А потом… потом он сумеет всех поодиночке подмять под себя.
Бабуин излагал свою версию. Виктор Палыч мрачнел все больше. Три месяца, думал он. Всего три месяца! А если бы упаковали на год? За это время его место успел бы занять другой… трон пустовать не должен.
К шести часам вечера, когда собрался круг приближенных, Антибиотик уже имел представление о том криминальном раскладе, который лег на карту Санкт-Петербурга. И этот расклад Палычу сильно не нравился. Еще меньше он стал нравиться после доклада министра финансов — Моисея Лазаревича Гутмана. Дела-то, оказывается, обстоят еще хуже, чем изложил Валера Ледогоров. А отвечать придется за все ему, Виктору Палычу. Большие люди с него спросят. Не с Бабуина, не с Гутмана — с него!
Опыт подсказывал — порядок нужно наводить немедленно и железной рукой. Только так можно восстановить утраченные позиции и вернуть уплывающие на сторону деньги.
Трем отколовшимся бригадирам были назначены стрелки.
Для большинства жителей Санкт-Петербурга арест Антибиотика прошел почти незамеченным.
Обыватели посудачили об этом, решили: все равно выпустят, — и забыли. Когда городские средства массовой информации сообщили о выходе Палыча на свободу, об этом в очередной раз посудачили (А? Что я говорил?) — и снова забыли.
Но информированные сотрудники правоохранительной системы рассматривали этот факт по-другому. Они понимали, что освобождение Палыча повлечет за собой много событий, иные из которых можно спрогнозировать, иные — нет… В питерской криминальной колоде Виктор Палыч Говоров был, несомненно, козырным тузом.
Но больше всех и арест, и освобождение Антибиотика касались того самого криминального мира, о котором сейчас так часто говорят и пишут. Так вот, братва была обеспокоена. Не те рядовые быки, которые ездят на ржавых ведрах и понтуют золотыми цепями да отключенными за неуплату сотовыми телефонами. Их мнение, собственно, никого и не интересовало… Напряг и беспокойство царили в среде серьезных людей. Авторитетов. Многие предполагали, что в самое ближайшее время в городе начнется война, мочилово на бандитском жаргоне, передел сфер влияния — на официальном. Бойня — на обычном человеческом. Все притихли в ожидании.
Ждать пришлось недолго. Пятого сентября, в понедельник вечером, трем пожелавшим самостоятельности бригадирам были назначены стрелки. Первая произошла ранним утром во вторник, шестого сентября.
Четыре автомобиля съехались на северной окраине города, в районе метро «Девяткино». Место было глухое — с одной стороны тянулись поля совхоза Бугры, с другой раскинулся целый гаражный город. Тысячи унылых бетонных и металлических коробок, построенных вдоль железной дороги, видом своим навевали тоску. В семь утра было уже светло. Плыл над полем туман, пасмурное небо сочилось мелким дождиком. На горизонте высились уродливые контуры башен-градирен. В жидких кустах у назначенного места стрелки затаились двое молодых мужчин в камуфляже. У каждого было по помповому ружью и паре гранат Ф-1.
В 6.58 на левой обочине остановились две темные девятки с тонированными стеклами. Прогрохотала электричка. Спустя минуту напротив, на правой обочине, встали БМВ-725 и девятка. Стекла этих машин тоже были тонированы.
Ровно в 7.00 дверцы всех автомобилей почти синхронно распахнулись. Точность при проведении стрелки — обязательное условие, своеобразный бандитский этикет.
Дверцы машин распахнулись, и двенадцать мужчин — по шесть с каждой стороны — ступили на плотно укатанную грунтовку. Водители остались в машинах.
Провести стрелку Антибиотик поручил Кащею. Бывший офицер-пограничник был умен, хладнокровен и жесток. Стрелка изначально планировалась кровавая, и Кашей для показательной акции устрашения подходил как нельзя лучше.
Они стоят — шесть против шести. Противники внимательно ощупывали взглядами друг друга, пытаясь определить наличие стволов и бронежилетов… Шел мелкий дождь, стояли на обочинах четыре темных автомобиля. Из салона БМВ доносился голос Пугачевой. Старый добрый Арлекино заливался страшненьким смехом… умирать не хотелось. А семизарядные помповые ремингтоны в придорожных кустах уже приготовились к работе. На вороненых стволах конденсировалась влага, оседали дождинки… Противники по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Высматривали оружие. В том, что оно есть, никто не сомневался. И время, и место стрелки предполагали жесткий вариант. Ремингтоны в кустах озябли… хотели огня.
