Он был прям. Неужели кто-то подмешал отраву в его пищу? Неужели это оказалось возможно?
— А потом они отказались нам платить, — как ни в чем не бывало продолжал старичок. — Мы вовсе не виноваты, что он покончил с собой. Вот болван! Ты знаешь, что он имел привычку бросаться на пол и грызть ковер?
Нет, это слишком. Сначала шутить шутки над верным сыном рейха, а потом делать идиота из великого фюрера? Это чересчур! Этот человек во что бы то ни стало должен умереть!
— Ты просто демон! — вскричал человек, которого когда-то звали Хельмутом Дорфманом. — Ты нечистая сила. Я должен убить тебя голыми руками.
Он протянул руки к человечку, его руки, закаленные многими годами, проведенными в море, постоянными упражнениями, уже собирались ухватить за горло того, кто позволил себе клеветнические речи насчет самого фюрера. Но не успели его пальцы сомкнуться на шее врага, как перед его глазами что-то мелькнуло. Внезапно он понял, что его руки куда-то исчезли и ему теперь нечем убивать наглого негодяя. Он застыл, потом недоуменно вскинул руки.
По его пиджаку хлынули два потока крови. В горле застыл страшный вопль, не имея возможности вырваться наружу. Он понял, что ноги пока что остались при нем, но он не успел сорваться с места, чтобы бежать без оглядки. Снова перед глазами что-то мелькнуло, какое-то пятно словно описало кривую вокруг него, и кто-то дернул его за плечи.
Некоторое время Ирвинг пребывал в шоке, затем его охватила невыносимая боль, его рот открылся, а глаза, напротив, закрылись. Ему показалось, что он плывет в воздухе, а ноги вдруг куда-то исчезли, как и руки за несколько мгновений до этого.
Тут он почувствовал, что лежит на спине на толстом ковре. Затем он уже ничего не чувствовал, кроме нечеловеческой боли. Затем и боль исчезла, а на ее месте возникла страшная пустота.
Чиун решил спуститься вниз и подождать в вестибюле. Когда же доставят его видеокассеты? «К счастью, — думал он, — скоро появится Римо. Пусть немного приберется, а то в номере сделалось... неуютно».
Глава двенадцатая
— Римо, — сказала Зава. — Это Йоэль Забари, глава «Захер лахурбана», а это Тохала Делит, мой непосредственный начальник. Господа, это Римо Уильямс.
— Мистер Вил Ямс? — повторил Йоэль Забари.
— Мистер Забор, мистер Делюкс, — сказал Римо.
— Забари и Делит, — поправила Зава.
— Понял, — отозвался Римо.
Они стояли в комнате на третьем этаже агентства по ядерной безопасности. Они приехали сюда после трех с половиной часов гонки по пустыне. Но это не выветрило из их памяти воспоминания о ковре из благоуханных и красочных цветов.
В офис Забари внесли два дополнительных мягких красных кресла и поставили одно против стола Забари, другое — напротив того места, где обычно сидел Делит.
Итак, Зава и Римо вошли в комнату, где уже сидели Забари и Делит. Зава, лицо которой приобрело румянец и удивительную нежную гладкость, подошла и села рядом с Забари, напротив Делита.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал Забари Римо по-английски, но с сильным акцентом. — Зава, ты выглядишь очаровательно. Мистер Уильямс, я очень рад нашей встрече.
Римо обратил внимание, что эти слова произнесла половинка рта хозяина кабинета. Выражение его настоящего глаза и интонации, с которыми были сказаны эти слова, означали примерно следующее: «Очень приятно встретиться со столь опасным человеком в обстановке, где в случае чего его можно спокойно отправить на тот свет».
Римо сел в кресло напротив Забари.
— Ловко вас изукрасили! — сказал он. — Что, мина? Да, жить здесь — невелика радость. Ну и страна у вас, я вам скажу!
Зава засопела, и щеки ее приобрели цвет супа с помидорами. Забари, однако, отнесся к этому совершенно спокойно и ответил миролюбиво:
— Это и есть знаменитая американская прямота, так? Ну, разумеется, мистер Уильямс, мы не можем нести ответственность за возникшие у вас проблемы. Туристы, отправляясь на ночную прогулку по пустыне, должны соблюдать осторожность. Как гласит Талмуд: «Сегодня человек здесь, а завтра в могиле».
Левая половина его лица исказилась подобием улыбки.
Правая часть лица Римо также изобразила нечто, смахивающее на улыбку.
