Но голоса едва доносились. Потом я, должно быть, задремал, потому что следующее, что я услышал, был разговор отца с матерью на кухне. К этому времени, сообразил я, наш гость уже, видимо, лежал в сарае на койке, которую отец поставил для наемного работника — он у нас появлялся на несколько недель весной.
— Разве это не странно, — донеслись до меня слова матери, — что он ухитрился ни слова не рассказать о себе?
— Странно? — повторил отец. — Ну, пожалуй что и так. Некоторым образом.
— Все в нем странно и необычно. — Голос матери звучал так, будто она была обеспокоена и заинтересована. — Никогда прежде не видела я такого человека, как он.
— А ты и не могла видеть такого в тех местах, откуда ты сюда попала. Он — из особого племени, такие люди изредка попадаются здесь, в прерии. Я сталкивался с ними несколько раз. Если кто из них плохой, так это чистая отрава. Зато уж если хороший, то он весь как отборное зерно.
— Но как же можно ему доверять? Послушай, он ведь даже не сказал нам, откуда родом!
— Ну, мне сдается, что родился он на востоке. Где-то в южной части. В Теннесси, может быть. Но он уже давно в этих местах.
— Он мне понравился. — Голос матери звучал серьезно. — Он такой приятный, вежливый, в каком-то смысле даже мягкий. Не то что большинство мужчин которых здесь можно встретить. Но что-то есть в нем такое… Что-то под этой мягкостью… Что-то… — Ее голос как будто затих вдали.
— Таинственное? — подсказал отец.
— Да, конечно. Таинственное. Но не просто таинственное. Опасное.
— О-о, он парень опасный, это уж точно. — Отец произнес эти слова задумчиво. Потом рассмеялся. — Но не для нас, моя дорогая.
А после он сказал одну фразу, которая показалась мне удивительной.
— Я так думаю, что на самом деле у тебя в доме ни когда не было человека более безопасного…
2
Утром я проснулся поздно, и когда, сонный, приплелся на кухню, обнаружил, что отец и наш гость трудолюбиво прокладывают себе дорогу через горку маминых оладьев. А сама она стояла у печи. Она мне улыбнулась. Отец в качестве приветствия шлепнул меня пониже спины. А наш гость, склонившийся над полной тарелкой, серьезно кивнул мне.
— Доброе утро, Боб. Давай-ка врубайся в этот холм побыстрее, а то я управлюсь и с твоей долей тоже. В кулинарном искусстве твоей матери есть какое-то волшебство. Ешь вдоволь этих фланелевых лепешек — и вырастет из тебя мужчина побольше твоего отца.
— Фланелевые лепешки! Ты слышишь, Джо? — Мать подошла к столу и взъерошила отцу волосы. — Ты был прав. Теннесси или где-то рядом… Я никогда не слышала, чтобы оладьи называли так в других местах.
Наш гость поднял на нее глаза.
— Хорошая догадка, мам. Почти что в яблочко. Правда, вам муж помогал. Мои родители уехали из Миссисипи и осели в Арканзасе . Ну, а я… у меня был зуд в ногах, и я сбежал из дому в пятнадцать лет. И с тех пор не приходилось мне съесть ничего такого, что стоило бы назвать фланелевыми лепешками. — Он положил руки на край стола, откинулся назад, и мелкие морщинки в уголках его глаз стали заметнее и глубже. — Ну все, мэм, пока хватит.
Мать рассмеялась — если б так сделала девчонка, я бы сказал «хихикнула».
— Если я хоть что-нибудь понимаю в мужчинах, — сказала она, — это значит «дайте еще».
И упорхнула обратно к печке.
Так частенько бывало у нас дома, такое вот легкое веселье, теплое и доброе. Оно пришлось очень кстати в это утро, потому что в воздухе висела холодная серая мгла и, не успел я еще сбавить ход на второй тарелкой оладьев, как на долину обрушился ветер с дождем — нередкая здесь летняя буря, внезапная и быстро проходящая.
Наш гость закончил завтрак. Он слопал столько оладьев, что я начал подумывать, уж не прихватил ли он и в самом деле от моей порции. Наконец гость повернулся, посмотрел в окно — и у него сжались губы. Но все же он отодвинулся от стола и начал подниматься. Однако голос матери остановил его.
— Нечего вам трогаться в путь в эту погоду. Подождите немного — прояснится. Такой дождь долго не идет. А у меня на печи еще один кофейник стоит.
Отец раскуривал трубку. Глаза его внимательно следили за плывущим кверху дымком.
