««Глинтвейн для Снежной королевы»»: Эксмо; Москва; 2005
ISBN 5-699-10559-Х
Аннотация
Снежная королева увезла Антошу после кремлевской новогодней елки. Мальчик, надевший только что выигранные роликовые коньки, прицепился к ее повозке, чтобы рассмотреть играющих в ней карликов… Лера наклонилась за упавшим подарком, а когда выпрямилась, брата уже рядом не было. Следователь Самойлов сообщил безутешным родителям, что Антоша вовсе не их сын и был похищен своим биологическим отцом. Их ребенок умер при родах, и главврач роддома Маруся, по совместительству подруга Лериной матери, подменила его собственным сыном. Маруся вынашивала его за деньги, но заказчики отказались от малыша, узнав об аномалии — зачатках крыльев на спине. Леру мало волновали все эти страсти. Она знала только одно: надо найти брата. А поможет ей следователь Самойлов, тем более в его практике это уже не первый случай пропажи людей с врожденными аномалиями.
Нина Васина Глинтвейн для Снежной королевы
— Правда ли, что он умер и не вернется больше?
— Он не умер! — отвечали розы. — Мы ведь были под землей, где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г.-Х. Андерсен
Лера
Однажды пасмурным осенним вечером, когда ветер особенно жалобно воет у высоковольтных столбов, заставляя натянутые струны проводов гудеть и содрогаться, а бездомные собаки предпочитают быстро прошмыгнуть в дверь подъезда, наудачу открытую кем-то из отчаянных жильцов, мужчина и женщина за ужином спросили свою маленькую дочку, кого она хочет — сестренку или братика.
Разговор происходил на кухне. Над круглым столом, застеленным поверх скатерти клеенкой с цветочками, низко висела лампа с оранжевым абажуром. Девочка, чертившая ложкой по остаткам манной каши на дне тарелки, подняла глаза и посмотрела на родителей с тем выражением преждевременного для ее возраста понимания и прощения, которое у большинства пап и мам вызывает вполне естественный испуг и — как следствие — неоправданное раздражение. У присутствующих же мужчины и женщины ее взгляд вызвал очередной приступ умиления: они старались придерживаться той прогрессивной теории воспитания, по которой каждый ребенок — это гость, пришелец, посетивший наш мир на счастье присутствующим, и относиться к нему следует как к равному либо как к существу, познающему окружающую его жизнь с непостижимостью собственной логики.
— Я хочу собаку, — сказала девочка, подумала, вздохнула и уточнила: — Сенбернара. Но если это слишком хлопотно, можно хотя бы маленького котеночка?
— Она сказала «слишком хлопотно»! — умилилась мама.
— Мы должны были иначе сформулировать вопрос, — вступил папа. — Она же у нас редкая умница, а мы с нею опять общаемся в рамках общепринятой банальности.
— Вы собираетесь еще размножаться? — уточнила девочка.
Замолчавшие родители, оторопев, посмотрели друг на друга, подбирая выражения за рамками общепринятой банальности.
— Понятно, — вздохнула девочка. — Вы уже все сделали.
Папа попытался выяснить степень ее осведомленности о процессах размножения млекопитающих.
— В смысле… — начал он, — ты хочешь сказать, что мы сделали… А что мы, собственно, сделали такого?…
Он замолчал, потому что мама толкнула его под столом коленкой.
— Да ясно, что, — кивнула девочка. — Вы перестали охраняться, и мама забеременела. Можно мне теперь банан?
— Ты так разговариваешь с нами, — заметила мама, подвигая дочери тарелку с бананом, — как будто мы в чем-то виноваты. Это наше с папой решение, наш выбор…
— А зачем тогда вы меня спрашиваете?
Переглянувшиеся родители кивнули друг другу с некоторым удовлетворением: с логикой у девочки все в порядке.
— Мы хотели узнать, кого ты хочешь — девочку или мальчика, — нашелся папа.
— Все это ерунда, — заметила девочка, осторожно снимая с банана узкую ленточку кожуры. Потом она аккуратно отодвинула оставшуюся оболочку от белой мякоти и медленно начала есть, методично срезая ложечкой понемногу с доступной поверхности банана.
— Почему — ерунда? — удивилась мама, завороженно следившая за ее действиями.
— Во-первых, — заметила девочка, — никакой это не ваш выбор. Мама пьет таблетки, чтобы не было детей. Значит, заберемение получилось случайно. Во-вторых, нельзя заказать мальчика или девочку по своему желанию.
