Я с женщиной… вы понимаете? Я же все-таки мужчина, офицер. Я должен как-то соответствовать!
— А ты, Игорек, са-а-т-т-ветствуешь, — сказал Брюнет с издевкой.
— Тебе обязательно нужно в меня плюнуть? — спросил Строгов.
— Ты сам весь себя обслюнявил, папа. Хочешь са-а-тветствовать — подойди и дай в морду. Тебя могут избить, могут искалечить. Но ты будешь чувствовать себя мужиком. Вот так, папа. А то: офицер… с женщиной. А надо: вязанкой — в харю!
— Тебе обязательно нужно в меня плюнуть, — сказал Строгов.
— Да на хер ты вообще мне нужен?! — в сердцах сказал Брюнет. — Я из-за твоих подвигов на три шага к инфаркту приблизился, офицер с женщиной.
Купцов, косясь на Брюнета, кашлянул в кулак. Партнерам очень не хотелось, чтобы Строгов замкнулся. Игорь был подогрет алкоголем, возбужден. Ему хотелось выговориться. Он был сейчас открыт, искренен… В любой момент он мог «закрыться». Такие случаи бывали. Петрухин протянул Строгову сигареты, сказал:
— Отлично тебя понимаю, Игорь… Героев в жизни нет. А ситуевина крайне неприятная. Тебя оскорбили, и ты позвонил Саше. И я бы позвонил Саше. И Виктор тоже позвонил бы Саше.
Брюнет хмыкнул. Петрухин быстро наступил ему на ногу под столом: молчи. Обосрешь всю обедню.
— Я был оскорблен, — сказал «офицер с женщиной»:
— Вам, наверно, трудно это понять… Но меня в присутствии Ольги едва ли не пинками вышибли со стоянки. Нормально, да?… И я позвонил Саше. Мы встретились с ним вечером в баре «Трибунал». Я рассказал ситуевину. А он рассмеялся и сказал: так в чем вопрос?… А в чем вопрос? Проучить нужно уродов! Вот и весь вопрос. Возьмешься, Саша?
— Стоп, — сказал Брюнет. — Стоп. На Большой Морской, говоришь?
— На Большой Морской.
— Так это ты сжег джип Утюга? — с интересом спросил Брюнет.
— Утюга? Какого Утюга? Какой джип?
— «Лэндкрузер». С «мэриевскими» номерами. Вот какой джип.
— «Лэндкрузер», — сказал Строгов. — С «мэриевскими» номерами.
Брюнет хлопнул себя по ляжкам и засмеялся.
— Ну ты, друг детства, даешь! Утюг на говно изошел! Все орал: найду падлу — поглажу… Ты, кстати, знаешь, Игорек, почему его Утюгом зовут?
— Н-нет, — неуверенно сказал Строгов.
— Сильно любит гладить, — сказал, усмехаясь, Брюнет.
В кабинете вдруг запахло горелым мясом… Ты все еще уверен, читатель, что смертная казнь — это негуманно?… Ну, извини, наверно, мы не правы. Пусть ребята немножко порезвятся: войдут в твой дом, отберут твои рублики, изнасилуют твою жену… А если ты не захочешь отдавать свои рублики, тебя немного ПОГЛАДЯТ. Стрелочки на штанах помялись, папуля. Надо разгладить. Да не, спасибо, гладильная доска не нужна.
— Ты позвонил Саше, — сказал Петрухин. — И что? Что он сказал?
— Он спросил: а чего, собственно, я хочу? Я хотел в тот момент только одного — наказать уродов.
— И Саша, — спросил Купцов, — взялся наказать уродов?
— Да, он взялся.
— Угу… понятно. Он спросил: что и сколько?
***
…он спросил: что и сколько? Строгов ответил: полтонны баков. Сжечь к чертовой матери. Сможешь, Саша? — Надо подумать. В Таджикистане мне, вообще-то, доводилось делать такие дела. Если маленько прыснуть бензинчиком и фигануть из ракетницы — красиво горит. — Так ты возьмешься? — Надо подумать. Да и ракетницы нет. А у тебя что — горит? — В том-то и каламбурчик, что пока еще ничего не горит. А надо бы! Чтобы запомнили, суки!…Они попили кофе в «Трибунале» и собрались уходить. Строгов предложил подвезти… Куда тебе? — спросил. — На Большую Морскую, — ответил Саша. — Покажешь мне этот джип.
