— Домой, Джеймс.По дороге она немного всхрапнула и проснулась уже рядом с домом, выпрямилась и щелкнула пальцами.— Я только что вспомнила, — произнесла она заплетающимся языком.— Что?— Есть один парень, который вместе с Холи занимается каратэ. Такой же помешанный.— Как его зовут?— Фред Уэтерби.— Где я могу его найти? Хотелось бы побольше узнать о каратистах.— Он полицейский. Теперь припоминаю, точно, полицейский. Лейтенант или что-то в этом роде. Кажется, он работает в спортивной школе. Холи что-то говорил о нем. Да, в Джерси-Сити. Он тренирует полицейских.— Фред Уэтерби, так?— Да-а, так, — произнесла Линетт и снова уронила голову на плечо Римо.Выйдя из машины, она всем весом оперлась на левое плечо Римо, заставив его стиснуть зубы, чтобы не закричать от боли, ударившей из плеча в голову. Закусив губу и ничего не видя перед собой, словно во сне, он довел ее до спальни в небольшом особняке на самой окраине.Она не сопротивлялась, когда Римо раздел ее и укрыл одеялом. Перед уходом он кое-что проделал с нервным узлом у нее подмышкой и шепнул на ухо:— Думай обо мне. Я еще вернусь.Она улыбнулась во сне.Покидая дом, Римо заметил, как в ванной комнате на втором этаже зажегся свет. Глава шестая Капитан американской подводной лодки «Дартер» Ли Энрайт Лихи уже плавал по этому маршруту пять раз за последние пять лет и с каждым разом все меньше понимал, зачем это нужно. В силу особых обстоятельств, он не мог заходить в порты Японии. Россия и Северная Корея вели наблюдение за всеми судами в Японском море, особенно подлодками. Это относилось и к тем, кто заходил в порты Тайваня и островов Рюкю, а также и Китая. Так что и в обычных рейсах требовалось соблюдать секретность.Для этого рейса секретность обеспечивалась, уже начиная с Сан-Диего, когда распускался слух, что подлодка идет в Австралию, и женам моряков сообщали, что местом следующей стоянки будет порт Дарвин. Пройдя Тихий океан, подлодка в погруженном состоянии заходила в Восточно-китайское море между Миако и островами Наха. Затем направлялась на север вдоль побережья Китая, проходя с большим риском в ста милях от Шанхая, пока не достигала Желтого моря. Так было удобнее: если бы китайцы засекли ее, им нужно было время для того, чтобы связаться с Северной Кореей. На 38 градусах широты и 124 долготы лодка поворачивала на северо-восток в Западно-Корейский залив, и там, в том дьявольском месте, где граничили Северная Корея с коммунистическим Китаем, с борта высаживалась группа морского десанта, сформированная на основе различных спецподразделений, использовавшихся в армии для выполнения таких операций, которые обычные части выполнить не могли.И все это для того, чтобы передать кошелечек с золотом старухе, каждый год ждавшей на берегу около деревни Синанджу ровно в три часа ночи двенадцатого ноября.Капитана Лихи очень удивляло, почему для доставки золота на сумму менее десяти тысяч долларов тратились сотни тысяч, не говоря уже о международном инциденте, случись он, обошедшемся бы в миллионы. Он не мог взять в толк, почему ЦРУ (а он был уверен, что это ЦРУ) не сумело найти более безопасный и дешевый путь или же сразу вручить все золото, накопившееся за три года, избегнув двух рискованных операций.Поэтому, когда лодка «Дартер» повернула на север в Восточно-Китайское море, чтобы позднее вечером всплыть на поверхность, капитан Лихи решил, что должен поговорить с пассажиром. На этот раз пассажир вез с собой не только золото, но и тюки с одеждой, коробки с драгоценностями, портрет с автографом какого-то второразрядного актера, снимавшегося в «мыльных операх», а также три больших лакированных сундука. Капитан Лихи не представлял, как все это разместить на надувных резиновых лодках. Но он был благодарен судьбе хотя бы за то, что ему удалось отбиться от электронного устройства для приема телепередач, которые какой-то идиот из Пентагона собирался передавать через весь Тихий океан специально для «Дартера».Когда ему об этом сказали, он чуть не лопнул от возмущения.— Черт побери, существуют более надежные и безопасные способы передачи информации, чем телевидение!— Это в сущности не информация, — ответил адмирал, координировавший связи между ЦРУ и ВМФ.— А что же?