вам бы быть крючкотвором-адвокатом! - Теперь уже Харман разозлился всерьез. - У вас идет в дело любой замшелый аргумент, какой только вы можете вспомнить. Бога ради, не делайте вид, будто вы действительно видите преступление в том, что я отказываюсь разделять заблуждения толпы. То, за что вы ратуете, абсолютная серость, ортодоксальные взгляды, мещанство - гораздо скорее покончат с наукой, чем правительственный запрет. - Харман обвиняюще ткнул в Уинстеда пальцем: - Вы предаете науку и традицию таких великолепных бунтарей, как Галилей, Дарвин, Эйнштейн. Моя ракета взлетит завтра по расписанию, что бы ни говорили вы и вам подобные. Все, я вас больше не стану слушать. Убирайтесь!
Глава Института, побагровев, повернулся ко мне:
– Будьте свидетелем, молодой человек: я предупреждал этого упрямого глупца, этого... этого безмозглого фанатика! - прошипел он и вышел олицетворение оскорбленной добродетели.
Когда мы остались одни, Харман в упор взглянул на меня:
– Ну а что думаете вы? Вероятно, вы с ним согласны? У меня на это был единственный ответ:
– Вы платите мне за то, чтобы я выполнял ваши распоряжения. Я с вами.
Как раз в этот момент вернулся Шелтон, и Харман засадил нас обоих в который раз обсчитывать параметры орбиты; сам он отправился спать.
Следующий день, 15 июля, выдался великолепным, и мы с Харманом и Шелтоном почти радовались жизни, пересекая Гудзон - туда, где, окруженный полицейским кордоном, сверкал во всем своем великолепии "Прометей".
Вокруг ограждения, опоясывавшего ракету на безопасном расстоянии, кипела огромная толпа. Большинство не скрывало яростной враждебности. На какой-то момент, когда наш полицейский мотоциклетный эскорт расчищал нам дорогу и на нас обрушился град оскорблений и проклятий, я подумал, что, пожалуй, нам следовало прислушаться к словам Уинстеда.
Но Харман не обращал ни на что внимания - только презрительно улыбнулся в, ответ на первый же крик: "Вот он, Джон Харман, порождение Велиала!" С полным спокойствием он руководил нами при подготовке ракеты. Я проверил, нет ли утечек через швы, соединяющие массивные плиты корпуса, и в воздушных шлюзах, удостоверился в исправности очистителя воздуха. Шелтон занимался защитным экраном и топливными баками. Наконец Харман примерил неуклюжий скафандр, убедился, что он в исправности, и объявил, что готов.
Толпа заволновалась. Еще раньше кто-то из собравшихся сколотил грубый дощатый помост, и теперь на него поднялся человек необыкновенной наружности - высокий и худой, с изможденным лицом аскета, глубоко посаженными пылающими глазами, пронзительным взглядом, густой белоснежной гривой волос - сам Отис Элдридж. Его узнали, толпа разразилась приветствиями. Энтузиазм был велик, и бурлящая человеческая масса выкрикивала его имя, пока крикуны не охрипли.
Элдридж поднял руку, требуя тишины, повернулся к Харману, на лице которого отразились изумление и отвращение, и указал на него длинным костлявым пальцем.
– Джон Харман, сын дьявола, сатанинское отродье, тебя сюда привел греховный замысел. Ты готов к святотатственной попытке приподнять покрывало, заглядывать за которое смертным запрещено. Ты жаждешь запретного плода - берегись, плоды греха горьки.
Толпа как эхо повторяла его слова. Элдридж продолжал:
– Длань Господа покарает, тебя; Джон Харман. Господь не допустит, чтобы его заповеди были нарушены. Ты умрешь сегодня, Джон Харман. - Голос Элдриджа набирал силу, и последние слова прозвучали с пророческой мощью.
Харман с отвращением отвернулся. Громким ясным голосом он обратился к полицейскому:
– Нельзя ли, сержант, убрать отсюда зевак? Пробный полет может сопровождаться разрушениями от выхлопа ракеты, а любопытные толпятся слишком близко.
Полицейский ответил жестко и недружелюбно:
– Если вы боитесь, мистер Харман, что толпа растерзает вас, так и скажите. Впрочем, не беспокойтесь, мы сумеем её сдержать. Что же касается опасности от этого сооружения... - он сплюнул в сторону "Прометея", поддержанный издевательскими криками из толпы.
