Не о себе, но о Мартине, который выбирал, кто из тех людей должен умереть. Той ночью он был рассержен. Он хотел убить Мартина за то, что тот украл его роль, став самозванцем. Он вспомнил, как ветер ерошил его волосы, когда он стоял на зубчатых стенах башни. Он вспомнил о других ночах и о других утренних часах – о том, как он смотрел вниз, на полный огней город, со своей наблюдательной позиции на холме, как он летел, подобно тени, о трепете крыльев, об этих тварях под ним, каждая из которых просила, чтобы он выбрал ее.
Энджи сидела рядом с ним, держа в руке авторучку и блокнот. Он знал, кому было нужно это имя – Робину Кэлли, который подобрал его и вынес с торфяника. Напрасная трата времени. Шататься под тяжестью другого человека, перепачкаться в крови другого человека... Росс не был ни благодарен, ни рад. Он назвал Энджи это имя, и она унесла его с собой.
Он пытался вернуться мыслями ко дню их женитьбы, к рождению их детей, но все, что он смог увидеть, – это были люди, которых он знал, и какой-то человек, который был им самим. Он припомнил праздничные дни, домашнее кино, которое обожали смотреть ребятишки. Пока Энджи наводила кинокамеру, детишки бегали по пляжу, и оба поднимали руку, чтобы ухватиться за руку другого. Что-то вприпрыжку проскочило между ними. Оно было белым и неясным, подобно фигуре на негативе фотографии.
Две жизни, два человека, как же это было возможно? Соседи, люди, которых он встречал, могли иногда спросить: «Чем ты занимаешься?»
Он предлагал им такую ложь, которая выглядела самой подходящей в данных обстоятельствах: горный инженер, коммивояжер, организатор разных встреч, исследователь... Такие занятия требовали постоянных путешествий и были эпизодическими. Но он мог при этом думать: «Я убиваю людей, чтобы заработать на жизнь», словно он говорил правду, и иногда, после того как его собеседник отходил, он невнятно бормотал это. Жизнь дома и жизнь вне дома. Жизнь там, внутри, и жизнь на улице. Он приходил домой, не забывая по пути купить подарок на день рождения, который Энджи заказала для одного из детишек. Он так и шел: в одной руке завернутый в бумагу подарок, в другой – сумка с винтовкой. Он убирал сумку с винтовкой, запирал двери стенного шкафа и, надев шляпу для пикничка, присоединялся к веселью.
Две жизни... Когда же это началось? После армии. После того мига на Бетел-Торе, когда он выступил из укрытия и прострелил Хэллидею спинной хребет. После того ощущения, которое он получил от этого: от власти, от своей полноценности, от потрясающего чувства покоя. Возможно. Или даже еще раньше? Этого не дано было знать. Детские игры и истории, в которые он попадал в детстве, – все это тоже было снами.
Что-то вернулось к нему, видимое чрезвычайно ясно. Он просматривал какую-то книгу с картинками, – он не мог припомнить точно, когда это все происходило, – на картинках были люди из разных сказок и легенд. Каждая изображала какой-либо конкретный момент, а внизу страницы был текст. Вот спираль из ярких существ, покрытая куполом света и поднимающаяся в небеса. Мужчина и женщина бегут среди деревьев, а буря бушует прямо над их головами. Огромная башня уходит своей верхней частью к тучам. Какая-то фигура, кувыркаясь, падает с неба лицом вверх, словно чья-то гигантская рука сбросила ее с солнца.
Эту картинку сопровождал какой-то текст. Росс вспомнил его и улыбнулся. А в следующее мгновение он увидел лицо Мартина Джексона, прошедшего мимо прозрачной панели двери. Оно напоминало лицо какой-то знаменитости, мелькнувшее на улице.
* * *
Кэлли взял листок из блокнота и позвонил Майку Доусону. Потом он вернулся к Энджи.
– Пора сделать соответствующее заявление, хорошо? – проговорил он.
Она кивнула. Они воспользовались обычным путем Кэлли наружу, чтобы избежать журналистов, выйдя через выход, который вел на кухню, а потом через служебную дверь. Джексон прошел в те же двери несколькими секундами позже, когда увидел, что они ушли. Это был не первый его визит в больницу, хотя в предыдущих двух случаях он использовал главный вход и приходил в то время, когда здесь бывало большинство посетителей. Он тоже был посетителем: с несколько смущенным видом он нес букетик цветов и выглядел так, как будто знал, куда идет.