— Телепередачи.— Последние известия?!— Не совсем. Телевизионные сериалы без рекламных объявлений: «Пока Земля вертится» — двадцать одна минута и пятнадцать секунд, «Молодой и дерзновенный» — тридцать минут и десять секунд, «На пороге жизни» — двадцать четыре минуты и сорок пять секунд. Общее время трансляции составит около часа.— Значит, всплыв между Китаем и Северной Кореей под носом у русских я буду принимать «мыльные оперы»? Вы что, все заболели?— Мы исключили рекламные ролики, — сказал адмирал. — Иначе потребовалось бы час пятнадцать минут.— Но к чему все это?— Как правило, мы не посвящаем всех в детали.— А кто-нибудь в них посвящен?— Откровенно говоря, капитан, я этого не знаю. Все настолько засекречено, что я даже не уверен, ЦРУ ли руководит операцией. Вы хотите, чтобы я категорически отказался от затеи принимать телепередачи?— Категорически настаиваю, — ответил капитан Лихи.— То есть вы откажетесь выполнять задание, если вам придется периодически всплывать на поверхность для приема телепередач?— Откажусь.— Я вас понимаю. Попробуем отказаться от телепередач.К моменту отплытия адмирал с торжествующим видом сообщил:— Мы победили. — Одетый в штатское, он стоял у боевой рубки «Дартера». — Примете на борт только три сундука.— А вы никогда не пробовали возить здоровенные сундуки на резиновой лодочке в Западно-Корейском заливе, да еще во время осенних штормов?— Ваше дело попытаться. Не выйдет — не беда, — сказал адмирал, широко улыбаясь. — Удачи, Ли.— Благодарю вас, сэр, — ответил капитан Лихи. Он вспомнил, как адмирал подмигнул ему, когда проходил мимо этих сундуков, принайтованных у шпангоута, и постучал в дверь каюты своего пассажира.— Это капитан Лихи.— Да, — послышался скрипучий голос.— Хочу сообщить вам, что мы входим в Желтое море, — сказал капитан Лихи.— Значит, мы не заблудились — это вы хотели мне сообщить?— Не совсем. Я хотел бы поговорить с вами насчет высадки.— Мы уже в Синанджу?— Нет. В Желтом море, я же сказал.— Тогда и говорить не о чем.— Но ваши сундуки слишком тяжелы, и я не уверен, что мои ребята смогут переправить их на берег.— О, как это похоже на белых людей, — послышался голос из каюты. — Они дали мне единственное судно, которое не в состоянии перевезти имущество.— Если надо, мы можем перевезти и целый город, но не в кимирсеновскую Северную Корею. Он не принадлежит к числу наших горячих поклонников.— А почему он им должен быть, если вы не цените подлинное искусство? Не отпирайтесь. Это вы лишили старого человека его последнего удовольствия, помешав ему смотреть дневные телесериалы.— Сэр, нас бы разбомбили к чертовой матери, если бы мы всплывали для приема передач. Я отказался от них ради вашего же блага. Вы ведь не хотите попасть в плен к китайцам?— В плен?— Да, под арест и в тюрьму.— Еще не рождены те, кто способен пленить Мастера Синанджу. Уходите, вы, жалкое подобие моряка.— Сэр, сэр...Но ответа не последовало, пассажир не поднимался на палубу и не откликался на стук в дверь, пока американская подлодка «Дартер» не всплыла, наконец, вблизи Синанджу. Команда была экипирована по погоде, лица матросов скрывали маски с прорезями для глаз. Палуба обледенела, в спину дул колючий холодный ветер.— А вот и он, — сказал один из матросов, и все с любопытством уставилась на тщедушного старика-азиата, взбиравшегося на палубу. Ветер с китайского побережья раздувал серое кимоно, жидкие пряди бороды развевались.— Сэр, сэр, мои люди не смогут погрузить ваши сундуки на резиновую лодку. Если даже это и получится, то в море лодка обязательно опрокинется.— Вы думаете, Мастер Синанджу доверит свои сокровища жалкому подобию моряка из беспомощного морского флота? Поднимите сундуки на палубу и привяжите один к другому, как вагоны поезда. Вы когда-нибудь видели поезд? * * * И белые люди с круглыми глазами исполнили приказ, и три сундука Мастера Синанджу были связаны вместе и могли плыть по воде. Прозорливый Мастер мудро обзавелся такими сундуками, которые могут держаться на поверхности воды, ибо моряку, который не может доставить по морю груз и не понимает, где заключена правда и красота искусства, нельзя доверять благосостояние деревни. И одетые в одежду из меха и нейлона, с нежными