Кашей сделал шаг вперед. Навстречу ему двинулся Илья-Счетчик, один из трех мятежных бригадиров. Арлекино хохотал. Что-то жуткое было в этом смехе.
Лидеры сошлись посредине дороги, сдержанно поздоровались. На секунду повисло молчание, только смеялся Арлекин.
— Ну? — негромко сказал Счетчик. — Какие проблемы?
— Предъява вам, — так же негромко ответил Кащей. — Палыч велел передать: от чужого откусываешь. Не по понятиям живешь, Илья.
— Какая предъява, Валера? Чужого не брали, никому не должны. Просто жить хотим самостоятельно.
— Предъява вам, — повторил Кащей. Он стоял, широко расставив ноги, руки — в карманах черной кожанки. — За фирму «Тревел». Тебя ведь, Счетчик, к ней Палыч подвел… Считай — подарил. Год назад ты с голой жопой бегал, на убитой шестерке катался. А теперь, значит, заматерел? Ответил борзотой Палычу на заботу отеческую.
— Не пойму, Валера, что мы перетираем? «Тревел»? Это наша была тема, тут предъяв нет никаких и быть не может.
— Зря так думаешь, — сказал Кащей. — Палыч велел передать: хотите жить сами — живите, а за «Тревел» придется отстегнуть сорок тонн отступного.
Это была провокация, откровенный вызов. Дело даже не в том, что цифра сорок тонн завышена многократно. Просто условия выдвигались заведомо унизительные, неприемлемые. Обозначался некий край, после которого либо — война, либо — безоговорочная капитуляция. Формальность, конечно, соблюдалась: тему перетирали, пытались со Счетчиком найти компромисс… да он борзонулся.
— …сорок тонн отступного, — сказал Кащей. И повисла тишина. Только хохотал Арлекино, да нарастал шум поезда вдали. Умирать страшно не хотелось. А край уже обозначился.
— А я не считаю нужным Палычу отстегивать, — хрипло сказал Счетчик. Этими словами он подписал свой приговор.
Шум поезда нарастал.
— Значит, за братанскую идею пострадать хочешь? — ухмыляясь произнес Кащей. В его голосе почти не слышалось вопросительной интонации. Он, скорее, утверждал. — Ну что ж, твое право.
Правая пола его кожанки полыхнула желтым огнем. Толстая кожа смягчила звук выстрела… Счетчик ощутил сильный толчок в левый бок. Снова вспыхнул огонек. Вторая пуля попала в грудь. Счетчик упал на спину. Мгновенно все пришло в движение.
Шансы противников изначально были не равны хотя бы потому, что люди Антибиотика заранее настроились на бойню. Но самым серьезным фактором стали два стрелка в засаде. Выстрелы Кащея послужили сигналом, и ремингтоны заработали, выплевывая горячую картечь. Звуки выстрелов, лязг передергиваемых ружейных механизмов растворялся, тонул в грохоте движения груженного цементом товарняка. Выстрел — и опрокидывается на землю здоровенный бугай по кличке Мясник, и рассыпается на куски боковое стекло бээмвухи за его спиной. Выстрел! Вскидывает руки, хочет схватиться за пробитое горло другой боец… но не успевает — вторая порция картечи попадает ему в голову. Пытается выхватить пистолет третий, но свинцовые шарики вспарывают в нескольких местах его кожаную куртку, и он валится на тело Мясника.
Девятка, на которой приехали бойцы Счетчика, резко рвет с места, задевает левое заднее крыло БМВ, и очередная порция картечи попадает в лобовое стекло. Изрешеченный триплекс покрывается густой сетью трещин. Хлещет горячий тосол из пробитого радиатора. Грохочет товарняк.
На дороге беззвучно кричит раненый. Один из стрелков — крепкий мужик с неестественно большими зрачками — азартно передергивает цевье и стреляет ему в голову. Кащей и Петруха шмаляют из двух ТТ.
Только один из людей Счетчика успел выхватить пистолет. Выстрелил, но в следующий момент в него попали заряд картечи и пистолетная пуля.
