» – продолжает Райнер. – Все сделки фиксирует процессинговый центр. Каждая операция – это две команды: упрощенно говоря, «деньги ушли» и «деньги пришли». Если деньги не пришли, по причине ли сбоя на сервере биржи, или по другой какой-нибудь, – вторая команда не проходит, и сделка даже не открывается.
– Но она открылась, – говорит Блумберг. – И даже закрылась. С прибылью.
– А вот и неизвестно! – возражает Райнер. – Вы посмотрите, какая была в тот момент цена!
Молодец Райнер, думает Блумберг.
– Если он закрыл сделку в шестнадцать часов пятьдесят пять минут двадцать секунд, то там должен был быть никакая не прибыль, а триста двадцать пунктов убытка! – говорит Райнер и выпрямляется.
И все остальные тоже выпрямляются. Лица такие: след взят.
– То есть, во время грозы кто-то брал и вручную подделывал историю депозита, – переспрашивает Блумберг. – И, закрыв сделку с прибылью, каким-то способом так переписывал ее историю, как будто сделка была закрыта несколько раньше – с убытком?
– Вике Рольф говорит, что это невозможно. Ведь все это парням из дилингового центра нужно было бы делать за считанные секунды. Угадать, когда закончится следующий сбой, потом, кроме того, на самом деле закрыть сделку с прибылью, да еще и успеть подкорректировать историю депозита в самой программе, что тоже практически нереально. К тому же никто из работников не имеет возможности вручную снимать или переводить деньги с клиентского счета.
– А как же они тогда это объясняют?
– Фрау Рольф сказала буквально следующее: «Они их потеряли. Никто не застрахован от убытков».
– Действительно, – соглашается Блумберг, – никто не застрахован…
Блумберг и Райнер подходят к окну. Блумберг пальцем отодвигает вниз полоску жалюзи и смотрит на улицу.
– А не рано мы влезаем туда? – говорит Райнер. – Напугаем без толку, труднее потом не будет? Ведь это, скорее всего, действительно просто случайность. И убыток они всем клиентам возместили.
– Посмотрим! – говорит Блумберг и поворачивается к Райнеру. – Главное, влезть туда, просто влезть для начала, понимаешь? По любому ерундовому поводу, даже если это ни к чему не приведет. Мы должны использовать любую возможность.
* * *
Ночью Давиду Блумбергу снится сон.
Ему снится, что Б-г наконец явился на Землю. Папа Римский выпустил буллу, в которой объявил второе пришествие; евреи же считают, что пришествие хоть и имеет место, но не второе, а первое.
В остальном никакого ажиотажа не наблюдается.
Он ходит по Земле, изредка творит чудеса. Пользуется общим уважением, хотя и без критики дело не обходится; есть и такие, кто объявляет на Него охоту – но Его охраняют, и до покушений дело не доходит.
Он высказывает свои мнения по разным насущным проблемам. Когда Его цитируют в прессе, текст печатается перечеркнутым, чтобы не оскорблять земным языком абсолютную истину.
Единственная загвоздка заключается в том, что Ему уже значительно больше тридцати трех лет. Конкретно – вдвое больше. Но, в конце концов, разве в цифрах дело?
В общем, жизнь продолжается. Все идет по-прежнему.
* * *
Эрик Хартконнер, глава корпорации RHQ, финансовый гений, вкладывающий в научные разработки, и высокие технологии, и университеты всей Европы, и премия Эрика Хартконнера (стоящая на ребре золотая пластина, которую в правом верхнем углу прошивает пунктирная игла – золото-серебро-золото-серебро)
Эрик Хартконнер, размещающий облигации даже самых захудалых должников, только платите —
Эрик Харт, физик по образованию, прилежный инвестор, законопослушный налогоплательщик, не удерживающийся, однако от смелых заявлений насчет роли государства в экономике, которая, конечно же, всегда слишком велика —
Эрик Харт, не предоставляющий почти никаких социальных гарантий, но дающий сотрудникам возможность заработать столько, сколько они хотят; и это правда, это не враки —
Эрик Харт и его отдел финансовой архитектуры, который многие называют отделом финансовой акробатики или финансовой акупунктуры, и который занимается сложением – умножением – делением – отъемом целых корпораций, и все законно, все никоим образом, все вне подозрения, спокойно, в ваших интересах —
Эрик Харт и глава отдела финансовой архитектуры, он же – по совместительству – куратор того самого дилингового центра, который куда-то дел вчера во время грозы деньги четырех клиентов (сбои на сервере биржи, и мы уже все возместили) – этот человек, полное имя которого Рэндл-Патрик де Грие.