— В Книге Синанджу сказано, — отозвался он. — «Я прожил на земле пятьдесят лет, чтобы убедиться в том, что предыдущие сорок девять были ошибкой».
— А! — довольно отозвался Забари. — Но Талмуд также гласит: «Господь презирает того, кто говорит одно, а думает совсем другое».
— В Книге Синанджу на это сказано: «Мы спим, вытянув ноги, свободные от правды и свободные от неправды».
— Ясно, — откликнулся Забари. — Талмуд в своей мудрости так наставляет нас: «Тот, кто совершает преступление, — преступник, даже если он в то же самое время и секретный агент».
— Хорошо сказано! — похвалил Римо — А в Книге Синанджу записано: «Совершенный человек не оставляет за собой следов».
— М-м-м, — промычал Забари, размышляя над услышанным, затем процитировал снова: — «Беспокойство убивает даже самых сильных».
Римо ответил нараспев, как это обычно делал Чиун:
— "Хорошая подготовка — это еще не знание, а знание — еще не сила. Но соедините хорошую подготовку и знание, и получится сила". Или, по крайней мере, у меня возникает такое впечатление, что сила не заставит себя долго ждать. Хотя, возможно, я и неправ.
Забари покосился своим нормальным глазом на Римо и чуть подался вперед в кресле.
— "Досужая болтовня ведет к греху", — сказал он, а затем, словно вспомнив, откуда цитата, договорил: — Этому нас также учит Талмуд.
— "Дважды подумай и промолчи", — отозвался Римо и также привел источник: — Так говорит Чиун.
Делит и Зава Фифер сидели и молча внимали словесной перестрелке, переводя глаза с одного дуэлянта на другого, как зрители на теннисном матче.
Подача перешла к Забари.
— "Даже вор молит Бога, чтобы тот ниспослал ему удачу", — изрек он.
— "Не пытайся уложить человека острым словом, — отозвался Римо. — Оно может стать оружием против тебя самого".
Делит и Зава повернули головы и сторону своего шефа Йоэля Забари.
— "Молчание хорошо для людей ученых. А для глупцов — еще лучше".
Головы повернулись в сторону Римо.
— "Учись убивать взглядом. Это оружие подчас понадежнее, чем руки".
— "Человек рождается со стиснутыми руками, — услышали присутствующие голос Забари. — Он надеется завладеть всем миром. Но умирает он с пустыми руками и ничего не берет с собой".
Римо не заставил себя долго ждать:
— "Для человека понимающего все может оказаться оружием".
Матч окончился.
Забари расхохотался и пристукнул ладонью по столу со словами:
— Это наш человек, — адресовался он к Заве.
Зава тепло улыбнулась.
— Я рад, что доставил вам удовольствие, — отозвался Римо. У меня в запасе оставалось лишь одно: «Когда приходит весна, зеленеет трава».
Забари рассмеялся еще пуще и сказал:
— И у меня тоже оставалось про запас последнее изречение: «Человек должен научить сына какому-то ремеслу и умению не тонуть в воде».
Римо и Зава тоже рассмеялись и смеялись до тех пор, пока Делит деликатно не покашлял.
— Ты прав. То, — сказал Забари, отсмеявшись, — но ведь тебе известно, как я люблю Талмуд. — И все же Забари не смог удержаться от левосторонней улыбки, когда начал: — Итак, мистер Уильямс...
— Римо.
— Отлично, Римо. Итак, мы проверяли вас раз, и два, и три, но так и не сумели найти доказательств того, что вы на самом деле американский агент.
Римо хотел было осведомиться, как им удалось установить, что он был вообще каким-то агентом, но вместо этого ограничился репликой:
— Ну что ж, это веское утверждение.
Забари посмотрел на Делита, который кивнул.
— Утверждение, основанное на том, — продолжал Забари, — что где бы вы ни оказались, обе стороны начинают нести тяжкие потери. Помимо уничтожения четырех террористов, — Забари сделал паузу, чтобы сплюнуть в корзинку для бумаг, — был взрыв на израильском сернодобывающем комплексе, недалеко отсюда. Наш агент Зава Фифер сообщила, что вы находились в том районе. Мы не имеем права упускать из виду подобное... скажем так... совпадение.
У Завы был такой вид, словно она жалела, что нет возможности упустить это совпадение из виду.
— Что ж поделаешь, если я такой невезучий, — сказал Римо. — Но я думал, что цель нашей встречи — обмен мнениями, а не дополнительное изучение моего послужного списка.