Он действовал открыто, и потому-то это было надежно. Никто не знал, кто он такой и как он выглядит. В свой первый визит он отыскал коридор, который вел к палате Росса. Во второй раз он прошел весь путь от служебного входа до конца этого коридора. Возвращаясь назад, он увидел Криса Буллена, который разговаривал с работницей справочной службы, но он разминулся с Энджи Росс на несколько секунд. Встреча с Энджи обеспокоила бы его, поскольку она-то, разумеется, знала, кто он такой.
Джексон наблюдал за Кэлли возле больницы и знал, что тот пользуется служебными дверями. Он даже больше наблюдал за машиной Кэлли, чем за ним самим. Он дожидался надежной возможности. При прочих равных обстоятельствах он предпочел бы совершить задуманное попозже, уже в разгар дня, когда посетителей бывает особенно много, но, увидев Энджи Росс вместе с Кэлли, он понял, что возможности выбирать у него уже не осталось.
Это было прохладное утро, поэтому его легкий плащ не выглядел неуместным. Он поднялся на лифте на четвертый этаж, потом быстро прошел во флигель, как раз под коридором, ведущим к палате Росса. Он вошел во флигель и снял плащ. Под ним на Джексоне был голубой хирургический халат, надетый поверх футболки. Он достал из кармана голубую шапочку и натянул ее на голову. Такая одежда говорила не только о том, что он здешний служащий, но и о его солидном ранге. И что самое важное – она выглядела обычной для больницы. Полицейский, который сидел перед дверью в палату Росса, должно быть, ежедневно видел десятки сиделок, врачей и хирургов, проходивших мимо. И он не стал бы подозревать их больше, чем Джексона. Этот план должен был принести успех, потому что его никто не остерегался.
Полицейский, сидевший у двери, мельком взглянул на Джексона, когда тот приближался, а потом, когда он подошел поближе, отвернулся в сторону. Джексон прошел мимо. Это было как раз тогда, когда Росс увидел его лицо через стекло.
* * *
Только что начало светать – бледно-серый свет, вроде отражения воды на камне. Сиделка зашла взглянуть на него десять минут назад, и он притворился, что спит. Теперь его глаза были открыты, но он не смотрел на дверь. Он снова глядел прямо перед собой, как уставший пассажир, мечтающий, чтобы поскорее кончилось его путешествие. А спустя мгновение он дотянулся до блокнота и авторучки и написал что-то на верхнем листке, а потом оттолкнул блокнот в глубь полки.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела, помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова. Жив, а потом мертв. О чем же ты никак не можешь вспомнить? Это у тебя на кончике языка. Что это за дело, которое ты имел в виду завершить? Ты сделаешь его, когда вспомнишь. Впрочем, это слово никогда не придет и это дело никогда не будет завершено. Крупная слеза собралась в уголке глаза Росса и покатилась к его скуле. И вдруг он раскаялся во всем. Не в этих убийствах, нет – это было бы угрызениями совести, – его раскаяние имело отношение к его собственной жизни. Ему хотелось быть кем-нибудь другим, и даже сейчас он не знал, кем же именно. Подобно вкусу, который ты никогда не пробовал, или зрелищу, которого никогда не видел.
Не слышалось никакого шума, стало быть, Мартин поступил по-умному с охраной у дверей. Человек проходит мимо, а раз уж он прошел мимо, то может с тем же успехом быть в какой-нибудь другой стране. А потом он поворачивает и идет обратно, быстро, прежде чем что-нибудь покажется не так. И вот уже он приставляет пистолет и очень мягко говорит: «Встать...» Охранник слишком ошеломлен, чтобы двигаться в ту же секунду, и человек шепчет: «Сразу. Сделай это сразу».
Мартин улыбнулся, когда вошел в палату. Он закрыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы его не было видно, если кто-то посмотрит сквозь стекло. Он сказал:
– Эрик...