Рэн де Грие, каким его знает бизнес-сообщество Европы, американец в костюме от Armani, преданный трудяга, предельно работоспособный, с Хартом уже двенадцать лет, слегка небритый, всегда корректный, сощурив глаза, сделает вид, что не заметил —
Рэн де Грие, интуиция, тонкий анализ —
Рэн де Грие, который, как говорят о нем, почти ничего не ест, и никто никогда не видел, чтобы он проявил, – чтобы он хоть бы что-нибудь проявил.
– Так вот, Давид, Рэн де Грие, оказывается, сбежал вчера с девицей, – докладывает Райнер радостно. – Представляешь?
– Нет, – честно признается Давид Блумберг, глядя на дорогу, и добавляет газку. – Не могу себе представить. С кем? Когда? Куда?
– Стажерка его же отдела, в тот же вечер, по направлению к Италии, – говорит Райнер. – Вот так!
– Ясно, – говорит Давид Блумберг. – Надо будет понять, каким образом мы можем законно вызвать его. Возможно, он понадобится нам раньше, чем через две недели.
* * *
Напротив, через улицу, на зеленой траве, турки жарят окорочка. Кое-что бесследно испаряется в атмосферу. Кое-что оседает на землю.
Блумберг-младший, Рафаэль Блумберг, сидит за столом, потупив глаза в тарелку.
– И все равно, ты не должен был так поступать, – говорит мать.
– Он к ней приставал, – угрюмо возражает Рафаэль. – Он ее грязно лапал. Это следовало прекратить.
– Он младше тебя на два года, – говорит Давид Блумберг. – Младших бить нельзя.
Рафаэль смотрит на отца с иронией.
– Эти чурки взрослеют гораздо быстрее, – говорит он.
– Прекрати! – говорит мать. – Это тут ни при чем.
– Да, как же, ни при чем. Живут на наши деньги. На пособия.
, – говорит Давид Блумберг, – я вынужден тебе сообщить, что ты порешь полную чушь. Во-первых, отец Али не живет на пособие, он отличный зубной врач. Во-вторых… национальность и вера тут вообще ни при чем, понимаешь?
– А что они чуть бабушку не взорвали, это тут тоже ни при чем?
– Рафаэль! Это не турки, это палестинцы! И там ведь, в сущности, война, а здесь, у нас, мир. Ты хочешь, чтобы у нас тоже была война? Этого ты добиваешься?
Рафаэль выдыхает через нос. Он крупный парень, похож на отца: резкие черты, глубоко посаженные темные глаза.
– Хорошо, – Рафаэль возвращается на исходные позиции. – Он лапал ее, я ему врезал. Вот и все.
Стаут
Стою в супермаркете и выбираю кусок говядины. Тут у меня звонит мобильник.
– Алло! – говорит в трубке мой старый приятель, Рэн де Грие. – Привет! Я тут у вас в М., проездом! Встретимся, выпьем пива вместе, давно не виделись?
– О! – радуюсь я. – Рэн, чувак, клево! Жду тебя с нетерпением!
– Только я буду с девушкой, – предуп-реждает Рэн.
– Вике, что ли?
– Да нет, не Вике.
– Тогда приходи прямо ко мне домой, я завтра, короче, отдыхаю, можно будет пойти потусоваться куда-нибудь.
Рэн теперь из нас троих самый большой человек. Он сейчас, в сущности, в головном офисе RHQ чуть ли не второй человек после Хартконнера. Неофициально как бы. Кнабе тоже с ним работает. Мы с де Грие и Кнабе в американском офисе RHQ вместе пахали, потом нас вместе в Европу перевели. Подтягивались на прогнутом турнике, над лужей, куда я однажды и свалился. Мы были как близнецы-тройняшки.
Только я год назад ушел из RHQ, а они до сих пор там. Не знаю, зря я ушел, или нет. Вообще, конечно, стремная контора в последнее время. Там такие бабки варятся. Половину всех «мусорных» размещений Европы делают. А де Грие там отвечает за использование всех этих бабок, за слияния и поглощения, плюс – за дилинговый центр. Мудрено у них это называется: отдел финансовой архитектуры, типа, компании разбираются и складываются, как кубики. Шутники их уже прозвали «отдел финансовой акробатики».
Есть люди, которые могут стать по жизни очень богатыми. Чрезвычайно влиятельными. Рэн де Грие – он именно такой. Хотя на вид не скажешь. Говорит тихо. Работает очень много. Обычный парень.
У него кликуха раньше была – Градус. Потому что de Grie – это почти что Degree. То есть, градус. Или степень. Но Градус прикольней.
Убираю мобилу в карман и перехожу к полкам с вином.
Это моя вечная уловка. На самом деле у полок с вином я выбираю ни фига не вино. Я вина, если хотите знать, вообще не пью, я пью пиво и крепкие напитки. А у полок с вином я выбираю девчонок. Девиц. У меня три хобби: жратва, бабы и макроэкономика. Тем более, де Грие будет с новой девчонкой.
