Она приняла указание старика на свой счет и сочла за благо исчезнуть из зала первой.— Эй, эй! — Старик мгновенно пресек движения членов суда. — Вы сидите! Я приказал удалить посторонних. И ментов. И подсудимого... Зал ожил, суетливо зашевелился.— Товарищ лейтенант! — Ручкин окриком остановил офицера-конвойника. — Будьте добры, заключите молодого человека в клетку.Он подтолкнул пистолетом Игоря к скамье подсудимых.Лейтенант выполнил требование Ручкина без заминки и рассуждений: он понимал язык приказов.Толкотня у выхода была недолгой: каждый стремился побыстрее уйти от греха подальше.Зал быстро опустел. Двери закрылись.— Уважаемый суд! — Ручкин вытащил из карманов три магнитофонных кассеты и положил их на стол перед Юдиной. — Это вам. Здесь все материалы по делу об убийстве двух Усачевых. Вы увидите — виноват в нем не Вадим Васильев, а человек, который сейчас стоит перед вами. Однако в силу высокого родства привлечь его к ответу вам оказалось не под силу. Осудить и привести приговор в исполнение я возьмусь сам.— Товарищ! — Прокурор пытался урезонить человека с гранатой. — Не делайте глупостей. Я гарантирую вам безопасность. Мы просмотрим ваши материалы. Прокуратура и суд во всем разберутся. Я гарантирую....— Под стол!Ручкин шевельнул пистолетом, показывая прокурору, куда надо лезть. Столп государственности и закона, обычно прямой, упругий, вдруг послушно согнулся в коленях. Это движение для господина Волкова не было новым. В коленках он гнулся не раз и не два, а если пытался упорствовать, его гнули силой, и он поддавался. Правда, происходило такое не в зале суда, где все должны были видеть неподкупность и суровость закона одинакового для всех, а в кабинетах лиц, осуществлявших Власть, которая в России давно поставлена над Законом.— Давай, давай! — Ручкин помахал оружием перед прокурорским носом так близко, что тот унюхал запах оружейного масла, и очередная волна противного страха омыла его липким потом.Загрузив прокурора под стол, старик повернулся к судьям.— Прошу, ваша честь! — Пустой не моргающий глазок дула уставился на госпожу Юдину. Та вдруг для чего-то стала собирать в стопку лежавшие перед ней бумаги. Было видно, как дрожат холеные пухлые руки и трясется полуоткрытая челюсть. Все, что еще недавно делало женщину привлекательной — яркая косметика, аккуратно уложенный волос парика — теперь придавало ей жалкий вид: краска губ растерлась по щеке, парик сбился на бок...— Оставьте бумаги! — Ручкин терял терпение и потому резко повысил голос. — Все под стол!Три члена суда, гремя сдвинутыми с мест креслами, дружно рухнули на пол.— Вот и ладненько.Ручкин оглядел пустой зал. Посмотрел на клетку. Немцев, которого уже начало ломать затянувшееся воздержание, стоял, держась за прутья решетки, и дрожал всем телом как пес, которого искупали в ледяной воде. — Теперь слушай ты, паскудник. Я не суд и не прокурор. Я — народ. Потому у меня свой закон. Приговор ты знаешь. Сейчас я его приведу в исполнение. Вот так, сученыш. Вот так.Что сказать еще Ручкин не знал. Да и не слова требовались, а дело.Немцев, скользя руками по прутьям решетки, сполз на пол клетки, оказался на коленях. Лицо его подергивали гримасы мучений. Трудно было угадать, что его казнило сильнее — боль, которую причиняла ломка или страх перед смертью, которая смотрела в глаза.— Не на-а-до! Я не хочу!Ручкин увидел, как под Немцевым растеклась большая темная лужа. Просочившись через металл ограждения, жидкость тонкой струйкой потекла на пол зала судебных заседаний.Ручкин легко, как мячик, швырнул гранату в клетку, перебросив ее через Немцева.Взрыв тугой волной прокатился по залу. Со звоном вылетели стекла из окон, посыпались наружу. С потолка, выбитая осколками, полетела известковая пыль. Сизый вонючий дым пополз по полу, наполняя помещение.Мощным ударом взрывчатки и рваного металла Немцева швырнуло на решетку. Одна рука, отцепившись от стального прута, вылетела из клетки и теперь торчала вперед, будто прося подаяние.— Вылезайте!Голос Ручкина звучал устало.Первым поднялся с пола прокурор. Он увидел, что старик стоит посреди зала и держится за плечо. Один из осколков задел его, но рана была не глубокой.