— Мэриан права. Только она не все сказала. Дождь действительно будет короткий. Но вот дорога после него наверняка раскиснет. Она новая. Еще не укатана как следует. Когда намокнет, сильно грязная становится. По ней не поедешь, пока не просохнет. Так что лучше вам задержаться до завтра.
Наш гость уставился на свою пустую тарелку, как будто не нашел в комнате ничего важнее. Но все равно заметно было, что это предложение ему понравилось. Хотя и обеспокоило чем-то.
— Да, — сказал отец. — Это разумная мысль. Конь ваш вчера вечером совсем вымотанный был. Будь я лошадиным доктором, так я бы ему прописал день отдыха. И будь я проклят, если не убежден, что тот же самый рецепт и мне на пользу пойдет. Оставайтесь здесь на сутки, и я тоже с вами дома побуду. С удовольствием повожу вас по ферме, покажу, что я делаю с этим участком.
И просительно глянул на мать. А она была удивлена — и не без причины. Обычно отец не отрывался от работы, каждую минуту ловил, чтобы скорей осуществить свои планы, матери чуть не драться с ним приходилось, чтоб заставить отдохнуть хоть раз в неделю — почтить субботу . В плохую погоду, вроде сегодняшней, он метался по дому, тяжело топая ногами, как будто считал, что это для него личное оскорбление уловка, чтобы удержать его в доме, не дать выйти наружу и что-то делать. А сейчас как ни в чем ни бывало говорил что собирается отдыхать целый день! Она была озадачена. Но все же подыграла мужу.
— Вы сделаете нам одолжение, мистер Шейн. Не так уж часто к нам забредают в гости люди не из этой долины. Нам будет очень приятно, если вы останетесь. А, кроме того… — она сморщила нос, как делала обычно когда пыталась уговорить отца согласиться на какую нибудь ее новую выдумку, — кроме того, я все ждала повода, чтобы попробовать приготовить в глубокой форме яблочный пирог по новому рецепту, о котором мне рассказывали… А для этих двоих стараться — только муку зря переводить. Они слопают все, что на глаза попадется, и даже не разберут, что хорошо, что плохо…
Он смотрел снизу вверх, прямо на нее. А она погрозила ему пальцем.
— И еще одна причина есть. Я чуть не лопаюсь от любопытства, так мне хочется узнать, что носят женщины в цивилизованных местах. Шляпки, знаете, и тому подобное. А вы — тот человек, который такие вещи замечает. Вы отсюда не уйдете, пока мне все не расскажете!
Шейн опустился обратно на свой стул. Слегка шутливое выражение смягчило резкие черты его лица.
— Мэм, я вовсе не уверен, что разбираюсь в этом так хорошо, как вам кажется. До сих пор никто еще не записывал меня в знатоки дамских шляпок. — Он протянул руку и подставил матери свою чашку. — Что-то вы там говорили насчет добавки кофе… Но под фланелевыми лепешками я подвожу черту. Дальше некуда. Начинаю экономить место для будущего пирога.
— Да уж постарайтесь! — Отец был чем-то очень доволен. — Когда Мэриан настроится на стряпню, она заставляет человека забыть, что любому аппетиту есть предел. Только не вздумайте ей рассказывать всякие басни про новомодные шляпки, а то она тут же отправит заказ этим ребятам, что высылают товары по почте, и выбросит мои денежки на глупую мишуру. У нее уже есть шляпка.
Но мать этих слов как будто и не услышала. Она знала, что отец просто так болтает. Она знала, что, стоит ей чего-то по-настоящему захотеть и сказать отцу, тот в лепешку расшибется, лишь бы ей эту штуку достать. Она подлетела к столу с кофейником, снова налила всем, поставила кофейник поближе, чтоб был под рукой, и уселась за стол сама.
Я думал, что эту историю со шляпками она выдумала как уловку, чтобы помочь отцу уговорить гостя остаться. Но она, не откладывая дела в долгий ящик, начала приставать, чтоб он описал дам, которых видел в Шайенне и других городах, где могли уже появиться новые моды. А он сидел, спокойный и приветливый, и рассказывал ей, что там носят шляпки с широкими мягкими полями, со множеством цветов на тулье и с прорезями в полях, через которые пропускают шарф и завязывают в виде банта под подбородком.
