— Старик, ты даешь. — Круглое лицо диспетчера начало темнеть. — Я полдня потратил, чтобы установить эту стойку. И лыжи мне эти нужны.
— Я оплачу любую поломку, — поспешно произнес Римо. У него в голове зародилась одна идея. — Послушайте, а зачем они вам?
Диспетчер мрачно подошел к груде лыж и принялся их осматривать.
— Я в них хожу на работу. Моя старушка ни за что не заведется в такую погоду, хоть ты ее озолоти. И держу еще несколько штук на всякий случай — вдруг кому понадобится. Мы здесь привыкли к снежной зиме. — Он пыхтел и ворчал, осматривая рухнувшую стойку. — Ну, похоже, поломок нет. Да, нелегко будет прибить эту штуку назад.
Он медленно, вразвалочку вернулся на место, достал откуда-то молоток и принялся рыться в столе в поисках гвоздей.
— Не стоит беспокоиться.
Римо подобрал упавшие на пол гвозди, совместил отверстия в стойке с отверстиями в стене и аккуратно вдавил гвозди туда. Когда диспетчер вернулся со своим инструментом, стойка была уже в полном порядке.
— Что ж, очень любезно с вашей стороны. — К диспетчеру вновь начало возвращаться хорошее расположение духа. — Как это вам удалось так быстро?
— Сущие пустяки, — ответил за Римо Чиун.
— Я бы купил у вас две пары, — сказал Римо.
— Собираетесь предпринять лыжную прогулку в Южную Дакоту? — хихикнул диспетчер.
— Возможно. Я дам вам за них тысячу долларов.
И Римо вытащил бумажник.
У диспетчера отвисла челюсть.
— Неплохая сделка — выговорил он.
— И для меня тоже. Так вы согласны?
— Ну, я не знаю... Боюсь, нехорошо с моей стороны выгонять вас с этим пожилым джентльменом на мороз. Почему бы вам не подождать, пока кончится метель, а утром я найду вам хорошего пилота.
— Нет времени ждать до утра. Так по рукам?
— Ну... — После короткого раздумья диспетчер взял деньги. — И все же не нравится мне эта затея.
Но Римо уже прилаживал лыжи на ногах Чиуна. Старец просто сиял.
— Коньки, — с горящими глазами проговорил он.
— Лыжи, — исправил Римо. — С ними нам будет легче бежать.
— Конечно, я понимаю, у нас свободная страна, но идти в Южную Дакоту на лыжах — это просто смешно, — гнул свое диспетчер. — Я не имею права останавливать тебя, если ты решил покончить с собой, но ты должен подумать о старике. Ведь он не пройдет и половины пути.
Чиун распрямился, слегка покачиваясь, и направился к выходу.
— А как они действуют? — поинтересовался он, явно потрясенный своей новой игрушкой.
— Надо отталкиваться и скользить, — объяснил Римо, подавая ему палки.
Но было уже поздно. Чиун уже выехал на улицу и, быстро набирая скорость, побежал прочь.
— У старика природный талант! — удивленно воскликнул диспетчер.
В свете огней взлетной полосы было видно, как Чиун на большой скорости приближается к большому сугробу. Он легко преодолел вершину, почти не задев поверхности, и, объехав высокую сосну, исчез за горизонтом. При этом он возбужденно гоготал.
— Думаю, вы можете за него не беспокоиться, — сказал Римо.
Глава одиннадцатая
Сеймур Бардих установил ломик и пошевелил пальцами, пытаясь вернуть им чувствительность. Он стоял по колено в снегу возле железных ворот, отгораживающих Шангри-ла от остального мира. Сквозь метель с трудом можно было различить очертания особняка.
Они были там, правящие миром. Прекрасные люди, только теперь они уже не были прекрасными. Они кричали и дрожали в бессильном страхе, потому что их гуру, доктор Фокс покинул их. Прямо как дети, подумал Бардих, дуя на руки. За час работы ему удалось немного раздвинуть прутья, так что в образовавшийся зазор уже вполне можно было протиснуться. Он поднял ломик и снова принялся за работу.
Благодаря этому он станет героем. Эта мысль грела его в сто раз сильнее, чем старая керосиновая лампа, слабо мерцавшая возле железных решеток забора. Героев эта компания всегда принимала на ура. Взять хотя бы Римо. Он даже не уплатил членский взнос, а ему разрешили остаться. Потому что он был герой.