лицами, защищенными от местных ветров, к которым они не привыкли, белые моряки спустили на воду сделанные из дерева плотником Парк Йи сундуки, которые продолжали служить хозяину и в новых землях, открытых дедом Чиуна в год Собаки. Как раз перед тем, как добрый русский царь продал перешеек северного полуострова под названием Аляска тем же американцам, с которыми потом встретился дед Чиуна. И сундуки, попав в родные воды, поплыли за легкими желтыми лодками белых людей. Но теперь уже было известно, что не все белые люди имеют белую кожу. Некоторые были черными, некоторые коричневыми и даже желтыми. Но их умы были поражены белизной, так что души их все равно были белыми. Чиун, Мастер Синанджу, находился в последней лодке рядом со своими сундуками, которые были данью его народу. И вот на темнеющем берегу он увидел прекрасную молодую девушку. Она стояла на скале, возвышавшейся над небольшой бухтой. Но, увы, она была одна. * * * — Видали когда-нибудь такую уродину? — спросил помощник боцмана, кивком головы указывая на толстолицую кореянку, сидевшую на корточках на мрачных голых камнях.— Да-а. В зоопарке, — ответил один из гребцов.— Она, по крайней мере, тепло одета. А у старикашки, должно быть, антифриз вместо крови. Такой ветер и быка превратит в сосульку.С подлодки, всплывшей в шестистах ярдах от берега, сообщили по рации, что со стороны Синанджу двигается колонна тяжелой техники с зажженными фарами. Возможно, танки.Командир взвода известил пассажира о приближающейся опасности.— Вы можете вернуться с нами назад. Мы должны уходить. Немедленно.— Я дома, — сказал Чиун.— Значит, вы остаетесь?— Мне нечего бояться.— О'кей, приятель. Это ваше дело.Чиун с улыбкой смотрел, как перепуганные матросы быстро погрузились в лодки и поплыли к своему кораблю, качавшемуся на волнах. Девушка спустилась со скалы, подошла ближе и низко поклонилась. Ее слова показались Чиуну музыкой. Это были слова его детства и тех игр, в которых он постиг тайны ума и тела, а также сил вселенной. Язык родины был сладостен.— Приветствую тебя, Мастер Синанджу, который спасает от голода деревню и хранит верность законам, глава Дома Синанджу! Наши сердца переполнены любовью и восхищением. Мы радуемся возвращению того, кто покоряет вселенную.— Милосердно покоряет вселенную, — поправил ее Чиун.— Милосердно покоряет вселенную, — повторила девушка, которая готовилась целую неделю и беспокоилась лишь из-за слова «восхищение», потому что забывала его чаще остальных. — Милосердно покоряет вселенную.— Почему ты одна, дитя мое?— Теперь запрещено соблюдать старые обычаи.— Кто же это запретил?— Народно-демократическая республика.— Эти продажные твари в Пхеньяне?— Нам запрещено так называть правительство.— Как же ты отважилась прийти сюда, дитя мое?— Я внучка плотника, который живет у залива. Наша семья последняя, которая верна старым обычаям.— Как живут мои братья и братья моей жены? Что с ними?— Они теперь живут по-новому. А ваша жена давно умерла.Она, очевидно, хотела скрыть что-то тягостное. И Чиун понял.— Я знал, что моя жена умерла, — сказал он. — Но ты скрываешь еще что-то. Что же?— Она предала Дом Синанджу, Мастер.Чиун улыбнулся.— Такое в обычаях ее семьи. Это всегда было ее сутью. Не плачь, дитя мое. Во всей вселенной нет более жестокого сердца и более подлой семьи.— Правительство заставило ее сделать это, — произнесла девушка.— Нет, — возразил Чиун. — Они не могут заставить сделать то, что не свойственно натуре. Ее семья всегда относилась с завистью к Дому Синанджу, и она входила в наш дом с горечью в сердце. Из-за нее я совершил величайшую ошибку.При последних словах голос Чиуна задрожал. Он вспомнил, как, уступая настойчивым просьбам жены, дал приют сыну своего брата и как тот, покинув деревню, воспользовался секретами Синанджу для достижения богатства и власти. И этот позор был так велик, что Чиун, чье настоящее имя было Нуич, переставил в нем буквы и стал называться Чиуном, отказавшись от опозоренного имени. Этот позор заставил Чиуна покинуть деревню, чтобы оказывать ей поддержку своим трудом и талантом, И это тогда, когда он мог бы радоваться лучшим годам своей жизни, пребывая в довольстве и уважении окружающих.