Харман больше ничего не сказал и молча двинулся к кораблю. Как только он приблизился к ракете, воцарилась странная тишина, полная ощутимого напряжения. Не было попытки взять корабль штурмом, что мне казалось неизбежным. Напротив, Отис Элдридж приказал людям отодвинуться подальше.
– Пусть на грешника падут грехи его! - закричал он. - Господь сказал: "Мне отмщение, и аз воздам!"
Момент запуска был близок, и Шелтон толкнул меня в бок:
– Пошли отсюда, - прошептал он напряженным голосом, - от выхлопа не поздоровится, - и бросился бежать, отчаянно махая мне рукой.
Мы ещё не достигли передних рядов толпы, как сзади раздался оглушительный рев. Меня окатила волна горячего воздуха. Что-то с угрожающим свистом пролетело мимо моего уха, и меня с силой швырнуло на землю. Несколько минут я пролежал оглушенный.
Когда я, шатаясь, как пьяный, снова смог подняться на ноги, моим глазам открылась ужасная картина. Похоже, все топливо "Прометея" взорвалось разом; там, где только что находилась ракета, теперь зияла огромная воронка. Все вокруг было усеяно обломками. Душераздирающие вопли пострадавших, изуродованные тела... впрочем, лучше я воздержусь от описаний.
Слабый стон, раздавшийся рядом, привлек мое внимание. Посмотрев себе под ноги, я охнул в ужасе - там лежал Шелтон,. и затылок его превратился в сплошную кровавую мешанину.
– Я сделал это, - в его хриплом голосе звучал триумф, но говорил он так тихо, что я еле разобрал слова. - Я сделал это. Я открыл задвижки в баках с жидким кислородом, и, когда было включено зажигание, все это проклятое Богом сооружение взорвалось. - Шелтон начал задыхаться, попробовал приподняться, но не смог. - Должно быть, в меня попал обломок, но это безразлично. Я умру, зная...
Его голос превратился в прерывистый шепот, на лице застыл экстаз мученика за святое дело. Через несколько секунд он был мертв, и я не нашел в себе сил проклясть его.
Только тут я подумал о Хармане. Начали прибывать машины скорой помощи из Манхэттена и Джерси-Сити, и одна из них помчалась к рощице в полукилометре от места старта. Там в вершинах деревьев застряла искореженная кабина "Прометея". Хромая, я бросился туда со всей доступной мне скоростью, но Хармана вытащили и увезли прежде, чем я добежал.
Я не стал там задерживаться. Стенающая толпа была занята погибшими и ранеными - но это теперь, а когда они опомнятся и воспылают жаждой мести, моя жизнь не будет стоить ни гроша. Я прислушался к совету разумного голоса собственной доблести и незаметно скрылся с места происшествия.
Следующая неделя была для меня весьма тревожной. Я прятался в доме у друзей, понимая, что дорого заплачу, если окажусь обнаруженным и узнанным. Сам Харман находился в госпитале Джерси-Сити; он отделался лишь незначительными порезами и ушибами - благодаря случайности, бросившей кабину "Прометея" на смягчивший удар верхушки деревьев. И именно на него всей тяжестью обрушилось негодование человечества.
Нью-Йорк, да и весь мир в придачу, словно сошел с ума. Все до одной газеты вышли с огромными заголовками - "28 убитых, 73 раненых - такова цена греха", - напечатанными кроваво-красной краской. Передовицы требовали смертного приговора Харману, настаивая на его аресте и предании суду за убийство.
Обезумевшие тысячные толпы из ближайших графств, выкрикивая призывы к суду Линча, хлынули в Джерси-Сити. Во главе их, конечно, оказался Отис Элдридж: обе его ноги были в гипсе, но он без устали обращался к людям из открытого автомобиля. Все это напоминало настоящую армию на марше.
Карсон, мэр Джерси-Сити, поднял по тревоге всех полицейских и отчаянно требовал из Трентона подкреплений. В Нью-Йорке власти перекрыли все мосты и туннели, ведущие из города, но только после того, как многие тысячи успели прорваться в сторону Джерси-Сити.
На следующий день после катастрофы, 16 июля, на побережье разгорелись настоящие сражения. Полицейские работали дубинками направо и налево, но громадное численное превосходство противника заставляло их отступать и отступать. Конная полиция тоже не церемонилась, но и её смели с дороги. Только когда был применен слезоточивый газ, толпу удалось остановить - но даже и тогда она не отступила.
