Кузьма Прибытков даже поморщился.
— Вам шуточки все!.. — буркнул он и со злостью ткнул неразлучным посохом, как козел ногой, в песок. — Постойте вот, так дождетесь…
— Гы-гы-гы…
Между тем женщинам не стоялось одним на гутянской дороге, и они начали сходиться группами, как в ярмарочный день, к межевому столбу.
— Что ж это вы думаете себе, мужчины? — с укором заговорила еще издали Сахвея Мелешонкова. После родов солдатка была будто налита новой жизненной силой. — Неужто думаете, что и у нас времени столько?
— А куда тебе девать его без Мелешонка? — бросил ей Иван Падерин, который не прочь был побалагурить с женщинами.
Но Сахвея нахмурила брови.
— Тебе нечего беспокоиться об этом. Без тебя как-нибудь управлюсь. Лучше полосу вот показывай. А то мне еще люльку надо тащить сюда!
— Видишь, как ни крути, а попросишь помочь…
— Да уж не тебя, — поспешила окончательно отвадить Падерина Сахвея.
Вслед за Сахвеей начали возмущаться другие женщины:
— А и правда, мужчины, что это вы себе думаете сегодня? Тогда Зазыба сказал:
— Мужики вот считают, что сход колхозный надо собрать.
— Это зачем?
— Не доверяют правлению.
— Почему это? — вышла вперед Дуня Прокопкина. — Ты же своими ушами слышали, что все правильно сделано.
— Правильно! Правильно! — зашумели вокруг женщины. Зазыба подождал, пока они затихнут, и сказал:
— Вы считаете, правильно, а Силка не считает, что правильно! — Из всех горлопанов он выбрал почему-то одного Хрупчика.
— Этому Силке-мылке, — выкрикнула из толпы Ганнуся Падерина, — хоть урви, да подай!
— Они тут пооставались, так им конечно! — вскинулись молодые солдатки. — Нечего слушать их! Как решили на правлении, так нехай и будет!
— А может?..
— Что — может?
— Так…
— Ты тоже ихнюю сторону берешь?
— Ладно, замолчите, — наконец закрыл от нетерпения глаза и поднял руки Зазыба.
Но уже нелегко было унять женщин.
— Цыц, бабы! —решил помочь Зазыбе Парфен Вершков. Наконец порядок был установлен, и все — мужики и бабы стали ждать, что скажет Зазыба. Но перед тем слово молвил Кузьма Прибытков. Оглядывая ржаной клин, старик кашлянул, будто прочищая горло, и произнес:
— Пока мы толчем мак, как комары, так жито и сыплется на землю по зернышку. Ветер колышет его, а оно сыплется. И никому не слышно. Это же не звон, чтоб на всю околицу слышно было…
— Ей-богу же правда! — подхватили Кузьмовы сетования старые и молодые женщины.
Чтоб не дать заново возникнуть словесному пустомолоту, Зазыба поискал глазами Романа Семочкина, который к этому времени снова смешался с толпой, и спросил его, будто Роман и впрямь был самым первым человеком в Веремейках.
— Так что будем делать? Со сходом или без схода обойдемся?
— А мне, следовательно, все равно, — усмехнулся в ответ Роман. Я только погляжу, много ли вы мне намерите!
— Как и всем.
— У меня ж теперь еще человек вот, — Роман показал на неподвижного Рахима, будто нарочно посаженного на межевой столб.
— Ничего, он получит пайком у бабиновичского Адольфа, — съязвил Парфен Вершков.
От этого остроумного замечания среди мужиков и баб вспыхнул хохот, а Микита Драница неожиданно сказал:
— Если уж на Рахима тоже давать, так его полосу треба кладовщице прирезать.
Веремейковцы переглянулись. Драница пояснил:
— Завтракал же сегодня он у нее! И многозначительно усмехнулся, тараща глаза.
Те, кто присутствовал вчера в колхозной конторе, вспомнили вдруг, как говорил Микита, будто Роман собирался отвести Рахима на ночлег к Ганне Карпиловой.
Иван Падерин смерил взглядом полицейского.
— Такой коротыш да чтоб угодил Ганне? — искренне захохотал он. — Не верится, чтоб Рахим дождался завтрака у Ганны. Не такие в ее хате не задерживались, а этот! — И опять Падерин бросил взгляд на Рахима. — Не-ет, Рахиму с его носом хоть…
Женщины, слыша такие речи, начали брезгливо отворачиваться, а Роман Семочкин бросился было защищать полицейского от нападок счетовода.
Тогда повысил голос Зазыба.
