И вслед за своими учителями-
франками Танкред здесь впервые оценил достоинства собственной пехоты и научил
ее многим полезным приемам. Теперь его пехотинцы встречали мусульманскую
конницу частоколом воткнутых в землю и наклоненных в сторону противника алебард
и ангонов - копий с зубцами на длинных и острых наконечниках.
Кое-чему в первых битвах научился и аббат Мартелльер. Так, по его почину, за
наступавшими шеренгами рыцарей теперь следовала запряженная восьмеркой волов
повозка, которая получила название "каррочио". На ней с крестом, со святыми
мощами, с хоругвей, со святыми дарами для последнего причастия и, конечно, со
своей знаменитой дубиной, восседал сам аббат. В бою к повозке несли смертельно
раненых, и к ней спешили те, кто желал получить благословение на решительный
подвиг. Каррочио стала духовным тылом крестоносцев. С нее аббат вдохновлял
рыцарей именем Господа. И отсюда же, не сумев воздержаться, он частенько сам
несся на помощь своим духовным чадам и вламывался в самую гущу схватки,
устрашая неверных одним лишь видом своего любимого орудия. И то место, где на
бранном поле вырастал холм из турецких тел с разможженными турецкими головами,
рыцари стали называть аббатовой Голгофой.
* * *
К осени 1097 года от Рождества Христова крестоносцы подошли к границам
армянского государства Киликия. Основная часть армии пошла в обход сурового
горного массива, а Танкреду и князю Балдуину довелось освобождать город Тарс.
Но разве могли поделить одну победу два доблестных рыцаря? Танкред уже видел,
как вредит их делу дух рыцарского индивидуализма, но ничего не мог поделать и
с самим собой.
Итак, их с Балдуином ждал Тарс. Осадный опыт Танкреда помог ему раздобыть и
запастись штурмовыми машинами и деревом, необходимым для сооружения лестниц,
мостков, отыскать которое в полупустыне было невозможно. Его отряд, точнее -
пехота его отряда - тотчас занялась сооружением гигантской осадной башни,
которая должна была вырасти выше крепостных стен. Башню предстояло подкатить по
дощатомунастилу вплотную к стене, и с ее верхней площадки можно было сыпаться в
город.
Одновременно со строительством башни находящиеся под командой Танкреда "рыцари
подкопа" (было такое почетное звание) стали рыть коридоры под город, а "рыцари
прорыва" подошли к одной из стен и под защитой "черепах" то нагревали ее
кострами, то охлаждали водой, отчего кварцитовые блоки трескались, мутнели и
начинали поддаваться даже голым рукам.
Тем временем сеньоры рыцари дразнили и выманивали воинов гарнизона в чистое
поле на открытый бой.
Тарс был взят. Первым в ряды защитников крепости, сгрудившихся у пролома в
стене, врубился сам Танкред. О, славные времена, когда генералитет не нуждался
ни в биноклях, ни в стереотрубах, а благодаря личной доблести имел возможность
наблюдать сражение вблизи!.. Тем, кто шел за Танкредом, было просто невозможно
потерять его след - по обе стороны от его пути лежали два вала изуродованных
тел, а сам путь был осклизлым от крови неверных. Позже один из менестрелей
вопрошал:"Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе..."
Но эти кровавые письмена писались не только на песке - когда штурм завершился,
и Танкред обернулся к шедшим за ним рыцарям, его не узнали. Он весь был в
крови, которая, подсыхая под жарким светилом Востока, покрывала его во время
брани слой за слоем.
Тарс Танкред все-таки потерял. Из взятого города его выбил коварный Балдуин,
который располагал значительно большими силами и которому, к тому же, помогли
средиземноморские пираты. Увы, Танкред до конца своих дней так и не смог
сравняться в искусстве полководца ни с дедом, ни с дядей. У него была иная
стезя, и не его вина в том, что обстоятельства часто принуждали его забывать о
призвании.
Призванием Танкреда был особый род подвижничества, имя которому - Рыцарство. Он
должен был странствовать по свету с мечом так, как по полю его щита
странствовала бродяга-улитка с витым серебрянным панцирем. В те времена, когда
несовершенная государственность не могла обеспечить подчинение граждан закону,
поддержание справедливости было делом рыцарей sans peur et sans reproche (без
страха и упрека), которые скитались по земле и повсюду вступались за обиженных,
оскорбленных, "за вдов и сирот".