Папа взял задрожавшую руку мамы, сжал ее легонько и успокаивающе объяснил:
— Лерочка видела, что ты регулярно принимаешь таблетки. Она меня спросила летом, не больна ли ты. И я рассказал о преимуществах планирования деторождаемости в семье.
— И о проценте погрешности, — кивнула девочка.
— Да, — кивнул папа, — и о проценте погрешности.
— Получается, что у вас сейчас случился этот самый процент, — Лера продолжала бессердечно поражать родителей своим ясным умом и логикой. — А теперь вы меня спрашиваете, чтобы я тоже была в этом замешана, да?
— Как это?… — не выдержала мама и выпустила-таки из сердца отчаяние, трепыхавшееся там с самого начала беседы. Отчаяние вытекло из глаз двумя небольшими слезинками, задержалось было на щеках, но потом капнуло на ее правую ладонь. Тогда мама отняла свою левую руку у папы и растерла мокрое отчаяние по тыльной стороне правой.
Лера выела ложечкой весь банан и принялась соскребать с внутренней части кожуры белую мякоть тонкими длинными полосками. Брала эти полоски пальцами и закладывала в открытый рот с торжественностью жертвоприношения.
Папа, отслеживающий каждое ее движение, от такой серьезной непосредственности потеплел взглядом и ободряюще обнял жену за плечи.
— Валька, не усугубляй! — серьезно попросил он. — Тебя всего лишь спросили, кого ты хочешь — сестру или братика.
Валькой Леру называли, когда ее действия считались неправильными. Это было совсем не обидно, потому что маму звали Валентиной, а папу — Валентином. Иногда из-за одинаковых имен родители представлялись маленькой Валерии одним существом.
— Вы что, хотите ребенка? — продолжала «усугублять» Лера. — А папа летом говорил, что второго ребенка нужно заводить, когда у первого установится психическое и физиологическое восприятие мира. Папа сказал, что оно у меня должно установиться к школе.
— Ты так говорил? — вскинула глаза мама и посмотрела на мужа совершенно незнакомым взглядом.
— Ну да, — растерялся муж. — Я говорил, что в семье важные решения должны приниматься совместно, и Лера должна так же отвечать за свой выбор, как и мы…
— Если вы считаете, что у меня уже установилось это самое восприятие мира, значит, я могу ухаживать за собакой. Я согласна на спаниеля. Я подумала и поняла, что сенбернара мне не осилить. Если с ним что-то случится и он упадет, раненный, на дороге, я не смогу взять на руки такую большую собаку и отнести ее в безопасное место. А спаниель — самое то! — Лера серьезно посмотрела на родителей — по очереди в глаза одному и другому.
— Твой папа говорил неправильно, — бесцветным голосом заметила на это мама Валя. — Решение о ребенке принимают те, кто в состоянии ребенка зачать и воспитать. Ты не можешь принимать участие в его рождении.
— Но можешь помогать нам ухаживать за маленьким, когда он родится, — поспешил папа загладить неприязнь в тоне мамы.
— Так нечестно, — воспротивилась Лера. — Принимать решение я не могу, а ухаживать могу, да? Давайте заведем собаку и поделим ответственность. Я буду ухаживать за собакой, а вы за ребенком.
— Почему мы все время говорим о собаке?! — повысила голос мама.
— А вы мне так и не ответили! — повысила голос Лера. — Вы хотите ребенка или сдаетесь перед погрешностью? А как же планирование семьи? Он должен был родиться, когда я пойду во второй класс! А перед школой мы по плану должны завести собаку!
Мама Валя вскочила и закричала, взмахнув руками, что ее тошнит от слова «собака». Она задела абажур, и тот резко качнулся, дробя пространство небольшой кухни на асимметричные отрезки освещенного и неосвещенного пространства, и тень от бахромы металась по клеенке, словно призрачные щеточки сновали туда-сюда, зачищая грязную посуду, потемневшую пустую кожуру банана и забытый чай папы Вали в стакане с серебряным подстаканником.
Мама Муму
Мама ушла сердиться в спальню, папа отправился следом — успокаивать ее, а Лера позвонила маме Муму. Уже через пять минут та пришла. В халате, в домашних тапочках, уютно укутанная в пуховой платок, с капельками дождя в пышных волосах, уложенных в высокую прическу с небрежной элегантностью выпадающих шпилек. Мама Муму жила в соседнем подъезде, давно знала родителей Леры и выкормила девочку своим молоком.
— Ну вы, придурки, — заметила она с ходу, едва прикрыв за собой двери спальни. — Отсидели все свое воображение в офисах, да? Неужели нельзя было сыграть с малышкой по ее правилам?