— Сочиняйте постановление, господин Волков! — Ручкин впервые за все время улыбнулся. — Уголовное дело по статьям двести пятая — терроризм и двести шестая — захват заложника. Я точно называю, господин прокурор? Прибавьте отягчающие обстоятельства. Преступление совершено с использованием оружия и боеприпасов. Мера пресечения — содержание под стражей... А вам, госпожа Юдина, своя работа. Как я знаю, вы очень строгая. Ну, даже очень. Вам меня судить. Думаю, припаяете мне на всю катушку. На вышку не замахнетесь — закон не позволит. Нонче он у вас гуманный — убивай, а тебя никто и не тронет. Верно? Значит, пятнадцать лет наскребете. — Ручкин помотал пистолетом, направил его на судью. — Как маньяку Тряпкину. Ведь это вы его судили? Он сколько баб ухлопал? Пятнадцать?Вопрос, обращенный судье, остался без ответа. Юдина, так и не поправившая парик после того, как вылезла из-под стола, олицетворяла собой бабу-ягу после ночной пьянки в обществе леших.Ей было не до разговоров: оловянными глазами она следила за дулом пистолета, не смея оторвать от него глаз. Она не сомневалась — старик обязательно выстрелит. Он садист. Он — псих. Это подтверждал запах взрывчатки, который все еще не выветрился из зала.— Ах, Татьяна Викторовна! — Ручкин удрученно покачал головой. — Такое дело и вы забыли! Тряпкин насиловал и резал. Пятнадцать женщин пошли под его нож. И вы ему — бац! — пятнадцать лет. Так круто! По годику за каждую загубленную душу. А вот сейчас я вас...Ручкин вдруг погладил рукой грудь, поморщился, потом нацелил пистолет в живот Юдиной. Та в ужасе закрыла лицо руками. Плечи ее затряслись.— Да не бойтесь вы! Не бойтесь. Меня за вас другой судья осудит. На те же пятнадцать. Сколько тут убитых будет? Двое. Значит, за каждого по семь с полтиной. Это только подумать, какая строгость!... В это время улицу, прилегавшую к зданию суда, оцепила милиция. Зевак, заполнявших проезжую часть и тротуары, вытеснили из взятой под охрану зоны. Проходы перекрыли грузовиками, на которых приехал ОМОН.Руководил операцией лично начальник управления внутренних дел области полковник Рылов. По его командам напротив суда разместились снайперы. В окнах второго этажа над залом заседаний уголовной коллегии бойцы группы захвата готовились к решающему броску.Полковник Рылов взял в руки мегафон. Включил питание, покашлял для проверки. Хриплый звук ворвался в щель улицы хрустом сломанного ветром дерева.— Раз, два, три, — пытался считать Рылов, добиваясь хорошей настройки, но многократно повторенное эхо вдребезги разбило его старания, превратило слова в непонятный рык.Ручкин прислушался к шумам, доносившимся с улицы. Понял в чем дело. Повернулся к прокурору.— Господин Волков, да успокойте вы их. Мы тут представление с вами сами окончим. Без милиции. Зачем она здесь, верно? Вот, возьмите.Ручкин протянул прокурору оружие. Тот, не зная чем это грозит, испуганно отшатнулся.— Не волнуйтесь, — Ручкин опять улыбнулся, — он не заряжен. Жалко, но патронов достать не сумел...Волков осторожно протянул руку и взял пистолет за рукоятку, забыв даже о том, что стоило бы сохранить на нем отпечатки.— Еще что-нибудь, господа? Нет? Тогда зовите стражу.Ручкин ощутил глухую усталость. Он сделал дело и силы оставляли его. Возникла неодолимая потребность лечь и заснуть. Ноги его не держали. Глаза слипались, и мир затягивала пелена седого тумана. Такое с ним иногда бывало после трудного дня, когда он ложился в постель. Тело охватывала истома, и все вокруг начинало меркнуть, терять четкость очертаний. Мысли сбивались, путались, власть над сознанием брал сон.Придерживаясь за край прокурорского стола, Ручкин опустился и лег на пол.Он не испытывал ни страха, ни боли — только неимоверную усталость. Он сделал дело и теперь мог уйти. От всего — от нервотрепки, от постоянного ощущения опасности за спиной, от бессонных ночей.Последним, что видел Ручкин в жизни, был посеревший от времени потолок зала заседаний уголовного суда, грубо протянутый по нему розовый телефонный провод, корзиночки датчиков пожарной сигнализации, два пластмассовых короба ламп дневного света...