— Она сказала, о Мастер, что вы взяли в ученики белого. Но мой дед говорит, что такую унизительную мысль могут позволить себе только ваш племянник и семья вашей жены.За грядой темных гор Чиун увидел приближающуюся цепочку огней.— Очень смело со стороны твоего деда говорить так. Надеюсь, что мои дары смягчают сердца жителей деревни.— Мы ни разу не получали золота, о Мастер. Оно шло Трудовой партии. Они и в этом году были здесь, чтобы забрать его, но когда увидели, что вы вернулись, то бросились за помощью. Я осталась одна, потому что весь год учила речь на случай вашего возвращения.— Так вы соблюдали обычаи и не получали денег? — спросил Чиун.— Да, Мастер. Ибо без вас мы просто бедная деревня. Но с вами мы — родина Мастера Синанджу, и, что бы ни творилось в мире, Синанджу не исчезнет благодаря вам и вашим предкам. Так меня учили. Простите, что я забыла слово «милосердно».Услышав это, Чиун заплакал, прижав девушку к груди.— Знай же, дитя мое: теперь ты и твоя семья забудете о невзгодах. Вы будете счастливы. Клянусь жизнью! Пока вы не возрадуетесь, не зайдет солнце. Вас больше не будут презирать в деревне. Так как среди прочих только вы остались верны и чисты.И чтобы утешить девушку, Чиун пошутил, что обычно те, кто его приветствовал, забывали слово «восхищение». * * * И тут жители деревни окружили их, и человек, которого называли «Товарищ капитан», бывший рыбак, обратился к Чиуну, Мастеру Синанджу, стоявшему возле своих сундуков. Окруженный вооруженными людьми, Товарищ капитан держался храбро. — От имени жителей Синанджу я конфискую это имущество в пользу Корейской Народно-Демократической Республики. И стоявшие вокруг стали кричать, радоваться, хлопать в ладоши, потрясать ружьями и стучать по броне большого танка, на котором они приехали, дабы показать свою силу. — Если так, — сказал Чиун, — то кто первый наложит руку на имущество Мастера? Кто? — Мы сделаем это все разом. И Мастер Синанджу улыбнулся и сказал: — Да, вы сейчас вместе, но чья-то рука окажется первой, и этой руке больше не суждено будет ни к чему прикоснуться. — Нас много, а ты один, — сказал Товарищ капитан. — Слушайте! Коров мало, а навоза много, и всякий с презрением топчет навоз. Вот что я о вас думаю. Если бы вы заполнили весь берег, я бы все равно прошел сквозь вас, ибо здесь есть только один достойный человек — вот это дитя. И они смеялись над Мастером Синанджу и проклинали внучку плотника, обзывая ее нехорошими словами. И Товарищ капитан сказал жителям Синанджу: — Давайте возьмем его имущество, так как нас много, а он один. И они бросились вперед с криками радости, но остановились перед сундуками, с которыми прибыл Мастер. Ни одна рука не дерзнула прикоснуться к ним, ибо никто не хотел быть первым. Все замерли. Тогда капитан сказал: — Я буду первым. И если я погибну, бросайтесь на него. И когда он коснулся сундуков, Чиун, Мастер Синанджу, сказал остальным, что тот, кто первым поднимет руку на Мастера, погибнет. И с этими словами он убил капитана, и остался лежать Товарищ капитан подле сундуков, но никто не сдвинулся с места. Тогда одна старуха, жившая на севере деревни среди торговцев, сказала, что они сильнее Чиуна, Мастера Синанджу, ибо у них есть танк. И бросились к танку все, кроме осыпанной бранью внучки плотника. Только она одна осталась с Мастером Синанджу. Но когда танк приблизился к Мастеру Синанджу, он совершил могущественными руками столь искусное движение, что сначала лопнула одна, затем другая гусеница, и танк увяз в прибрежном песке под собственной тяжестью, словно пьяный, который не может сдвинуться с места, отягощенный выпитым вином. И Чиун взобрался на беспомощный танк и заклинил верхний люк. Затем непостижимым для простого смертного образом остановил вращение башни и могущественными руками перерубил смертоносное орудие, могущее убить многих. В днище танка тоже были люки, но они не открывались, так как танк глубоко увяз в мокром песке. — С теми, кто внутри, покончит прилив, — сказал Мастер Синанджу, и раздались из танка стоны и рыданья. Ибо солдаты, сидевшие там, хотя и были из Пхеньяна, но понимали, что настанет время прилива и он поглотит их, и просили они о снисхождении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14