Бог видит, он один только и был героем среди этого сброда, хотя нельзя не признать, что Пози Понзелли тоже была в порядке. Она, по крайней мере, сохранила здравый рассудок: принесла одеяла и организовала команду по поддержанию огня в камине; она варила кофе прямо на открытом огне и играла на рояле. К тому же ей удалось уговорить собравшихся сбросить эти дурацкие тоги и надеть вечерние туалеты. В этом была вся Пози — она умела обратить в вечеринку даже ночной кошмар.
Она, конечно, что надо. Бардих посвятит ей специальный репортаж в «Селебрити-скуп», как только вернется в Нью-Йорк. Но остальные не заслуживают даже упоминания: все как с ума посходили, вопят о конце света, о смерти от старости и прочей ерунде. Грудные младенцы да и только. Тоже мне, Красивые люди. Просто какой-то детский сад.
Подумать только: он двадцать лет мечтал попасть в эту бесценную Шангри-ла. Ну и ну! Когда дошло до дела, ни один из них даже и не подумал предложить ему свою помощь, чтобы попытаться открыть ворота. Они, видите ли, слишком стары для этого.
Услышав такое, он едва сдержал смех. Здесь собрались сливки общества, горстка избранных, которые, подобно мечтателю из процитированной Фоксом поэмы Кольриджа, вступили в «магический круг вечной молодости»; те, кто еще со времен потопа ежемесячно вкушали райский эликсир, так что теперь каждый из них выглядел лет на двадцать моложе Бардиха. И они еще заявляют, что слишком стары. Ну, чистые дети.
Хотя странно: когда перед уходом Бардих взглянул на них при свете камина, они действительно показались ему старыми. Это было жуткое ощущение. Даже Пози Понзелли, одна из самых красивых женщин на свете, выглядела осунувшейся. Какая-то тень залегла у нее вокруг глаз и губ. Она по-прежнему оставалась непревзойденной по красоте, но где-то внутри, возможно, под кожей, притаилось нечто, готовое вот-вот вырваться наружу. Какое-то разложение.
Бардих потряс головой, пытаясь отогнать от себя эти мысли. Просто разыгралось воображение. Пози устала, вот и все. Как и остальные. Устали и впали в истерику. Что в результате легло тройным бременем на плечи Бардиха. Он уже был еле жив от холода, но так и не справился с воротами.
Но игра стоит свеч. Когда он вернется с полицейскими, все эти богатые снобы в Шангри-ла встретят его как героя. Он не будет — как это Римо его назвал? — талисманом. Больше не станет служить им талисманом, которого терпят на великосветских приемах ради кое-каких незначительных услуг. Никогда. После того, как он спасет этих недостойных богачей, они полюбят его как родного. Он станет одним из них. Станет своим.
И все же сейчас предстоящий триумф казался Бардиху пустым. Несмотря на своих именитых гостей, Шангри-ла было странным местом, и, если честно, он вышел на мороз не для того, чтобы стать героем, а чтобы поскорее отсюда сбежать. Да, он хотел им помочь, хотел стать их спасителем, но еще больше он хотел убраться от этого мрачного дома, полного стенающих полупризраков-полулюдей.
И вот последний рывок, так что рубашка с майкой выбились из брюк, обнажив спину пронизывающему ветру со снегом, — благодаря ему прутья раздвинулись еще на сантиметр с небольшим, чтобы он мог наконец вылезти наружу. Он полез в образовавшееся отверстие, чувствуя себя так, будто проходит сквозь машину для производства лапши, и радуясь, что с возрастом не располнел. Поддержание фигуры было, конечно, простым ребячеством, но в конце концов это пригодилось. Он поднял мигающую лампу и начал долгий поход... но где он? Вокруг все будто вымерло. Но должно же здесь быть хоть какое-то жилье. Ведь это Пенсильвания, а не Гималаи. Должен же здесь кто-то жить.
Снега намело столько, что он с трудом передвигал ноги; на расстоянии вытянутой руки уже ничего невозможно было разглядеть. Он знал, что принял верное решение — ему необходимо было покинуть Шангри-ла. Он ощущал это всем своим существом. Уже за воротами воздух стал приятнее, стал каким-то более живым. А там, на территории клиники, пахло как-то нехорошо. Там царил неприятный, зловонный запах гниения.
Внезапно у него перед глазами вновь возник образ Пози Понзелли. Словно разложение, прямо под кожей... Ему стало стыдно так думать о ней. Пози — хорошая баба, самая лучшая из них, но даже от нее исходит что-то, напоминающее вонь от бродяги.
И тут с ослепляющей ясностью Бардих понял, чего он так боялся в этом доме и от чего готов был бежать без оглядки всю ночь сквозь буран, это было ощущение смерти. Теперь ему это стало столь же очевидно, как и то, что идет снег. Эти богачи не шутили, когда с безумными от страха глазами кричали о смерти. Смерть уже прокралась в дом, как собачонка, учуявшая запах мяса.