По-моему, страшно глупо, когда взрослый мужчина ведет такие разговоры. Но этого Шейна они вовсе не смущали. И у отца вид такой был, будто он полагал, что тут все вполне нормально, хотя и не особенно интересно. Он в основном слушал их болтовню с добродушным спокойствием, только пытался время от времени влезть со своими рассуждениями об урожае или о бычках — и замолкал, и снова пробовал — и снова сдавался, покачивая головой и глядя с улыбкой на этих двоих. А дождь снаружи был где-то далеко-далеко, и ничего он не значил, потому что дружеского настроения и тепла у нас в кухне хватило бы, чтобы согреть весь мир.
А потом Шейн начал рассказывать о ежегодной выставке скота в Додж-Сити, и тут уже отец заинтересовался и загорелся, пока наконец мать, не сказала:
— Смотрите, солнце светит.
Солнце сияло, такое чистое и яркое, что сразу захотелось выбежать наружу и вдохнуть сверкающую свежесть. Отец, должно быть, почувствовал то же самое, потому что вскочил и радостно закричал:
— Пошли, Шейн! Я вам покажу, что в этом буйном климате делается с моей люцерной. Да она тут просто у тебя на глазах растет!
Шейн отстал от него всего на шаг, но я до дверей добрался первым. Мать двинулась следом и остановилась на крыльце, глядя, как мы все трое несемся, выбирая дорогу среди луж и высоких зарослей травы, сверкающей от дождевых капель. Мы обошли всю ферму, ничего не пропуская, отец говорил без умолку, и уже много недель собственные планы не вызывали у него такого восторга. И совсем уж он разошелся, когда мы оказались за сараем; отсюда было хорошо видно наше небольшое стадо, рассеявшееся по всему пастбищу. Но тут отцу пришлось замолчать. Он заметил, что Шейн не особенно его слушает. Отец просто язык проглотил, когда увидел, что Шейн смотрит на пень.
Этот пень был единственным темным пятном на всю ферму. Он торчал посреди расчищенного места за сараем, как старая засохшая болячка, он весь ощетинился зазубринами сверху, этот последний остаток какого-то громадного дерева, которое умерло, должно быть, задолго до нашего приезда в эту долину и в конце концов было повалено жестокой бурей. Пень был страшно большой; я давно уже решил, что, если б его выровнять сверху, так на спиле хватило бы места накрыть ужин для многочисленной семьи.
Только ужинать эта семья все равно не смогла бы, потому что близко к нему было не подойти. Громадные старые корни, некоторые толще меня, горбами выпирали во все стороны, растопыривались и впивались в землю так, будто собирались продержаться здесь целую вечность и еще немножко после нее тоже.
Отец брался за этот пень снова и снова, он долбил корни топором с того самого дня, как закончил огораживать кораль. Только даже при его напористости дело шло медленно. Древесина была такая твердая, что он не мог с одного удара всадить топор глубже чем на четверть дюйма. Я думаю, это был старый каменный дуб. Деревьев этой породы не много попадалось так далеко в глубине Территории, но те, что были, вырастали громадные и крепкие. Мы эту породу называли «железный дуб».
Отец пытался выжечь его, обкладывая хворостом. Однако этот старый пень просто глумился над огнем. От поджаривания древесина как будто становилась еще тверже, чем раньше. Так что пришлось отцу отвоевывать один корень за другим. Только у него никогда не оставалось на это достаточно времени. В тех редких случаях, когда он по-настоящему из-за чего злился, он топал к этому пню и начинал грызть очередной корень.
И сейчас он подошел к пню и пнул ногой первый подвернувшийся корень — сердито так лягнул, он всегда его пинал, когда проходил мимо.
— Да, — сказал он. — Он как мельничный камень у меня на шее. Единственная дурость на всю ферму, которую мне никак выковырять не удается. Но я с ним управлюсь. Еще не выросло такое дерево, чтоб устояло перед человеком, у которого хватит силы и воли долбить его.
Он так смотрел на этот пень, как будто это живой человек перед ним раскорячился.
— Вы знаете, Шейн, я столько времени враждую с этой штуковиной, что у меня к ней появилось вроде даже расположение какое-то. Она крепкая. А я уважаю крепость. Это — хорошее свойство.
Он побежал дальше, его переполняли слова, он с радостью их выпаливал — и вдруг заметил, что внимание Шейна снова отключилось: он прислушивался к какому-то дальнему звуку. Ну да, это лошадь приближалась по дороге.