Вот появляется красотуля с корзинкой. Которые с тележкой, я даже не трогаю: значит, семейные. А эта с корзинкой, и не торопится. Значит, будет пожива.
Делаю вид, что не могу выбрать бутылку.
– Вино какой страны ты предпочитаешь в это время суток? – говорю.
Этот прием почему-то на всех девиц действует безотказно.
– Ха-ха, – говорит девица. – Аргентинское. А ты?
– А я обожаю готовить.
– Ого, – говорит девица. – Впервые вижу мужчину, который любит готовить.
А я продолжаю:
– У меня даже есть блендер.
– Оу, – говорит девица и смеется.
– Хочешь , посмотрим, как он работает?
– Хочу , – отвечает она.
Да и все равно, что спрашивать на такой ответ. Мой личный рекорд – двенадцать минут от начала знакомства до оргазма.
Да, я, наверное, наркоман. Только наркотиком мне служит влюбленность. Я много чего в жизни перепробовал – от алкоголя до адреналина, но такого подсаживающего впрыска, как от ощущения того, что мне нравится женщина, не испытываю больше ни от чего.
Вот эта! Сейчас! Хочу!
И огонек в глазах, и последний стольник бросаешь на гостиничную стойку, и без расчета.
А потом ты начинаешь разбираться в ней глубже… Хорошо если сразу все понимаешь и относишься просто – как к очередной попутчице на «ночной экспресс». Хуже, если отношения затягиваются надолго. Хуже – потому, что влюбленность проходит, а организм привык поддерживать в себе высокий уровень этого фермента. Становится физически плохо.
Едем ко мне домой. Я прикидываю: Рэн сказал, что приедет не раньше десяти, так что часа два у нас точно есть.
* * *
– Ну, а теперь давай познакомимся, – говорю и отпиваю вина. – Боже, что это такое?
В бутылке не вино, а какая-то смесь клюквенного сока с подсолнечным маслом. Девушка тоже морщится.
– Junk, – говорю я.
Мы выливаем жидкость в раковину. Разговор я веду чисто автоматически. Мне не до разговоров в последнее время.
– А почему тебя прозвали Стаут? – спрашивает Жанна (так ее зовут).
– Потому что я пиво люблю, – говорю я. – И еще, потому что я такой здоровый.
– Потому что у тебя такой здоровый чччленнн, – говорит Жанна страшным шепотом.
Она хочет сделать мне приятное.
И тут я слышу звонок.
– О, – говорю, – это мой приятель Рэн де Грие со своей девушкой.
Тащусь открывать.
И застываю, как соляной столп. Потому что это никакой не Рэн. На ступеньках лестницы сидит эта бестия Лина. Сидит себе, зажигает с бутылочкой пива, в наушничках, со старым плеером своим. Сидит себе, помахивает сигареткой. Ножонки составлены коленками вместе, пыльными босоножками врозь. Крашеные пряди падают на лицо, набеленное, с зачерненными глазами и красными губами, как у клоуна.
– Привет, Стаут, – индифферентно говорит Лина, выпячивает губу и смотрит на Жанну.
– Это кто?! – изумляется Жанна и показывает на Лину наманикюренным ноготком.
– Это Лина, моя подруга, – говорю я. – Лина, это Жанна.
– Твоя подруга… – хохочет Лина, подходит к Жанне и смотрит ей прямо в глаза. Взгляд у Лины бешеный. Жанна морщится от отвращения и отталкивает Лину.
– Ста-а-а-аут, – говорит Лина издевательски и вцепляется Жанне когтями в лицо.
Жанна визжит и вцепляется в Лину. Тарантино отдыхает.
– Хватит, – говорю я. – Брейк.
Я беру их за руки. Они пытаются вырваться, но я, черт возьми, не поддаюсь. Моя мама меня о таком не предупреждала. Думаю, что и папа не предупредил бы, если бы таковой имелся. Отделяю Лину от Жанны. Девчонки извиваются, держу их запястья.
– Слушайте, – говорю, – хватит размазывать дерьмо по стенкам, я не виноват, что сегодня вас двое, я не специально это подстроил, но мне кажется, что из этого может кое-что выйти.
* * *
И только еще часа через три, в полночь, когда обе девчонки уже дрыхнут на моем диване, а я выхожу из ванной с полотенцем вокруг чресл, раздается новый звонок в дверь, и теперь это уже действительно не кто иной как Рэн де Грие собственной персоной, похудевший и загорелый, как черт, а с ним, действительно, девчонка, и, действительно, не Вике.
Ух, ребята, и девчонка же с ним.