Он шел уже около получаса. Так, по крайней мере, ему показалось, хотя могло пройти и гораздо больше времени. А могло и не более нескольких минут. Он точно не знал. Его мозг застыл вместе с онемевшими пальцами и превратившимся в ледышку носом. Перед глазами у него то и дело вставало лицо Пози, точнее, то, что скрывалось под кожей — смерть. Но он пытался отогнать видение, сосредоточившись на ходьбе.
Ресницы его заиндевели. Они сверкали, словно искры, когда он моргал, и это было чудесно. Шаг за шагом, только вперед. Шаги постепенно становились все короче, потому что ноги тоже онемели от холода. Он давно перестал тереть руки, пытаясь вернуть их к жизни. В последний раз он потер их над керосиновой лампой, отчего на тыльной стороне ладони образовался ожог, а потом лампа вспыхнула и погасла, хотя он этого даже не заметил.
Но что случилось с ресницами? Они весят целую тонну! Из-за этого невозможно открыть глаза... Щелка, щель, приятные мысли... Мысли путались. «Селебритискуп» проходил через типографские машины, с грохотом вылетая наружу, чтобы рассказать миру о новом любовнике Джеки О. и «НЕРВНОМ СРЫВЕ ЛИЗЫ» — так, по крайней мере, будет гласить заголовок, хотя на самом деле с ней никогда ничего подобного не происходило, о чем и будет сообщено в статье. Но ее поклонники уже раскупят журнал, так что это не имеет ни малейшего значения. И вот все первые полосы «Селебрити-скупа» смешались в одну, и там оказались фотографии всех звезд, всех Красивых людей, и его фотография тоже — в полный рост. СЕЙМУР БАРДИХ, ПРЕКРАСНЫЙ НАКОНЕЦ.
— Красивые люди, — запел Бардих на мотив популярной песенки, — очнитесь и узнайте обо мне...
Спать нельзя. Он затерялся в снегах, где что-то притаилось и ждет. Но оно его не коснется. Он Красивый мечтатель. Обойдите три раза вокруг него и притроньтесь к его глазам...
Глаза закрывались. Превратившиеся в сосульки ресницы, распухшие от холода веки, непреодолимое, болезненное желание уснуть, — все это не имело значения, он пока еще был на ногах, он просто даст немного отдохнуть глазам (в священном трепете притроньтесь к его глазам), а затем продолжит свой путь. Важно продолжать путь, идти не останавливаясь, только вперед и вперед. Хотя вряд ли ты встретишь кого-нибудь на своем пути. Красивый мечтатель.
— Ибо пищей его был нектар! — крикнул Бардих в ночь, но крик тут же оборвался, подхваченный ветром, едва слова успели сорваться с губ. Продолжай свой путь. Все равно никого не встретишь на своем пути.
Но он ошибался.
С усилием приподняв отмороженные веки, он увидел, что оказался на опушке густого соснового бора. А где же дорога? Он стоял по пояс в снегу, прислонясь к стволу огромной голубой ели. И тут он увидел ее. Ее, притаившуюся здесь же на опушке. Она ждала.
— Ты ведь все время шла за мной по пятам? — произнес Бардих тихим шепотом, от которого обожгло легкие, и опустился на снег.
Это было так приятно. Глаза невыносимо устали. И пока Смерть замыкала вокруг него кольцо, он улыбался, и его губы едва заметно шевелились, повторяя последнюю строчку поэмы. «Ибо пищей его был нектар.» Теперь все будет хорошо. Смерть не станет долго задерживаться здесь. У нее назначена еще одна встреча, чуть дальше по дороге, — там целый дом людей, ожидающих ее появления.
— И пил райский эликсир, — прошептал он.
У него не хватило сил закрыть глаза, и туда набился снег, а затем метель укутала его сверкающим белым покрывалом.
И тогда Смерть продолжила свой путь.
Глава двенадцатая
А тем временем в Вашингтоне, милях в двухстах восьмидесяти от того места, где лежал занесенный снегом труп Сеймура Бардиха, командующий сухопутными войсками Клайв Р. Доббинс, сидя на заднем сиденье своего темно-синего «линкольна», украдкой поглядывал на часы. Жена осыпала его упреками.
— Правда, Клайв, просто ума не приложу, зачем нам понадобилось так рано уходить? Вечер был просто замечательный. Нэнси дала мне рецепт этой восхитительной шарлотки по-русски, и Генри был в прекрасном расположении духа.