* * *
Французские солдаты перестали бить девицу, хотя казалось, что они еще не разобрались с ней до конца, потому что тот, который ударил ее последним, передал ее дальше, почти рассеянно, не сводя глаз с Джексона. А принявший крепко держал ее за руку, хотя и он тоже смотрел на Джексона. В зале наступило не просто молчание: казалось, что шум исчез, унесенный воздухом, и все они теперь стояли в вакууме. Джексон протянул руку и взял руку девицы. Со стороны солдата было какое-то мимолетное сопротивление, а потом он отпустил девушку. Вместе они дошли до дверей бара, Джексон и эта девица. Он подержал дверь открытой для нее и еще постоял в дверном проеме, чтобы посмотреть, как она скроется из виду. Можно даже было почти ожидать, что он поднимет руку и помашет ей на прощание. Потом он вернулся туда, где у стойки стоял Росс, и взял стакан, который там оставил.
А попозже, здорово пьяные, они подошли к Берлинской стене. Росс провел пальцами по шлакобетонному блоку. Прожекторы тут же швырнули потоки света на пружинистые спирали колючей проволоки, идущей поверх стены. Была холодная ночь, и струйки испарений плавали среди стальных шипов. По всей длине стены были намалеваны лозунги. Разные непристойности. Послания от безнадежно страдающих влюбленных.
Росс получил удар сзади по шее и повалился лицом вниз на груду щебня и мусора. Когда он пришел в себя, рядом не было ни души. Он прошел двадцать, может быть, тридцать метров в направлении каких-то зданий и пустой улицы. Послышался звук, словно кто-то отбивал мясо деревянным молотком. Росс ускорил шаг, пока не перешел на неуклюжий бег. Он не мог сохранять равновесие так хорошо, как ему хотелось бы, а внутри его черепа что-то назойливо звенело. Он вышел на улицу и сразу же сосредоточил внимание на клубке тел у дверного проема первого же дома. Один солдат неподвижно лежал на земле. Остальные двое колотили Джексона, стараясь сбить с ног, чтобы можно было поупражняться на нем сапогами.
Росс все еще не пришел в себя, но он покрыл это расстояние так быстро, как только мог. Через плечи солдат было видно лицо Джексона, красное и покрытое ссадинами. Они были слишком увлечены и не слышали приближения Росса. Он остановился на небольшом расстоянии от них и ударил ногой одного из солдат в спину, целясь в почки и точно попав туда. Солдат упал на одно колено. Росс резко наклонился и стал с размаху бить кулаком по неясному контуру у своего ботинка, опершись о плечо этого человека, чтобы быть поустойчивее. Он ударил раза четыре или даже пять. Когда плечо, на которое он опирался, опустилось, Росс упал на солдата сверху. Они немного полежали так, а потом Росс с усилием поднялся и снова начал бить солдата ногой, прохаживаясь вокруг лежащего тела, чтобы выбрать место для удара.
Джексон оттащил его в сторону и повел прочь. Третий солдат пробежал трусцой полдороги по улице, все время отклоняясь куда-то вбок. Повреждения, которые он получил, что ему суждено было осознать лишь позднее, заставляли его отклоняться от своего курса влево, пока в конце концов его не остановил фасад какого-то дома. Он двинулся по-крабьи вправо, да так, что почти пересек улицу. Потом побежал рысью, снова сдвигаясь вбок по левой диагонали.
Кто-то кричал на восточной стороне стены: крик, молчание, еще один крик – возможно, выкликали чье-то имя. Казалось, что кричавший ожидал, что кто-то ответит ему с запада. После еще трех попыток голос умолк, Росс и Джексон побрели обратно, тем же путем, которым пришли сюда, поддерживая друг друга, как только могли. Спустя некоторое время рука Джексона соскользнула с шеи Росса и он сполз на землю, привалившись спиной к стоящему автомобилю. Какой-то кудахтающий хохот вырвался из его горла, превращаясь в толстые кровавые пузыри, лопавшиеся на губах.
Росс одной рукой потянул Джексона вверх, ставя его на ноги, но толчок сцепил их тела в каком-то ненамеренном объятии, они держались друг за друга, боясь упасть. Щекой к щеке, обвив друг друга руками. Они, спотыкаясь, описывали круги вдоль края дороги подобно обессиленным танцорам. Потом остановились передохнуть под окном какого-то дома. Изнутри они слышали звуки радио и голоса, покрывавшие шум передачи. Задыхающиеся и обессиленные, они все еще поддерживали друг друга. Губы Джексона растянулись в широкой кровавой усмешке, его зубы были залиты красным.