— Ну, вот что, хватит баланду травить! — Он увидел в толпе Розу Самусеву, спросил через головы: — А что это и в самом деле Ганны не видно сегодня?
— Не знаю, — пожала плечами солдатка.
— А еще соседки, почти рядом живете, — укоризненно сказала ей Рипина Титкова.
Будто уличенные в чем, веремейковцы после этого начали озираться, чтобы прикинуть, кого еще, кроме кладовщицы, нет среди них.
— Вот что, — подумав, сказал Розе Самусевой Зазыба, — пока мы то да се, пока до тебя дойдем по списку, сбегала б в деревню, поглядела б, что там, может… — недоговорив, Зазыба хмуро посмотрел на полицейского.
Солнце между тем уже не только высоко поднялось над землей, но и чуть сместилось на юго-восток, чтобы, продолжая свой дневной путь, поплыть по небу над деревней, а вечером скрыться за озером меж верхушек далекого леса.
На траве еще блестела ночная влага, а картофельник, начинавшийся по ту сторону гутянской дороги, был точно вымытый и зеленел, как весной.
Собственно, и ржаной клин, и картофельное поле лежали на самом хребте какой-то местной возвышенности, вряд ли обозначенной на топографической карте. И если Веремейки со своими пахотными землями находились почти на одинаковом уровне с хребтом, то с восточной стороны возвышенность имела крутой склон, который внизу переходил в ровный, будто укатанный, суходол. За суходолом снова простиралось поле, но уже не веремейковское. То поле принадлежало сразу трем небольшим деревенькам — Мяльку, Городку и Держинью. А перед деревеньками тонул в утренней дымке лес, который окаймлял суходол, вдаваясь мысом, будто корабль, в самую его середину.
Микита Драница знал, что говорил, и тогда в колхозной конторе, и теперь, в Поддубище: Роман Семочкин действительно водил этой ночью Рахима к Ганне Карпиловой.
Рахим притащился в Веремейки задолго до того, как вернулись из Бабиновичей Браво-Животовский и Зазыба. И когда перед закатом солнца Браво-Животовский взошел на свой двор, то Роман Семочкин и Микита Драница уже ждали его на завалинке. С ними был и Рахим. Еще не кончился спас, и веремейковцы были одеты по-праздничному: у Микиты из-под расстегнутой фуфайки видна была вышитая красным крестом манишка, а Роман располовинил военную форму, в которой удрал из действующей армии, и вместо гимнастерки надел сатиновую рубашку со стоячим воротником, подпоясав ее по бедрам крученым поясом. Перед тем Микита Драница сбегал, как на одной ноге, в Держинье к Хведосу Страшевичу, принес оттуда разбавленного спирта. Хведос был давний поставщик Микиты. Но раньше он обеспечивал Драницу преимущественно самогоном, который ему удавалось гнать в кустах украдкой от участкового милиционера. Между тем в Белынковичах всегда работал спиртзавод. На нем делали хоть и не совсем очищенный, но пригодный для употребления спирт: достаточно было разбавить его родниковой водой, как он терял неприятный запах и становился похожим на водку, так что не каждый мог отличить его от «Московской». Конечно, в прежнее время таким, как Микита Драница, доступа на белынковичский завод не было, и если случалось, что в веремейковском магазине по какой-то причине не хватало водки, то приходилось довольствоваться Хведосовой «кустовкой». Но на прошлой неделе белынковичский завод был разрушен, а спирт, который еще оставался в подвале, было решено выпустить из цистерны. Известное дело, эту операцию следовало провести втайне. Но бухгалтер завода выдал тайну своему шурину, а тот шепнул об этом еще кое-кому из добрых соседей. И вот на территорию завода двинулся народ с баклагами, ведрами, жбанами, кувшинами, банками, кто что смог освободить в хозяйстве для такого случая. Запас в тот день несколько ведер спирта и двоюродный брат Хведоса Страшевича. Вскоре добрая половина того спирта была переправлена в Держинье. А дальше круговая порука — раз что-то затеплилось в Держинье у Хведоса Страшевича, значит, будет оно и в Веремейках у Микиты Драницы, так как они, кроме всего прочего, по какой-то дальней линии считались родственниками.
Пока мужчины поджидали Браво-Животовского, Микита Драница успел похвалиться, как они выпили еще в Держинье по полному корцу с Хведосом и как он, Микита, уже чуть ли не превосходство свое чувствовал надо всеми, что сумел раздобыть столько спиртного: в бутыль вмещалось литра четыре, а Хведос не пожалел наполнить ее по самое горло.