— Верно, — откликнулся Забари, темнея левой частью лица. — Дело в том, что мы не в состоянии обнаружить связь между этими террористами и злодейскими убийствами израильских граждан, так я говорю, То?
Тохала Делит провел рукой по своей шевелюре и, не глядя в свои бумаги, как обычно расположенные у него на коленях, спросил:
— Мистер Уильямс... Римо, а вам не удалось обнаружить взаимосвязь?
Римо посмотрел на лица собравшихся. Обстановка в кабинете была наэлектризована до предела, когда он ответил:
— Нет.
На лице Завы не дрогнул ни один мускул. Забари откинулся на спинку кресла. Делит вздохнул.
— В таком случае что, по-вашему, происходит? — спросил Забари.
— Сложный вопрос, — отозвался Римо. — Насколько я могу предположить, арабы хотят добиться монополии на куриный бульон. Пока нашим людям не удалось выяснить ничего ценного.
— Вот-вот, — подал голос Тохала Делит. — Я об этом и говорил, Йоэль. Израиль просто нафарширован разными иностранными агентами. И нет никакой связи между теми убийствами, покушениями на жизнь уважаемого Римо и проблемами безопасности, ответственность за которую является нашей задачей.
— Я в принципе готов согласиться, То, — сказал Забари, потом переключился на своего американского гостя: — Люди, которые пытались вас убить, возможно, увидели в вас всего-навсего очередного американского шпиона, от которого было бы желательно избавиться. Это и впрямь не имеет никакого отношения к нашему агентству и нашему... проекту.
И хотя все в кабинете прекрасно знали, что скрывается за словом «проект», никто не мог заставить себя высказаться открытым текстом.
Тохала Делит посмотрел на свои широкие швейцарские часы и сделал знак Забари.
— Ах да. То, ты прав. Прошу вас извинить, — обратился Забари к Римо, — сегодня Йом Хазикарон. — Увидев замешательство на лице Римо, он пояснил: — День поминовения. Боюсь, пора заканчивать, поскольку у нас с мистером Делитом еще много разных дел.
Забари и Делит встали с мест. Зава тоже встала, чтобы проводить Римо.
— Однако, — продолжал Забари, — я бы предложил вам несколько изменить ваше деловое расписание, коль скоро ваше инкогнито раскрыто. Например, посвятите больше времени изучению этой вашей книги Синай-Джю. Мне было бы крайне грустно, если бы, находясь в Израиле, вы бы отправились на встречу с вашими предками.
Римо встал и слегка поднял брови. Что это, не замаскированная ли угроза?
— Обо мне не беспокойтесь, — сказал он Йоэлю Забари. — Как гласит Книга Синанджу: «Не бойтесь смерти, и тогда она не станет вашим врагом».
Зава пошла к двери, провожая Римо, а Забари стоял и грустно качал головой.
Глава тринадцатая
Служба проводилась, как всегда, вечером накануне израильского Дня независимости, который неизменно падал на пятый день Ийара, хотя по западным календарям это всегда разные дни.
Кроме того, в отличие от похожих праздников на Западе, в Израиле этот день отмечается по-своему. Нет пышных празднований, фейерверков, мясом-барбекью. Никто не читает стихов, и почти не услышишь долгих речей. Есть лишь особенно острое осознание того, сколь трудным, тяжким, сопряженным с огромными жертвами был путь к свободе, и твердое убеждение, что погромы, преследования, массовые убийства больше никогда не должны — не имеют права — повториться.
Вечером поминают усопших, а на следующее утро снова возвращаются к повседневности, которая являет собой постоянную войну.
Все это Римо объяснила Зава, прежде чем оставить его, чтобы отдать дань традиции и помянуть погибших. Напоследок она сообщила Римо телефон своей бабушки, если вдруг он пожелает с ней связаться, и отбыла. Римо поплелся к себе в отель, а Забари и Делит военным шагом прошли по авеню Достойных Друзей Израиля. Они поднялись на Хар-Хазикарон, то есть Гору Памяти, и остановились перед прямоугольным зданием, сложенным из неотшлифованных камней и кусков металла. Это был мемориал Яд-Вашем.
Израильские солдаты устроили салют из автоматов, на британский манер. Маленькая девочка, которая не то что не помнила былые битвы, но и вообще плохо понимала, что творится вокруг, зажгла Поминальный огонь. Затем раввин стал читать каддиш — поминальную молитву.