Джип, как на грех, стоял на месте. Строгов показал. Они проехали мимо, остановились метрах в пятидесяти. О'кей, сказал Саша. Лотом взял с «торпеды» строговскую «Zippo». Повертел в руках.
— Зажигалочки не жалко, Игорь?
— Зажигалочки? В каком смысле?
— В смысле инициации процесса горения. «Zippo» чем хороша? Откинул крышку, крутанул колесико — горит. Это вам не «крикет». В «крикете» рычажок нужно удерживать, а в «зиппо» — нет.
Строгов ничего не понял, только пожал плечами. Саша рассмеялся, сунул зажигалку в карман и вышел.
— Смотри, — сказал он. — Сейчас будет знатный костерок.
Из салона «бээмвухи» Игорь видел, как Саша Т. перешел дорогу и вошел в магазин «Товары для дома»… Зачем ему «товары для дома»? Из магазина Саша вышел спустя пару минут. Под мышкой он нес пластиковую канистрочку, из кармана торчала деревянная рукоятка… Откручивая на ходу крышку с горловины канистры, Саша неторопливо шел к джипу… Строгов замер. Медленно кружились снежинки над черной щелью улицы. Блестел толстыми боками сытый «лэндкрузер»… Саша подошел к машине. Обернулся, посмотрел на Строгова. Разобрать выражение лица на таком расстоянии было невозможно, но Игорю показалось, что Саша улыбается. Строгов вдруг занервничал.
Саша вытащил из кармана молоток…
Дзынь! — рассыпалось боковое стекло джипа.
Закричала сигнализация: «пиу-пиу»… В правой руке Саши Т. ярко вспыхнул огонек «зиппо». Строгов сглотнул слюну. Теперь он уже не хотел, чтобы произошло то, что должно произойти… Маленький язычок пламени весело бился в руке Саши Т. «Пиу-пиу», — орала сигнализация.
— Не надо, — прошептал Строгов.
Канистра, а вслед за ней зажигалка, исчезли в салоне «лэндкрузера».
В первый момент ничего не произошло. Строгов подумал, что зажигалка погасла… Но через секунду джип осветился изнутри, длинный огненный бес выскочил наружу из разбитого окна.
— Пиу! — закричал обреченный автомобиль. Саша Т. быстро пошел прочь, нырнул под арку.
***
— М-да, — сказал Брюнет, когда Строгов закончил свой эмоциональный, но весьма сбивчивый рассказ. — ХарАктерный парень Саша Трубников.
Строгов ничего не ответил, протянул руку к бутылке. Брюнет отодвинул бутылку.
— Очень быстро гонишь, Игорек. Этак ты укутаешься раньше, чем мы дослушаем до конца твою увлекательную повесть… А мне страсть как хочется узнать, чем она кончится.
— Она давно кончилась, — сказал Строгов. — В кабинете Нокаута. В воскресенье.
— Вот про это и пилИ. Как зазубренным серпом по моим нежным колокольчикам… ПилИ, Игорек, пилИ.
Строгов с тоской посмотрел на бутылку. Петрухин крякнул и сказал:
— Дай ему выпить, Виктор… Видишь — хреново ему?
— Тьфу… да пусть хоть зальется. Офицер-с-женщиной.
Строгов набулькал себе коньяку. Выпил.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо. С чего начать?
— В чем все-таки была суть конфликта с Нокаутом? — спросил Купцов. — Версия «фольксваген» выглядит не очень убедительно.
— Да, конечно, — согласился Строгов. — Не в «фольксе» дело.
— А в чем?
— Лешенька начал борзеть… Он начал борзеть. У него была масса амбиций и полторы извилины. Он же никто. Ноль. Жлоб. Пэтэушник. Такой же, как эти уроды на заправке. Но ему хотелось уважения. Ему хотелось быть — о-го-го! — бизнесменом. А он же трех слов связать не мог без мата… Не человек, а беда в «адидасе». Но с претензиями. Помнишь, Виктор, когда мы с финнами только-только завязались и поехали в Хельсинки?
— Ну?
— Гну! Он же тоже тогда рвался: я буду переговоры вести! Господи! Да какие ему переговоры? Я ему тогда осторожно намекнул — так он меня с ног до головы слюной обрызгал.
— Что же ты мне не сказал? — спросил Брюнет.
