Сейчас момент был тревожный.
В здании на площади Дзержинского располагалась Лубянская тюрьма. Во время правления Сталина многие из его друзей окончили там свои дни. Он был единственный из целого подразделения, кому удалось тогда уцелеть — это было политическое подразделение, которым командовал бывший университетский профессор, пришедший на работу еще в ЧК, потом переименованное в ОГПУ, потом — в НКВД, в МВД и, наконец, в КГБ. Все это были разные одежды для одного и того же тела.
Сталин однажды приказал, чтобы их подразделение в полном составе — сорок два человека — и при полном параде поужинало с ним за закрытыми дверями. На столе было всегда много водки.
Какой-то внутренний голос нашептал Дене в тот давний вечер в начале тридцатых не особенно усердствовать за столом. Наверное, отсутствие прохладительных напитков на длинных столах заронило в нем подозрение, что Сталин просто хотел всех напоить вусмерть.
Его командир, человек очень осторожный и воздержанный в еде и питье, предпочитавший чай с баранками, пил водку так, словно родился в седле казацкого скакуна. К середине трапезы командир уже громко разглагольствовал о том, что он является составной частью социалистического авангарда человечества. Сталин тихо улыбался в усы. Сам он не пил, а, раскурив большую белую трубку, только кивал да посмеивался, а молодой Деня тогда подумал: «Боже, ну и змея подколодная!»
Молодых офицеров всегда учили быть первыми в своем ревностном служении чистому делу коммунистической революции. Деня же держался незаметно. И вот Сталин указал на него.
— А ти что думаэшь, тихонья? — спросил Сталин.
— Я думаю, что все, что они тут говорят, очень мило, — ответил Деня.
— Только мило? — Все засмеялись. — Мило! — продолжал царственный тамада. — Этим словом можно аписать дэвушку, а не рэволюцию.
Деня смолчал.
— Ти не хочэшь измэнить слово?
— Нет, — ответил Деня.
Его командир сразу же почувствовал себя не в своей тарелке и завел диалектическую дискуссию о слабых революционерах, переметнувшихся на сторону буржуазной контрреволюции.
— А ти что думаэшь об этом, маладой чзловек? — спросил Сталин.
Молодой Деня встал, ибо понял, что речь теперь идет о жизни и смерти, а он хотел встретить свою судьбу стоя. Для них для всех речь теперь шла о жизни и смерти.
— То, что говорит мой командир, вероятно, правильно. Я не знаю. Я же не профессор и не семи пядей во лбу. Я только знаю, что России нужна твердая рука. До революции правители управляли страной для своего блага. То были тяжелые времена. Сейчас появилась возможность построить лучшую жизнь. И это хорошо. Но это будет непросто. У нас большая, огромная страна. Мы все еще отсталые. Я русский. И я знаю, что впереди много кровавой работы. И я знаю, что после каждого достижения будет много разговоров о возможных путях более успешного достижения этих целей. Но я же русский. И я целиком доверяю партии. Это дело партии — решать. Но в лице Григория Дени у партии всегда будет верный помощник.
Тогда его командир раскритиковал эту позицию за то, что она призывает быть преданным в равной мере царю и прочим феодальным правителям и — коммунистической партии. И он спросил, почему Деня вступил в партию.
— Потому что за каждого выдвиженца в члены партии из нашей семьи давали по три картофелины.
— И за три картофалины ти пажэртвовал сваею жизнью? — спросил Сталин.
— Мы голодали, товарищ председатель.
Никто из присутствующих в зале не заметил, как слегка сузились глаза у Сталина, как и не уловили столь же легкого кивка его головы. Григорию же его начальник приказал немедленно уйти. Явившись на следующее утро во временный штаб, располагавшийся в здании бывшей баптистской церкви, он никого там не застал и даже подумал, что штаб переехал. Но штаб не переехал. Теперь он стал командиром — в свои двадцать с небольшим лет. Остальных же он больше никогда не видел и не спрашивал о них.
С того вечера он только еще раз видел Сталина — это было в первые дни великой войны, когда гитлеровские дивизии беспрепятственно двигались маршем по западным землям Советской страны.
Примерно сто офицеров в том же звании, что и он, призывались в действующую армию. Он должен был организовать партизанское движение в тылу врага. Сталин обходил строй офицеров, и ему представляли каждого.
Подойдя к Дене, Сталин улыбнулся.