Мы с отцом повернулись тоже и посмотрели в сторону городка. Вскоре в просвете между деревьями и высокими кустами в четверти мили от нас появился гнедой конь с высоко поднятой на длинной шее головой, запряженный в легкую повозку — бакборд . Грязь взлетала из-под копыт, но не особенно обильно, и конь шел легко.
Шейн покосился на отца.
— По такой дороге не поедешь… — мягко сказал он. — Ну, Старрет, лгун из вас неважный, вот и попались…
И тут же его внимание вновь обратилось к повозке, и он настороженно и внимательно уставился на человека, устроившегося на плавно покачивающемся сиденьи.
У отца замечание Шейна вызвало только смешок.
— Это запряжка Джейка Ледьярда, — сказал он, и двинулся к проезду, проходящему по меже между нашей и соседской изгородью. — Я так и думал, что он покажется здесь на этой неделе. Надеюсь, он привез тот культиватор, что я хотел.
Ледьярд, маленький человечек с мелкими чертами лица, был бродячим торговцем; он появлялся каждые пару месяцев с товарами, которых нельзя было найти в универсальном магазине соседнего городка. Товары Ледьярда возил на грузовой повозке, запряженной парой мулов, старый седой негр, который рот боялся открыть без разрешения. А сам Ледьярд доставлял товары покупателям на своем бакборде, заламывал зверские цены и собирал заказы на следующий приезд. Я его не любил, и не только потому, что он вечно нахваливал меня, чтобы подлизаться к отцу, хотя вовсе не думал обо мне ничего хорошего. Он слишком часто улыбался… а настоящей доброты и дружелюбия в этих улыбках не было и в помине.
Пока мы добрались до крыльца, он уже завернул в наш проезд, натянул вожжи и остановил коня. И тут же спрыгнул на землю, выкрикивая приветствия. Отец вышел ему навстречу. Шейн остановился у веранды, опершись о крайний столбик.
— Вот он тут, — сказал Ледьярд. — Красавец, о котором я вам рассказывал!
Он сдернул с повозки парусину, и солнце ярко засияло на блестящих частях нового семилемешного культиватора, лежащего на досках платформы.
— Это — самая лучшая покупка из всего, что я в этот раз привез!
— Хм-м-м-м, — сказал отец. — Вы попали в самую точку. Это как раз то, что я хотел. Но когда вы начинаете кудахтать про самую лучшую покупку, это всегда означает большие деньги. Ну, так какая же цена?
— Н-ну… — Ледьярд не торопился с ответом. — Он обошелся мне дороже, чем я рассчитывал, когда мы с вами прошлый раз говорили. Вы можете подумать, что это малость круто. А я так не думаю. Ничуть не круто за такого красавца, новенького, с иголочки. Он вам столько труда сбережет, что вы разницу покроете в один момент. А управляться с ним так легко, что даже вот этот мальчик скоро сможет на нем работать.
— Короче! — сказал отец. — Я задал вам вопрос.
Теперь Ледьярд уже не тянул.
— Вот я чего вам скажу, так и быть, срежу я цену, пусть и потеряю деньги, лишь бы угодить такому хорошему покупателю. Я вам его уступлю за сотню с десяткой.
И тут я с изумлением услышал голос Шейна, спокойный, ровный и уверенный.
— Уступите? Ну, конечно, покупатель с радостью ухватится за это предложение. Я видел такой в магазине, в Шайенне. Он стоил шестьдесят долларов по прейскуранту.
Ледьярд чуть сдвинулся в сторону. В первый раз он взглянул на нашего гостя. Деланная улыбка покинула его лицо. В голосе зазвучала мерзкая интонация.
— А вас кто просил влезать?
— Никто, — сказал Шейн, по-прежнему спокойно и ровно. — Думаю, никто меня не просил…
Он все так же опирался на столбик. Не сдвинулся с места и не сказал ни слова больше.
Ледьярд повернулся к отцу и затарахтел:
— Забудьте его слова, Старрет! Я его узнал. Я о нем десять раз слышал, пока сюда ехал. Никто его не знает. Никто в нем разобраться не может. Ну, а я могу! Это просто отщепенец, перекати-поле, небось, выгнали его из какого-то города, вот он и шастает повсюду, ищет, где спрятаться. Удивляюсь, что вы позволяете ему здесь ошиваться.
— Можете удивляться чему угодно, — сказал отец, только теперь уже он заговорил отрывисто и резко. — Давайте-ка называйте настоящую цену.
