– Вы сумасшедший, - сказал он.
– Я убежденный, - возразил я. - И в доказательство я плачу за завтрак.
– Вы таки сумасшедший, - повторил он дрогнувшим от удивления и ужаса голосом и на самом деле дал мне заплатить по счету, хотя не мог не понимать, что мое предложение было всего лишь риторической фигурой.
На следующий вечер я ему позвонил. Конечно, следовало бы подождать еще. Не надо было его торопить. Но я сделал в него кое-какую инвестицию завтрак обошелся мне в одиннадцать долларов, не говоря уже о четвертаке на чай, - и я беспокоился о судьбе своих вложений. Это, я думаю, понятно.
– Готлиб, - спросил я, - как подвигается роман?
– Нормально, - сказал он отсутствующим голосом. - Я уже отстучал двадцать страниц, и выходит отлично.
Тем не менее голос его звучал так, как будто все это его не интересует. Я спросил:
– Так чего же вы не прыгаете от радости?
– Насчет романа? Не говорите глупостей. Мне позвонили Файнберг, Зальтцберг и Розенберг.
– Ваша рекламная фирма? То есть бывшая ваша?
– Да, они. Не все сразу, конечно, звонил мистер Файнберг. Он хочет, чтобы я вернулся.
– Надеюсь, Готлиб, вы им сказали, как вы теперь далеки...
Он меня прервал:
– Оказывается, заказчик объявления насчет освежителя пришел в экстаз от моего экземпляра. Они хотят организовать целую рекламную кампанию как в печати, так и на телевидении и хотят, чтобы ее организовал автор самого первого объявления. По их мнению, я проявил смелость, решительность и полное понимание духа рекламы восьмидесятых. Они и дальше хотят иметь рекламу такой же силы, а для этого им нужен я. Конечно, я обещал подумать.
– Готлиб, это ошибка.
– Я им должен врезать как следует. Я не забыл те эпитеты, с которыми старый Файнберг выбросил меня на улицу - несколько слов на идише.
– Готлиб, деньги - это мусор.
– Верно, Джордж, но я хочу знать, о скольких баках мусора идет речь.
Я не слишком обеспокоился. Я знал, как необходимость писать рекламные тексты травмирует чувствительную душу Готлиба и с каким облегчением вернется он к своему роману. Надо было только подождать - и (как гласит золотая пословица) природа возьмет свое.
Но реклама освежителя вышла в свет и произвела фурор. Фраза "вонь гони вон!" была на слуху у всей американской молодежи, и каждое ее повторение волей-неволей рекламировало продукт.
Вы, наверное, и сами это помните - да что я говорю, конечно, помните, поскольку в тех изданиях, для которых вы пытаетесь писать, сформулированные с помощью этой фразы отказы стали неотъемлемым атрибутом, и вы не раз должны были испытать это на себе. Появилась и не менее успешная другая реклама того же сорта. И тогда я вдруг понял. Азазел дал Готлибу ум такого рода, что способен поражать людей своими сочинениями, но так как он (Азазел) мелкая сошка, он не мог настроить разум только на романы. Да он, Азазел, и вообще мог не знать, что такое роман.
Ладно, разве это было существенно?
Не могу сказать, что Готлиб был очень доволен, придя домой и увидев у дверей меня, но все же он не настолько потерял стыд, чтобы не предложить мне зайти. Я даже с удовлетворением заметил, что он не мог не предложить мне пообедать, но постарался (как я понимаю) испортить мне удовольствие, заставив довольно долго держать на руках Готлиба младшего.
Не хотел бы я повторить такой опыт.
После обеда, когда мы остались в столовой одни, я спросил его:
– И как много мусора вы теперь зарабатываете?
Он взглянул на меня с укоризной:
– Не говорите "мусор", Джордж. Это неуважение. Пятьдесят тысяч в год это, я согласен, мусор, но сто тысяч плюс очень приличные проценты - это финансовое положение. А кроме того, я собираюсь основать собственную фирму и стать мультимиллионером, то есть выйти на уровень, когда деньги становятся доблестью - или властью, что, конечно, одно и то же. С той властью, которая у меня будет, я выброшу из бизнеса Файнберга. Я ему покажу, как говорить мне такие слова, которые ни один джентльмен не должен себе позволять говорить другому. Кстати, Джордж, вы не знаете значения слова "шмендрик"?
Тут я ему не мог помочь. Говорю я на нескольких языках, но урду в это число не входит.
– Так вы разбогатели.