Акция продолжалась четырнадцать секунд. Когда машины с бойцами Кащея уехали, на дороге остались только трупы, искалеченные автомобили, брошенное оружие да стреляные гильзы.
Директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов задумчиво смотрел на картонный четырехугольник формата визитной карточки. Картон был очень высокого качества, белый и плотный. Шариковой ручкой на четырехугольнике было написано всего несколько цифр и букв: N 164'355 ZARIN. Непосвященному эти цифры и буквы ничего не говорили. А для Романа Константиновича они означали ни много ни мало шестьдесят миллионов долларов США. Именно такая сумма лежала на счете N 164'355 ZARIN в банке Gothard, Лозанна, Швейцария.
Лежала до сегодняшнего утра…
Семенов взял кусочек картона со стола и убрал в бумажник. Собственно говоря, номер счета он знал наизусть. Уже шесть лет хранил его в голове. И думал, что зря, что никогда не доведется воспользоваться…
Семенов протянул руку, снял трубку и набрал номер. Когда абонент отозвался, Роман Константинович сказал:
— Зайди ко мне, Валя.
Директору фирмы с совершенно неопределенным названием — агентство «Консультант» — было сорок пять лет. Свою нынешнюю фамилию — Семенов — он носил чуть больше года. А до этого ему доводилось жить с разными фамилиями. В конце восьмидесятых на Ближнем Востоке он носил фамилию Сектрис. В Литве девяносто второго — Ефимов. Двадцать с лишним лет из своих сорока пяти Роман Константинович отдал службе в секретном отделе ЦК КПСС. За невыразительным названием Отдел консультаций и перспективного планирования скрывалась самая секретная полицейская организация бывшего Союза. Невидимая, не упоминаемая в документах… Достаточно сказать, что о работе отдела знали только члены Политбюро ЦК. Несколько десятков офицеров занимались вопросами коррупции в самых высших эшелонах власти СССР под прикрытием этого отдела.
Отдел вел работу в поле, где паслись священные коровы: представители партийной, военной, советской и хозяйственной элиты. Ни Комитету, ни Генеральной прокуратуре делать на этом поле было нечего. Впрочем, никто туда и не рвался: любой сотрудник этих серьезных организаций отлично понимал, как легко сломать карьеру, а то и шею на кремлевских пастбищах. Нет, бесспорно, находились люди, которым в силу своей профессиональной деятельности удавалось напасть на какой-нибудь след. Часто это было не так уж и сложно — высокопоставленные функционеры настолько уверились в своей исключительности и безнаказанности, что теряли и стыд, и осторожность… Так вот, случалось, что сотрудники МВД или ГБ цепляли какой-нибудь след, но тогда им быстро объясняли, что к чему. Непонятливые или шибко настырные отправлялись служить куда-нибудь в Задрючинск-Заполярный, где и спивались в лучших отечественных традициях. Особо упорные попадали в психушки. А некоторые даже умирали внезапно. Но это уже в крайнем случае. Их было немного.
Полковник Семенов много лет служил системе верой и правдой. Неоднократно рисковал жизнью, был ранен. Не рвался ни к наградам, ни к званиям. Он честно и добросовестно делал свое дело. Находясь у самого сердца системы, у самого мозга, он видел, что и сердце это, и мозг уже глубоко больны… терапия тут не поможет! Приход к власти в восемьдесят пятом году Горбачева казался многим началом радикального лечения. Оптимистично настроенные массы приветствовали молодого и решительного хирурга. А хирург оказался на поверку патологоанатомом. Да еще и склонным падать в обморок… О, перестройка! О, Горби! Западный демократический мир рукоплескал. Тряпичный Миша раскланивался. Провинциалочка Раиса строила из себя первую леди. Бульдозеры сносили Берлинскую стену, Россия стояла в очередях за водкой. Пэтэушники осваивали клей «Момент».
С приходом к власти Горбачева Отдел консультаций и перспективного планирования оказался загружен работой выше всех разумных пределов. Вот только результаты этой работы, похоже, оказались невостребованными. Поначалу это казалось издержками переходного периода. Потом вызывало недоумение, потом… потом стало приходить понимание. А к девяностому году все уже оформилось. Отдел продолжал работать, накапливать информацию о коррупционерах, взяточниках, расхитителях, предателях. Но это по-прежнему никому не было нужно.