— А я уже назвал. Сто десять долларов. Черт побери, все равно я уже на этом теряю деньги, ладно, так и быть, срежу еще — пусть будет ровно сотня, чтоб вам стало легче… — Ледьярд помедлил, глядя на отца. — Может, он что-то и видел в Шайенне. Но только он перепутал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Разве это не странно, — донеслись до меня слова матери, — что он ухитрился ни слова не рассказать о себе?
— Странно? — повторил отец. — Ну, пожалуй что и так. Некоторым образом.
— Все в нем странно и необычно. — Голос матери звучал так, будто она была обеспокоена и заинтересована. — Никогда прежде не видела я такого человека, как он.
— А ты и не могла видеть такого в тех местах, откуда ты сюда попала. Он — из особого племени, такие люди изредка попадаются здесь, в прерии. Я сталкивался с ними несколько раз. Если кто из них плохой, так это чистая отрава. Зато уж если хороший, то он весь как отборное зерно.
— Но как же можно ему доверять? Послушай, он ведь даже не сказал нам, откуда родом!
— Ну, мне сдается, что родился он на востоке. Где-то в южной части. В Теннесси, может быть. Но он уже давно в этих местах.
— Он мне понравился. — Голос матери звучал серьезно. — Он такой приятный, вежливый, в каком-то смысле даже мягкий. Не то что большинство мужчин которых здесь можно встретить. Но что-то есть в нем такое… Что-то под этой мягкостью… Что-то… — Ее голос как будто затих вдали.
— Таинственное? — подсказал отец.
— Да, конечно. Таинственное. Но не просто таинственное. Опасное.
— О-о, он парень опасный, это уж точно. — Отец произнес эти слова задумчиво. Потом рассмеялся. — Но не для нас, моя дорогая.
А после он сказал одну фразу, которая показалась мне удивительной.
— Я так думаю, что на самом деле у тебя в доме ни когда не было человека более безопасного…
2
Утром я проснулся поздно, и когда, сонный, приплелся на кухню, обнаружил, что отец и наш гость трудолюбиво прокладывают себе дорогу через горку маминых оладьев. А сама она стояла у печи. Она мне улыбнулась. Отец в качестве приветствия шлепнул меня пониже спины. А наш гость, склонившийся над полной тарелкой, серьезно кивнул мне.
— Доброе утро, Боб. Давай-ка врубайся в этот холм побыстрее, а то я управлюсь и с твоей долей тоже. В кулинарном искусстве твоей матери есть какое-то волшебство. Ешь вдоволь этих фланелевых лепешек — и вырастет из тебя мужчина побольше твоего отца.
— Фланелевые лепешки! Ты слышишь, Джо? — Мать подошла к столу и взъерошила отцу волосы. — Ты был прав. Теннесси или где-то рядом… Я никогда не слышала, чтобы оладьи называли так в других местах.
Наш гость поднял на нее глаза.
— Хорошая догадка, мам. Почти что в яблочко. Правда, вам муж помогал. Мои родители уехали из Миссисипи и осели в Арканзасе . Ну, а я… у меня был зуд в ногах, и я сбежал из дому в пятнадцать лет. И с тех пор не приходилось мне съесть ничего такого, что стоило бы назвать фланелевыми лепешками. — Он положил руки на край стола, откинулся назад, и мелкие морщинки в уголках его глаз стали заметнее и глубже. — Ну все, мэм, пока хватит.
Мать рассмеялась — если б так сделала девчонка, я бы сказал «хихикнула».
— Если я хоть что-нибудь понимаю в мужчинах, — сказала она, — это значит «дайте еще».
И упорхнула обратно к печке.
Так частенько бывало у нас дома, такое вот легкое веселье, теплое и доброе. Оно пришлось очень кстати в это утро, потому что в воздухе висела холодная серая мгла и, не успел я еще сбавить ход на второй тарелкой оладьев, как на долину обрушился ветер с дождем — нередкая здесь летняя буря, внезапная и быстро проходящая.
Наш гость закончил завтрак. Он слопал столько оладьев, что я начал подумывать, уж не прихватил ли он и в самом деле от моей порции. Наконец гость повернулся, посмотрел в окно — и у него сжались губы. Но все же он отодвинулся от стола и начал подниматься. Однако голос матери остановил его.
— Нечего вам трогаться в путь в эту погоду. Подождите немного — прояснится. Такой дождь долго не идет. А у меня на печи еще один кофейник стоит.
Отец раскуривал трубку. Глаза его внимательно следили за плывущим кверху дымком.