Бывает такая внешность, такая ослепительная, среднестатистическая красота, когда на бабе просто написано: «Меня родили на свет для того, чтобы все мужики падали, укладывались в штабеля, катали меня на кабриолете, и никто никогда не сможет меня бросить или там забыть». При такой внешности, к сожалению, лицо обычно бывает стервозное, а в глазах – беспросветная блядская тоска. Но у этой-то девочки, вы понимаете, в чем штука, еще ничего такого в глазах нет, потому что и еще опыта нет, потому что эта клубничка только-только с грядки, и авантюры ее еще по-честному увлекают. И вот в глазах у нее сплошное увлечение и чистый восторг.
Блин, какая девчонка, охренеть.
Бедный Рэн.
– Знакомься, – говорит Рэн. – Моя Манон. Мы путешествуем вдвоем.
– И далеко собрались?
– Мы далеко собрались? – мурлычет Рэн, наклоняясь к ее ушку.
– В Италию, – говорит Манон.
– Сам-то как? – говорит Рэн.
– Отлично, – отвечаю на автопилоте. – Ох, Рэн, да это же ты. Короче, хреново. Валить надо обратно в Америку.
– Да ну? – Рэн сдвигает брови. – Это почему?
– Не нравятся мне местные нравы. Коммунизм какой-то построили, пока меня не было. Только средства осваивать умеют. «А давайте размещать городские облигации».
– Точно, – говорит Рэн. – У нас то же самое. Городские облигации.
– У вас-то как раз, – говорю, – жаловаться не на что. Такие бабки варите.
Де Грие морщится. Так, понятно, работу не будем трогать.
– Давайте, – говорю, – нажремся. Сдвинем стаканы, товарисчи. Манон, тебе наливать?
Манон негромко и понимающе смеется. Славная девчонка.
– Манон, тебе же пить еще нельзя, – говорю. – Лет-то тебе сколько?
– У женщин этого не спрашивают, – возражает Манон кокетливо.
– Она бизнес-школу закончила, – говорит Рэн. – Мы ее на стажировку взяли. В мой отдел.
– Да ладно, – я не верю. – Манон, бескупонные облигации – это какие?
– Дисконтные, кажется, – говорит Манон и улыбается обаятельно. – Но вообще-то я, честно говоря, не очень разбираюсь во всем этом.
– Ничего, – говорю, – разберешься. Ты умная и красивая!
– Ай, ладно, – говорит Манон, смеется, подносит рюмку к губам и отпивает пять миллилитров.
Мы тоже пьем.
– Ты зря думаешь, что в RHQ так круто, – говорит Рэн. – Завидовать-то особенно нечему. Один и тот же круг клиентов, – он выразительно смотрит на меня. – Чем дальше, тем мне меньше все это нравится.
– А как там Кнабе?
– Кнабе киснет и размножается, – говорит Рэн.
– Поддает?
– Да. Поддает.
– Зачем Инга четвертого родила?
– Понятия не имею. Кнабе уже на стенку от нее лезет.
– Инга ведь не работала никогда?
– Никогда, – кивает Рэн. – Курица полнейшая. Ответственности нуль.
– А это у всех так, – сообщаю я. – Ведь, блин, если государство берет на себя заботу о наших детях, какого хрена мы тогда нашим детям нужны. И родителям тоже. У них пенсия… социалка, все дела. Зачем им еще и мы?
– Нет на них Мэгги, – говорит Рэн.
– Точно. Леди навела бы здесь порядок. Все дела.
– Давай с тобой организуем консервативную партию, – говорит Рэн.
– Для партии нужно пять человек.
Я некоторое время считаю: я, де Грие, Манон, да еще в комнате Лина и Жанна – вряд ли они дрыхнут, скорее всего, смотрят телевизор.
– Кстати, нас как раз пятеро и есть, – сообщаю я. – Вполне.
– А кто четвертый и пятый? – интересуется Манон.
Мы с Рэном переглядываемся.
– Девочки, – поясняет Рэн. – Стаут дружит с двумя девочками сразу. Представляешь?
Между прочим, Рэну тоже всегда это нравилось – две девочки на одного мальчика. Но я, разумеется, молчу. И взгляда на Манон достаточно, чтобы понять: никакие оргии Рэну больше никогда не понадобятся. Никогда, точно.
– Эй, Лина, Жанна, идите сюда, дело есть, – зову я.
Сначала из комнаты выходит Лина – во всей своей красе. Значит так: юбка со стразами, местами мини, местами макси; черная шляпка с розой; ярко-зеленый топик с зеленым же мехом; и туфли на пятнадцатиметровых шпильках.
– Классный наряд! – с места делает комплимент Манон. – Где ты все это купила?