— А, три картофэлины!
— Три, — подтвердил полковник Деня.
Штабной генерал склонился к Сталину и стал рассказывать о недавних подвигах Дени. Сталин оборвал его легким взмахом руки.
— Знаю, знаю! — сказал он. — Самый атважный баец на свэте — руский с трэмя картофэлинами в живате.
Это была наиболее жестокая война с тех пор, как орды варваров уничтожали целые области в Западной Европе. Зрелище побоищ, учиненных нацистами, было невыносимо даже для видавших виды работников НКВД. Ну а потом, разумеется, началась затяжная рискованная война с Западом. И Деня понимал, что она продлится еще очень долго.
«Три картофелины», вспоминал он, пока «Зил»-лимузин скользил по туннелю в подземный гараж здания на площади Дзержинского. Он вошел в крохотный лифт, рассчитанный только на одного пассажира, и поднялся в шифровальный отдел, где его встретил полковник, отвечавший за одно, генерал, отвечавший за другое, и полдюжины капитанов, отвечавших еще за что-то. По стенам были развешаны карты и графики. Лица людей, собравшихся в этой комнате, были серьезны. Поприветствовав вошедшего, они продолжали вполголоса отдавать приказы о том-то и том-то.
— Простите, товарищи, мне надо сходить по малой нужде, — сказал Деня. — Продолжайте совещание. — Он оставил дверь открытой, чтобы слышать каждое слово. Кто-то опустил глаза. «Сопляки, — подумал он. — Бабы! Могучий КГБ превратился в сборище кисейных барышень».
Он вернулся к столу.
— Так. Я выслушал двадцать доводов о том, почему каждый из вас представляет особую ценность для государства. Но пока что не поделился неприятной информацией. Я сообщу вам два неприятных известия, потом дам пять минут на размышление, а потом мы все это обсудим по новой. Первое. Мое подразделение «Треска» разворачивает наступление по всей линии фронта на плечах поверженного врага. Посему все происходит отнюдь не в соответствии с полученными вами ранее инструкциями. Мы не имеем связи с нашими людьми неделями! Но это не страшно. Второе. Что говорит Василивич? Он единственный паникер, которого я уважаю.
Никто не стал брать пять минут на размышление. Василивич уже в течение трех дней не выходил на связь. Группы поддержки обнаружили убитыми следующих...
Деня выслушал длинный список фамилий. Он взял у одного из офицеров красный карандаш и подошел к карте. Он попросил уточнить время смерти каждого из убитых и написал это время у каждого населенного пункта. Неаполь, Фарфа, Афины, Рим.
— Вы сказали: Иван Михайлов?
— Да, майор Михайлов мертв.
— Причина?
— Тупой предмет. Страшной силы удар.
— Ну конечно. По-другому и быть не могло. Этого следовало ожидать, — сказал Деня, вспоминая, какой невероятной физической силой обладал этот юный гигант. — Вы уверены?
— Да. Проведено вскрытие. У майора Михайлова в крови обнаружен крысиный яд в количестве, способном убить батальон, но очевидно, что не это послужило причиной смерти.
— От Василивича ничего?
— Ничего.
Дене не хотелось сейчас высказывать свои наихудшие подозрения, потому что слово не воробей, как известно: вылетит — не вырубишь топором, и к тому же кто знает, что могут учудить эти шаркуны-лизоблюды в погонах.
— Вот вы тут все кричите о якобы внезапной массированной атаке крупными силами, но я вам скажу сейчас кое-что, о чем никто из вас пока еще ни словом не обмолвился. Посмотрите на карту, на мои пометки. Обратите внимание на время. Это самое главное!
Офицеры зашумели и стали наперебой рассуждать вслух о подразделениях поддержки ЦРУ, о волновых атаках несколькими эшелонами, когда новые подразделения вступают в дело сразу же после того, как их предшественники выполнили свое задание.
Один офицер с угреватым лицом, впалыми щеками и редеющими седыми волосами, расчесанными на прямой пробор, начал говорить о многонациональной цепной реакции, охватывающей отдельные подразделения. Речь идет, уверял он, о широкомасштабном заговоре против СССР, исходящем, возможно, из Ватикана.
Деня крякнул. Он не слышал подобной белиберды с момента своей краткой остановки в лондонском аэропорту, где местные журналисты были готовы сбыть ему любую небылицу за сходную цену.