— Мэриан права. Только она не все сказала. Дождь действительно будет короткий. Но вот дорога после него наверняка раскиснет. Она новая. Еще не укатана как следует. Когда намокнет, сильно грязная становится. По ней не поедешь, пока не просохнет. Так что лучше вам задержаться до завтра.
Наш гость уставился на свою пустую тарелку, как будто не нашел в комнате ничего важнее. Но все равно заметно было, что это предложение ему понравилось. Хотя и обеспокоило чем-то.
— Да, — сказал отец. — Это разумная мысль. Конь ваш вчера вечером совсем вымотанный был. Будь я лошадиным доктором, так я бы ему прописал день отдыха. И будь я проклят, если не убежден, что тот же самый рецепт и мне на пользу пойдет. Оставайтесь здесь на сутки, и я тоже с вами дома побуду. С удовольствием повожу вас по ферме, покажу, что я делаю с этим участком.
И просительно глянул на мать. А она была удивлена — и не без причины. Обычно отец не отрывался от работы, каждую минуту ловил, чтобы скорей осуществить свои планы, матери чуть не драться с ним приходилось, чтоб заставить отдохнуть хоть раз в неделю — почтить субботу . В плохую погоду, вроде сегодняшней, он метался по дому, тяжело топая ногами, как будто считал, что это для него личное оскорбление уловка, чтобы удержать его в доме, не дать выйти наружу и что-то делать. А сейчас как ни в чем ни бывало говорил что собирается отдыхать целый день! Она была озадачена. Но все же подыграла мужу.
— Вы сделаете нам одолжение, мистер Шейн. Не так уж часто к нам забредают в гости люди не из этой долины. Нам будет очень приятно, если вы останетесь. А, кроме того… — она сморщила нос, как делала обычно когда пыталась уговорить отца согласиться на какую нибудь ее новую выдумку, — кроме того, я все ждала повода, чтобы попробовать приготовить в глубокой форме яблочный пирог по новому рецепту, о котором мне рассказывали… А для этих двоих стараться — только муку зря переводить. Они слопают все, что на глаза попадется, и даже не разберут, что хорошо, что плохо…
Он смотрел снизу вверх, прямо на нее. А она погрозила ему пальцем.
— И еще одна причина есть. Я чуть не лопаюсь от любопытства, так мне хочется узнать, что носят женщины в цивилизованных местах. Шляпки, знаете, и тому подобное. А вы — тот человек, который такие вещи замечает. Вы отсюда не уйдете, пока мне все не расскажете!
Шейн опустился обратно на свой стул. Слегка шутливое выражение смягчило резкие черты его лица.
— Мэм, я вовсе не уверен, что разбираюсь в этом так хорошо, как вам кажется. До сих пор никто еще не записывал меня в знатоки дамских шляпок. — Он протянул руку и подставил матери свою чашку. — Что-то вы там говорили насчет добавки кофе… Но под фланелевыми лепешками я подвожу черту. Дальше некуда. Начинаю экономить место для будущего пирога.
— Да уж постарайтесь! — Отец был чем-то очень доволен. — Когда Мэриан настроится на стряпню, она заставляет человека забыть, что любому аппетиту есть предел. Только не вздумайте ей рассказывать всякие басни про новомодные шляпки, а то она тут же отправит заказ этим ребятам, что высылают товары по почте, и выбросит мои денежки на глупую мишуру. У нее уже есть шляпка.
Но мать этих слов как будто и не услышала. Она знала, что отец просто так болтает. Она знала, что, стоит ей чего-то по-настоящему захотеть и сказать отцу, тот в лепешку расшибется, лишь бы ей эту штуку достать. Она подлетела к столу с кофейником, снова налила всем, поставила кофейник поближе, чтоб был под рукой, и уселась за стол сама.
Я думал, что эту историю со шляпками она выдумала как уловку, чтобы помочь отцу уговорить гостя остаться. Но она, не откладывая дела в долгий ящик, начала приставать, чтоб он описал дам, которых видел в Шайенне и других городах, где могли уже появиться новые моды. А он сидел, спокойный и приветливый, и рассказывал ей, что там носят шляпки с широкими мягкими полями, со множеством цветов на тулье и с прорезями в полях, через которые пропускают шарф и завязывают в виде банта под подбородком.