– Вот это, – оживляется Лина и тычет пальчиком в бедро, – я сшила сама, а вот это – из Miu-Miu…
– Это моя любимая марка!
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Манон, или Жизнь'
1 2 3
– Но она открылась, – говорит Блумберг. – И даже закрылась. С прибылью.
– А вот и неизвестно! – возражает Райнер. – Вы посмотрите, какая была в тот момент цена!
Молодец Райнер, думает Блумберг.
– Если он закрыл сделку в шестнадцать часов пятьдесят пять минут двадцать секунд, то там должен был быть никакая не прибыль, а триста двадцать пунктов убытка! – говорит Райнер и выпрямляется.
И все остальные тоже выпрямляются. Лица такие: след взят.
– То есть, во время грозы кто-то брал и вручную подделывал историю депозита, – переспрашивает Блумберг. – И, закрыв сделку с прибылью, каким-то способом так переписывал ее историю, как будто сделка была закрыта несколько раньше – с убытком?
– Вике Рольф говорит, что это невозможно. Ведь все это парням из дилингового центра нужно было бы делать за считанные секунды. Угадать, когда закончится следующий сбой, потом, кроме того, на самом деле закрыть сделку с прибылью, да еще и успеть подкорректировать историю депозита в самой программе, что тоже практически нереально. К тому же никто из работников не имеет возможности вручную снимать или переводить деньги с клиентского счета.
– А как же они тогда это объясняют?
– Фрау Рольф сказала буквально следующее: «Они их потеряли. Никто не застрахован от убытков».
– Действительно, – соглашается Блумберг, – никто не застрахован…
Блумберг и Райнер подходят к окну. Блумберг пальцем отодвигает вниз полоску жалюзи и смотрит на улицу.
– А не рано мы влезаем туда? – говорит Райнер. – Напугаем без толку, труднее потом не будет? Ведь это, скорее всего, действительно просто случайность. И убыток они всем клиентам возместили.
– Посмотрим! – говорит Блумберг и поворачивается к Райнеру. – Главное, влезть туда, просто влезть для начала, понимаешь? По любому ерундовому поводу, даже если это ни к чему не приведет. Мы должны использовать любую возможность.
* * *
Ночью Давиду Блумбергу снится сон.
Ему снится, что Б-г наконец явился на Землю. Папа Римский выпустил буллу, в которой объявил второе пришествие; евреи же считают, что пришествие хоть и имеет место, но не второе, а первое.
В остальном никакого ажиотажа не наблюдается.
Он ходит по Земле, изредка творит чудеса. Пользуется общим уважением, хотя и без критики дело не обходится; есть и такие, кто объявляет на Него охоту – но Его охраняют, и до покушений дело не доходит.
Он высказывает свои мнения по разным насущным проблемам. Когда Его цитируют в прессе, текст печатается перечеркнутым, чтобы не оскорблять земным языком абсолютную истину.
Единственная загвоздка заключается в том, что Ему уже значительно больше тридцати трех лет. Конкретно – вдвое больше. Но, в конце концов, разве в цифрах дело?
В общем, жизнь продолжается. Все идет по-прежнему.
* * *
Эрик Хартконнер, глава корпорации RHQ, финансовый гений, вкладывающий в научные разработки, и высокие технологии, и университеты всей Европы, и премия Эрика Хартконнера (стоящая на ребре золотая пластина, которую в правом верхнем углу прошивает пунктирная игла – золото-серебро-золото-серебро)
Эрик Хартконнер, размещающий облигации даже самых захудалых должников, только платите —
Эрик Харт, физик по образованию, прилежный инвестор, законопослушный налогоплательщик, не удерживающийся, однако от смелых заявлений насчет роли государства в экономике, которая, конечно же, всегда слишком велика —
Эрик Харт, не предоставляющий почти никаких социальных гарантий, но дающий сотрудникам возможность заработать столько, сколько они хотят; и это правда, это не враки —
Эрик Харт и его отдел финансовой архитектуры, который многие называют отделом финансовой акробатики или финансовой акупунктуры, и который занимается сложением – умножением – делением – отъемом целых корпораций, и все законно, все никоим образом, все вне подозрения, спокойно, в ваших интересах —
Эрик Харт и глава отдела финансовой архитектуры, он же – по совместительству – куратор того самого дилингового центра, который куда-то дел вчера во время грозы деньги четырех клиентов (сбои на сервере биржи, и мы уже все возместили) – этот человек, полное имя которого Рэндл-Патрик де Грие.
Рэн де Грие, каким его знает бизнес-сообщество Европы, американец в костюме от Armani, преданный трудяга, предельно работоспособный, с Хартом уже двенадцать лет, слегка небритый, всегда корректный, сощурив глаза, сделает вид, что не заметил —
Рэн де Грие, интуиция, тонкий анализ —
Рэн де Грие, который, как говорят о нем, почти ничего не ест, и никто никогда не видел, чтобы он проявил, – чтобы он хоть бы что-нибудь проявил.
