчила неестественность прилизанных волос и чисто вымытых щек и носа.
Уэйл мягко продолжал:
– А ты не хочешь помечтать для меня?
– Да не-ет, - смущенно ответил Томми.
– Это же не трудно, это совсем легко... Джо!
Дули отодвинул ширму и подкатил к ним грезограф.
Мальчик в недоумении уставился на аппарат.
Уэйл взял шлем и поднес его к лицу мальчика.
– Ты знаешь, что это такое?
– Нет, - попятившись, ответил Томми.
– Это мысленница. Мы называем ее так потому, что люди в нее думают. Надень ее на голову и думай, о чем хочешь.
– И что тогда будет?
– Ничего не будет. Это даже довольно приятно.
– Нет, - сказал Томми. - Лучше не надо.
Его мать поспешно нагнулась к нему.
– Это не больно, Томми. Делай, что тебе говорят, - истолковать ее тон было нетрудно.
Томми весь напрягся, и секунду казалось, что он вот-вот заплачет. Уэйл надел на него мысленницу.
Сделал он это очень бережно и осторожно и с полминуты молчал, давая мальчику время убедиться, что ничего страшного не произошло, и свыкнуться с ласкающим прикосновением фибрилл к швам его черепа (сквозь кожу они проникали совершенно безболезненно), а главное, с легким жужжанием меняющегося вихревого поля.
Наконец он сказал:
– А теперь ты для нас подумаешь?
– О чем? - из-под шлема были видны только нос и рот мальчика.
– О чем хочешь. Ну, скажем, уроки в школе окончились, и ты можешь делать все, что пожелаешь.
Мальчик немного подумал, а потом возбужденно спросил:
– Можно мне полетать на стратолете?
– Конечно! Сколько угодно. Значит, ты летишь на стратолете. Вот он стартует. - Уэйл сделал незаметный знак, и Дули включил замораживатель.
Сеанс продолжался только пять минут, а потом Дули проводил мальчика и его мать в приемную. Томми был несколько растерян, но в остальном перенесенное испытание никак на него не подействовало.
Когда они вышли, Уэйл повернулся к отцу семейства.
– Так вот, мистер Слуцкий, если проба окажется удачной, мы готовы выплачивать вам пятьсот долларов ежегодно, пока Томми не кончит школу. Взамен мы попросим только о следующем: чтобы он каждую неделю проводил один час в нашем специальном училище.
– Мне надо будет подписать какую-нибудь бумагу? - хриплым голосом спросил Слуцкий.
– Разумеется. Ведь это деловое соглашение, мистер Слуцкий.
– Уж и не знаю, что вам ответить. Я слыхал, что мечтателя отыскать не так-то просто.
– Безусловно, безусловно. Но ведь ваш сын, мистер Слуцкий, еще не мечтатель. И не известно, станет ли он мечтателем. Пятьсот долларов в год для нас - ставка в лотерее. А для вас они верный выигрыш. Когда Томми окончит школу, может оказаться, что он вовсе не мечтатель, но вы на этом ничего не потеряете. Наоборот, получите примерно четыре тысячи долларов. Ну, а если он все-таки станет мечтателем, он будет неплохо зарабатывать, и уж тогда вы будете в полном выигрыше.
– Ему же надо будет пройти специальное обучение?
– Само собой разумеется, и оно крайне сложной Но об этом мы поговорим, когда он кончит школу. Тогда в течение двух лет мы его окончательно вытренируем. Положитесь на меня, мистер Слуцкий.
– А вы гарантируете это специальное обучение?
Уэйл, который уже пододвинул контракт к Слуцкому и протягивал ему ручку колпачком вперед, усмехнулся, положил ручку и сказал:
– Нет, не гарантируем. Это невозможно, так как мы не знаем, действительно ли у него есть талант. Однако ежегодные пятьсот долларов останутся у вас.
Слуцкий подумал и покачал головой.
– Я вам честно скажу, мистер Уэйл... Когда ваш агент договорился, что мы придем к вам, я позвонил в "Сны наяву". Они сказали, что у них обучение гарантируется.
Уэйл вздохнул.
– Мистер Слуцкий, не в моих правилах критиковать конкурента. Если они сказали, что гарантируют обучение, значит, они это условие выполнят, однако никакое обучение не сделает из вашего сына мечтателя, если у него нет настоящего таланта. А подвергнуть обыкновенного мальчика специальной тренировке - значит погубить его. Мечтателя из него сделать невозможно, даю вам слово. Но и нормальным человеком он тоже не останется. Не рискуйте так судьбой вашего сына. Компания "Грезы" будет с вами совершенно откровенна. Если он может стать мечтателем, мы сделаем его мечтателем. Если же нет, мы вернем его вам таким, каким он пришел к нам, и скажем: "Пусть он приобретет какую-нибудь обычную специальность". При этом здоровью вашего сына ничто не угрожает, и в конечном счете так будет лучше для него. Послушайте меня, мистер Слуцкий, - у меня есть сыновья, дочери, внуки, и я знаю, о чем говорю, - так вот: я и за миллион долларов не позволил бы моему ребенку начать грезить, если бы он не был к этому подготовлен. И за миллион!