Несколько раз руководство отдела направляло Генсеку аналитические справки, подкрепленные обширными досье на его сподвижников. Результатом стала отправка на пенсию начальника отдела. Уже тогда подполковник Семенов довольно отчетливо представлял себе дальнейшее развитие событий. Уже тогда появлялось искушение послать все к такой-то матери и написать рапорт. Но он был русским офицером и продолжал работать.
Потом был август девяносто первого… Ощущение абсурдности достигло пика. Потом — Беловежская Пуща. Потом — октябрь девяносто третьего. Ликующие толпы мародеров во главе с косноязычным алкоголиком Ростроповичем праздновали победу над Россией. Они поставили ее раком и насиловали долго, самозабвенно, истово. Они испражнялись на тело России, били ее ногами и аплодировали друг другу. Насильники, мародеры, извращенцы и уголовники всех мастей глумились над ошеломленной жертвой.
— Теперь мы можем все! — кричали они. — Теперь все наше! А эта Россия всегда была проституткой. Блядью она была. И мы будем обращаться с ней как с блядью. Мы отрежем ей груди, которыми она вскармливала красных, мы вырвем ей язык, которым она пела им колыбельные.
А потом они построили огромную красивую арку с надписью: Капиталистический Рай. И поставили рядом наглого рыжего привратника. Он раздавал бесплатные входные билеты. Кажется, билет назывался ваучер.
Рыжий с глазами скупщика краденого давал каждому освобожденному россиянину бесплатный ваучер и говорил:
— Туда! Вам — туда! В Светлый Капиталистический Рай. Там вы сможете вложить свой ваучер в инвестиционный фонд. И он сделает нас богатыми!
— Фонд сделает нас богатыми? — жадно переспрашивали свободные россияне.
— Да! — горячо отвечал рыжий. — Он сделает НАС богатыми.
…После октябрьских событий девяносто третьего года полковник Семенов оставил службу. Строго говоря, служба закончилась гораздо раньше, вместе со смертью ЦК КПСС. Однако в отечественном бардаке отдел продолжал существовать совершенно непостижимым образом с несколько измененным названием в аппарате Президента. Никто не контролировал их работу, никто даже не интересовался: чем занимаются три десятка чиновников, получая при этом немалую зарплату? Итак, полковник Семенов оставил службу. Именно службу. Работал он раньше, а последнее время очень плохо служил государству, которого не признавал.
У Романа Константиновича больше не оставалось никаких иллюзий, никаких идеалов. Зато остались глубокие профессиональные знания, навыки, опыт и связи. И — огромный объем информации о власть имущих: ведь большая часть функционеров советской эпохи просто пересела в другие кресла. Многие, впрочем, не поменяли ничего, кроме убеждений: и кресла, и кабинеты остались те же самые.
Не использовать этот стартовый капитал было бы просто глупо: полковник организовал фирму, которая даже в названии сохранила ностальгическую память об отделе ЦК КПСС: агентство «Консультант». Костяк ее составили бывшие сотрудники Отдела консультаций и перспективного планирования. В уставе этого загадочного агентства было обозначено много направлений деятельности. Типа проведение маркетинговых исследований, аналитическая обработка информации, оказание консультационных услуг.
За этими довольно-таки расплывчатыми формулировками те, кому подобные услуги требовались, разглядели точный смысл. И клиенты в агентство потянулись. Уровень и качество поставляемой «Консультантом» информации были весьма высоки. Конфиденциальность гарантирована. Без работы люди полковника Семенова не сидели.
…Раздался стук в дверь, и спустя секунду вошел мужчина лет тридцати пяти, в отличном костюме. Лицо с чертами обычного сельского труженика совсем не соответствовало европейскому костюмчику.
— Заходи, Валя, садись, — сказал Семенов. С майором Кравцовым они отработали вместе около десяти лет. Роман Константинович считал его своим учеником, доверял абсолютно.
Кравцов присел у большого стола шефа, посмотрел вопросительно. Полковник же смотрел на него изучающе. Валентин Кравцов даже предположить не мог, что Семенов сейчас решает для себя вопрос: до какого же предела простирается доверие? Абсолютное доверие…
Молчание затягивалось… Наконец полковник улыбнулся и спросил:
1 2 3 4 5 6 7
Бабуин излагал свою версию. Виктор Палыч мрачнел все больше. Три месяца, думал он. Всего три месяца! А если бы упаковали на год? За это время его место успел бы занять другой… трон пустовать не должен.