– Так вот, Давид, Рэн де Грие, оказывается, сбежал вчера с девицей, – докладывает Райнер радостно. – Представляешь?
– Нет, – честно признается Давид Блумберг, глядя на дорогу, и добавляет газку. – Не могу себе представить. С кем? Когда? Куда?
– Стажерка его же отдела, в тот же вечер, по направлению к Италии, – говорит Райнер. – Вот так!
– Ясно, – говорит Давид Блумберг. – Надо будет понять, каким образом мы можем законно вызвать его. Возможно, он понадобится нам раньше, чем через две недели.
* * *
Напротив, через улицу, на зеленой траве, турки жарят окорочка. Кое-что бесследно испаряется в атмосферу. Кое-что оседает на землю.
Блумберг-младший, Рафаэль Блумберг, сидит за столом, потупив глаза в тарелку.
– И все равно, ты не должен был так поступать, – говорит мать.
– Он к ней приставал, – угрюмо возражает Рафаэль. – Он ее грязно лапал. Это следовало прекратить.
– Он младше тебя на два года, – говорит Давид Блумберг. – Младших бить нельзя.
Рафаэль смотрит на отца с иронией.
– Эти чурки взрослеют гораздо быстрее, – говорит он.
– Прекрати! – говорит мать. – Это тут ни при чем.
– Да, как же, ни при чем. Живут на наши деньги. На пособия.
, – говорит Давид Блумберг, – я вынужден тебе сообщить, что ты порешь полную чушь. Во-первых, отец Али не живет на пособие, он отличный зубной врач. Во-вторых… национальность и вера тут вообще ни при чем, понимаешь?
– А что они чуть бабушку не взорвали, это тут тоже ни при чем?
– Рафаэль! Это не турки, это палестинцы! И там ведь, в сущности, война, а здесь, у нас, мир. Ты хочешь, чтобы у нас тоже была война? Этого ты добиваешься?
Рафаэль выдыхает через нос. Он крупный парень, похож на отца: резкие черты, глубоко посаженные темные глаза.
– Хорошо, – Рафаэль возвращается на исходные позиции. – Он лапал ее, я ему врезал. Вот и все.
Стаут
Стою в супермаркете и выбираю кусок говядины. Тут у меня звонит мобильник.
– Алло! – говорит в трубке мой старый приятель, Рэн де Грие. – Привет! Я тут у вас в М., проездом! Встретимся, выпьем пива вместе, давно не виделись?
– О! – радуюсь я. – Рэн, чувак, клево! Жду тебя с нетерпением!
– Только я буду с девушкой, – предуп-реждает Рэн.
– Вике, что ли?
– Да нет, не Вике.
– Тогда приходи прямо ко мне домой, я завтра, короче, отдыхаю, можно будет пойти потусоваться куда-нибудь.
Рэн теперь из нас троих самый большой человек. Он сейчас, в сущности, в головном офисе RHQ чуть ли не второй человек после Хартконнера. Неофициально как бы. Кнабе тоже с ним работает. Мы с де Грие и Кнабе в американском офисе RHQ вместе пахали, потом нас вместе в Европу перевели. Подтягивались на прогнутом турнике, над лужей, куда я однажды и свалился. Мы были как близнецы-тройняшки.
Только я год назад ушел из RHQ, а они до сих пор там. Не знаю, зря я ушел, или нет. Вообще, конечно, стремная контора в последнее время. Там такие бабки варятся. Половину всех «мусорных» размещений Европы делают. А де Грие там отвечает за использование всех этих бабок, за слияния и поглощения, плюс – за дилинговый центр. Мудрено у них это называется: отдел финансовой архитектуры, типа, компании разбираются и складываются, как кубики. Шутники их уже прозвали «отдел финансовой акробатики».
Есть люди, которые могут стать по жизни очень богатыми. Чрезвычайно влиятельными. Рэн де Грие – он именно такой. Хотя на вид не скажешь. Говорит тихо. Работает очень много. Обычный парень.
У него кликуха раньше была – Градус. Потому что de Grie – это почти что Degree. То есть, градус. Или степень. Но Градус прикольней.
Убираю мобилу в карман и перехожу к полкам с вином.
Это моя вечная уловка. На самом деле у полок с вином я выбираю ни фига не вино. Я вина, если хотите знать, вообще не пью, я пью пиво и крепкие напитки. А у полок с вином я выбираю девчонок. Девиц. У меня три хобби: жратва, бабы и макроэкономика. Тем более, де Грие будет с новой девчонкой.