Кто-то из собравшихся предавался воспоминаниям. Кто-то сгорал от ненависти к врагам, кто-то плакал, вспоминая погибших родственников. Только одного человека распирала гордость.
Этот человек знал, что без него и таких, как он, перед этим кошмарным мемориалом не собралась бы толпа. Без него и таких, как он, никто не назвал бы этот холм Горой Памяти, ибо не было бы шести миллионов погибших. Не было бы слез и ненависти.
Это был его мемориал. Памятник нацистам.
Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, выскользнул из толпы в тот момент, когда представитель правительства стал говорить речь. Он вошел в Яд-Вашем, чтобы еще раз посмотреть на дела рук своих. Он хотел окунуться в прошлое.
Все будет в порядке. Никто не обратит внимание на то, что он ушел. Ни Зава Фифер, которая слишком уж увлеклась молитвой. Чертова фанатичка! Ни этот невероятный осел Йоэль Забари, который внимал тем глупостям, что исторгал оратор на радость аудитории — этому скопищу болванов с постными лицами.
Никто не заметил, что Тохала Делит выскользнул из толпы.
Тохала Делит вошел в зал мемориала, очень напоминавший склеп. Он стоял, гордо выпрямившись, в каменном зале, где вечный огонь посередине посылал причудливые отблески, играя тенями на его высоких скулах и темных волосах.
Он сжимал и разжимал свои могучие кулаки, шагая по полу, украшенному табличками, на которых были занесены названия нацистских лагерей смерти во время второй мировой войны. Он шагал через Берген-Бельзен, через Аушвиц и Дахау. Наконец он подошел к своей родной Треблинке. Человек, которого когда-то звали Хорстом Весселем, вспоминал Треблинку, содрогаясь от гордости.
Это была его идея! Они тогда терпели поражение в войне. Признать это не означало совершить предательство. Ни в коем случае. Особенно если и родился план, как использовать это поражение в качестве отправной точки для грядущей победы. Победы над главным, над единственным врагом — евреями. Остальные воевали за псевдоидеалы, подсунутые им евреями. Но рано или поздно и они прозреют. А евреи, воплощение этих ложных, пагубных идеалов, должны быть уничтожены раз и навсегда.
Тохала Делит слышал, как снаружи люди нараспев что-то скандировали. Это, стал смутно припоминать он, тринадцать постулатов веры, изложенных пророком. Он слушал слова, которые каждое утро изо дня в день повторяли евреи, и переводил их на свой язык.
— Господь — наш единственный оплот... — хором скандировали собравшиеся.
«А наш оплот — Гитлер», — проносилось в голове у Делита.
— Господь — един...
«Поживем, увидим».
— Господь лишен плоти...
«Скоро и вы ее лишитесь».
— Господь — начало и конец...
«Скоро будет вам всем конец».
— Мы молимся лишь нашему Господу...
«Не поможет!»
— Слова пророков истинны. Истинны пророчества Моисея...
«Еще немного, и вы сможете с ним пообщаться лично».
— Господь передал Тору Моисею. Тору изменить нельзя...
«Изменить нельзя, но уничтожить можно».
— Господу ведомы мысли всех и каждого. Господь награждает за добрые дела и наказывает за злые...
«Тогда Господь первый поймет, что я прав!»
— Мы будем ждать прихода Мессии...
«Долго ждать не придется».
— Мы верим в то, что мертвые воскреснут...
«Верьте сколько влезет».
Тохала Делит чувствовал себя превосходно. Сегодня, в последний день существования еврейского народа, он вспоминал прошлое. Он вспоминал, как готовил специально отобранных нацистов: Фрица Барбера, который стал доктором Мойше Гаваном, Хельмута Дорфмана, который стал Ирвингом Марковичем, Йозефа Брунхайна, который стал Эфраимом Хегезом, а также Леонарда Эссендорфа, который стал Беном Айзеком Голдманом. Он помнил, как они специально голодали, чтобы не выделяться среди уцелевших узников концлагеря Треблинка. Как им было сделано обрезание — символ новой веры. Как они на исходе войны превратились в евреев. Как они, благодаря уму и таланту, сумели пробраться в правительственные сферы. Как объединяла их неумолимая жажда отмщения и окончательного уничтожения всего того, что связано с еврейством.
Тохала Делит услышал снаружи хор. Собравшиеся пели один из своих мерзких гимнов:
Пока еще жив наш еврейский народ,
Пока не угасла надежда,
Мы знаем, незыблем наш славный оплот,
Сион нам сияет, как прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15