К шести часам вечера, когда собрался круг приближенных, Антибиотик уже имел представление о том криминальном раскладе, который лег на карту Санкт-Петербурга. И этот расклад Палычу сильно не нравился. Еще меньше он стал нравиться после доклада министра финансов — Моисея Лазаревича Гутмана. Дела-то, оказывается, обстоят еще хуже, чем изложил Валера Ледогоров. А отвечать придется за все ему, Виктору Палычу. Большие люди с него спросят. Не с Бабуина, не с Гутмана — с него!
Опыт подсказывал — порядок нужно наводить немедленно и железной рукой. Только так можно восстановить утраченные позиции и вернуть уплывающие на сторону деньги.
Трем отколовшимся бригадирам были назначены стрелки.
Для большинства жителей Санкт-Петербурга арест Антибиотика прошел почти незамеченным.
Обыватели посудачили об этом, решили: все равно выпустят, — и забыли. Когда городские средства массовой информации сообщили о выходе Палыча на свободу, об этом в очередной раз посудачили (А? Что я говорил?) — и снова забыли.
Но информированные сотрудники правоохранительной системы рассматривали этот факт по-другому. Они понимали, что освобождение Палыча повлечет за собой много событий, иные из которых можно спрогнозировать, иные — нет… В питерской криминальной колоде Виктор Палыч Говоров был, несомненно, козырным тузом.
Но больше всех и арест, и освобождение Антибиотика касались того самого криминального мира, о котором сейчас так часто говорят и пишут. Так вот, братва была обеспокоена. Не те рядовые быки, которые ездят на ржавых ведрах и понтуют золотыми цепями да отключенными за неуплату сотовыми телефонами. Их мнение, собственно, никого и не интересовало… Напряг и беспокойство царили в среде серьезных людей. Авторитетов. Многие предполагали, что в самое ближайшее время в городе начнется война, мочилово на бандитском жаргоне, передел сфер влияния — на официальном. Бойня — на обычном человеческом. Все притихли в ожидании.
Ждать пришлось недолго. Пятого сентября, в понедельник вечером, трем пожелавшим самостоятельности бригадирам были назначены стрелки. Первая произошла ранним утром во вторник, шестого сентября.
Четыре автомобиля съехались на северной окраине города, в районе метро «Девяткино». Место было глухое — с одной стороны тянулись поля совхоза Бугры, с другой раскинулся целый гаражный город. Тысячи унылых бетонных и металлических коробок, построенных вдоль железной дороги, видом своим навевали тоску. В семь утра было уже светло. Плыл над полем туман, пасмурное небо сочилось мелким дождиком. На горизонте высились уродливые контуры башен-градирен. В жидких кустах у назначенного места стрелки затаились двое молодых мужчин в камуфляже. У каждого было по помповому ружью и паре гранат Ф-1.
В 6.58 на левой обочине остановились две темные девятки с тонированными стеклами. Прогрохотала электричка. Спустя минуту напротив, на правой обочине, встали БМВ-725 и девятка. Стекла этих машин тоже были тонированы.
Ровно в 7.00 дверцы всех автомобилей почти синхронно распахнулись. Точность при проведении стрелки — обязательное условие, своеобразный бандитский этикет.
Дверцы машин распахнулись, и двенадцать мужчин — по шесть с каждой стороны — ступили на плотно укатанную грунтовку. Водители остались в машинах.
Провести стрелку Антибиотик поручил Кащею. Бывший офицер-пограничник был умен, хладнокровен и жесток. Стрелка изначально планировалась кровавая, и Кашей для показательной акции устрашения подходил как нельзя лучше.
Они стоят — шесть против шести. Противники внимательно ощупывали взглядами друг друга, пытаясь определить наличие стволов и бронежилетов… Шел мелкий дождь, стояли на обочинах четыре темных автомобиля. Из салона БМВ доносился голос Пугачевой. Старый добрый Арлекино заливался страшненьким смехом… умирать не хотелось. А семизарядные помповые ремингтоны в придорожных кустах уже приготовились к работе. На вороненых стволах конденсировалась влага, оседали дождинки… Противники по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Высматривали оружие. В том, что оно есть, никто не сомневался. И время, и место стрелки предполагали жесткий вариант. Ремингтоны в кустах озябли… хотели огня.