— Я говорил. Но ты пропустил мимо ушей. Ты отмахнулся. Ты сказал: что вы как дети? А Леша завелся! Он вбил себе в голову, что я против него интригую… И начал меня доставать. О, как он начал меня доставать! Я попытался по-хорошему. Я попытался наладить контакт. Но он из породы таких козлов, которые понимают только язык силы. Я ему: Леш, давай замнем. Кто старое, говорю, помянет — тому глаз вон. Сходим в баньку, выпьем, срамных девок позовем. А он мне: зачем девки? Ты сам у меня отсосешь… Ну, нормально?… Сказал — и ржет, сволочь. Довольный. Глаза блестят. Зубы скалятся… А вы говорите — «фольксваген».
— Нет. Это вы, Игорь, говорите: «фольксваген», — возразил Купцов.
Строгов плеснул себе еще коньяку. От прежней его бледности не осталось и следа. Строгов сидел красный, на лбу выступили капельки пота. И на носу тоже выступили капельки пота.
— Я не говорю: «фольксваген», — произнес он. — Не говорю… Это Нокаут сказал: «фольксваген». Вы думаете, ему нужен был этот «фолькс»? Да хрен там! Ему нужна была ссора. Повод… И тогда я понял, что…
Строгов вдруг замолчал. Видимо, ему было очень трудно вспоминать, что он тогда понял.
— Я понял, что мне снова нужна помощь Саши. Но я же не имел в виду убийство!
— Мы знаем, — сказал Купцов.
— Вы мне верите?
— Конечно, — сказал Петрухин. А Брюнет сказал:
— А что это меняет?
— Ну как же, Витя?
— Ладно, пилИ дальше, офицер-с-женщиной.
***
…Саша сказал: а в чем проблема? Давай потолкуем с твоим Нокаутом. Может, он и не Нокаут вовсе, а так… Нокдаун? Ха-ха-ха… Готовь штуку баксов, Игорь. Не горячо?
— Не горячо, — ответил я.
Я еще не знал, что горячо. Так горячо, что горячей не бывает. Горячей, чем пламя «зиппо» в салоне джипа.
— Не горячо, — ответил я Саше. И назначил Нокауту стрелку в офисе…
— Ты что? — удивился Нокаут. — Стрелку мне забиваешь?
И заржал. Смеху него был противный, как икота. Грех так говорить о покойнике, конечно, но из песни слова не выкинешь. Заржал Леша Нокаут. Не знал, что жизни ему всего сутки отпущено… День хороший был, теплый. Самое бы то на природу выбраться, на шашлычки. Но вышло все по-другому… Не горячо? О нет, не горячо! Не горячо — сплошной ожог. Пожарище. Пепелище… Дым. Дым… День хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я, что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а все же полметра длины будет… Но я не знал про ружье. Честное слово: не знал. Даже и не думал.
Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник: здрасьте… и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал. Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в «Крестах», я спрашивал у себя: почему? Почему я ничего не знал?
Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел «по-американски» и курил.
— Какие люди! — сказал Нокаут.
— Ноги со стола сними, — сказал Саша.
— Это ты кого с собой привел, юнга? — спросил Нокаут.
— Ноги со стола убери, — сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал… Он очень медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых носках.
— Вы что — оху…ли? — спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша поднимал ружье.
— Саша! — сказал я.
— Вы что — оху…ли? — закричал Леша и бросился к шкафу.
Я не знаю, зачем он бросился к шкафу… За бейсбольной битой?… Нет, нет. Я не знаю.
Грохнул выстрел…
Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова… как Лешкина голова…
***
— Выпей! — сказал Брюнет.
— Спасибо, — сказал Строгов, выпил коньяк.
***
…потом Саша протянул ружье и сказал:
— Давай.
— Что… давай?
— Давай, — сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. — Давай, Игорь. Так надо.
— Что? Зачем?
— Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное слово — Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень сильный… Потом Саша сказал:
— Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.
***
— На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? — спросил Брюнет.
— Друг! — с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его стал стеклянным.
— Ну, так на какую сумму?
— На полета тонн баков. Попал я… попал на пятьдесят тонн баков, — с трудом выговорил Строгов.
Брюнет на это ответил:
— Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется, что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с хвостом… с изрядным хвостом.
— Как?
— Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?
— Караул!
— Ты еще закричи, что тебя грабят.
— Караул! Караул, караул!
— Вот заладил… караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? — спросил Брюнет.
— Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.
— А где они у тебя? Здесь?
— Здесь, — кивнул Строгов.
— Неси-ка сюда.
— Зачем?
— А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.
— Щас, — сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.