На следующий день было объявлено чрезвычайное положение, и в Джерси-Сити вошли федеральные отряды. Это положило конец призывам к суду Линча. Элдридж был вызван к мэру и после разговора с ним приказал своим приверженцам разойтись.
По сообщениям газет, мэр Карсон сказал Элдриджу:
"Джон Харман понесет наказание за свои преступления, но все должно происходить в соответствии с законом. Правосудие свершится, и правительство штата примет все необходимые меры".
К концу недели жизнь более или менее вошла в нормальную колею и Харман перестал быть объектом всеобщего внимания. Прошло ещё дней десять, и его имя почти исчезло с газетных страниц, за исключением случайных упоминаний в связи с только что единогласно принятым обеими палатами Конгресса законом, запрещающим работы в области ракетостроения.
На протяжении этого времени Харман все ещё оставался в госпитале. Судебному преследованию он не подвергся, но было похоже на то, что власти намерены до бесконечности держать его под домашним арестом "в целях защиты от покушений". Поэтому я решил, что мне пора действовать.
Госпиталь Темпл находится на отдаленной и малолюдной окраине Джерси-Сити, и темной безлунной ночью мне не составило труда проникнуть на его территорию. С ловкостью, удивившей меня самого, я влез в подвальное окно, оглушил сонного дежурного врача и проскользнул к палате 15Е, которая в книге регистрации значилась за Харманом.
– Кто там? - удивленный голос Хармана прозвучал - в моих ушах музыкой.
– Ш-ш! Тихо! Это я, Клифф Маккенни.
– Вы! Что вы тут делаете?
– Пытаюсь вытащить вас отсюда. Если ничего не предпринять, вы останетесь здесь на всю жизнь. Пошли, нужно выбираться побыстрее.
Пока он с моей помощью одевался, я шепотом сообщил ему свой план. Через минуту мы уже крались по коридору, благополучно выбрались из госпиталя и сели в мой автомобиль. Только тут Харман достаточно преодолел растерянность, чтобы начать задавать вопросы.
Первое, о чем он спросил, было:
– Что тогда случилось? Я ничего не помню с того момента, как включил зажигание - очнулся я уже в госпитале.
– Разве вам не рассказали?
– Ни единого слова, - он выругался. - Я задавал вопросы, пока не охрип, и все без толку.
Я рассказал ему обо всем, что происходило с момента взрыва. Харман широко раскрыл глаза в ужасе и изумлении, услышав о числе убитых и раненых, и вскипел от ярости, узнав о предательстве Шелтона. Мой рассказ о беспорядках и попытках линчевать его сопровождался глухими проклятиями сквозь стиснутые зубы.
– Как и следовало ожидать, газеты вопили об "убийстве", - продолжал я, - но им так и не удалось пришить вам это. Тогда они попытались протащить, версию "преступной халатности", да только оказалось слишком много свидетелей, своими ушами слышавших, как вы требовали удалить толпу и как полицейский сержант отказал вам в этом. Это, конечно, полностью снимает с вас вину. Тот полицейский сам погиб при взрыве, и козла отпущения им найти не удалось.
И все равно Элдридж продолжает требовать вашей головы, и вы нигде не будете в безопасности. Лучше скрыться, пока есть такая возможность.
Харман согласно кивнул.
– Элдридж не погиб при взрыве, верно?
– К сожалению. У него сломаны обе ноги, но это не заставило его умолкнуть.
Еще через неделю мы добрались до нашего убежища - фермы моего дядюшки в Миннесоте. В этом тихом деревенском захолустье мы переждали, пока шум, поднятый исчезновением Хармана, уляжется, а власти прекратят свои не очень ретивые попытки его найти. Поиски продолжались недолго: правительство явно испытало скорее облегчение, чем озабоченность, когда Харман скрылся.
Мир и покой оказали на Хармана поистине чудесное действие. Через полгода он был как новенький - вполне готов к новой попытке отправиться в космическое путешествие. Казалось, никакие несчастья не могут остановить его, раз уж он чем-то загорелся.
– Моя ошибка в тот раз, - сказал он мне однажды зимним днем, заключалась в том, что я объявил об испытании заранее. Мне нужно было принять во внимание настроение людей, как и говорил Уинстед. Ну на этот раз, - он потер руки и сосредоточенно уставился в пустоту, - я их перехитрю. Мы будем производить эксперименты в тайне - абсолютной тайне.