Кашей сделал шаг вперед. Навстречу ему двинулся Илья-Счетчик, один из трех мятежных бригадиров. Арлекино хохотал. Что-то жуткое было в этом смехе.
Лидеры сошлись посредине дороги, сдержанно поздоровались. На секунду повисло молчание, только смеялся Арлекин.
— Ну? — негромко сказал Счетчик. — Какие проблемы?
— Предъява вам, — так же негромко ответил Кащей. — Палыч велел передать: от чужого откусываешь. Не по понятиям живешь, Илья.
— Какая предъява, Валера? Чужого не брали, никому не должны. Просто жить хотим самостоятельно.
— Предъява вам, — повторил Кащей. Он стоял, широко расставив ноги, руки — в карманах черной кожанки. — За фирму «Тревел». Тебя ведь, Счетчик, к ней Палыч подвел… Считай — подарил. Год назад ты с голой жопой бегал, на убитой шестерке катался. А теперь, значит, заматерел? Ответил борзотой Палычу на заботу отеческую.
— Не пойму, Валера, что мы перетираем? «Тревел»? Это наша была тема, тут предъяв нет никаких и быть не может.
— Зря так думаешь, — сказал Кащей. — Палыч велел передать: хотите жить сами — живите, а за «Тревел» придется отстегнуть сорок тонн отступного.
Это была провокация, откровенный вызов. Дело даже не в том, что цифра сорок тонн завышена многократно. Просто условия выдвигались заведомо унизительные, неприемлемые. Обозначался некий край, после которого либо — война, либо — безоговорочная капитуляция. Формальность, конечно, соблюдалась: тему перетирали, пытались со Счетчиком найти компромисс… да он борзонулся.
— …сорок тонн отступного, — сказал Кащей. И повисла тишина. Только хохотал Арлекино, да нарастал шум поезда вдали. Умирать страшно не хотелось. А край уже обозначился.
— А я не считаю нужным Палычу отстегивать, — хрипло сказал Счетчик. Этими словами он подписал свой приговор.
Шум поезда нарастал.
— Значит, за братанскую идею пострадать хочешь? — ухмыляясь произнес Кащей. В его голосе почти не слышалось вопросительной интонации. Он, скорее, утверждал. — Ну что ж, твое право.
Правая пола его кожанки полыхнула желтым огнем. Толстая кожа смягчила звук выстрела… Счетчик ощутил сильный толчок в левый бок. Снова вспыхнул огонек. Вторая пуля попала в грудь. Счетчик упал на спину. Мгновенно все пришло в движение.
Шансы противников изначально были не равны хотя бы потому, что люди Антибиотика заранее настроились на бойню. Но самым серьезным фактором стали два стрелка в засаде. Выстрелы Кащея послужили сигналом, и ремингтоны заработали, выплевывая горячую картечь. Звуки выстрелов, лязг передергиваемых ружейных механизмов растворялся, тонул в грохоте движения груженного цементом товарняка. Выстрел — и опрокидывается на землю здоровенный бугай по кличке Мясник, и рассыпается на куски боковое стекло бээмвухи за его спиной. Выстрел! Вскидывает руки, хочет схватиться за пробитое горло другой боец… но не успевает — вторая порция картечи попадает ему в голову. Пытается выхватить пистолет третий, но свинцовые шарики вспарывают в нескольких местах его кожаную куртку, и он валится на тело Мясника.
Девятка, на которой приехали бойцы Счетчика, резко рвет с места, задевает левое заднее крыло БМВ, и очередная порция картечи попадает в лобовое стекло. Изрешеченный триплекс покрывается густой сетью трещин. Хлещет горячий тосол из пробитого радиатора. Грохочет товарняк.
На дороге беззвучно кричит раненый. Один из стрелков — крепкий мужик с неестественно большими зрачками — азартно передергивает цевье и стреляет ему в голову. Кащей и Петруха шмаляют из двух ТТ.
Только один из людей Счетчика успел выхватить пистолет. Выстрелил, но в следующий момент в него попали заряд картечи и пистолетная пуля.