— О, да ты уже хорош, юнга.
— Я щас, — повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:
— Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. — И спросил в селектор:
— Лена, что он у тебя там своротил — компьютер?
— Нет. Факс.
— Вот собака, — сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.
— А ты что смеешься? — спросил его Брюнет.
— Смешно, — сказал Строгов.
— Ты лучше кричи: караул! — сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.
— Караул! Ой, ой! Караул.
— Настоящий-то «караул» впереди, Игорек… Я тебя съем. Я тебя до косточек обглодаю, говнюка такого, — ответил «олигарх» Голубков и положил деньги перед Петрухиным. — Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь — пять. Нормально?
— Нормально, — сказал Петрухин, сгребая пачки.
— У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, — сказал педантичный Купцов. — Вот список расходов…
— Леонид Николаич, — сказал Брюнет, — что ж ты меня за крохобора-то такого считаешь? Слышать ничего не хочу.
— Ой! Ой! — пропел Строгов. — Караул! Оперфонды!
— Ты вот что, Игорь… езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А завтра… сегодня говорить с тобой бесполезно… завтра будем обсуждать твои перспективы невеселые. Понял?
— Понял, — кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.
— Беда, — сказал Брюнет.
— Пьяный проспится, дурак никогда, — философски заметил Купцов.
— В том-то все и дело, что Игорь — далеко не дурак. Потому и непонятно, как же он так глупо подставился.
— Сломал его Трубников, — сказал Петрухин. — Смял. Раздавил. Хотя, разумеется, твой Игорь сам виноват. Он сам поставил себя в зависимость от Саши Т. Если бы не было этого случая с Нокаутом, был бы другой… или, в конце концов, Саша мог бы его шантажировать сожженным джипом. Я даже немного удивлен, почему он не стал этого делать.
— Бог с ними, — сказал Брюнет. — Я вот что предлагаю, мужики: а не отметить ли нам завершение наших трудов?
Купцов ответил:
— Я не против, но сейчас не могу — за рулем.
— И я не против, — сказал Петрухин. — Но тоже сейчас не могу, есть дело неоконченное.
— А вечером? Есть одно приватное и во всех отношениях приятное место. С хорошей кухней, с хорошей музыкой… я приглашаю, ПАРТНЕРЫ.
— Я не против.
— И я тоже ничего не имею против.
***
Петрухин:
Мы с Купцом вышли. Прошли через приемную с удивленной Леночкой и разбитым факсом. Через «зимний сад» с террариумом, черепахами и пальмами, через КПП, где зарабатывал на жизнь седой флотоводец… Мы вышли на улицу. Светило солнце, ветер гнал по Неве волну.
Мы сели в «шестерку». Было ощущение какой-то потери. Мы стали богаче на две с половиной тысячи долларов каждый. Но все равно было ощущение потери.
— Дай-ка сигаретку, Дима, — попросил Ленчик.
Я дал ему сигарету. Он закурил и сказал:
— Следствие закончено… забудьте.
Те же слова крутились и у меня в голове. Нет, иногда Леонид меня положительно удивляет…
— Жалеешь? — спросил я.
— Нет, ностальгирую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
— А ты, Игорек, са-а-т-т-ветствуешь, — сказал Брюнет с издевкой.
— Тебе обязательно нужно в меня плюнуть? — спросил Строгов.
— Ты сам весь себя обслюнявил, папа. Хочешь са-а-тветствовать — подойди и дай в морду. Тебя могут избить, могут искалечить. Но ты будешь чувствовать себя мужиком. Вот так, папа. А то: офицер… с женщиной. А надо: вязанкой — в харю!
— Тебе обязательно нужно в меня плюнуть, — сказал Строгов.
— Да на хер ты вообще мне нужен?! — в сердцах сказал Брюнет. — Я из-за твоих подвигов на три шага к инфаркту приблизился, офицер с женщиной.
Купцов, косясь на Брюнета, кашлянул в кулак. Партнерам очень не хотелось, чтобы Строгов замкнулся. Игорь был подогрет алкоголем, возбужден. Ему хотелось выговориться. Он был сейчас открыт, искренен… В любой момент он мог «закрыться». Такие случаи бывали. Петрухин протянул Строгову сигареты, сказал:
— Отлично тебя понимаю, Игорь… Героев в жизни нет. А ситуевина крайне неприятная. Тебя оскорбили, и ты позвонил Саше. И я бы позвонил Саше. И Виктор тоже позвонил бы Саше.