Браво-Животовский еще от ворот понял, что мужики ждут его на завалинке неспроста. Но Браво-Животовский не спешил заговаривать с ними. Сперва поставил к забору, как это делает после работы рачительный хозяин с сельскохозяйственным или плотничьим инструментом, свою винтовку, потом жадно, будто поддразнивая гостей, напился воды из ведра, стоявшего на скамейке возле крыльца, а уже после догадливыми глазами посмотрел на Драницу.
— Ну, что?
— Так… — показал Драница на бутыль, которая была зажата у него между ногами.
Браво-Животовский радостно потер свои большие руки и незлобиво передразнил Микиту Драницу:
— Ради спаса?
То ли умышленно, то ли случайно разговаривал Браво-Животовский пока с одним Драницей, и это вызывало в завистливой душе Романа Семочкина неприятное, даже какое-то мстительное чувство, будто хозяин унижал его в глазах Рахима. Но мстительное чувство питал Роман Семочкин, кажется, не столько к Браво-Животовскому, сколько к Миките Дранице.
Браво-Животовский позвал с огорода свою хозяйку, Параску. Сказал ей:
— Видишь, гости к нам пришли, нада спас отметить. Собери чего-нибудь на стол.
Браво-Животовский говорил это голосом, не терпящим возражения, но Параска и сама кинулась выполнять приказ мужа с той торопливостью, какая бывает, когда люди живут в добром согласии или долго не виделись: только на минуту задержалась возле лохани с зеленой сечкой, чтобы вытрясти из фартука лебеду, которую нарвала в огороде. Браво-Животовскому тоже будто не стоялось на месте. Он подался под поветь, где находилась телега с сеном. Косила это сено Параска за Халахоновым хатищем, наверное, недели две назад, когда еще не надеялась на возвращение Браво-Животовского с фронта. И вот Браво-Животовский подошел к возу, присел на корточки, заглянул под колеса, хватит ли места для сена в простенке, а потом привстал и легко, будто показывая свою силу, толкнул воз правым плечом. Воз от его толчка опрокинулся, и сено, слежавшееся пластами еще в копне, начало медленно, шапка за шапкой, валиться в простенок, освобождая телегу по самые грядки.
— Ты не подумал, это, — крикнул хозяину под поветь Микита Драница. — Вынес бы лучше траву на солнце, сырая еще.
— Где оно, то солнце! — возразил, дергая щекой, Роман Семочкин, но не потому, чтобы угодить Браво-Животовскому, просто хотелось хоть как-то уязвить Драницу.
— Так ночью дождя не предвидится вроде, — не почувствовал Романовой неприязни Драница.
Браво-Животовский между тем сделал вид, что не слушает их подсказок. Взявшись за оглобли, он откатил немного в сторону от сваленного сена телегу, затем вышел из-под повети и принял от забора винтовку.
Драница, наблюдавший за этим, сказал:
— Ты б хоть показал Роману патроны, а то он, может, еще и не видел, какие они, бельгийские.
Роман Семочкин только мрачно усмехнулся в ответ:
— Они вот и наши, русские, не хуже ваших, следовательно, бельгийских! — и показал кивком головы на трехлинейку, которую держал молчаливый Рахим.
— Так, — дернул головой от неожиданного Романова патриотизма Микита Драница и тут же спросил: — А куда же ты свою подевал? Наверное, тоже ведь получал? Получал, а?
— Почему ты думаешь, что подевал? — возразил Роман и, похваляясь, уточнил: — Может, моя тоже лежит и к боевому делу готова, следовательно. Вытащу из-под стрехи, да и пальну в кого захочу.
Браво-Животовский между тем стоял посреди затененного двора и втайне завидовал Рахиму: мол, еще неизвестно, что из человека получится, а в гарнизоне среди немцев уже пользуется большим доверием! И, уже неизвестно почему, вдруг припомнил случай, как в девятнадцатом году за Ростовом деникинцы вешали на вкопанном в землю железнодорожном рельсе большевистского комиссара, татарина. Тот тоже был неразговорчив и только напоследок, почти из петли, крикнул: «Со-о-ба-аки!» Обозники потом рассказывали Браво-Животовскому, что комиссар хотя и был большевиком, но веры мусульманской придерживался строго — не ел сала и не пил водки.
«А как этот?» — подумал Браво-Животовский, затаивая любопытство: мол, сядем за стол, узнаем!
Пока Параска хлопотала в хате, собирая гостям на стол, а сами гости сидели на завалинке, небо над Веремейками из темно-голубого стало позолоченным, а затем будто вспыхнуло. Это пряталось за лес солнце, которое за один день едва ли не возвратило ту теплоту августовского лета, что была потеряна в непогоду.