— Ка-ак эт-то? — всхлипывала мама.
— Как это, как это! Да очень просто. Дождаться большого живота, стенать, что сама не справишься, что не к кому тебе обратиться за помощью, бедной, несчастной — папочка на работе деньги зарабатывает; что ты наверняка помрешь при родах, а если не помрешь, то маленький ребенок сживет тебя со света! Да малышка бы первая предложила свою помощь и участие, что, я Лерку не знаю!
— Мы относимся к Валерии с надлежащим уважением и пониманием, и нам совершенно незачем разыгрывать фарс. Мы должны разговаривать с нею, как с равной, — решительно отмел подобное лицедейство папа Валя.
— Ах, как с равной! — рассердилась мама Муму. — Так сказали бы честно, что маменька залетела, несмотря на предохранение, а аборт — дело сложное и небезопасное, тем более что второго ребенка вы все равно планировали рожать через год-другой. Такие вот неожиданности! Что тут сложного? Небось рассюсюкались — «кого ты хочешь, мальчика или девочку?». Сами виноваты! Пять лет делали из нее «пришельца», а когда девочка стала вести себя с естественным эгоизмом гостьи, сразу запаниковали! Зачем нужно было ее учить читать с трех лет и вместо сказок на ночь вести беседы об устройстве мироздания? Нормальный ребенок в ее возрасте с азартом ищет братиков и сестричек в капусте.
— Ей пять лет и семь месяцев, — уточнил папа. — Почти шесть.
— Перестань кричать и скажи, что нам делать, — быстро успокоилась мама Валя.
— Немедленно завести собаку, — не задумываясь, ответила мама Муму.
Мама Валя бросила в нее подушку, но не попала. Папа Валя подушку поднял, и все пошли в кухню пить чай.
— Какой у тебя срок? — спросила мама Муму, не обращая внимания на Леру, устроившуюся с ними за столом препарировать очередной банан.
— Восемь… Восемь недель, — ответила мама Валя, покосившись на дочь.
— Хитрая штука — жизнь, — заметила на это мама Муму.
Щ енок
В феврале, когда ночью еще мели торопливые метели, а днем солнце съедало снег и беспощадно обнажало внутренности подтаявших сугробов, мама Муму встретила Леру у детского сада и пригласила в кафе «разговоры разговаривать».
— Лучше у тебя дома. Из кафе я люблю пельменную на набережной, а родители запретили мне туда соваться, — ответила Лера.
— Сказали, почему? — удивилась мама Муму.
— Сказали. Из-за различия социальных слоев. Давай мороженого купим и бананов и пойдем к тебе, — предложила Лера.
— Не надо покупать. Все есть. И мороженое, и бананы, и мармелад с шоколадом.
— Ты же на диете! — покосилась Лера на выступающий живот мамы Муму.
— Вот об этом и будем разговаривать.
Осмотрев уставленный тарелками, вазочками и салатницами с фруктами стол, Лера внимательно посмотрела на маму Муму. Та грустно ей улыбнулась и подмигнула.
— И что, суп не нужно сначала съесть? — осторожно поинтересовалась Лера.
— Хочешь супа?
— Нет.
— Тогда зачем спрашиваешь? Честно говоря, у меня нет супа. Вот все, что есть. Мороженое в холодильнике. Конфеты, мармелад, орешки. Выбирай сама.
— Ага… — задумчиво кивнула Лера, усаживаясь. — У тебя, наверное, проблемы, и психиатр тебе посоветовал себя побаловать, да?
Мама Муму задумалась. Она устроилась в кресле, поглядывая на девочку, набросившуюся на сладкое, потом спросила:
— Что еще за история с психиатром? Давай сегодня ты начнешь первой. Рассказывай.
— Да вроде не о чем, — пожала плечами Лера.
— Расскажи о психиатре. Ты что, довела-таки своих родителей, и они повели тебя к психиатру? Все еще не хочешь ни братика, ни сестрички?
— Не хочу, — замотала головой Лера. — Где собака, спрашивается? Нету собаки! Но психиатр был на другую тему. На физиологическую.
— А поподробней, — попросила мама Муму, — ты меня ужасно заинтриговала.
— Да ерунда, — отмахнулась Лера. — Мама заметила, что я трогаю себя между ног. Отвела к врачу. Ты же знаешь ее. Чуть что…
— И что сказал врач?
Лера задумалась, вспоминая. При этом она разглаживала фантики от съеденных конфет и раскладывала их ровным рядком на столе.