— Видишь, идет снег, — на ходу придумал отговорку Доббинс.
В Вашингтоне не было и намека на ту метель, которая бушевала в пригородах, но лучше было сослаться на плохую погоду, чем сказать жене правду.
— Что?! — воскликнула миссис Доббинс с преувеличенным удивлением, но способность преувеличивать была у нее в крови, так что Доббинс не стал ее перебивать. — Милый, но снега и на два дюйма не нанесло. К тому же Форсайт — великолепный водитель, не правда ли, Форсайт?
— Да, мэм, — откликнулся с переднего сиденья шофер.
— У меня назначена встреча, — пробормотал Доббинс.
Что было истинной правдой. Встреча с двадцати четырехлетней сотрудницей отдела по связям с общественностью Государственного департамента. У Ронды были куриные мозги, но фигурой она способна была остановить межконтинентальную баллистическую ракету.
Доббинс обещал быть у нее ровно в час ночи, но уже опаздывал на двадцать минут. И еще понадобится как минимум полчаса, чтобы добраться из Джорджтауна до той части Шестнадцатой авеню, где обитала Ронда. Мало хорошего, если она уже спит. Девицу пушкой не разбудишь. А если и разбудишь, то с тем же успехом можно заниматься любовью с мумией.
— Прибавь-ка газу, Форсайт, — приказал он.
Через заднее стекло он видел фары зеленого «форда», принадлежащего секретной службе. Они следовали за ним тенью, куда бы он ни направлялся. Доббинс с самого начала был против этого, но поступил приказ самого президента, а такие приказы не принято обсуждать.
Так что пришлось примириться с их постоянными засадами и проверками, хотя из-за этого Доббинс чувствовал себя салагой. Он, черт, побери, прошел офицером три войны, и вот теперь кучка штатских будет его защищать.
Защищать! Ха! Хотел бы он встретить того сукина сына, который прикончил Ватсона и Ивса. Хотел бы он поглядеть в глаза этому засранцу, когда тот попытался бы напасть на него, генерала армии США, потому что при первой же попытке нападения тяжелый кулак Доббинса просто размозжит ему череп.
Лимузин въехал в Джорджтаун и поехал мимо роскошных особняков с закрытыми бассейнами и зимними садами; за ним неотступно следовал зеленый «форд».
— Никчемные гонцы, — пробормотал Доббинс.
— Что, дорогой? — переспросила миссис Доббинс, так быстро хлопая накладными ресницами, будто собиралась взлететь. — Ты знаешь, как я волнуюсь, когда ты перевозбуждаешься, Клайв. Я всегда говорила, что ты слишком много играешь в гольф.
— Хильда, но зимой не играют в гольф.
— Разве? — В ее голосе вновь прозвучало безграничное удивление. — Ну, значит, это работа. Ты слишком много работаешь. Все эти встречи, — с осуждением хмыкнула она.
— Я командующий сухопутными войсками, — мягко напомнил Доббинс.
— Но уже за полночь! Вряд ли русские поведут себя так неинтеллигентно, что нападут на нас до завтрака!
Доббинс вздохнул и отключился от монолога жены. Слава Богу, что Ронда ограничивается лишь непристойностями. Ему нравилось, когда женщины обходились без лишних слов. «Линкольн» уже подъехал к трехэтажному особняку, а Хильда все еще продолжала что-то говорить. Она едва обратила внимание, что он проводил ее в дом, — словесный поток ее никогда не иссякал. Он закрыл за ней дверь и направился к машине, а она все говорила и говорила.
— Форсайт, вылезай! — рявкнул он.
— Простите, сэр?
— Быстро, пока не появились ребята из секретной службы. Они наверняка были поблизости, притаившись где-то на дороге, но игра стоила свеч. — И дай мне свою фуражку.
Водитель с явной неохотой вылез из машины.
— Сэр, но у меня приказ...
— Я тебя нанял, черт побери, и приказы здесь отдаю я!
— Слушаюсь, сэр! — Водитель протянул Доббинсу свою темно-синюю фуражку.
Доббинс пробурчал что-то в знак одобрения и втиснулся за руль.
— Ты сейчас же отправишься домой, ясно?
— Слушаюсь, сэр, — удрученно повторил Форсайт.
Доббинс медленно отъехал от тротуара и направил машину к 34-й авеню. Фары последовали за ним. Да, эти ребята сегодня начеку, подумал он. Но это ненадолго, подумал он. Он проехал на красный свет, хорошенько надавил на газ и помчался по Висконсин-авеню. Но фары попрежнему висели у него на хвосте.
— А мы вот так, ребята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17