Слуцкий вытер рот ладонью и потянулся за ручкой.
– Что тут сказано-то?
– Это просто расписка. Мы выплачиваем вам немедленно сто долларов наличными. Без каких-либо обязательств для обеих сторон. Мы рассмотрим мечты мальчика. Если нам покажется, что у него есть задатки, мы дадим вам знать и приготовим контракт на пятьсот долларов в год. Положитесь на меня, мистер Слуцкий, и не беспокойтесь. Вы не пожалеете.
Слуцкий подписал.
Оставшись один, Уэйл надел на голову размораживатель и внимательно впитал мечты мальчика. Эта была типичная детская фантазия. "Я" находилось в кабине управления, представлявшей собой смесь образов, почерпнутых из приключенческих кинокниг, которыми еще пользовались те, у кого не было времени, желания или денег, чтобы заменить их цилиндриками грез.
Когда мистер Уэйл снял размораживатель, он увидел перед собой Дули.
– Ну, как он, по-вашему, мистер Уэйл? - спросил Дули с любопытством и гордостью первооткрывателя.
– Может быть, из него и выйдет толк, Джо. Может быть. У него есть обертоны, а для десятилетнего мальчишки, не знающего даже самых элементарных приемов, это уже немало. Когда самолет пробивался через облака, возникло совершенно четкое ощущение подушек. И пахло крахмальными простынями - забавная деталь. Им стоит заняться, Джо.
– Отлично!
– Но вот что, Джо: нам нужно бы отыскивать их еще раньше. А почему бы и нет? Придет день, Джо, когда каждого младенца будут испытывать в первый же день его жизни. Несомненно, в мозгу должно существовать какое-то отличие, необходимо только установить, в чем именно оно заключается. Тогда мы сможем отбирать мечтателей на самом раннем этапе.
– Черт побери, мистер Уэйл, - обиженно сказал Джо. - Значит, я-то останусь без работы?
– Вам еще рано об этом беспокоиться, Джо, - засмеялся Уэйл. - На нашем веку этого не случится. И уж во всяком случае, на моем. Нам еще много лет будут необходимы хорошие разведчики талантов, вроде вас. Продолжайте искать на школьных площадках и на улицах, - узловатые пальцы Уэйла дружески легли на плечо Дули, - и отыщите нам еще парочку-другую Хиллари и Яновых. И тогда мы оставим "Сны наяву" далеко за флагом... Ну, а теперь идите. Я хотел бы перекусить до двух часов. Министерство, Джо, министерство! - и он многозначительно подмигнул.
Посетитель, который явился к Джессу Уэйлу в два часа, оказался белобрысым молодым человеком в очках, с румяными щеками и проникновенным выражением лица, свидетельствовавшим о том, что он придает своей миссии огромное значение. Он предъявил удостоверение, из которого следовало, что перед Уэйлом - Джон Дж.Бэрн, уполномоченный Министерства наук и искусств.
– Здравствуйте, мистер Бэрн, - сказал Уэйл. - Чем могу быть полезен?
– Мы здесь одни? - спросил уполномоченный неожиданно густым баритоном.
– Совершенно одни.
– В таком случае с вашего разрешения я хотел бы, чтобы вы впитали вот это, - он протянул Уэйлу потертый цилиндрик, брезгливо держа его двумя пальцами.
Уэйл взял цилиндрик, осмотрел его со всех сторон, взвесил в руке и сказал с улыбкой, обнажившей все его фальшивые зубы:
– Во всяком случае, это не продукция компании "Грезы", мистер Бэрн.
– Я этого и не предполагал, - ответил уполномоченный. - Но все-таки мне хотелось бы, чтобы вы это впитали. Впрочем, на вашем месте я поставил бы аппарат на автоматическое отключение через минуту, не больше.
– Больше вытерпеть невозможно? - Уэйл подтянул приемник к своему столу и вставил цилиндрик в размораживатель, однако тут же вытащил его, протер оба конца носовым платком и попробовал еще раз. - Скверный контакт, заметил он. - Любительская работа.
Уэйл нахлобучил мягкий размораживающий шлем, поправил височные контакты и установил стрелку автоматического отключателя. Затем откинулся на спинку кресла, скрестил руки на груди и приступил к впитыванию. Пальцы его напряглись и впились в лацканы пиджака.
Едва автоматический выключатель прервал впитывание, Уэйл снял размораживатель и сказал с заметным раздражением:
– Грубоватая вещичка. К счастью, я уже стар и подобные вещи на меня не действуют.
Бэрн сухо ответил:
– Это еще не самое худшее, что нам попадалось. А увлечение ими растет.
Уэйл пожал плечами.
– Порнографические грезы. Я полагаю, их появления следовало ожидать.
– Следовало или не следовало, но они представляют собой смертельную угрозу для нравственного духа нации, - возразил уполномоченный министерства.