– И планирую разбогатеть еще.
– Могу ли я в таком случае напомнить вам, Готлиб, что это произошло только в силу моего согласия на ваше богатство, взамен чего вы, в свою очередь, обещали мне половину ваших заработков?
Брови Готлиба взлетели чуть не на середину черепа.
– Вы согласились? Я обещал?
– А вы не помните? Я понимаю, что такие мелочи легко забываются, но мы, к счастью, все это записали, подписали, заверили нотариально и все такое прочее. У меня с собой даже оказалась фотокопия соглашения.
– Хм. Могу я взглянуть?
– Разумеется. Я только должен подчеркнуть, что это всего лишь копия, так что, если вы ее случайно разорвете на клочки при попытке рассмотреть поближе, у меня все равно сохранится оригинал.
– Разумный ход, Джордж, но вы напрасно опасаетесь. Если все так, как вы говорите, то у вас никто не отберет ни грана, ни скрупулы - короче, ни цента ваших денег от вас не отнимут. Я - человек принципа и чту все соглашения до последней буквы.
Я отдал ему фотокопию, и он тщательно ее изучил.
– Ах, это, - сказал он. - Это я помню. Конечно, конечно. Здесь вот только одна маленькая деталь....
– Какая? - спросил я.
– Вот тут сказано, что все это относится к моим заработкам в качестве романиста. Джордж, я не романист.
– Вы же собирались им стать и всегда можете им стать, как только садитесь за машинку.
– Но я больше не собираюсь, Джордж, и не думаю, чтобы еще когда-нибудь сел за пишущую машинку.
– Но ведь великий роман - это бессмертная слава. А что могут принести вам ваши идиотские лозунги?
– Деньги и деньги, Джордж. И большую фирму, у которой я буду единственным владельцем. В ней будут работать тысячи жалких оформителей, саму жизнь которых я буду держать у себя на ладони. У Толстого такое было? Или у Дель Рея?
Я не мог поверить своим ушам.
– И после всего, что я для вас сделал, вы откажете мне в ржавом центе из-за одного только слова в нашем торжественном соглашении?
– Вы сами писать не пробовали, Джордж:? Мне бы никогда не удалось описать суть так точно и так кратко. Мои принципы заставляют меня придерживаться точной буквы соглашения, а я - человек принципа.
И с этой позиции сдвинуть его было нечего и думать, и я даже не стал вспоминать о тех одиннадцати долларах, что я тогда заплатил за наш завтрак.
Не говоря уже про двадцать пять центов на чай.
Джордж встал и ушел и был при этом в таком эпическом горе, что у меня язык не повернулся предложить ему сперва заплатить за свою долю выпивки. Спросив счет, я увидел сумму - двадцать два доллара. В восхищении от точного расчета Джорджа, я понял, что мой долг - оставить полдоллара на чай.
О ВРЕДЕ ПЬЯНСТВА
– Вред пьянства, - с тяжелым пьяным выдохом сказал Джордж, - измерить невозможно.
– Это доступно лишь трезвому, - поддержал я. Он посмотрел на меня с упреком и возмущением.
– А когда, - спросил он, - когда не был я трезвым?
– Никогда, с тех пор как родились, - сказал я и, чувствуя, что несправедлив, поправился: - С тех пор как вас отлучили от груди.
– Я это воспринимаю, - сказал Джордж, - как одну из ваших неудачных потуг на юмор. - И с отсутствующим видом взял мой стакан, поднес к губам и отхлебнул, а потом опустил на стол, не ослабляя, однако, железной хватки.
Я не стал сопротивляться. Пусть отнимают выпивку у Джорджа те, кто не боится отнимать кость у голодного бульдога.
– Я, - сказал Джордж, - имел в виду не абстрактный вред, а то, что случилось с одной молодой дамой, которую я бескорыстно опекал. Ее звали Иштар Мистик.
– Имя необычное, - заметил я.
– Но очень удачное, потому что Иштар - это имя богини любви у вавилонян, а сама Иштар Мистик как раз и была богиней любви, по крайней мере потенциальной богиней.
Иштар Мистик (рассказывал Джордж) была тем, что человек с врожденной склонностью к недооценке мог бы назвать идеалом женщины. Ее лицо было красивым в том классическом смысле, который подразумевает совершенство каждой черты, и увенчано короной золотых волос, сиявших, как ореол. Ее тело можно было сравнить только с телом Афродиты. Оно было гладко и красиво, как морская волна, и в нем мягко перетекали друг в друга податливость и твердость.