* * *
Однажды в походе Танкред случайно встретил одного из своих беглых вассалов,
который теперь был препоясан мечом и утверждал, что посвящен в рыцари неким
графом N. Но разве может человек, выросший несвободным, быть стражем доброго
порядка? Танкред велел отбить этому плебею золотые рыцарские шпоры, что по
традиции производилось над навозной кучей. Наблюдая за экзекуцией, Танкред
печально спросил у Мартелльера:
- Неужели защищать справедливость будут люди не благородного сословия? Все
большее число купцов норовит перевесить меч с луки седла на пояс, и все больше
тех, кто покупает титул ценою металла, а не крови...
Аббат погрузился в молитву.
- Брань с демонами зла всегда будет делом благородных сословий, - наконец
ответил святой отец. - Но закон - не Божий, а мирской - когда-то станут блюсти
выходцы из распоследнего отребья...
...Героем множества приключений, воспетых в летописи Тасса и во многих хрониках
современников, Танкред стал под Антиохией.
Наш рыцарь побывал даже в плену. Его плен у неверных, впрочем, продлился
не более недели, среди которой он смог выйти в "отпуск" - Танкред пообещал, что
вернется на рассвете следующего дня. Он очень хотел поздравить с днем ангела
и преподнести подарок своему сеньору - князю Боэмунду Тарентскому. Сельджуки
смеялись:
- Хитрый норманн! Ведь ты хочешь нас обмануть?
Но, смеясь, отпустили. Каково же было их удивление, когда Танкред явился в
назначенный час! Зато на следующий день, уже не связанный словом, он бежал из
антиохийской крепости и, в дополнение ко вчерашнему подарку, притащил дяде на
аркане брата антиохийского эмира. Кстати, подарком, который он преподнес
накануне Боэмунду, были уши самого эмира. Жестоко? Но что поделаешь, таков
был век Танкреда...
Здесь же, под Антиохией, князь Боэмунд Тарентский как-то раз был сброшен с коня
и окружен турками. Бронированнный всадник тяжелой кавалерии не мог подняться
без помощи оруженосца и был совершенно беззащитен. Но сельджуки так и не смогли
отыскать в его доспехах щель, в которую смог бы войти ятаган. И пока они
озадаченно бились над панцирем Боэмунда, на помощь дяде подоспел Танкред и,
как смерч, обрушился на тугодумов-врагов.
Месяцы, в течение которых единственной пищей Танкреда была размягченая под
седлом сушеная конина (наука сельджуков!), а единственным питьем - простая
вода, которую от протухания спасала только крошка из стеблей ароника,
содержащего эфирные масла, - все это не могло пройти бесследно. Походная жизнь и
битвы преобразили Танкреда. Так случилось хотя бы просто потому, что ему
пришлось добыть новые доспехи. Развившиеся мускулы рук уже не умещались в
старых наручах, бедрам стало тесно в старых бутурлуках, а груд стеснял ставший
малым нагрудник. К тому же старый меч Танкреду стал казаться слишком легким и
он решил завести второй, ибо теперь мог управлять конем только при помощи ног,
сдавливая коленями бока скакуна, да и левая рука тоже овладела искусством
рубки. Но, как известно читателю, наручи для правой руки изготавливаются
по-особому - со щитком, но без перчатки. И аналогичный левый наручь - это
было единственное, что Танкред заказал у мастеров, а не добыл в поединках.
Старую левую перчатку он носил теперь на поясе рядом с мешочком, в котором
хранил кремень, трут и огниво. Эта перчатка была ему нужна для того, чтобы
было что бросить под ноги очередному сопернику, которого Танкред намеревался
вызвать на дуэль.
* * *
Антиохия была взята. Во время штурма Танкред, устав рубить двумя мечами, вложил
меч левой руки в ножны. И в этот-то момент на него набросилась сразу дюжина
сельджукских рыцарей. Наш герой с такой силой рванул из ножен только что
убранный меч, что ножны оборвались с пояса, так и не отпустив меча. Не имея
возможности помочь себе правой рукой, которая была занята фехтованием, Танкред
решил рубиться мечом, облаченным в ножны. Но он был так зол, что первый же
удар меча разрубил по всей длине железные ножны, шлем турка, его череп и надвое
развалил его туловище. При виде бледного мозга, выпавшего из черепа неверного,
брезгливого Танкреда тут же стошнило, но он сумел облегчиться, не прекращая
драки...