Я мрачно усмехнулся:
– Да уж придется. Разве вы не знаете, что любые исследования в ракетостроении, даже чисто теоретические разработки, - теперь преступление, за которое полагается смертная казнь?
– Вы боитесь?
– Конечно, нет, босс. Я просто напомнил вам о законе. Но есть ещё кое-что. Мы с вами вдвоем не сможем построить корабль, знаете ли.
– Я об этом думал и, мне кажется, нашел выход. Главное, у меня хватит денег. А вам, Клифф, предстоит попутешествовать.
Первым делом вы отправитесь в Чикаго, свяжетесь с фирмой Робертса и Крентона и снимете со счетов все, что ещё осталось от наследства моего отца. Правда, - добавил он с сокрушенной улыбкой, - больше половины состояния ушло на строительство первой ракеты. Потом отыщете всех, кого сможете, из нашей старой команды - Гарри Дженкинса, Джо О'Брайена, Нейла Стентона. Возвращайтесь побыстрее - я и так уже устал от ожидания.
Через два дня я выехал в Чикаго. Получить согласие моего дядюшки на нашу затею оказалось легко. "Семь бед - один ответ, - проворчал он, - так что валяйте. Я и так уже влип с вами - могу и дальше идти по той же дорожке".
Мне пришлось много поездить и ещё больше умасливать и уговаривать, прежде чем удалось собрать на ферме четверых участников - тех троих, которых назвал Харман, и ещё одного - Саула Симоноффа. Вот с этими-то ребятами и полумиллионом долларов - всем, что осталось от баснословного наследства Хармана, мы и взялись за дело.
Про строительство "Нового Прометея" можно рассказывать долго - чего только мы не натерпелись за эти пять лет забот и неуверенности в успехе. Мало-помалу, закупая детали каркаса в Чикаго, плиты для обшивки из бериллиевого сплава в Нью-Йорке, ванадиевые лампы в Сан-Франциско, бесчисленные мелочи по всем концам страны, мы наконец собрали брата-близнеца несчастного "Прометея".
Трудности были громадные. Чтобы не навлечь на себя подозрения, нам приходилось отделять заказы друг от друга большими промежутками времени и к тому же делать их из разных мест. Мы привлекли себе на помощь живших по всей стране друзей - они, конечно, ничего не знали об истинном назначений своих покупок.
Нам пришлось самим синтезировать топливо - а его было нужно десять тонн, - и это, пожалуй, оказалась самая трудная часть работы и уж по крайней мере самая долгая. И наконец, когда деньги Хармана стали подходить к концу, мы столкнулись с необходимостью экономить на всем. Мы, конечно, с самого начала знали, что нам никогда не удастся сделать "Новый Прометей" таким же большим и таким же хорошо оснащенным, как первый корабль, но оказалось, что необходимость свести расходы к минимуму приводит к черте, за которой полет становится просто опасным. Защитный экран еле-еле выполнял свои функции, а от радиосвязи нам пришлось отказаться вообще.
Так мы и вкалывали все эти годы в деревенской глуши Миннесоты, а мир шел дальше, и оказалось, что предсказания Уинстеда удивительно совпали с действительностью.
События этих пяти лет - с 1973-го по 1978-й - теперь известны любому школьнику: это был пик того, что теперь называют "неовикторианством". В то, что происходило тогда, теперь трудно поверить.
Объявление космических исследований вне закона было только началом. За ним последовали драконовские меры против всей науки. Выборы 1974 года дали стране Конгресс, обе палаты которого полностью контролировались Элдриджем.
Элдридж времени зря не терял. На первом же заседании был принят знаменитый закон Стоунли-Картера, по которому создавалось федеральное бюро научных расследований - ФБНР, - получившее право полностью распоряжаться всеми научными работами в стране. Любая лаборатория, как исследовательская, так и производственная, была теперь обязана заранее докладывать о своих планах ФБНР, а уж оно не стеснялось запрещать все, что хотело.
Начались неизбежные протесты. В ноябре 1974 года в Верховный суд поступил иск Вестли. Джон Вестли из Станфордского университета требовал защиты своего права продолжать исследования в области атомной энергетики и утверждал, что закон Стоунли-Картера противоречит Конституции.
Как же мы, затерянные в снегах Среднего Запада, следили за ходом дела! Мы выписали все миннеаполисские и сентполские газеты - хоть они и приходили к нам с двухдневным опозданием - и проглатывали все, что печаталось на эту тему.
1 2 3