Брюнет хмыкнул. Петрухин быстро наступил ему на ногу под столом: молчи. Обосрешь всю обедню.
— Я был оскорблен, — сказал «офицер с женщиной»:
— Вам, наверно, трудно это понять… Но меня в присутствии Ольги едва ли не пинками вышибли со стоянки. Нормально, да?… И я позвонил Саше. Мы встретились с ним вечером в баре «Трибунал». Я рассказал ситуевину. А он рассмеялся и сказал: так в чем вопрос?… А в чем вопрос? Проучить нужно уродов! Вот и весь вопрос. Возьмешься, Саша?
— Стоп, — сказал Брюнет. — Стоп. На Большой Морской, говоришь?
— На Большой Морской.
— Так это ты сжег джип Утюга? — с интересом спросил Брюнет.
— Утюга? Какого Утюга? Какой джип?
— «Лэндкрузер». С «мэриевскими» номерами. Вот какой джип.
— «Лэндкрузер», — сказал Строгов. — С «мэриевскими» номерами.
Брюнет хлопнул себя по ляжкам и засмеялся.
— Ну ты, друг детства, даешь! Утюг на говно изошел! Все орал: найду падлу — поглажу… Ты, кстати, знаешь, Игорек, почему его Утюгом зовут?
— Н-нет, — неуверенно сказал Строгов.
— Сильно любит гладить, — сказал, усмехаясь, Брюнет.
В кабинете вдруг запахло горелым мясом… Ты все еще уверен, читатель, что смертная казнь — это негуманно?… Ну, извини, наверно, мы не правы. Пусть ребята немножко порезвятся: войдут в твой дом, отберут твои рублики, изнасилуют твою жену… А если ты не захочешь отдавать свои рублики, тебя немного ПОГЛАДЯТ. Стрелочки на штанах помялись, папуля. Надо разгладить. Да не, спасибо, гладильная доска не нужна.
— Ты позвонил Саше, — сказал Петрухин. — И что? Что он сказал?
— Он спросил: а чего, собственно, я хочу? Я хотел в тот момент только одного — наказать уродов.
— И Саша, — спросил Купцов, — взялся наказать уродов?
— Да, он взялся.
— Угу… понятно. Он спросил: что и сколько?
***
…он спросил: что и сколько? Строгов ответил: полтонны баков. Сжечь к чертовой матери. Сможешь, Саша? — Надо подумать. В Таджикистане мне, вообще-то, доводилось делать такие дела. Если маленько прыснуть бензинчиком и фигануть из ракетницы — красиво горит. — Так ты возьмешься? — Надо подумать. Да и ракетницы нет. А у тебя что — горит? — В том-то и каламбурчик, что пока еще ничего не горит. А надо бы! Чтобы запомнили, суки!…Они попили кофе в «Трибунале» и собрались уходить. Строгов предложил подвезти… Куда тебе? — спросил. — На Большую Морскую, — ответил Саша. — Покажешь мне этот джип.
Джип, как на грех, стоял на месте. Строгов показал. Они проехали мимо, остановились метрах в пятидесяти. О'кей, сказал Саша. Лотом взял с «торпеды» строговскую «Zippo». Повертел в руках.
— Зажигалочки не жалко, Игорь?
— Зажигалочки? В каком смысле?
— В смысле инициации процесса горения. «Zippo» чем хороша? Откинул крышку, крутанул колесико — горит. Это вам не «крикет». В «крикете» рычажок нужно удерживать, а в «зиппо» — нет.
Строгов ничего не понял, только пожал плечами. Саша рассмеялся, сунул зажигалку в карман и вышел.
— Смотри, — сказал он. — Сейчас будет знатный костерок.
Из салона «бээмвухи» Игорь видел, как Саша Т. перешел дорогу и вошел в магазин «Товары для дома»… Зачем ему «товары для дома»? Из магазина Саша вышел спустя пару минут. Под мышкой он нес пластиковую канистрочку, из кармана торчала деревянная рукоятка… Откручивая на ходу крышку с горловины канистры, Саша неторопливо шел к джипу… Строгов замер. Медленно кружились снежинки над черной щелью улицы. Блестел толстыми боками сытый «лэндкрузер»… Саша подошел к машине. Обернулся, посмотрел на Строгова. Разобрать выражение лица на таком расстоянии было невозможно, но Игорю показалось, что Саша улыбается. Строгов вдруг занервничал.