Он наклонился и крепко поцеловал Росса в рот, а потом побрел прочь. Поблизости был какой-то бар, и он, казалось, направлялся к его двери. Росс последовал за ним, полоска капель, соединяясь в струйку, стекала с губы на подбородок. Он чувствовал вкус соли.
* * *
Джексон улыбнулся и сказал:
– Эрик...
В нем всегда сидело это желание поговорить, ведь были вещи, которые надо было сказать. Так давно это было...
«Я сказал: „Я люблю тебя“. И тогда ты ушел».
Теперь этот миг настал, и он не мог найти слов, потому что их не было. Никакие слова не могли ничего изменить, ничто не могло восстановить прошлого. А смерть могла помочь легче перенести это. Он быстро взглянул на панель двери, а потом пошел к кровати. Из кармана брюк он достал пистолет и извиняющимся жестом помахал им. Он показывал Россу, что у пистолета нет глушителя.
Росс поднял руки и откинулся назад, безмолвно, обеими руками схватившись за подушку под головой, чтобы приложить ее к лицу. Джексон кивнул, потом коротко улыбнулся в знак благодарности, показывая щербину во рту.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела.
Был один миг, когда они посмотрели друг на друга, а потом Росс вытащил подушку из-под головы, чтобы накрыть свое лицо. Джексон просунул пистолет в складку между руками Росса. Поролон, набитый в подушку, заглушил выстрел, и он прозвучал не громче, чем стук захлопнувшейся двери или медицинского оборудования, которое кто-то складывал в коридоре. Джексон пришел в движение, как только выстрелил: он повернул Росса на бок и в сторону от стеклянной панели, положив рядом с его головой неиспачканную подушку. А несколько секунд спустя он исчез.
Ты помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова...
Глава 52
Палата в тот день представляла собой два разных зрелища. Росс под простынями, его тело аккуратно повернуто на бок, словно он спал, подушки и белье, в верхней части койки темные и насквозь промокшие. С каждой стороны койки из капельниц сочилась кровь, все еще добавляя йоту за йотой соленого и липкого раствора к густеющему кровавому потоку. Планки жалюзи были закрыты, и матовый свет делал палату лишенной теней.
А потом была койка, ободранная до матраса и металлической сетки, и палата, очищенная от всего оборудования. Жалюзи были широко раскрыты навстречу утру, окна за ними распахнуты, и в воздухе стоял слабый запах дезинфекции.
Кэлли видел первое зрелище, а теперь смотрел на второе. Только одна вещь осталась нетронутой. Он подошел к шкафчику у койки и дотянулся до задней части полки, чтобы забрать блокнот и авторучку. В блокноте остался неровный край, там, где Энджи оторвала первый листок. На странице, которая теперь стала верхней. Росс написал: «Исайя 14:12».
Никто теперь не придерживался теории безумца-одиночки. С тех пор как Кэлли притащил раненого Росса с торфяника, все только и говорили о тайном сговоре, словно в действительности никогда и не верили ни во что другое. Протеро попросил начальство о полном пересмотре дела. Он также довольно громко выражал удивление, как это Кэлли мог ухитриться упустить человека, который был и основным подозреваемым, и основным свидетелем. Было ясно, что он разгневан. Это упущение означало препятствие в ходе расследования, что было ударом по его понятию о порядке.
Это было не совсем так для Кэлли, и это было не так для Энджи Росс. Они сидели в комнате для свиданий, по обе стороны небольшого стола, и Энджи прихлебывала чай, который ей принесли. Женщина-полицейский, ведущая магнитофонную запись, была втиснута в угол комнаты, подобно дуэнье, противящейся этому свиданию. Энджи не отрывала взгляда от столешницы. Она углядела неровность размером примерно с почтовую марку, где полированный лак начал отслаиваться. Поставив свой чай на стол, она не убрала оттуда руки, а стала ковырять испорченное место ногтем.
– Я могла бы сказать им, что он попал в автомобильную аварию, – проговорила Энджи.
– Да.
– Я могла бы сказать им, что он упал.
– Упал?
– Ну, что он... Они думают, что он... инженер по строительству. Упал с какого-то здания.
– Да.
– Вряд ли это имеет особое значение.
– А кем он был, по вашему мнению? – спросил Кэлли, быстро взглянув на женщину-полицейского.