— Он много чего сказал.
— Понятно, — улыбнулась мама Муму. — Тебя это напрягает?
— Напрягает… — задумалась Лера. — Что?
— То, что сказал врач.
— Получается — все дело в удовольствии. Если мне это нравится, значит, это плохо.
— А тебе нравится?
— Ну… так, — Лера задумчиво потянула к себе банан за толстый хвостик.
— Сказать, что я думаю об этом?
— Как хочешь, — не настаивала Лера.
— Все это ерунда, пока ты не занимаешься такими вещами при посторонних. Почаще мой руки, вот и все.
— А эти самые посторонние, они могут рассердиться?
— Дело не в них, а в тебе. Ты помнишь, мы говорили о нормах поведения? Так вот, окружающие могут неправильно тебя понять, если ты не будешь соблюдать условия и правила совместного существования. Интим — дело сугубо индивидуальное, и посторонним в него вход запрещен.
— Это на тему, почему мама с папой закрывают дверь спальни? — уточнила Лера.
— Точно.
— А мама теперь будит меня по пять раз за ночь. Вытаскивает мои руки из-под одеяла. Я потом заснуть не могу. Еще она поговорила об этом с воспитательницей в детском саду.
— С которой? — заинтересовалась мама Муму.
— С заторможенной. Представляешь? Никакого соображения!
Мама Муму кивнула:
— И что заторможенная?
— Сказала, что такое может быть из-за глистов. Я два раза сдавала анализы на глисты. Если это мой личный интим, почему меня заставляют сдавать на глисты?
— Нормы, Лера, нормы. Постарайся принимать условия сосуществования отстраненно. Это залог твоего психического здоровья.
— Постараюсь, — кивнула Лера. — Теперь ты давай.
— Посмотри в спальне, — предложила мама Муму.
Лера неуверенно встала со стула.
— Посмотри, посмотри. Я хочу знать, что ты об этом думаешь.
Девочка выходит из гостиной. Женщина в кресле поворачивается и закидывает ноги через подлокотник кресла, устраиваясь поудобнее. Она шевелит пальцами ног, закрывает глаза и медленно вытаскивает несколько шпилек, мешающих ей улечься головой на спинку кресла. В квартире тишина, кажется, что женщина задремала, но вот она приоткрывает глаза и видит в проеме двери девочку с щенком на руках.
— Это тебе, — говорит женщина. — Нравится?
Девочка смотрит на нее изучающе, и от такого взгляда женщине становится не по себе. Она пытается объяснить смысл подарка.
— Не бесплатно.
— Как это? — сильно удивилась Лера.
— Я купила щенка себе. Надоело, видишь ли, приходить в пустую квартиру. А тут такое дело… короче, я беременна. Собакой заниматься не смогу. Пришлось бы ее пристраивать в хорошие руки, уж лучше отдать тебе. У тебя хорошие руки?
Изобразив натужную улыбку, мама Муму постаралась не отводить взгляд, чтобы Лера не заметила усилия растянутых губ.
— Ты тоже беременна? — уточнила девочка и опустила щенка на пол.
— Ну, я же женщина, что тут странного?
— Ничего странного. Я думала, ты умная.
— По-твоему, беременность — это глупость?
— А где папа твоего зародыша? — прищурилась Лера.
— Ах, ты об этом. — Мама Муму встала, прошлась по комнате и съела мармеладину, внимательно всматриваясь в лицо девочки. — Это не проблема. Для меня.
Лера задумчиво обошла женщину, разглядывая.
— А ты уверена? — спросила она после этого. — У тебя совсем не заметно живота. А у мамы он уже торчит.
— Это потому, что я толстая. У меня и без беременности был живот. Через месяц я раздуюсь, как воздушный шар. Берешь собаку?
Валерия посмотрела на щенка, волочащего по полу тапочку.
— Маму нужно подготовить, — вздохнула она.
— Хорошо. Если Валька будет совсем против, ты должна понимать — у беременных случаются приступы протеста или голода, — то щенок может жить у меня, а ты будешь приходить ухаживать за ним.
— Правда? — просияла девочка.
Тем же вечером она заявила обалдевшим родителям, что у нее есть щенок. — Мама Муму завела себе собаку, а потом вдруг в одночасье забеременела, — взахлеб расписывала Лера привалившее счастье. — Она боится, что умрет в родах и щенок останется сиротой. Предложила мне за ним ухаживать. Вы не волнуйтесь, если он будет сильно вас беспокоить, я уйду жить к маме Муму.
1 2 3 4 5