Главную же долю своей славы Танкред, пожалованный за прошлые заслуги титулом
"князь Антиохийский", добыл, конечно, при осаде Иерусалима.
В утро последнего штурма Танкред долго молился своему покровителю -
Георгию Победоносцу. И когда от распятия, по-прежнему живущего на рукояти его
меча, он обратил взгляд на город, то в очертаниях облаков, плывущих над
крепостью, ему привидился зловещий оскал того самого дракона, с которым
сражался Предводитель небесного воинства.
И вот в который раз на кожанный камзол Танкреда, кое-где уже протертый
деталями панциря, снова ложатся доспехи, и в который раз он целуе свой меч
перед битвой.
Под кипарисами палестинских предместий его благословляет все тот же аббат
Мартелльер... Кстати, какое удачное имя для гиганта, который с таким
мастерством владеет молотом двухпудовой дубины : ведь "martellier" означает
"человек молота", "молотобоец".
Под стенами Иерусалима - весь цвет крестоносного рыцарства. Здесь Готфрид
Бульонский, его младший брат князь Балдуин, Раймунд IV Тулузский, Гуго
Вермандуа, герцог Стефан Балуа, Роберт II Фландрский и многие другие
достойные люди старушки-Европы.
Все, даже молодежь, необычайно серьезны. Эта та битва, ради которой они шли
сюда два долгих года. Это не турнир, во время которого герольд может подать
одному из рыцарей привязанный к кончику копья чепец или наколку -"дамскую
милость", вручение которой давало право на передышку. Здесь бойцам предстоит
драться без отдыха и, что будет потруднее, без воды. На адской жаре, в разгар
палестинского лета...
С крепостной стены стаями летели стрелы, пущенные умелыми руками метких
азиатов. Щит Танкреда, который за время осады уже научились узнавать со стен,
скоро был так густо утыкан стрелами и короткими дротиками, что с башен
кричали: "Ёж, дикообраз!". И "ёж" плыл к крепости над головой Танкреда и его
коня, а под щитом свистел меч, разящий турок, предпринявших безрассудную
вылазку.
Навес, под которым крестоносцы раскачивали таран, мерно бьющий в стену уже
несколько дней, загорался все чаще - сверху лили горящую смолу. Снизу навес
заливали водой, и эту воду, стекавшую с кровли, засыпанной стрелами, камнями
и копьями, залитой смолой, крестоносцы ловили ртами, ибо их руки были заняты
тяжелым телом тарана. Невероятен был их труд, но таран уходил в камень все
глубже и глубже. И, наконец, показался просвет. И вот он уже настолько широк,
что в нем может стать рыцарь, и уже - даже два. Этими двумя стали Танкред и
Роберт Нормандский. Они проложили дорогу всему крестоносному воинству.
Что было в Иерусалиме потом? Если через несколько веков российские "апшеронцы"
получили от короны алый кант на сапог за то, что сражались по колено в крови,
то впечатлительные хронисты тех времен писали, что кровь в поврженном
Иерусалиме "достигала сапог всадника"...
* * *
Иерусалим пал 15 июня 1099 года. Многие крестонсцы вскоре вернулись домой. А
Танкред остался в Святой Земле, где он властвовал над Антиохией, вел большие и
малые войны. Умер он там же, у Гроба Господня, в 1112 году от Рождества
Христова, в возрасте 37 лет. Говорят - умер от усталости сердца.
Состарившийся аббат Мартелльер на исходе собственной жизни сел за мемуары. В
них мы можем найти и последние речи Танкреда:
"Нас будут судить. Потомки заметят за нами много грехов. Но пусть они не
забудут и наших добродетелей: мужества, чести, не задетой торгашеством,
стремления жить жизнью, достойной мужчины и воина..."
И еще:
"Мы рвались спасать Палестину, а спасли ... Европу. О, даже трудно представить,
что было бы, если бы мы искали славу на нежных европейских полях!..."
* * *
Перед погребением аббат Мартелльер переодел Танкреда в монашескую рясу.
Так он в последний раз позаботился о судьбе души Танкреда, князя Антиохийского,
рыцаря Креста...