* * * Юрий Платонович Харин присутствовал в суде в качестве негласного, но полномочного представителя губернатора. Ему вместе со всеми пришлось покинуть зал, когда человек, притащивший с собой Игоря Немцева, поднял над головой гранату. В момент взрыва, который прогремел в суде, Харин был на улице. Он слышал звон вылетевших стекол, видел, как осколки посыпались во все стороны и сразу понял, что произошло внутри.Харин отошел в ближайшую подворотню и по мобильному телефону набрал известный ему номер.Господин Сагитов сидел в рабочем кабинете, просматривая бухгалтерские документы одной из своих дочерних фирм. Он не любил, когда его беспокоили в такие минуты, и это право предоставлялось только тем, кто знал прямой телефон миллионера.Когда переносная трубка ожила, Сагитов взял ее в руки с некоторым раздражением.— Слушаю.— Булат Умарович? Это Харин. Сейчас в суде произошло нечто чрезвычайное...Харин коротко и в то же время с исчерпывающей обстоятельностью изложил суть происшедшего.Сагитов выслушал, не перебивая. Потом спросил:— Юрий Платонович, зачем вы мне это все рассказали?Прямой вопрос требовал прямого ответа.— Не знаю, — откровенно признался Харин. — Просто решил, что вы вправе знать о случившемся первым.— Губернатор в курсе?— Сейчас я ему буду звонить.— Спасибо.Сагитов дал отбой.Несколько минут спустя Сагитова вновь оторвали от дела. Звонил главный редактор «МК» Казаркин.— Булат Умарович, только что мне сообщили сенсацию...— Я о ней знаю. — Сагитов умел поражать собеседников осведомленностью. — Что вы предлагаете?— Что я могу предлагать? Есть ваше «вето»...— Павел Семенович! — Сагитов не укорял, он лишь выказывал удивление. — Завтра вся пресса встанет на уши и будет кричать о бомбе в суде. Такую сенсацию губернаторской ладонью не закроешь. А ваша газета что, будет молчать?— Я думал, насчет суда у вас есть джентльменское соглашение с областью...Сагитов с одобрением оценил такт Казаркина. Тот словом «область» заменил слово «губернатор».— В праве, Павел Семенович, существует понятие форс мажорные обстоятельства. Это когда наши договоры летят к чертовой матери из-за вмешательства неодолимой силы — катастрофы, войны, чего угодно другого. Вам не кажется, что сложилась именно такая ситуация?— Я понял.— Тогда постарайтесь создать высокий накал страстей вокруг происшедшего. Честный человек — Ручкин. Подонок — сын высокопоставленного чиновника. В каком мире мы живем и собираемся жить дальше? До выборов меньше года. Области нужен губернатор с чистыми руками. Вы меня понимаете?— Да, конечно— Тогда сделайте так, чтобы это дошло и до ваших читателей. Поручите материал написать Ларисе Кисляк...— Она сейчас занята другим делом.— Павел Семенович, вы меня удивляете. Сейчас для общества нет важнее дела, чем борьба за чистоту принципов демократии. За твердую законность. Избиратели должны понять, что власть, которая не считает нужным уничтожать убийц как собак — не уважает свой народ, не достойна его. Запросите информацию ИТАР-ТАСС обо всех случаях самосуда и судов Линча над преступниками по стране. Покажите бездействие властей... Пусть похороны Ручкина станут символом народного прозрения. Вам еще что-то надо объяснять?Объяснять ничего не требовалось. Все так было предельно ясно.Твердые руки требовали власти...

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15