– Тем самым и был, – почти улыбнулась Энджи.
– Мы найдем возможность доставить вас обратно в Лондон. После этого вам придется как-то самой со всем справляться. Вы можете уехать отдохнуть, если дадите нам знать, где вы находитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Энджи сидела рядом с ним, держа в руке авторучку и блокнот. Он знал, кому было нужно это имя – Робину Кэлли, который подобрал его и вынес с торфяника. Напрасная трата времени. Шататься под тяжестью другого человека, перепачкаться в крови другого человека... Росс не был ни благодарен, ни рад. Он назвал Энджи это имя, и она унесла его с собой.
Он пытался вернуться мыслями ко дню их женитьбы, к рождению их детей, но все, что он смог увидеть, – это были люди, которых он знал, и какой-то человек, который был им самим. Он припомнил праздничные дни, домашнее кино, которое обожали смотреть ребятишки. Пока Энджи наводила кинокамеру, детишки бегали по пляжу, и оба поднимали руку, чтобы ухватиться за руку другого. Что-то вприпрыжку проскочило между ними. Оно было белым и неясным, подобно фигуре на негативе фотографии.
Две жизни, два человека, как же это было возможно? Соседи, люди, которых он встречал, могли иногда спросить: «Чем ты занимаешься?»
Он предлагал им такую ложь, которая выглядела самой подходящей в данных обстоятельствах: горный инженер, коммивояжер, организатор разных встреч, исследователь... Такие занятия требовали постоянных путешествий и были эпизодическими. Но он мог при этом думать: «Я убиваю людей, чтобы заработать на жизнь», словно он говорил правду, и иногда, после того как его собеседник отходил, он невнятно бормотал это. Жизнь дома и жизнь вне дома. Жизнь там, внутри, и жизнь на улице. Он приходил домой, не забывая по пути купить подарок на день рождения, который Энджи заказала для одного из детишек. Он так и шел: в одной руке завернутый в бумагу подарок, в другой – сумка с винтовкой. Он убирал сумку с винтовкой, запирал двери стенного шкафа и, надев шляпу для пикничка, присоединялся к веселью.
Две жизни... Когда же это началось? После армии. После того мига на Бетел-Торе, когда он выступил из укрытия и прострелил Хэллидею спинной хребет. После того ощущения, которое он получил от этого: от власти, от своей полноценности, от потрясающего чувства покоя. Возможно. Или даже еще раньше? Этого не дано было знать. Детские игры и истории, в которые он попадал в детстве, – все это тоже было снами.
Что-то вернулось к нему, видимое чрезвычайно ясно. Он просматривал какую-то книгу с картинками, – он не мог припомнить точно, когда это все происходило, – на картинках были люди из разных сказок и легенд. Каждая изображала какой-либо конкретный момент, а внизу страницы был текст. Вот спираль из ярких существ, покрытая куполом света и поднимающаяся в небеса. Мужчина и женщина бегут среди деревьев, а буря бушует прямо над их головами. Огромная башня уходит своей верхней частью к тучам. Какая-то фигура, кувыркаясь, падает с неба лицом вверх, словно чья-то гигантская рука сбросила ее с солнца.
Эту картинку сопровождал какой-то текст. Росс вспомнил его и улыбнулся. А в следующее мгновение он увидел лицо Мартина Джексона, прошедшего мимо прозрачной панели двери. Оно напоминало лицо какой-то знаменитости, мелькнувшее на улице.
* * *
Кэлли взял листок из блокнота и позвонил Майку Доусону. Потом он вернулся к Энджи.
– Пора сделать соответствующее заявление, хорошо? – проговорил он.
Она кивнула. Они воспользовались обычным путем Кэлли наружу, чтобы избежать журналистов, выйдя через выход, который вел на кухню, а потом через служебную дверь. Джексон прошел в те же двери несколькими секундами позже, когда увидел, что они ушли. Это был не первый его визит в больницу, хотя в предыдущих двух случаях он использовал главный вход и приходил в то время, когда здесь бывало большинство посетителей. Он тоже был посетителем: с несколько смущенным видом он нес букетик цветов и выглядел так, как будто знал, куда идет.