Александр ДЕРЕВИЦКИЙ
1 2
франками Танкред здесь впервые оценил достоинства собственной пехоты и научил
ее многим полезным приемам. Теперь его пехотинцы встречали мусульманскую
конницу частоколом воткнутых в землю и наклоненных в сторону противника алебард
и ангонов - копий с зубцами на длинных и острых наконечниках.
Кое-чему в первых битвах научился и аббат Мартелльер. Так, по его почину, за
наступавшими шеренгами рыцарей теперь следовала запряженная восьмеркой волов
повозка, которая получила название "каррочио". На ней с крестом, со святыми
мощами, с хоругвей, со святыми дарами для последнего причастия и, конечно, со
своей знаменитой дубиной, восседал сам аббат. В бою к повозке несли смертельно
раненых, и к ней спешили те, кто желал получить благословение на решительный
подвиг. Каррочио стала духовным тылом крестоносцев. С нее аббат вдохновлял
рыцарей именем Господа. И отсюда же, не сумев воздержаться, он частенько сам
несся на помощь своим духовным чадам и вламывался в самую гущу схватки,
устрашая неверных одним лишь видом своего любимого орудия. И то место, где на
бранном поле вырастал холм из турецких тел с разможженными турецкими головами,
рыцари стали называть аббатовой Голгофой.
* * *
К осени 1097 года от Рождества Христова крестоносцы подошли к границам
армянского государства Киликия. Основная часть армии пошла в обход сурового
горного массива, а Танкреду и князю Балдуину довелось освобождать город Тарс.
Но разве могли поделить одну победу два доблестных рыцаря? Танкред уже видел,
как вредит их делу дух рыцарского индивидуализма, но ничего не мог поделать и
с самим собой.
Итак, их с Балдуином ждал Тарс. Осадный опыт Танкреда помог ему раздобыть и
запастись штурмовыми машинами и деревом, необходимым для сооружения лестниц,
мостков, отыскать которое в полупустыне было невозможно. Его отряд, точнее -
пехота его отряда - тотчас занялась сооружением гигантской осадной башни,
которая должна была вырасти выше крепостных стен. Башню предстояло подкатить по
дощатомунастилу вплотную к стене, и с ее верхней площадки можно было сыпаться в
город.
Одновременно со строительством башни находящиеся под командой Танкреда "рыцари
подкопа" (было такое почетное звание) стали рыть коридоры под город, а "рыцари
прорыва" подошли к одной из стен и под защитой "черепах" то нагревали ее
кострами, то охлаждали водой, отчего кварцитовые блоки трескались, мутнели и
начинали поддаваться даже голым рукам.
Тем временем сеньоры рыцари дразнили и выманивали воинов гарнизона в чистое
поле на открытый бой.
Тарс был взят. Первым в ряды защитников крепости, сгрудившихся у пролома в
стене, врубился сам Танкред. О, славные времена, когда генералитет не нуждался
ни в биноклях, ни в стереотрубах, а благодаря личной доблести имел возможность
наблюдать сражение вблизи!.. Тем, кто шел за Танкредом, было просто невозможно
потерять его след - по обе стороны от его пути лежали два вала изуродованных
тел, а сам путь был осклизлым от крови неверных. Позже один из менестрелей
вопрошал:"Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе..."
Но эти кровавые письмена писались не только на песке - когда штурм завершился,
и Танкред обернулся к шедшим за ним рыцарям, его не узнали. Он весь был в
крови, которая, подсыхая под жарким светилом Востока, покрывала его во время
брани слой за слоем.
Тарс Танкред все-таки потерял. Из взятого города его выбил коварный Балдуин,
который располагал значительно большими силами и которому, к тому же, помогли
средиземноморские пираты. Увы, Танкред до конца своих дней так и не смог
сравняться в искусстве полководца ни с дедом, ни с дядей. У него была иная
стезя, и не его вина в том, что обстоятельства часто принуждали его забывать о
призвании.
Призванием Танкреда был особый род подвижничества, имя которому - Рыцарство. Он
должен был странствовать по свету с мечом так, как по полю его щита
странствовала бродяга-улитка с витым серебрянным панцирем. В те времена, когда
несовершенная государственность не могла обеспечить подчинение граждан закону,
поддержание справедливости было делом рыцарей sans peur et sans reproche (без
страха и упрека), которые скитались по земле и повсюду вступались за обиженных,
оскорбленных, "за вдов и сирот".