Вот появляется красотуля с корзинкой. Которые с тележкой, я даже не трогаю: значит, семейные. А эта с корзинкой, и не торопится. Значит, будет пожива.
Делаю вид, что не могу выбрать бутылку.
– Вино какой страны ты предпочитаешь в это время суток? – говорю.
Этот прием почему-то на всех девиц действует безотказно.
– Ха-ха, – говорит девица. – Аргентинское. А ты?
– А я обожаю готовить.
– Ого, – говорит девица. – Впервые вижу мужчину, который любит готовить.
А я продолжаю:
– У меня даже есть блендер.
– Оу, – говорит девица и смеется.
– Хочешь , посмотрим, как он работает?
– Хочу , – отвечает она.
Да и все равно, что спрашивать на такой ответ. Мой личный рекорд – двенадцать минут от начала знакомства до оргазма.
Да, я, наверное, наркоман. Только наркотиком мне служит влюбленность. Я много чего в жизни перепробовал – от алкоголя до адреналина, но такого подсаживающего впрыска, как от ощущения того, что мне нравится женщина, не испытываю больше ни от чего.
Вот эта! Сейчас! Хочу!
И огонек в глазах, и последний стольник бросаешь на гостиничную стойку, и без расчета.
А потом ты начинаешь разбираться в ней глубже… Хорошо если сразу все понимаешь и относишься просто – как к очередной попутчице на «ночной экспресс». Хуже, если отношения затягиваются надолго. Хуже – потому, что влюбленность проходит, а организм привык поддерживать в себе высокий уровень этого фермента. Становится физически плохо.
Едем ко мне домой. Я прикидываю: Рэн сказал, что приедет не раньше десяти, так что часа два у нас точно есть.
* * *
– Ну, а теперь давай познакомимся, – говорю и отпиваю вина. – Боже, что это такое?
В бутылке не вино, а какая-то смесь клюквенного сока с подсолнечным маслом. Девушка тоже морщится.
– Junk, – говорю я.
Мы выливаем жидкость в раковину. Разговор я веду чисто автоматически. Мне не до разговоров в последнее время.
– А почему тебя прозвали Стаут? – спрашивает Жанна (так ее зовут).
– Потому что я пиво люблю, – говорю я. – И еще, потому что я такой здоровый.
– Потому что у тебя такой здоровый чччленнн, – говорит Жанна страшным шепотом.
Она хочет сделать мне приятное.
И тут я слышу звонок.
– О, – говорю, – это мой приятель Рэн де Грие со своей девушкой.
Тащусь открывать.
И застываю, как соляной столп. Потому что это никакой не Рэн. На ступеньках лестницы сидит эта бестия Лина. Сидит себе, зажигает с бутылочкой пива, в наушничках, со старым плеером своим. Сидит себе, помахивает сигареткой. Ножонки составлены коленками вместе, пыльными босоножками врозь. Крашеные пряди падают на лицо, набеленное, с зачерненными глазами и красными губами, как у клоуна.
– Привет, Стаут, – индифферентно говорит Лина, выпячивает губу и смотрит на Жанну.
– Это кто?! – изумляется Жанна и показывает на Лину наманикюренным ноготком.
– Это Лина, моя подруга, – говорю я. – Лина, это Жанна.
– Твоя подруга… – хохочет Лина, подходит к Жанне и смотрит ей прямо в глаза. Взгляд у Лины бешеный. Жанна морщится от отвращения и отталкивает Лину.
– Ста-а-а-аут, – говорит Лина издевательски и вцепляется Жанне когтями в лицо.
Жанна визжит и вцепляется в Лину. Тарантино отдыхает.
– Хватит, – говорю я. – Брейк.
Я беру их за руки. Они пытаются вырваться, но я, черт возьми, не поддаюсь. Моя мама меня о таком не предупреждала. Думаю, что и папа не предупредил бы, если бы таковой имелся. Отделяю Лину от Жанны. Девчонки извиваются, держу их запястья.
– Слушайте, – говорю, – хватит размазывать дерьмо по стенкам, я не виноват, что сегодня вас двое, я не специально это подстроил, но мне кажется, что из этого может кое-что выйти.
* * *
И только еще часа через три, в полночь, когда обе девчонки уже дрыхнут на моем диване, а я выхожу из ванной с полотенцем вокруг чресл, раздается новый звонок в дверь, и теперь это уже действительно не кто иной как Рэн де Грие собственной персоной, похудевший и загорелый, как черт, а с ним, действительно, девчонка, и, действительно, не Вике.
Ух, ребята, и девчонка же с ним.