В меру своей испорченности вы начинаете уже строить предположения, откуда я так хорошо знаю тактильные свойства этого объекта, но могу вас заверить, что эти познания - чисто теоретические, основанные на большом опыте общения с подобными объектами и никоим образом не связанные с непосредственными исследованиями в данном конкретном случае.
В строгом закрытом костюме она бы гораздо лучше выглядела на развороте журнала, чем то, что в них можно найти, несмотря на все их претензии на искусство. Тонкая талия, сама узость которой уравновешивалась сверху и снизу настолько удачно, что вообразить себе невозможно - надо было видеть; длинные ноги, грациозные руки, и каждое движение - как музыка танца. И хотя вряд ли найдется столь черствый человек, чтобы от такого физического совершенства потребовать чего-то еще, Иштар обладала живым и обширным умом, закончила Колумбийский университет Magna Cum Laude, хотя, должен сказать, средний университетский профессор, оценивая знания Иштар Мистик, мог бы сделать это лишь с натяжкой. Поскольку вы - также университетский профессор (я не хотел бы задевать ваших чувств), мое невысокое мнение об этой корпорации вполне оправданно.
Из всего этого можно было, казалось бы, сделать вывод, что у нее всегда был большой выбор кавалеров и каждый день она обновляла список за счет новых соискателей. На самом же деле мне приходила иногда в голову мысль, что если бы она выбрала меня, то я бы принял вызов, как рыцарь, из уважения к ее прекрасному полу, но сказать ей об этом я так никогда и не осмелился.
Дело в том, что у Иштар был один маленький недостаток: она была довольно крупной особой. Не слишком, конечно, - сантиметров десяти она до двух метров не дотянула - зато ее голос был похож на призыв трубы, и рассказывали, как она дала окорот здоровенному бродяге, когда он попытался с ней вольничать; она его подняла и бросила через дорогу, довольно широкую, прямо об фонарный столб. Ему пришлось провести в больнице полгода.
Так что местное мужское население было очень осмотрительно насчет авансов - даже самых почтительных - в ее сторону. Непосредственный импульс всегда подавлялся после тщательного рассмотрения вопроса о физической безопасности такого поведения. Вы знаете мою львиную храбрость, но и я иногда прикидывал шансы на перелом костей. Так размышленье нас превращает в трусов, как правильно сказал поэт.
Иштар здраво смотрела на вещи, что не мешало ей горько мне жаловаться. Один такой случай я помню. Это был прекрасный день поздней весны, и мы сидели на скамеечке в Центральном парке. Я помню, как по крайней мере трое выбежавших на зарядку мужиков, глядя на Иштар, один за другим не вписались в поворот и врезались в дерево.
– Похоже, что я на всю жизнь останусь девственной, - пожаловалась Иштар, и ее изысканной формы нижняя губка трогательно вздрогнула. - Мною никто не интересуется, совсем никто. А мне скоро двадцать пять.
– Видишь ли, моя... моя дорогая, - произнес я, осторожно дотрагиваясь до ее руки. - Нынешние молодые люди очень скромны и не чувствуют себя достойными твоих физических совершенств.
– Да это просто смехотворно, - сказала она, чуть повысив голос, и несколько прохожих вдалеке, подпрыгнув, обернулись на нас. - Вы хотите сказать, что они меня просто по-идиотски боятся. Они действительно глупые. Если бы вы видели, какие у них делаются физиономии, когда нас знакомят, как они украдкой разминают пальцы после рукопожатия, и уже сразу ясно, что ничего не выйдет. Они мямлят свое "рад познакомиться" - и быстренько исчезают.
– Их надо ободрять и поощрять, моя милая. На мужчину надо смотреть как на хрупкий цветок, который только и может цвести под солнцем твоей улыбки. Надо дать ему понять, что ты совсем не против его авансов и ни в коем случае не собираешься брать его за шиворот и кидать головой в стенку.
– Этого я никогда не делала! - возмущенно воскликнула она. - Почти совсем никогда. И как, ради всего святого, мне показать ему мою заинтересованность? Я улыбаюсь, я говорю: "Здравствуйте, как поживаете?", я говорю: "Прекрасная погода, не правда ли?", даже если льет как из ведра.
– Моя дорогая, этого мало. Надо взять его за руку и продеть под свою, его можно потрепать по щечке, погладить по головке, пальчики ему поперебирать. Такие мелочи говорят об определенном интересе, о некоторой с твоей стороны заинтересованности в дружеских объятиях и поцелуях.