* * *
Однажды в походе Танкред случайно встретил одного из своих беглых вассалов,
который теперь был препоясан мечом и утверждал, что посвящен в рыцари неким
графом N. Но разве может человек, выросший несвободным, быть стражем доброго
порядка? Танкред велел отбить этому плебею золотые рыцарские шпоры, что по
традиции производилось над навозной кучей. Наблюдая за экзекуцией, Танкред
печально спросил у Мартелльера:
- Неужели защищать справедливость будут люди не благородного сословия? Все
большее число купцов норовит перевесить меч с луки седла на пояс, и все больше
тех, кто покупает титул ценою металла, а не крови...
Аббат погрузился в молитву.
- Брань с демонами зла всегда будет делом благородных сословий, - наконец
ответил святой отец. - Но закон - не Божий, а мирской - когда-то станут блюсти
выходцы из распоследнего отребья...
...Героем множества приключений, воспетых в летописи Тасса и во многих хрониках
современников, Танкред стал под Антиохией.
Наш рыцарь побывал даже в плену. Его плен у неверных, впрочем, продлился
не более недели, среди которой он смог выйти в "отпуск" - Танкред пообещал, что
вернется на рассвете следующего дня. Он очень хотел поздравить с днем ангела
и преподнести подарок своему сеньору - князю Боэмунду Тарентскому. Сельджуки
смеялись:
- Хитрый норманн! Ведь ты хочешь нас обмануть?
Но, смеясь, отпустили. Каково же было их удивление, когда Танкред явился в
назначенный час! Зато на следующий день, уже не связанный словом, он бежал из
антиохийской крепости и, в дополнение ко вчерашнему подарку, притащил дяде на
аркане брата антиохийского эмира. Кстати, подарком, который он преподнес
накануне Боэмунду, были уши самого эмира. Жестоко? Но что поделаешь, таков
был век Танкреда...
Здесь же, под Антиохией, князь Боэмунд Тарентский как-то раз был сброшен с коня
и окружен турками. Бронированнный всадник тяжелой кавалерии не мог подняться
без помощи оруженосца и был совершенно беззащитен. Но сельджуки так и не смогли
отыскать в его доспехах щель, в которую смог бы войти ятаган. И пока они
озадаченно бились над панцирем Боэмунда, на помощь дяде подоспел Танкред и,
как смерч, обрушился на тугодумов-врагов.
Месяцы, в течение которых единственной пищей Танкреда была размягченая под
седлом сушеная конина (наука сельджуков!), а единственным питьем - простая
вода, которую от протухания спасала только крошка из стеблей ароника,
содержащего эфирные масла, - все это не могло пройти бесследно. Походная жизнь и
битвы преобразили Танкреда. Так случилось хотя бы просто потому, что ему
пришлось добыть новые доспехи. Развившиеся мускулы рук уже не умещались в
старых наручах, бедрам стало тесно в старых бутурлуках, а груд стеснял ставший
малым нагрудник. К тому же старый меч Танкреду стал казаться слишком легким и
он решил завести второй, ибо теперь мог управлять конем только при помощи ног,
сдавливая коленями бока скакуна, да и левая рука тоже овладела искусством
рубки. Но, как известно читателю, наручи для правой руки изготавливаются
по-особому - со щитком, но без перчатки. И аналогичный левый наручь - это
было единственное, что Танкред заказал у мастеров, а не добыл в поединках.
Старую левую перчатку он носил теперь на поясе рядом с мешочком, в котором
хранил кремень, трут и огниво. Эта перчатка была ему нужна для того, чтобы
было что бросить под ноги очередному сопернику, которого Танкред намеревался
вызвать на дуэль.
* * *
Антиохия была взята. Во время штурма Танкред, устав рубить двумя мечами, вложил
меч левой руки в ножны. И в этот-то момент на него набросилась сразу дюжина
сельджукских рыцарей. Наш герой с такой силой рванул из ножен только что
убранный меч, что ножны оборвались с пояса, так и не отпустив меча. Не имея
возможности помочь себе правой рукой, которая была занята фехтованием, Танкред
решил рубиться мечом, облаченным в ножны. Но он был так зол, что первый же
удар меча разрубил по всей длине железные ножны, шлем турка, его череп и надвое
развалил его туловище. При виде бледного мозга, выпавшего из черепа неверного,
брезгливого Танкреда тут же стошнило, но он сумел облегчиться, не прекращая
драки...