Адъютант спросил его тогда, что хотели журналисты.
— Не хотите ли прочитать о том, как Америка пыталась отравить Атлантический океан? О тайной войне израильтян? О том, как датское правительство убивает детей на потребу каннибалам-извращенцам? Что голландцы в глубине души расисты? Британская журналистка — самый легкодоступный товар. Продумайте что угодно — и они обо всем напишут. За книги, конечно, придется платить чуть подороже, чем за газетные статьи. Но я вам гарантирую, милорды, позолотите им ручку, и на земле не окажется ничего такого, о чем бы они не сумели написать. Хотите узнать про любовные похождения папы римского? О его незаконных детишках?
— Какие любовные похождения? Какие незаконные дети? — спросил адъютант.
— Платите — и мы обо всем узнаем.
Все это было приемлемо для британских журналистов, но для серьезных людей, которые повседневно балансируют на грани жизни и смерти, это было возмутительно. Потому-то Деня и крякнул и заметил, как какой-то офицер ему подмигнул.
— Кто-нибудь из вас знает, что такое автомобиль? — спросил Деня.
Нес офицеры, находящиеся в этой комнате без окон, кивнули. Несколько человек кашлянули и потупили глаза, стараясь не смотреть друг на друга. Ну конечно, они-то знали, что такое автомобиль. О чем это старик?
— Вы умеете пользоваться наручными часами? — продолжал Деня.
Все опять кивнули.
— А считать?
Да, они умели считать. Не конкретизирует ли товарищ маршал свои соображения?
Деня приставил кончик красного карандаша к Риму на карте.
— Представьте себе, что эта красная точка — автомобиль. Фр-фр-фр-биб-би — машина поехала. Дррррр — урчит мотор. Вот по этому шоссе — жжжжж! — говорил Деня. Карандаш двинулся от Рима к Неаполю. — Вот мы и в солнечном Неаполе. Полдень. Вчера вечером мы были в Риме. Едем дальше — в Фарфу. Фр-фр-фр-биб-би... Дрррр. Нам и гнать-то слишком не надо. А теперь мы возвращаемся в Рим и садимся на самолет. Хороший такой самолетик. Он летит в Афины. Ууууу — ревут турбины. Он приземляется в Афинах. Приятный полет.
— О! — произнес офицер, который наконец-то понял, к чему клонит Деня. Ну конечно! У всех голова забита сложнейшими разветвленными международными заговорами и многочисленными перемещениями террористических групп — вот никто и не заметил простейшего факта. А старый боевой конь сразу все просек.
— Это вовсе и не массированная контратака, — догадался молоденький офицер.
— Поздравляю с возвращением на землю! — похвалил маршал Деня.
— Там действовала одна-единственная группа. И они двигались от одной нашей явки к другой. И вне всякого сомнения, Василивич сотрудничает с ними, потому что только он напрямую связан со всеми нашими подразделениями. Он перешел на сторону врага и теперь ведет эту террористическую группу по всем нашим явкам, — говорил молодой офицер.
— Неверно! — грозно сказал Деня.
— Почему? — недоумевал молодой офицер.
Деня быстро соображал. Как бы это все дело не упустить из рук. Он слишком долго работал с Василивичем, чтобы так легко отдать его в руки Кремлю, обитатели которого мирно снят в уютных постелях и не знают, что это такое — когда тебе приставляют к животу ствол и грозят обмотать кишки вокруг ближайшего дерева.
— Потому, — ответил Деня.
— Почему потому, товарищ маршал? — не отставал офицер.
— Потому что так и было задумано, — сказал он э раздумье. — «Подсолнух», наш непосредственный противник в ЦРУ, устарел. Почему он устарел? Потому что у Америки появилась более эффективная террористическая группа. Что же делать? Каким образом нейтрализовать их новые силы? Надо разоблачить «Треску» и избавиться от того, что Америка в любом случае выбросит на свалку. Но как это сделать? Заставить их сдать оружие под предлогом предотвращения очередного международного скандала. Почему же американцы решат оставить себя безоружными? Неужели среди вас найдется хоть один дурак, который поверит, будто Америка останется безоружной перед лицом сегодняшнего мира?
Какой-то офицер предположил, что у американцев просто крыша поехала. Он перечислил ряд недавних инициатив американского внешнеполитического ведомства.