Иштар была перепугана.
– Этого я сделать не могу. Просто не могу, и все. Меня так строго воспитывали, что я могу вести себя только респектабельно. Проявлять инициативу должен мужчина, да и то я должна сопротивляться как можно дольше. Так всегда говорила моя мама.
– Ну, Иштар, это надо делать, когда мама не видит.
– Все равно не могу. Я для этого слишком сухая. Вот если бы нашелся человек, который просто подошел бы ко мне...
При этих словах она вспыхнула, как будто от какой-то ассоциации, и ее большая, но красивая рука прижалась к сердцу. Я не совсем к месту подумал, знает ли она, сколько народу могло бы сейчас этой руке позавидовать.
Но слово "сухая" дало мне идею.
– Иштар, дитя мое, - сказал я ей. - Твое спасение - в алкоголе. Есть несколько десятков различных его видов, многие из них приятны на вкус и веселят душу человека. Если ты пригласишь какого-нибудь кавалера на пару грассхоперов, или маргариток, или любых других коктейлей, которые я мог бы тебе назвать, ты увидишь, как быстро исчезнет твоя скованность, да и его тоже. Он осмелеет до такой степени, что начнет делать тебе предложения, которые джентльмен не должен делать леди ни при каких обстоятельствах, а ты осмелеешь до того, что будешь только счастливо хихикать, когда он предложит тебе для продолжения вашего знакомства поехать в отель, где твоя мамочка вас не найдет.
Иштар вздохнула:
– Ах, как это было бы чудесно! Но не выйдет.
– Выйдет, выйдет. Любой нормальный мужчина будет счастлив разделить с тобой выпивку. Если он засомневается, объясни, что ты угощаешь. Тут уж ни один джентльмен не сможет усто...
– Не в этом дело, - перебила она меня. - Дело во мне. Я не могу пить.
Я ни о чем подобном за всю жизнь не слыхал.
– Это просто, дорогая. Надо открыть рот...
– Это я знаю. Пить я могу - в том смысле, что могу проглотить жидкость. Но меня от нее страшно мутит.
– Но не надо пить так много, надо просто...
– Меня начинает мутить от одной рюмки, если только сразу не стошнит. Я много раз пыталась, но не могу выпить больше одной. А потом меня так мутит, что никакого настроения нет для... ни для чего. Это, как я понимаю, дефект метаболизма, хотя мама говорит, что это дар божий, ниспосланный мне для сохранения чистоты в этом порочном мире развратных мужчин, посягающих на мою добродетель.
Тут я, должен признать, чуть не лишился дара слова от одной мысли, что кто-то видит доблесть в проклятии, не дающем человеку насладиться благословением лозы. И сама мысль о такой извращенности укрепила мою решимость и внушила такое безразличие к опасности, что я и в самом деле взял ее за плечо и произнес: - Это, дитя мое, предоставь мне, я все устрою.
Я точно знал, что надо делать.
Несомненно, я никогда не упоминал при вас моего приятеля Азазела, поскольку я на эту тему очень щепетилен - я вижу, вы хотите возразить, что вы о нем знаете, и, учитывая вашу широко известную репутацию человека, не слишком приверженного к правде (я не желаю вас обидеть), я этому не удивляюсь.
Азазел - это демон, обладающий волшебной силой. Маленький демон. Честно говоря, у него рост всего два сантиметра. Вот он и старается показать, какой он важный и могучий. Поразить, понимаете ли, своей мощью кого-нибудь вроде меня, кого он считает низшим существом. Он, как всегда, откликнулся на мой зов, хотя вы напрасно ожидаете от меня подробностей насчет того, как я его вызываю. Для вашего не очень мощного, мягко говоря, разума (не хочу вас обидеть) задача управлять Азазелом абсолютно непосильна.
Прибыл он в весьма плохом настроении. Очевидно, он смотрел что-то типа спортивного состязания, на исход которого он поставил что-то около ста тысяч закини, и ему, похоже, было не по душе, что он не может следить за результатом, Я напомнил, что деньги - мусор и что его, Азазела, предназначение в этой вселенной - помогать разумным существам в нужде, а не складывать в штабеля какие-то никому не нужные закини, которые он все равно проиграет, даже если выиграет в этот раз, что тоже сомнительно.
Поначалу столь разумные и неопровержимые аргументы никак не успокаивали это жалкое создание с сильно развитыми эгоистическими наклонностями, так что пришлось предложить ему монетку в четверть доллара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24