Главную же долю своей славы Танкред, пожалованный за прошлые заслуги титулом
"князь Антиохийский", добыл, конечно, при осаде Иерусалима.
В утро последнего штурма Танкред долго молился своему покровителю -
Георгию Победоносцу. И когда от распятия, по-прежнему живущего на рукояти его
меча, он обратил взгляд на город, то в очертаниях облаков, плывущих над
крепостью, ему привидился зловещий оскал того самого дракона, с которым
сражался Предводитель небесного воинства.
И вот в который раз на кожанный камзол Танкреда, кое-где уже протертый
деталями панциря, снова ложатся доспехи, и в который раз он целуе свой меч
перед битвой.
Под кипарисами палестинских предместий его благословляет все тот же аббат
Мартелльер... Кстати, какое удачное имя для гиганта, который с таким
мастерством владеет молотом двухпудовой дубины : ведь "martellier" означает
"человек молота", "молотобоец".
Под стенами Иерусалима - весь цвет крестоносного рыцарства. Здесь Готфрид
Бульонский, его младший брат князь Балдуин, Раймунд IV Тулузский, Гуго
Вермандуа, герцог Стефан Балуа, Роберт II Фландрский и многие другие
достойные люди старушки-Европы.
Все, даже молодежь, необычайно серьезны. Эта та битва, ради которой они шли
сюда два долгих года. Это не турнир, во время которого герольд может подать
одному из рыцарей привязанный к кончику копья чепец или наколку -"дамскую
милость", вручение которой давало право на передышку. Здесь бойцам предстоит
драться без отдыха и, что будет потруднее, без воды. На адской жаре, в разгар
палестинского лета...
С крепостной стены стаями летели стрелы, пущенные умелыми руками метких
азиатов. Щит Танкреда, который за время осады уже научились узнавать со стен,
скоро был так густо утыкан стрелами и короткими дротиками, что с башен
кричали: "Ёж, дикообраз!". И "ёж" плыл к крепости над головой Танкреда и его
коня, а под щитом свистел меч, разящий турок, предпринявших безрассудную
вылазку.
Навес, под которым крестоносцы раскачивали таран, мерно бьющий в стену уже
несколько дней, загорался все чаще - сверху лили горящую смолу. Снизу навес
заливали водой, и эту воду, стекавшую с кровли, засыпанной стрелами, камнями
и копьями, залитой смолой, крестоносцы ловили ртами, ибо их руки были заняты
тяжелым телом тарана. Невероятен был их труд, но таран уходил в камень все
глубже и глубже. И, наконец, показался просвет. И вот он уже настолько широк,
что в нем может стать рыцарь, и уже - даже два. Этими двумя стали Танкред и
Роберт Нормандский. Они проложили дорогу всему крестоносному воинству.
Что было в Иерусалиме потом? Если через несколько веков российские "апшеронцы"
получили от короны алый кант на сапог за то, что сражались по колено в крови,
то впечатлительные хронисты тех времен писали, что кровь в поврженном
Иерусалиме "достигала сапог всадника"...
* * *
Иерусалим пал 15 июня 1099 года. Многие крестонсцы вскоре вернулись домой. А
Танкред остался в Святой Земле, где он властвовал над Антиохией, вел большие и
малые войны. Умер он там же, у Гроба Господня, в 1112 году от Рождества
Христова, в возрасте 37 лет. Говорят - умер от усталости сердца.
Состарившийся аббат Мартелльер на исходе собственной жизни сел за мемуары. В
них мы можем найти и последние речи Танкреда:
"Нас будут судить. Потомки заметят за нами много грехов. Но пусть они не
забудут и наших добродетелей: мужества, чести, не задетой торгашеством,
стремления жить жизнью, достойной мужчины и воина..."
И еще:
"Мы рвались спасать Палестину, а спасли ... Европу. О, даже трудно представить,
что было бы, если бы мы искали славу на нежных европейских полях!..."
* * *
Перед погребением аббат Мартелльер переодел Танкреда в монашескую рясу.
Так он в последний раз позаботился о судьбе души Танкреда, князя Антиохийского,
рыцаря Креста...
Александр ДЕРЕВИЦКИЙ
1 2