– Нравственный дух, - заметил Уэйл, - штука необыкновенно живучая. А эротика в той или иной форме существовала во все века.
– Но не в подобной, сэр! Непосредственная стимуляция от сознания к сознанию гораздо эффективнее грязных анекдотов или непристойных рисунков, воздействие которых несколько ослабляется в процессе восприятия через органы чувств.
Это было неоспоримо, и Уэйл только спросил:
– Так чего же вы хотите от меня?
– Не могли бы вы подсказать нам, каково происхождение этого цилиндрика?
– Мистер Бэрн, я не полицейский!
– Что вы, что вы! Я вовсе не прошу вас делать за нас нашу работу. Министерство вполне способно проводить собственные расследования. Я только спрашиваю ваше мнение как специалиста. Вы сказали, что это не продукция вашей компании. Так чья же это продукция?
– Во всяком случае, не какой-либо солидной фирмы, изготовляющей грезы, за это я могу поручиться. Слишком скверно сделано.
– Возможно, нарочно. Для маскировки.
– И это не произведение профессионального мечтателя.
– Вы уверены, мистер Уэйл? А не могут профессиональные мечтатели работать и на какое-нибудь тайное предприятие - ради денег... или просто для собственного удовольствия?
– Отчего же? Но во всяком случае, этот цилиндрик - не их работа. Полное отсутствие обертонов. Никакой объемности. Правда, для такого произведения обертоны и не нужны.
– А что такое обертоны?
– Следовательно, вы не увлекаетесь грезами? - мягко усмехнулся Уэйл.
– Я предпочитаю музыку, - ответил Бэрн, тщетно пытаясь не выглядеть самодовольным снобом.
– Это тоже неплохо, - снисходительно заметил Уэйл. - Но в таком случае мне будет труднее объяснить вам сущность обертонов. Даже любители грез не смогли бы сказать вам толком, что это такое. И все-таки они сразу чувствуют, что греза никуда не годится, если ей не хватает обертонов. Видите ли, когда опытный мечтатель погружается в транс, он ведь не придумывает сюжетов, какие были в ходу в старом телевидении и кинокнигах. Его греза слагается из ряда" отдельных видений, и каждое поддается нескольким толкованиям. Если исследовать их внимательно, можно найти пять-шесть таких толкований. При простом впитывании заметить их трудно, но они выявляются при тщательном анализе. Поверьте, мои психологи часами занимаются только этим. И все обертоны, все различные смыслы сливаются в единую массу управляемой эмоции. А без них греза была бы плоской и пресной. Скажем, сегодня утром я пробовал десятилетнего мальчика. У него, несомненно, есть задатки. Облако для него не просто облако, но и подушка. А наделенное сенсуальными свойствами обоих этих предметов, облако становится чем-то большим. Конечно, греза этого мальчика еще крайне примитивна. Но когда он окончит школу, он пройдет специальны" курс и тренировку. Он будет подвергнут ощущениям всех родов. Он накопит опыт. Он будет изучать и анализировать классические грезы прошлого. Он научится контролировать и направлять свои мечты, хотя я всегда утверждаю, что хороший мечтатель, когда он импровизирует...
Уэйл внезапно умолк и после паузы продолжал уже спокойнее:
– Простите, я несколько увлекся. Собственно говоря, я хотел объяснить вам, что у каждого профессионального мечтателя существует свой тип обертонов, который ему не удалось бы скрыть. Для специалиста это словно его подпись на грезе. И мне, мистер Бэрн, известны все эти подписи. Ну, а порнография, которую вы мне принесли, вообще лишена обертонов. Это произведение обыкновенного человека. Может быть, он и не лишен способностей, но думать он умеет не больше, чем вы и я.
– Очень многие люди умеют думать, мистер Уэйл, - возразил Бэрн, краснея. - Даже если они и не создают грез.
– Ах, право же! - Уэйл взмахнул рукой. - Не сердитесь на старика. Я сказал "думать" не в смысле "мыслить", а в смысле "грезить". Мы все немножко умеем грезить, как все немножко умеем бегать. Но сумеем ли мы с вами пробежать милю за четыре минуты? Мы с вами умеем говорить, но ведь это же еще не делает нас составителями толковых словарей? Вот, например, когда я думаю о бифштексе, в моем сознании возникает просто слово. Разве что мелькнет образ сочного бифштекса на тарелке. Возможно, у вас образное восприятие развито больше и вы успеете увидеть и поджаристую корочку, и лук, и румяный картофель. Возможно. Ну, а настоящий мечтатель... Он и видит бифштекс, и обоняет его, и ощущает его вкус и все, что с ним связано, - даже жаровню, даже приятное чувство в желудке, и то, как нож разрезает мясо, и еще сотни всяких подробностей, причем все сразу. Предельно сенсуальное восприятие. Предельно. Ни вы, ни я на это не способны.
– Ну, так! - сказал Бэрн. - Значит, тут мы имеем дело не с произведением профессионального мечтателя.
1 2 3