Над деревней, как раз над мостом, который делил ее на две половины, летели за озеро, тяжело махая крыльями., вороны — птицы тоже не хотели ночевать где придется!
Предвещая на завтра хорошую погоду, у ворот «толкли мак» комары.
Роман Семочкин, посмотрев на этот живой столб, вдруг сказал:
— Гуляем все, следовательно, а о хозяйстве и думать не думаем. — Он часто-часто заморгал глазами и польстил Браво-Животовскому: — Ты ж теперь у нас начальство, следовательно, так треба кому-то команду подавать. А то погода наступила, а мы все Зазыбовых слов ждем, будто, кроме него, и распорядиться в Веремейках некому!
Но Браво-Животовский устоял против Романовой лести — закусив, будто в раздумье, нижнюю губу, он покачался на каблуках яловых сапог, доставшихся ему при ликвидации воинского склада в Бобруйске, и неопределенно сказал:
— Сейчас вот позовет Параска к столу, там и поговорю! за чаркой. — И обернулся к Дранице: — Верно, Микита?
— Точно!
Наконец Параска толкнула во двор форточку, позвала:
— Веди, Антон!
Браво-Животовский поспешил к высокому крыльцу и остановился на нем, как хороший хозяин, пропуская вперед дорогих гостей, которые заходили через сени в хату один за другим. Первым, конечно, шел неудержимый в присутствии Браво-Животовского Микита Драница, обеими руками он накрепко держал под полой фуфайки тяжелую бутыль, за ним Роман Семочкин, потом Рахиль Войдя в хату, Микита Драница распахнул фуфайку и поставил бутыль на стол, почему-то неуверенно посмотрел при этом на хозяйку, точно опасался ее, хотя из всей компании один он пришел в гости не с пустыми руками. Но в этой хате вот уже много лет настоящим хозяином был Браво-Животовский. Тот закрыл за собой дверь и, оглядев заставленный обливными мисками стол и бутыль с разбавленным спиртом, сказал:
— Тут у нас столько всего, что вряд ли одолеем Мы это одни. — Став полицейским, он вдруг возымел желание видеть в своей хате как можно больше веремейковских мужиков — пора привлекать их на свою сторону. — Может, еще кого покличем, а? — Он рассуждал трезво, так как понимал, что не каждый в Веремейках нынче отзовется на его приглашение.
— Может, следовательно. Силку Хрупчика? — подсказал Роман Семочкин.
Но его предложение вдруг будто взорвало Микиту Драницу.
— Зачем нам Силка тут? — Микита беспокоился не потому, что Браво-Животовский намеревался угощать Хрупчика его спиртом; Драницу больше всего пугало, то, что именно ему придется идти чуть ли не в самый конец деревни за Хрупчиком.
Браво-Животовский понял Драницу сразу и потому, поддерживая Романа, постарался одновременно успокоить и Микиту:
— А почему бы, Микита, и в самом деле не позвать нам Силантия? Параска сходила б за ним. — И обратился к жене: — Как, Параска?
Хозяйка и тут даже бровью не повела, послушно накинула на голову большой платок и, поглядевшись в зеркало, висевшее на оклеенной обоями стене, вышла из хаты;. Браво-Животовский показал гостям на табуреты:
— Рассаживайтесь!
Винтовку он повесил перед тем на гвоздь в простенке между окнами, выходившими во двор.
— Что это, «кустовка»? — спросил он Микиту, беря обеими руками пузатую бутыль.
— Спирт!
— От спирта тут мало чего осталось уже, следовательно, — зло пошутил Роман Семочкин.
Браво-Животовский посмотрел на обоих.
— Ничего, — подмигнул он Дранице, — булькает, как настоящий.
Тогда Микита оскалил зубы, поворачиваясь к Роману (Семочкину:
— А ты не пей, раз так считаешь! Браво-Животовский еще на дворе почувствовал, что между Драницей и Романом будто черная кошка пробежала, потому и попытался поймать ее за невидимый хвост.
— Что-то вы, как колхозные петухи, — засмеялся он, — лучше давайте выпьем, пока клевать один другого не начади.
Он показал руками на полные стаканы, а затем, точно спохватившись, перенес один, четвертый по счету, через весь стол, осторожно, чтобы не пролить, и поставил перед Рахимом. Но тот не принял угощения. Отмахнулся. Глаза его при этом загорелись злостью. Браво-Животовский в растерянности даже вскинул брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35