Акция продолжалась четырнадцать секунд. Когда машины с бойцами Кащея уехали, на дороге остались только трупы, искалеченные автомобили, брошенное оружие да стреляные гильзы.
Директор агентства «Консультант» Роман Константинович Семенов задумчиво смотрел на картонный четырехугольник формата визитной карточки. Картон был очень высокого качества, белый и плотный. Шариковой ручкой на четырехугольнике было написано всего несколько цифр и букв: N 164'355 ZARIN. Непосвященному эти цифры и буквы ничего не говорили. А для Романа Константиновича они означали ни много ни мало шестьдесят миллионов долларов США. Именно такая сумма лежала на счете N 164'355 ZARIN в банке Gothard, Лозанна, Швейцария.
Лежала до сегодняшнего утра…
Семенов взял кусочек картона со стола и убрал в бумажник. Собственно говоря, номер счета он знал наизусть. Уже шесть лет хранил его в голове. И думал, что зря, что никогда не доведется воспользоваться…
Семенов протянул руку, снял трубку и набрал номер. Когда абонент отозвался, Роман Константинович сказал:
— Зайди ко мне, Валя.
Директору фирмы с совершенно неопределенным названием — агентство «Консультант» — было сорок пять лет. Свою нынешнюю фамилию — Семенов — он носил чуть больше года. А до этого ему доводилось жить с разными фамилиями. В конце восьмидесятых на Ближнем Востоке он носил фамилию Сектрис. В Литве девяносто второго — Ефимов. Двадцать с лишним лет из своих сорока пяти Роман Константинович отдал службе в секретном отделе ЦК КПСС. За невыразительным названием Отдел консультаций и перспективного планирования скрывалась самая секретная полицейская организация бывшего Союза. Невидимая, не упоминаемая в документах… Достаточно сказать, что о работе отдела знали только члены Политбюро ЦК. Несколько десятков офицеров занимались вопросами коррупции в самых высших эшелонах власти СССР под прикрытием этого отдела.
Отдел вел работу в поле, где паслись священные коровы: представители партийной, военной, советской и хозяйственной элиты. Ни Комитету, ни Генеральной прокуратуре делать на этом поле было нечего. Впрочем, никто туда и не рвался: любой сотрудник этих серьезных организаций отлично понимал, как легко сломать карьеру, а то и шею на кремлевских пастбищах. Нет, бесспорно, находились люди, которым в силу своей профессиональной деятельности удавалось напасть на какой-нибудь след. Часто это было не так уж и сложно — высокопоставленные функционеры настолько уверились в своей исключительности и безнаказанности, что теряли и стыд, и осторожность… Так вот, случалось, что сотрудники МВД или ГБ цепляли какой-нибудь след, но тогда им быстро объясняли, что к чему. Непонятливые или шибко настырные отправлялись служить куда-нибудь в Задрючинск-Заполярный, где и спивались в лучших отечественных традициях. Особо упорные попадали в психушки. А некоторые даже умирали внезапно. Но это уже в крайнем случае. Их было немного.
Полковник Семенов много лет служил системе верой и правдой. Неоднократно рисковал жизнью, был ранен. Не рвался ни к наградам, ни к званиям. Он честно и добросовестно делал свое дело. Находясь у самого сердца системы, у самого мозга, он видел, что и сердце это, и мозг уже глубоко больны… терапия тут не поможет! Приход к власти в восемьдесят пятом году Горбачева казался многим началом радикального лечения. Оптимистично настроенные массы приветствовали молодого и решительного хирурга. А хирург оказался на поверку патологоанатомом. Да еще и склонным падать в обморок… О, перестройка! О, Горби! Западный демократический мир рукоплескал. Тряпичный Миша раскланивался. Провинциалочка Раиса строила из себя первую леди. Бульдозеры сносили Берлинскую стену, Россия стояла в очередях за водкой. Пэтэушники осваивали клей «Момент».
С приходом к власти Горбачева Отдел консультаций и перспективного планирования оказался загружен работой выше всех разумных пределов. Вот только результаты этой работы, похоже, оказались невостребованными. Поначалу это казалось издержками переходного периода. Потом вызывало недоумение, потом… потом стало приходить понимание. А к девяностому году все уже оформилось. Отдел продолжал работать, накапливать информацию о коррупционерах, взяточниках, расхитителях, предателях. Но это по-прежнему никому не было нужно.