Он действовал открыто, и потому-то это было надежно. Никто не знал, кто он такой и как он выглядит. В свой первый визит он отыскал коридор, который вел к палате Росса. Во второй раз он прошел весь путь от служебного входа до конца этого коридора. Возвращаясь назад, он увидел Криса Буллена, который разговаривал с работницей справочной службы, но он разминулся с Энджи Росс на несколько секунд. Встреча с Энджи обеспокоила бы его, поскольку она-то, разумеется, знала, кто он такой.
Джексон наблюдал за Кэлли возле больницы и знал, что тот пользуется служебными дверями. Он даже больше наблюдал за машиной Кэлли, чем за ним самим. Он дожидался надежной возможности. При прочих равных обстоятельствах он предпочел бы совершить задуманное попозже, уже в разгар дня, когда посетителей бывает особенно много, но, увидев Энджи Росс вместе с Кэлли, он понял, что возможности выбирать у него уже не осталось.
Это было прохладное утро, поэтому его легкий плащ не выглядел неуместным. Он поднялся на лифте на четвертый этаж, потом быстро прошел во флигель, как раз под коридором, ведущим к палате Росса. Он вошел во флигель и снял плащ. Под ним на Джексоне был голубой хирургический халат, надетый поверх футболки. Он достал из кармана голубую шапочку и натянул ее на голову. Такая одежда говорила не только о том, что он здешний служащий, но и о его солидном ранге. И что самое важное – она выглядела обычной для больницы. Полицейский, который сидел перед дверью в палату Росса, должно быть, ежедневно видел десятки сиделок, врачей и хирургов, проходивших мимо. И он не стал бы подозревать их больше, чем Джексона. Этот план должен был принести успех, потому что его никто не остерегался.
Полицейский, сидевший у двери, мельком взглянул на Джексона, когда тот приближался, а потом, когда он подошел поближе, отвернулся в сторону. Джексон прошел мимо. Это было как раз тогда, когда Росс увидел его лицо через стекло.
* * *
Только что начало светать – бледно-серый свет, вроде отражения воды на камне. Сиделка зашла взглянуть на него десять минут назад, и он притворился, что спит. Теперь его глаза были открыты, но он не смотрел на дверь. Он снова глядел прямо перед собой, как уставший пассажир, мечтающий, чтобы поскорее кончилось его путешествие. А спустя мгновение он дотянулся до блокнота и авторучки и написал что-то на верхнем листке, а потом оттолкнул блокнот в глубь полки.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела, помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова. Жив, а потом мертв. О чем же ты никак не можешь вспомнить? Это у тебя на кончике языка. Что это за дело, которое ты имел в виду завершить? Ты сделаешь его, когда вспомнишь. Впрочем, это слово никогда не придет и это дело никогда не будет завершено. Крупная слеза собралась в уголке глаза Росса и покатилась к его скуле. И вдруг он раскаялся во всем. Не в этих убийствах, нет – это было бы угрызениями совести, – его раскаяние имело отношение к его собственной жизни. Ему хотелось быть кем-нибудь другим, и даже сейчас он не знал, кем же именно. Подобно вкусу, который ты никогда не пробовал, или зрелищу, которого никогда не видел.
Не слышалось никакого шума, стало быть, Мартин поступил по-умному с охраной у дверей. Человек проходит мимо, а раз уж он прошел мимо, то может с тем же успехом быть в какой-нибудь другой стране. А потом он поворачивает и идет обратно, быстро, прежде чем что-нибудь покажется не так. И вот уже он приставляет пистолет и очень мягко говорит: «Встать...» Охранник слишком ошеломлен, чтобы двигаться в ту же секунду, и человек шепчет: «Сразу. Сделай это сразу».
Мартин улыбнулся, когда вошел в палату. Он закрыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы его не было видно, если кто-то посмотрит сквозь стекло. Он сказал:
– Эрик...
* * *
Французские солдаты перестали бить девицу, хотя казалось, что они еще не разобрались с ней до конца, потому что тот, который ударил ее последним, передал ее дальше, почти рассеянно, не сводя глаз с Джексона. А принявший крепко держал ее за руку, хотя и он тоже смотрел на Джексона. В зале наступило не просто молчание: казалось, что шум исчез, унесенный воздухом, и все они теперь стояли в вакууме. Джексон протянул руку и взял руку девицы. Со стороны солдата было какое-то мимолетное сопротивление, а потом он отпустил девушку. Вместе они дошли до дверей бара, Джексон и эта девица. Он подержал дверь открытой для нее и еще постоял в дверном проеме, чтобы посмотреть, как она скроется из виду. Можно даже было почти ожидать, что он поднимет руку и помашет ей на прощание. Потом он вернулся туда, где у стойки стоял Росс, и взял стакан, который там оставил.