По-моему, страшно глупо, когда взрослый мужчина ведет такие разговоры. Но этого Шейна они вовсе не смущали. И у отца вид такой был, будто он полагал, что тут все вполне нормально, хотя и не особенно интересно. Он в основном слушал их болтовню с добродушным спокойствием, только пытался время от времени влезть со своими рассуждениями об урожае или о бычках — и замолкал, и снова пробовал — и снова сдавался, покачивая головой и глядя с улыбкой на этих двоих. А дождь снаружи был где-то далеко-далеко, и ничего он не значил, потому что дружеского настроения и тепла у нас в кухне хватило бы, чтобы согреть весь мир.
А потом Шейн начал рассказывать о ежегодной выставке скота в Додж-Сити, и тут уже отец заинтересовался и загорелся, пока наконец мать, не сказала:
— Смотрите, солнце светит.
Солнце сияло, такое чистое и яркое, что сразу захотелось выбежать наружу и вдохнуть сверкающую свежесть. Отец, должно быть, почувствовал то же самое, потому что вскочил и радостно закричал:
— Пошли, Шейн! Я вам покажу, что в этом буйном климате делается с моей люцерной. Да она тут просто у тебя на глазах растет!
Шейн отстал от него всего на шаг, но я до дверей добрался первым. Мать двинулась следом и остановилась на крыльце, глядя, как мы все трое несемся, выбирая дорогу среди луж и высоких зарослей травы, сверкающей от дождевых капель. Мы обошли всю ферму, ничего не пропуская, отец говорил без умолку, и уже много недель собственные планы не вызывали у него такого восторга. И совсем уж он разошелся, когда мы оказались за сараем; отсюда было хорошо видно наше небольшое стадо, рассеявшееся по всему пастбищу. Но тут отцу пришлось замолчать. Он заметил, что Шейн не особенно его слушает. Отец просто язык проглотил, когда увидел, что Шейн смотрит на пень.
Этот пень был единственным темным пятном на всю ферму. Он торчал посреди расчищенного места за сараем, как старая засохшая болячка, он весь ощетинился зазубринами сверху, этот последний остаток какого-то громадного дерева, которое умерло, должно быть, задолго до нашего приезда в эту долину и в конце концов было повалено жестокой бурей. Пень был страшно большой; я давно уже решил, что, если б его выровнять сверху, так на спиле хватило бы места накрыть ужин для многочисленной семьи.
Только ужинать эта семья все равно не смогла бы, потому что близко к нему было не подойти. Громадные старые корни, некоторые толще меня, горбами выпирали во все стороны, растопыривались и впивались в землю так, будто собирались продержаться здесь целую вечность и еще немножко после нее тоже.
Отец брался за этот пень снова и снова, он долбил корни топором с того самого дня, как закончил огораживать кораль. Только даже при его напористости дело шло медленно. Древесина была такая твердая, что он не мог с одного удара всадить топор глубже чем на четверть дюйма. Я думаю, это был старый каменный дуб. Деревьев этой породы не много попадалось так далеко в глубине Территории, но те, что были, вырастали громадные и крепкие. Мы эту породу называли «железный дуб».
Отец пытался выжечь его, обкладывая хворостом. Однако этот старый пень просто глумился над огнем. От поджаривания древесина как будто становилась еще тверже, чем раньше. Так что пришлось отцу отвоевывать один корень за другим. Только у него никогда не оставалось на это достаточно времени. В тех редких случаях, когда он по-настоящему из-за чего злился, он топал к этому пню и начинал грызть очередной корень.
И сейчас он подошел к пню и пнул ногой первый подвернувшийся корень — сердито так лягнул, он всегда его пинал, когда проходил мимо.
— Да, — сказал он. — Он как мельничный камень у меня на шее. Единственная дурость на всю ферму, которую мне никак выковырять не удается. Но я с ним управлюсь. Еще не выросло такое дерево, чтоб устояло перед человеком, у которого хватит силы и воли долбить его.
Он так смотрел на этот пень, как будто это живой человек перед ним раскорячился.
— Вы знаете, Шейн, я столько времени враждую с этой штуковиной, что у меня к ней появилось вроде даже расположение какое-то. Она крепкая. А я уважаю крепость. Это — хорошее свойство.
Он побежал дальше, его переполняли слова, он с радостью их выпаливал — и вдруг заметил, что внимание Шейна снова отключилось: он прислушивался к какому-то дальнему звуку. Ну да, это лошадь приближалась по дороге.
Мы с отцом повернулись тоже и посмотрели в сторону городка. Вскоре в просвете между деревьями и высокими кустами в четверти мили от нас появился гнедой конь с высоко поднятой на длинной шее головой, запряженный в легкую повозку — бакборд . Грязь взлетала из-под копыт, но не особенно обильно, и конь шел легко.