Саша вытащил из кармана молоток…
Дзынь! — рассыпалось боковое стекло джипа.
Закричала сигнализация: «пиу-пиу»… В правой руке Саши Т. ярко вспыхнул огонек «зиппо». Строгов сглотнул слюну. Теперь он уже не хотел, чтобы произошло то, что должно произойти… Маленький язычок пламени весело бился в руке Саши Т. «Пиу-пиу», — орала сигнализация.
— Не надо, — прошептал Строгов.
Канистра, а вслед за ней зажигалка, исчезли в салоне «лэндкрузера».
В первый момент ничего не произошло. Строгов подумал, что зажигалка погасла… Но через секунду джип осветился изнутри, длинный огненный бес выскочил наружу из разбитого окна.
— Пиу! — закричал обреченный автомобиль. Саша Т. быстро пошел прочь, нырнул под арку.
***
— М-да, — сказал Брюнет, когда Строгов закончил свой эмоциональный, но весьма сбивчивый рассказ. — ХарАктерный парень Саша Трубников.
Строгов ничего не ответил, протянул руку к бутылке. Брюнет отодвинул бутылку.
— Очень быстро гонишь, Игорек. Этак ты укутаешься раньше, чем мы дослушаем до конца твою увлекательную повесть… А мне страсть как хочется узнать, чем она кончится.
— Она давно кончилась, — сказал Строгов. — В кабинете Нокаута. В воскресенье.
— Вот про это и пилИ. Как зазубренным серпом по моим нежным колокольчикам… ПилИ, Игорек, пилИ.
Строгов с тоской посмотрел на бутылку. Петрухин крякнул и сказал:
— Дай ему выпить, Виктор… Видишь — хреново ему?
— Тьфу… да пусть хоть зальется. Офицер-с-женщиной.
Строгов набулькал себе коньяку. Выпил.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо. С чего начать?
— В чем все-таки была суть конфликта с Нокаутом? — спросил Купцов. — Версия «фольксваген» выглядит не очень убедительно.
— Да, конечно, — согласился Строгов. — Не в «фольксе» дело.
— А в чем?
— Лешенька начал борзеть… Он начал борзеть. У него была масса амбиций и полторы извилины. Он же никто. Ноль. Жлоб. Пэтэушник. Такой же, как эти уроды на заправке. Но ему хотелось уважения. Ему хотелось быть — о-го-го! — бизнесменом. А он же трех слов связать не мог без мата… Не человек, а беда в «адидасе». Но с претензиями. Помнишь, Виктор, когда мы с финнами только-только завязались и поехали в Хельсинки?
— Ну?
— Гну! Он же тоже тогда рвался: я буду переговоры вести! Господи! Да какие ему переговоры? Я ему тогда осторожно намекнул — так он меня с ног до головы слюной обрызгал.
— Что же ты мне не сказал? — спросил Брюнет.
— Я говорил. Но ты пропустил мимо ушей. Ты отмахнулся. Ты сказал: что вы как дети? А Леша завелся! Он вбил себе в голову, что я против него интригую… И начал меня доставать. О, как он начал меня доставать! Я попытался по-хорошему. Я попытался наладить контакт. Но он из породы таких козлов, которые понимают только язык силы. Я ему: Леш, давай замнем. Кто старое, говорю, помянет — тому глаз вон. Сходим в баньку, выпьем, срамных девок позовем. А он мне: зачем девки? Ты сам у меня отсосешь… Ну, нормально?… Сказал — и ржет, сволочь. Довольный. Глаза блестят. Зубы скалятся… А вы говорите — «фольксваген».
— Нет. Это вы, Игорь, говорите: «фольксваген», — возразил Купцов.
Строгов плеснул себе еще коньяку. От прежней его бледности не осталось и следа. Строгов сидел красный, на лбу выступили капельки пота. И на носу тоже выступили капельки пота.
— Я не говорю: «фольксваген», — произнес он. — Не говорю… Это Нокаут сказал: «фольксваген». Вы думаете, ему нужен был этот «фолькс»? Да хрен там! Ему нужна была ссора. Повод… И тогда я понял, что…
Строгов вдруг замолчал. Видимо, ему было очень трудно вспоминать, что он тогда понял.
— Я понял, что мне снова нужна помощь Саши. Но я же не имел в виду убийство!
— Мы знаем, — сказал Купцов.
— Вы мне верите?
— Конечно, — сказал Петрухин. А Брюнет сказал:
— А что это меняет?