А попозже, здорово пьяные, они подошли к Берлинской стене. Росс провел пальцами по шлакобетонному блоку. Прожекторы тут же швырнули потоки света на пружинистые спирали колючей проволоки, идущей поверх стены. Была холодная ночь, и струйки испарений плавали среди стальных шипов. По всей длине стены были намалеваны лозунги. Разные непристойности. Послания от безнадежно страдающих влюбленных.
Росс получил удар сзади по шее и повалился лицом вниз на груду щебня и мусора. Когда он пришел в себя, рядом не было ни души. Он прошел двадцать, может быть, тридцать метров в направлении каких-то зданий и пустой улицы. Послышался звук, словно кто-то отбивал мясо деревянным молотком. Росс ускорил шаг, пока не перешел на неуклюжий бег. Он не мог сохранять равновесие так хорошо, как ему хотелось бы, а внутри его черепа что-то назойливо звенело. Он вышел на улицу и сразу же сосредоточил внимание на клубке тел у дверного проема первого же дома. Один солдат неподвижно лежал на земле. Остальные двое колотили Джексона, стараясь сбить с ног, чтобы можно было поупражняться на нем сапогами.
Росс все еще не пришел в себя, но он покрыл это расстояние так быстро, как только мог. Через плечи солдат было видно лицо Джексона, красное и покрытое ссадинами. Они были слишком увлечены и не слышали приближения Росса. Он остановился на небольшом расстоянии от них и ударил ногой одного из солдат в спину, целясь в почки и точно попав туда. Солдат упал на одно колено. Росс резко наклонился и стал с размаху бить кулаком по неясному контуру у своего ботинка, опершись о плечо этого человека, чтобы быть поустойчивее. Он ударил раза четыре или даже пять. Когда плечо, на которое он опирался, опустилось, Росс упал на солдата сверху. Они немного полежали так, а потом Росс с усилием поднялся и снова начал бить солдата ногой, прохаживаясь вокруг лежащего тела, чтобы выбрать место для удара.
Джексон оттащил его в сторону и повел прочь. Третий солдат пробежал трусцой полдороги по улице, все время отклоняясь куда-то вбок. Повреждения, которые он получил, что ему суждено было осознать лишь позднее, заставляли его отклоняться от своего курса влево, пока в конце концов его не остановил фасад какого-то дома. Он двинулся по-крабьи вправо, да так, что почти пересек улицу. Потом побежал рысью, снова сдвигаясь вбок по левой диагонали.
Кто-то кричал на восточной стороне стены: крик, молчание, еще один крик – возможно, выкликали чье-то имя. Казалось, что кричавший ожидал, что кто-то ответит ему с запада. После еще трех попыток голос умолк, Росс и Джексон побрели обратно, тем же путем, которым пришли сюда, поддерживая друг друга, как только могли. Спустя некоторое время рука Джексона соскользнула с шеи Росса и он сполз на землю, привалившись спиной к стоящему автомобилю. Какой-то кудахтающий хохот вырвался из его горла, превращаясь в толстые кровавые пузыри, лопавшиеся на губах.
Росс одной рукой потянул Джексона вверх, ставя его на ноги, но толчок сцепил их тела в каком-то ненамеренном объятии, они держались друг за друга, боясь упасть. Щекой к щеке, обвив друг друга руками. Они, спотыкаясь, описывали круги вдоль края дороги подобно обессиленным танцорам. Потом остановились передохнуть под окном какого-то дома. Изнутри они слышали звуки радио и голоса, покрывавшие шум передачи. Задыхающиеся и обессиленные, они все еще поддерживали друг друга. Губы Джексона растянулись в широкой кровавой усмешке, его зубы были залиты красным.
Он наклонился и крепко поцеловал Росса в рот, а потом побрел прочь. Поблизости был какой-то бар, и он, казалось, направлялся к его двери. Росс последовал за ним, полоска капель, соединяясь в струйку, стекала с губы на подбородок. Он чувствовал вкус соли.