Шейн покосился на отца.
— По такой дороге не поедешь… — мягко сказал он. — Ну, Старрет, лгун из вас неважный, вот и попались…
И тут же его внимание вновь обратилось к повозке, и он настороженно и внимательно уставился на человека, устроившегося на плавно покачивающемся сиденьи.
У отца замечание Шейна вызвало только смешок.
— Это запряжка Джейка Ледьярда, — сказал он, и двинулся к проезду, проходящему по меже между нашей и соседской изгородью. — Я так и думал, что он покажется здесь на этой неделе. Надеюсь, он привез тот культиватор, что я хотел.
Ледьярд, маленький человечек с мелкими чертами лица, был бродячим торговцем; он появлялся каждые пару месяцев с товарами, которых нельзя было найти в универсальном магазине соседнего городка. Товары Ледьярда возил на грузовой повозке, запряженной парой мулов, старый седой негр, который рот боялся открыть без разрешения. А сам Ледьярд доставлял товары покупателям на своем бакборде, заламывал зверские цены и собирал заказы на следующий приезд. Я его не любил, и не только потому, что он вечно нахваливал меня, чтобы подлизаться к отцу, хотя вовсе не думал обо мне ничего хорошего. Он слишком часто улыбался… а настоящей доброты и дружелюбия в этих улыбках не было и в помине.
Пока мы добрались до крыльца, он уже завернул в наш проезд, натянул вожжи и остановил коня. И тут же спрыгнул на землю, выкрикивая приветствия. Отец вышел ему навстречу. Шейн остановился у веранды, опершись о крайний столбик.
— Вот он тут, — сказал Ледьярд. — Красавец, о котором я вам рассказывал!
Он сдернул с повозки парусину, и солнце ярко засияло на блестящих частях нового семилемешного культиватора, лежащего на досках платформы.
— Это — самая лучшая покупка из всего, что я в этот раз привез!
— Хм-м-м-м, — сказал отец. — Вы попали в самую точку. Это как раз то, что я хотел. Но когда вы начинаете кудахтать про самую лучшую покупку, это всегда означает большие деньги. Ну, так какая же цена?
— Н-ну… — Ледьярд не торопился с ответом. — Он обошелся мне дороже, чем я рассчитывал, когда мы с вами прошлый раз говорили. Вы можете подумать, что это малость круто. А я так не думаю. Ничуть не круто за такого красавца, новенького, с иголочки. Он вам столько труда сбережет, что вы разницу покроете в один момент. А управляться с ним так легко, что даже вот этот мальчик скоро сможет на нем работать.
— Короче! — сказал отец. — Я задал вам вопрос.
Теперь Ледьярд уже не тянул.
— Вот я чего вам скажу, так и быть, срежу я цену, пусть и потеряю деньги, лишь бы угодить такому хорошему покупателю. Я вам его уступлю за сотню с десяткой.
И тут я с изумлением услышал голос Шейна, спокойный, ровный и уверенный.
— Уступите? Ну, конечно, покупатель с радостью ухватится за это предложение. Я видел такой в магазине, в Шайенне. Он стоил шестьдесят долларов по прейскуранту.
Ледьярд чуть сдвинулся в сторону. В первый раз он взглянул на нашего гостя. Деланная улыбка покинула его лицо. В голосе зазвучала мерзкая интонация.
— А вас кто просил влезать?
— Никто, — сказал Шейн, по-прежнему спокойно и ровно. — Думаю, никто меня не просил…
Он все так же опирался на столбик. Не сдвинулся с места и не сказал ни слова больше.
Ледьярд повернулся к отцу и затарахтел:
— Забудьте его слова, Старрет! Я его узнал. Я о нем десять раз слышал, пока сюда ехал. Никто его не знает. Никто в нем разобраться не может. Ну, а я могу! Это просто отщепенец, перекати-поле, небось, выгнали его из какого-то города, вот он и шастает повсюду, ищет, где спрятаться. Удивляюсь, что вы позволяете ему здесь ошиваться.
— Можете удивляться чему угодно, — сказал отец, только теперь уже он заговорил отрывисто и резко. — Давайте-ка называйте настоящую цену.
— А я уже назвал. Сто десять долларов. Черт побери, все равно я уже на этом теряю деньги, ладно, так и быть, срежу еще — пусть будет ровно сотня, чтоб вам стало легче… — Ледьярд помедлил, глядя на отца. — Может, он что-то и видел в Шайенне. Но только он перепутал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16