— Ну как же, Витя?
— Ладно, пилИ дальше, офицер-с-женщиной.
***
…Саша сказал: а в чем проблема? Давай потолкуем с твоим Нокаутом. Может, он и не Нокаут вовсе, а так… Нокдаун? Ха-ха-ха… Готовь штуку баксов, Игорь. Не горячо?
— Не горячо, — ответил я.
Я еще не знал, что горячо. Так горячо, что горячей не бывает. Горячей, чем пламя «зиппо» в салоне джипа.
— Не горячо, — ответил я Саше. И назначил Нокауту стрелку в офисе…
— Ты что? — удивился Нокаут. — Стрелку мне забиваешь?
И заржал. Смеху него был противный, как икота. Грех так говорить о покойнике, конечно, но из песни слова не выкинешь. Заржал Леша Нокаут. Не знал, что жизни ему всего сутки отпущено… День хороший был, теплый. Самое бы то на природу выбраться, на шашлычки. Но вышло все по-другому… Не горячо? О нет, не горячо! Не горячо — сплошной ожог. Пожарище. Пепелище… Дым. Дым… День хороший был, теплый. А Саша явился вдруг в длинном пальто и в шапочке. Чего это он, думаю, в шапочке? И ведь совершенно не просек я, что он с ружьем. Хоть и без приклада помповуха, хоть и ствол укорочен, а все же полметра длины будет… Но я не знал про ружье. Честное слово: не знал. Даже и не думал.
Мы приехали. Нокаут был уже там, у себя, в кабинете. Мы прошли. Охранник: здрасьте… и мы прошли. Было очень тихо. Странно, но я ничего не ощущал. Не чувствовал я ничего: ни тревоги, ни напряжения. Саша жевал резинку. И нес под полой обрезанную помповуху. Я потом спрашивал у себя: почему я ни о чем не догадывался? Пока я сидел в КПЗ и в «Крестах», я спрашивал у себя: почему? Почему я ничего не знал?
Мы вошли в кабинет Нокаута. Он сидел в кресле, закинув ноги на стол. Он любил так сидеть. Он считал, что это круто, это по-американски. Он сидел «по-американски» и курил.
— Какие люди! — сказал Нокаут.
— Ноги со стола сними, — сказал Саша.
— Это ты кого с собой привел, юнга? — спросил Нокаут.
— Ноги со стола убери, — сказал Саша и вдруг достал из-под плаща ружье. Я этого совершенно не ожидал. И Нокаут тоже этого не ожидал… Он очень медленно стал снимать со стола ноги. Ноги были в желтых мокасинах и белых носках.
— Вы что — оху…ли? — спросил Леша. Он встал и стоял около стола, а Саша поднимал ружье.
— Саша! — сказал я.
— Вы что — оху…ли? — закричал Леша и бросился к шкафу.
Я не знаю, зачем он бросился к шкафу… За бейсбольной битой?… Нет, нет. Я не знаю.
Грохнул выстрел…
Как из пушки грохнул выстрел. И я увидел как голова… как Лешкина голова…
***
— Выпей! — сказал Брюнет.
— Спасибо, — сказал Строгов, выпил коньяк.
***
…потом Саша протянул ружье и сказал:
— Давай.
— Что… давай?
— Давай, — сказал он и передернул цевье. На пол выпрыгнула гильза. — Давай, Игорь. Так надо.
— Что? Зачем?
— Надо, Игорь, надо. Я не знаю, как ружье оказалось у меня в руках. Честное слово — Я НЕ ЗНАЮ. Я не помню. Я помню только толчок отдачи. Он был очень сильный… Потом Саша сказал:
— Ну вот и все. Пошли. Пошли, больше здесь делать нечего.
***
— На какую сумму тебя зарядил твой друг Саша? — спросил Брюнет.
— Друг! — с издевкой сказал Строгов. Теперь, когда он выговорился, он стал стремительно пьянеть. Он выпил уже почти полную бутылку коньяку, взгляд его стал стеклянным.
— Ну, так на какую сумму?
— На полета тонн баков. Попал я… попал на пятьдесят тонн баков, — с трудом выговорил Строгов.
Брюнет на это ответил:
— Э-э, нет, родной. Ты попал не на пятьдесят. Тебе, Игорек, только кажется, что ты попал на пятьдесят. По моим прикидкам ты попал тонн на двести с хвостом… с изрядным хвостом.
— Как?