Бывает такая внешность, такая ослепительная, среднестатистическая красота, когда на бабе просто написано: «Меня родили на свет для того, чтобы все мужики падали, укладывались в штабеля, катали меня на кабриолете, и никто никогда не сможет меня бросить или там забыть». При такой внешности, к сожалению, лицо обычно бывает стервозное, а в глазах – беспросветная блядская тоска. Но у этой-то девочки, вы понимаете, в чем штука, еще ничего такого в глазах нет, потому что и еще опыта нет, потому что эта клубничка только-только с грядки, и авантюры ее еще по-честному увлекают. И вот в глазах у нее сплошное увлечение и чистый восторг.
Блин, какая девчонка, охренеть.
Бедный Рэн.
– Знакомься, – говорит Рэн. – Моя Манон. Мы путешествуем вдвоем.
– И далеко собрались?
– Мы далеко собрались? – мурлычет Рэн, наклоняясь к ее ушку.
– В Италию, – говорит Манон.
– Сам-то как? – говорит Рэн.
– Отлично, – отвечаю на автопилоте. – Ох, Рэн, да это же ты. Короче, хреново. Валить надо обратно в Америку.
– Да ну? – Рэн сдвигает брови. – Это почему?
– Не нравятся мне местные нравы. Коммунизм какой-то построили, пока меня не было. Только средства осваивать умеют. «А давайте размещать городские облигации».
– Точно, – говорит Рэн. – У нас то же самое. Городские облигации.
– У вас-то как раз, – говорю, – жаловаться не на что. Такие бабки варите.
Де Грие морщится. Так, понятно, работу не будем трогать.
– Давайте, – говорю, – нажремся. Сдвинем стаканы, товарисчи. Манон, тебе наливать?
Манон негромко и понимающе смеется. Славная девчонка.
– Манон, тебе же пить еще нельзя, – говорю. – Лет-то тебе сколько?
– У женщин этого не спрашивают, – возражает Манон кокетливо.
– Она бизнес-школу закончила, – говорит Рэн. – Мы ее на стажировку взяли. В мой отдел.
– Да ладно, – я не верю. – Манон, бескупонные облигации – это какие?
– Дисконтные, кажется, – говорит Манон и улыбается обаятельно. – Но вообще-то я, честно говоря, не очень разбираюсь во всем этом.
– Ничего, – говорю, – разберешься. Ты умная и красивая!
– Ай, ладно, – говорит Манон, смеется, подносит рюмку к губам и отпивает пять миллилитров.
Мы тоже пьем.
– Ты зря думаешь, что в RHQ так круто, – говорит Рэн. – Завидовать-то особенно нечему. Один и тот же круг клиентов, – он выразительно смотрит на меня. – Чем дальше, тем мне меньше все это нравится.
– А как там Кнабе?
– Кнабе киснет и размножается, – говорит Рэн.
– Поддает?
– Да. Поддает.
– Зачем Инга четвертого родила?
– Понятия не имею. Кнабе уже на стенку от нее лезет.
– Инга ведь не работала никогда?
– Никогда, – кивает Рэн. – Курица полнейшая. Ответственности нуль.
– А это у всех так, – сообщаю я. – Ведь, блин, если государство берет на себя заботу о наших детях, какого хрена мы тогда нашим детям нужны. И родителям тоже. У них пенсия… социалка, все дела. Зачем им еще и мы?
– Нет на них Мэгги, – говорит Рэн.
– Точно. Леди навела бы здесь порядок. Все дела.
– Давай с тобой организуем консервативную партию, – говорит Рэн.
– Для партии нужно пять человек.
Я некоторое время считаю: я, де Грие, Манон, да еще в комнате Лина и Жанна – вряд ли они дрыхнут, скорее всего, смотрят телевизор.
– Кстати, нас как раз пятеро и есть, – сообщаю я. – Вполне.
– А кто четвертый и пятый? – интересуется Манон.
Мы с Рэном переглядываемся.
– Девочки, – поясняет Рэн. – Стаут дружит с двумя девочками сразу. Представляешь?
Между прочим, Рэну тоже всегда это нравилось – две девочки на одного мальчика. Но я, разумеется, молчу. И взгляда на Манон достаточно, чтобы понять: никакие оргии Рэну больше никогда не понадобятся. Никогда, точно.
– Эй, Лина, Жанна, идите сюда, дело есть, – зову я.
Сначала из комнаты выходит Лина – во всей своей красе. Значит так: юбка со стразами, местами мини, местами макси; черная шляпка с розой; ярко-зеленый топик с зеленым же мехом; и туфли на пятнадцатиметровых шпильках.
– Классный наряд! – с места делает комплимент Манон. – Где ты все это купила?
– Вот это, – оживляется Лина и тычет пальчиком в бедро, – я сшила сама, а вот это – из Miu-Miu…
– Это моя любимая марка!
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Манон, или Жизнь'
1 2 3