Несколько раз руководство отдела направляло Генсеку аналитические справки, подкрепленные обширными досье на его сподвижников. Результатом стала отправка на пенсию начальника отдела. Уже тогда подполковник Семенов довольно отчетливо представлял себе дальнейшее развитие событий. Уже тогда появлялось искушение послать все к такой-то матери и написать рапорт. Но он был русским офицером и продолжал работать.
Потом был август девяносто первого… Ощущение абсурдности достигло пика. Потом — Беловежская Пуща. Потом — октябрь девяносто третьего. Ликующие толпы мародеров во главе с косноязычным алкоголиком Ростроповичем праздновали победу над Россией. Они поставили ее раком и насиловали долго, самозабвенно, истово. Они испражнялись на тело России, били ее ногами и аплодировали друг другу. Насильники, мародеры, извращенцы и уголовники всех мастей глумились над ошеломленной жертвой.
— Теперь мы можем все! — кричали они. — Теперь все наше! А эта Россия всегда была проституткой. Блядью она была. И мы будем обращаться с ней как с блядью. Мы отрежем ей груди, которыми она вскармливала красных, мы вырвем ей язык, которым она пела им колыбельные.
А потом они построили огромную красивую арку с надписью: Капиталистический Рай. И поставили рядом наглого рыжего привратника. Он раздавал бесплатные входные билеты. Кажется, билет назывался ваучер.
Рыжий с глазами скупщика краденого давал каждому освобожденному россиянину бесплатный ваучер и говорил:
— Туда! Вам — туда! В Светлый Капиталистический Рай. Там вы сможете вложить свой ваучер в инвестиционный фонд. И он сделает нас богатыми!
— Фонд сделает нас богатыми? — жадно переспрашивали свободные россияне.
— Да! — горячо отвечал рыжий. — Он сделает НАС богатыми.
…После октябрьских событий девяносто третьего года полковник Семенов оставил службу. Строго говоря, служба закончилась гораздо раньше, вместе со смертью ЦК КПСС. Однако в отечественном бардаке отдел продолжал существовать совершенно непостижимым образом с несколько измененным названием в аппарате Президента. Никто не контролировал их работу, никто даже не интересовался: чем занимаются три десятка чиновников, получая при этом немалую зарплату? Итак, полковник Семенов оставил службу. Именно службу. Работал он раньше, а последнее время очень плохо служил государству, которого не признавал.
У Романа Константиновича больше не оставалось никаких иллюзий, никаких идеалов. Зато остались глубокие профессиональные знания, навыки, опыт и связи. И — огромный объем информации о власть имущих: ведь большая часть функционеров советской эпохи просто пересела в другие кресла. Многие, впрочем, не поменяли ничего, кроме убеждений: и кресла, и кабинеты остались те же самые.
Не использовать этот стартовый капитал было бы просто глупо: полковник организовал фирму, которая даже в названии сохранила ностальгическую память об отделе ЦК КПСС: агентство «Консультант». Костяк ее составили бывшие сотрудники Отдела консультаций и перспективного планирования. В уставе этого загадочного агентства было обозначено много направлений деятельности. Типа проведение маркетинговых исследований, аналитическая обработка информации, оказание консультационных услуг.
За этими довольно-таки расплывчатыми формулировками те, кому подобные услуги требовались, разглядели точный смысл. И клиенты в агентство потянулись. Уровень и качество поставляемой «Консультантом» информации были весьма высоки. Конфиденциальность гарантирована. Без работы люди полковника Семенова не сидели.
…Раздался стук в дверь, и спустя секунду вошел мужчина лет тридцати пяти, в отличном костюме. Лицо с чертами обычного сельского труженика совсем не соответствовало европейскому костюмчику.
— Заходи, Валя, садись, — сказал Семенов. С майором Кравцовым они отработали вместе около десяти лет. Роман Константинович считал его своим учеником, доверял абсолютно.
Кравцов присел у большого стола шефа, посмотрел вопросительно. Полковник же смотрел на него изучающе. Валентин Кравцов даже предположить не мог, что Семенов сейчас решает для себя вопрос: до какого же предела простирается доверие? Абсолютное доверие…
Молчание затягивалось… Наконец полковник улыбнулся и спросил:
1 2 3 4 5 6 7