* * *
Джексон улыбнулся и сказал:
– Эрик...
В нем всегда сидело это желание поговорить, ведь были вещи, которые надо было сказать. Так давно это было...
«Я сказал: „Я люблю тебя“. И тогда ты ушел».
Теперь этот миг настал, и он не мог найти слов, потому что их не было. Никакие слова не могли ничего изменить, ничто не могло восстановить прошлого. А смерть могла помочь легче перенести это. Он быстро взглянул на панель двери, а потом пошел к кровати. Из кармана брюк он достал пистолет и извиняющимся жестом помахал им. Он показывал Россу, что у пистолета нет глушителя.
Росс поднял руки и откинулся назад, безмолвно, обеими руками схватившись за подушку под головой, чтобы приложить ее к лицу. Джексон кивнул, потом коротко улыбнулся в знак благодарности, показывая щербину во рту.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела.
Был один миг, когда они посмотрели друг на друга, а потом Росс вытащил подушку из-под головы, чтобы накрыть свое лицо. Джексон просунул пистолет в складку между руками Росса. Поролон, набитый в подушку, заглушил выстрел, и он прозвучал не громче, чем стук захлопнувшейся двери или медицинского оборудования, которое кто-то складывал в коридоре. Джексон пришел в движение, как только выстрелил: он повернул Росса на бок и в сторону от стеклянной панели, положив рядом с его головой неиспачканную подушку. А несколько секунд спустя он исчез.
Ты помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова...
Глава 52
Палата в тот день представляла собой два разных зрелища. Росс под простынями, его тело аккуратно повернуто на бок, словно он спал, подушки и белье, в верхней части койки темные и насквозь промокшие. С каждой стороны койки из капельниц сочилась кровь, все еще добавляя йоту за йотой соленого и липкого раствора к густеющему кровавому потоку. Планки жалюзи были закрыты, и матовый свет делал палату лишенной теней.
А потом была койка, ободранная до матраса и металлической сетки, и палата, очищенная от всего оборудования. Жалюзи были широко раскрыты навстречу утру, окна за ними распахнуты, и в воздухе стоял слабый запах дезинфекции.
Кэлли видел первое зрелище, а теперь смотрел на второе. Только одна вещь осталась нетронутой. Он подошел к шкафчику у койки и дотянулся до задней части полки, чтобы забрать блокнот и авторучку. В блокноте остался неровный край, там, где Энджи оторвала первый листок. На странице, которая теперь стала верхней. Росс написал: «Исайя 14:12».
Никто теперь не придерживался теории безумца-одиночки. С тех пор как Кэлли притащил раненого Росса с торфяника, все только и говорили о тайном сговоре, словно в действительности никогда и не верили ни во что другое. Протеро попросил начальство о полном пересмотре дела. Он также довольно громко выражал удивление, как это Кэлли мог ухитриться упустить человека, который был и основным подозреваемым, и основным свидетелем. Было ясно, что он разгневан. Это упущение означало препятствие в ходе расследования, что было ударом по его понятию о порядке.
Это было не совсем так для Кэлли, и это было не так для Энджи Росс. Они сидели в комнате для свиданий, по обе стороны небольшого стола, и Энджи прихлебывала чай, который ей принесли. Женщина-полицейский, ведущая магнитофонную запись, была втиснута в угол комнаты, подобно дуэнье, противящейся этому свиданию. Энджи не отрывала взгляда от столешницы. Она углядела неровность размером примерно с почтовую марку, где полированный лак начал отслаиваться. Поставив свой чай на стол, она не убрала оттуда руки, а стала ковырять испорченное место ногтем.
– Я могла бы сказать им, что он попал в автомобильную аварию, – проговорила Энджи.
– Да.
– Я могла бы сказать им, что он упал.
– Упал?
– Ну, что он... Они думают, что он... инженер по строительству. Упал с какого-то здания.
– Да.
– Вряд ли это имеет особое значение.
– А кем он был, по вашему мнению? – спросил Кэлли, быстро взглянув на женщину-полицейского.
– Тем самым и был, – почти улыбнулась Энджи.
– Мы найдем возможность доставить вас обратно в Лондон. После этого вам придется как-то самой со всем справляться. Вы можете уехать отдохнуть, если дадите нам знать, где вы находитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50