— Так! Убытки фирмы кто будет покрывать?
— Караул!
— Ты еще закричи, что тебя грабят.
— Караул! Караул, караул!
— Вот заладил… караул. Сколько, уже успел денежек СашкУ заслать? — спросил Брюнет.
— Одиннадцать тонн отдал этой сволочи. Еще пять приготовлены.
— А где они у тебя? Здесь?
— Здесь, — кивнул Строгов.
— Неси-ка сюда.
— Зачем?
— А посмотреть хочу. Долларов никогда не видел.
— Щас, — сказал Строгов. Он встал, и его качнуло.
— О, да ты уже хорош, юнга.
— Я щас, — повторил Игорь и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв дверь. В приемной что-то загрохотало. Брюнет покачал головой и сказал:
— Если он компьютер уронил, то я с него и за компьютер удержу. — И спросил в селектор:
— Лена, что он у тебя там своротил — компьютер?
— Нет. Факс.
— Вот собака, — сокрушенно покачал головой Брюнет, а потом вдруг рассмеялся. Петрухин и Купцов тоже рассмеялись. Когда вернулся Строгов, они все еще смеялись. Игорь, прижимая к груди пачки баксов, схваченные в лучших традициях резинками, сел на стул и тоже стал хихикать.
— А ты что смеешься? — спросил его Брюнет.
— Смешно, — сказал Строгов.
— Ты лучше кричи: караул! — сказал Брюнет и взял из рук Игоря деньги.
— Караул! Ой, ой! Караул.
— Настоящий-то «караул» впереди, Игорек… Я тебя съем. Я тебя до косточек обглодаю, говнюка такого, — ответил «олигарх» Голубков и положил деньги перед Петрухиным. — Ваш гонорар, мужики. Со слов офицера-с-женщиной здесь — пять. Нормально?
— Нормально, — сказал Петрухин, сгребая пачки.
— У нас еще остались неизрасходованные оперфонды, — сказал педантичный Купцов. — Вот список расходов…
— Леонид Николаич, — сказал Брюнет, — что ж ты меня за крохобора-то такого считаешь? Слышать ничего не хочу.
— Ой! Ой! — пропел Строгов. — Караул! Оперфонды!
— Ты вот что, Игорь… езжай-ка домой. Мой водитель тебя отвезет. А завтра… сегодня говорить с тобой бесполезно… завтра будем обсуждать твои перспективы невеселые. Понял?
— Понял, — кивнул Строгов и, съехав со стула, захрапел на ковролине.
— Беда, — сказал Брюнет.
— Пьяный проспится, дурак никогда, — философски заметил Купцов.
— В том-то все и дело, что Игорь — далеко не дурак. Потому и непонятно, как же он так глупо подставился.
— Сломал его Трубников, — сказал Петрухин. — Смял. Раздавил. Хотя, разумеется, твой Игорь сам виноват. Он сам поставил себя в зависимость от Саши Т. Если бы не было этого случая с Нокаутом, был бы другой… или, в конце концов, Саша мог бы его шантажировать сожженным джипом. Я даже немного удивлен, почему он не стал этого делать.
— Бог с ними, — сказал Брюнет. — Я вот что предлагаю, мужики: а не отметить ли нам завершение наших трудов?
Купцов ответил:
— Я не против, но сейчас не могу — за рулем.
— И я не против, — сказал Петрухин. — Но тоже сейчас не могу, есть дело неоконченное.
— А вечером? Есть одно приватное и во всех отношениях приятное место. С хорошей кухней, с хорошей музыкой… я приглашаю, ПАРТНЕРЫ.
— Я не против.
— И я тоже ничего не имею против.
***
Петрухин:
Мы с Купцом вышли. Прошли через приемную с удивленной Леночкой и разбитым факсом. Через «зимний сад» с террариумом, черепахами и пальмами, через КПП, где зарабатывал на жизнь седой флотоводец… Мы вышли на улицу. Светило солнце, ветер гнал по Неве волну.
Мы сели в «шестерку». Было ощущение какой-то потери. Мы стали богаче на две с половиной тысячи долларов каждый. Но все равно было ощущение потери.
— Дай-ка сигаретку, Дима, — попросил Ленчик.
Я дал ему сигарету. Он закурил и сказал:
— Следствие закончено… забудьте.
Те же слова крутились и у меня в голове. Нет, иногда Леонид меня положительно удивляет…
— Жалеешь? — спросил я.
— Нет, ностальгирую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21