Деня отпарировал, сказав, что если этот офицер хочет работать в министерстве иностранных дел, то его здесь никто не держит. Здесь — КГБ.
— Василивич, этот выдающийся, талантливейший, отважный и преданный офицер, просто-напросто спас партию и народ России. В то время как кисейные барышни на площади Дзержинского травят небылицы, точно английские журналисты.
Офицер связи Военно-Морского флота при сравнении с английскими журналистами густо покраснел. Пусть Деня и маршал КГБ. Это не дает ему никакого права называть коллег англичанами.
— Извините, что оскорбил вас в лучших чувствах. Я имел в виду англичан только как пример. Я ведь даже не сказал «англичане», я имел в виду английских журналистов как пример глупости. Я глубоко уважаю Военно-Морской флот, и, возможно, это вас удивит, Королевский британский флот, и, что удивит вас еще больше, всех подданных британской короны. Ну, все довольны?
Морской офицер принял извинения.
— Ну и славно, — сказал Деня и наотмашь ударил офицера ладонью по лицу. — А теперь запомни, кто я. Маршал Деня, у которого в бою котелок варит, и я за вас гроша ломаного не дам, потому что ни один из вас не допер, что «Подсолнух» устарел для Америки, потому-то «Треска» нам тоже уже не нужна. Ибо, кретины недоделанные, — что «Подсолнух», что «Треска» — это же все едино!
Оторопевшие офицеры закивали. Даже морской офицер с красной, точно ошпаренной, щекой тоже кивнул. Деня обладал неотъемлемым правом быть их командиром, и сейчас он продемонстрировал это право.
— Генерал Василивич направляет их новую террористическую группу на «Треску» не для того, чтобы нас уничтожить. Он жертвует жизнью своих товарищей, чтобы мы сумели увидеть их новое оружие в действии и выработать контрмеры. Согласен, действует он отчаянно, рискованно, но блестяще! Мы делаем шаг назад, чтобы потом сделать два шага вперед. Господа, пускай Америка и заварила всю эту кашу, но, уверяю вас, доварим ее мы сами.
И он грохнул кулаком по столу.
— Я собственной жизнью клянусь! — заявил он решительно. — Выше голову, барышни! Добро пожаловать в мир холодной войны.
Он знал, ему не надо было клясться своей жизнью. Конечно, это так. Но сам факт, что он произнес эти слова, придавал всему сказанному им ранее патетическое звучание. Он был не так уж и храбр, как могли подумать эти офицеры. Сокрушительный провал всех его подразделений в Европе, по всей видимости, грозил ему если не смертью, то как минимум тюрьмой. И, взвесив все «за» и «против», Деня решил, что Василивич либо мертв, либо поступает именно так, как описал его действия Деня. Всю жизнь приходится балансировать на острие бритвы.
Без тех трех картофелин он мог бы, наверное, умереть с голоду.
К 4:55 московского времени импозантный, умный Василивич начал оправдывать доверие своего командира. Сотрудник советского консульства в Афинах подобрал с земли записку, выброшенную из пронесшегося автомобиля. В ней было три слова. Они означали, что Василивич жив и захвачен в плен.
К вечеру следующего дня подразделение, внедренное в Швецию, получило довольно длинное донесение, оставленное неподалеку от небольшого шале, где были обнаружены обезображенные тела членов группы «Гамма» — найденное при них огнестрельное оружие не применялось, а холодное — оставалось в ножнах. Василивич, бесспорно, работал на грани провала. Донесение, написанное от руки на пяти пустых сигаретных пачках, было составлено открытым текстом. Оно гласило:
Д7 Новое американское оружие. Один человек. Необычайные способности. Что такое Синанджу? Особые методы. Грандиозная ловушка. «Треска» бесполезна. Мужчина ростом шесть футов, карие глаза, высокие скулы, худой, толстые запястья, имя — Римо. С ним вместе азиат, то ли его друг, то ли учитель, то ли поэт. Зовут Чиун. Старый. Ключ — Синанджу. Да здравствует щит и меч! В."
Деня созвал срочное совещание у себя в кабинете. На совещание пришли более ста офицеров из разных отделов и управлений КГБ. Он охарактеризовал ситуацию. Надо предпринять два шага. Первый — установить, что это за новая группа, второй — уничтожить ее. Ключ к операции — в донесении на пяти сигаретных пачках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16