Через какое-то время информация просочится через агентуру или двойничков и к местным правоохоронцам, и к здешним чекистам. Да. Это очень плохой вариант.
Но есть еще очень-очень плохой.
Предположим, Старый труслив, законопослушен и неглуп. Тогда, поковырявшись в пакетиках, проинструктированный этой пепси-целкой на случай ее безвременной кончины или пропажи, попрется прямиком в Службу безопасности и выложит там всю известную ему правду-матку. Чекисты начнут активную разработку; опять же через некоторое время, причем гораздо более короткое, чем при втором варианте, будут информированы и «крестные».
Все это будет означать только одно: вся построенная на Запад цепочка, вся цепочка поставки сырья сюда с Востока, лаборатория, люди, все будет провалено целиком и окончательно.
Его самого в этом случае ждет очень долгая и экзотическая смерть. Лир любит такие фокусы. Как он сам выражается, они имеют воспитательное значение для «личного состава».
Сука! Сука эта Глебова Елена Игоревна, без малого восемнадцати лет… Стерва!
Есть и еще вариант. Этакий вариант "2". Вся эта завязавшаяся бодяга — вовсе и совсем не цепь случайностей, а хорошо организованная неким неизвестным противником закономерность. Ее цель не ясна, да и выяснить это вряд ли возможно на данном этапе разработки. Ну а саму пепси-целку водят втемную на неизвестной длины поводке некие дяди, как наживку. И даже не для него, Краса. И даже не для Лира. Дьявол!
Шалам тупо смотрит на приборную доску. С ним нельзя посоветоваться: его ментальное развитие не перешагнуло рубеж двенадцатилетнего учащегося из школы для умственно отсталых. Но никаких задач, кроме «осмотрись», «принеси», «убей», перед Шаламом и не ставилось. С ними он справлялся очень хорошо: недостаток мозгов в лобной доле сполна компенсировался великолепным звериным чутьем. Чутьем на опасность. Чутьем на затаившегося вблизи хищника, может быть, более извращенного и дерзкого, чем он сам. Чутьем на смерть.
С ним нельзя посоветоваться, но сверить его реакцию со своей стоит.
— Что скажешь, Шалам?
— А чего тут говорить, босс? Сучка заныкала порошок, конечно, не дома. Где-то рядом с конюшней, где эти кобылки жопами вертели. Вернулась. И уписалась со страху, когда вы Динке хребет поломали. Сейчас с очка не слезает. Хорошенько потрясти — и расколется, это как пить дать!
— Что там от Кривого?
— Слушает. Она никому не звонила, да он бы и не дал. Ей тоже никто не звонил.
Насвистела она насчет этого поклонника, вот что я думаю.
— А если нет?
— Вы — босс, вам решать.
— Погоди, Шалам. Ты скажи, как тебе разговор показался ?
— Показался?
— Да фонит что-то. Не знаю что, но фонит. Пойти по-простому и разобраться на месте, что и как.
— По-простому, говоришь…
— Ну.
— Вот и у меня — фонит.
— А я что говорю… Эта сучка…
— Замолкни, — резко оборвал он подручного. — фонит. Это может означать и действительно самый простой вариант: девчонка испугалась и вульгарно лжет. Тогда второй и третий отпадают сами собой. А может… А может, и… четвертый. Полную непонятку. Вариант "2". Но…
Но ведь не это его действительно беспокоит, не это! А что?
Мужчина откинулся на сиденье автомобиля, постарался полностью расслабиться…
То, что он ощущает, должно всплыть… Само собой… Это была даже не мысль…
Какая-то неуловимая, тончайшая, ускользающая нить, тень мысли… Он легонечко пытался ухватить это невесомое, как паутинка, ощущение… Ну же… Ну… Да!
— Дьявол!.. — выругался он облегченно. — Дьявол! Знаешь, Шалам, что больше всего меня беспокоит во всем этом на самом деле?
Парень вопросительно посмотрел на шефа. Но тот не шевелился. Продолжал сидеть, глядя в одну точку. Словно укачивая, лелея, повязывая к другим только что явившуюся ему мысль. Достаточно вздорную, чтобы быть истинной.
— Я не могу отделаться от чувства, что эту девчонку я когда-то видел… Или знаю. Или знал другую, похожую на нее… Или… Вчера, как только ее рассмотрел как следует…
Шалам вежливо пожал плечами. И делал вид, что слушает. То, что у босса крыша не на месте, особенно по бабскому вопросу, — без балды. Но к его сексуальным заворотам он относится достаточно равнодушно. Даже к смертельно опасным для его вынужденных партнерш. Девки для того и сделаны, чтобы их трахать. А зачем еще? И если боссу для расслабухи нужно не просто завалить телку, а еще и порвать ее на куски или придушить, что кошку, — так у него работа нервная. Тем более шлюх как грязи. Непереводно. Одной больше, одной меньше — кому это интересно? Уж ему, Шаламу, точно вразбубон. В полный.
Сейчас босс просто метет пургу. Полную лажу. Очередной заскок. И Шалама это не сильно заботило. Его заботило другое: к боссу он подвязан накрепко. Насмерть. И если чего, то его башка ляжет рядом с башкой босса. Нет, всех когда-нибудь кончат. Жизнь вообще ничем хорошим не кончается. Только смертью. Ну да это бредни. Он, Шалам, еще хочет пожить. И баб поиметь. И водчоночки да коньячку попить всласть. Вдоволь. А там — хоть трава не расти.
Босс закончил излияния. Молчит. Полоску на харе рассматривает. Интересно все же, кто его так разукрасил? Хотя — не его это собачье дело. Меньше знаешь — легче спишь. Особенно в их стае.
А хозяин в это время еще раз прокачивал варианты. Как ни кинь, а этот дебил подсказал сейчас единственно правильное действие. Чтобы разобраться, что и как, необходимо обострить ситуацию. Если есть какие-то серьезные противники, они непременно проявятся. Так или иначе проявятся. Нужно только наблюдать.
Внимательно наблюдать. И грамотно подстраховаться.
Мужчина поднес к губам рацию:
— Я — первый, вызываю второго и третьего.
— Второй слушает первого.
— Третий слушает первого.
— Усильте внимание. Продолжайте контролировать этажи. В случае любого изменения ситуации — вы поняли, любого: «скорая помощь» к бабульке приехала, пьяный вышел на лестницу побуянить, — немедленно информировать. Немедленно!
— Есть.
— И ничего не предпринимать без приказа.
— Есть. — Конец связи.
Мужчина поменял частоту рации.
— Я — первый, вызываю четвертого.
— Четвертый слушает первого.
— Что нового?
— Никаких контактов объекта не зафиксировано.
— У нее не может быть сотового телефона?
— Почему не может? Вполне. Только она им не пользовалась.
— Вы уверены?
— Аппаратура бы среагировала.
— Вы уверены?! — Мужчина повысил голос.
— Виноват. Да. Я уверен.
— Приказываю: усилить блокировку объекта. Ваша аппаратура сможет перехватить сигнал по любому каналу связи?
— Перехватить — нет, зафиксировать, что сигнал был, — да.
— Вы контролируете весь дом?
— Такой задачи не ставилось. Да и… Все-таки шестьдесят четыре квартиры…
— Теперь ставлю. Но конкретизирую: ловить только спецсвязь.
— А телефонную — нереально.
— Четвертый!
— Виноват.
— Вы поняли задачу?
— Так точно.
— Вы хорошо поняли задачу?
— Да.
— Выполняйте. Как только вы зафиксируете любой сигнал, проинформируйте немедля.
Вы поняли? Не-ме-для.
— Есть.
Мужчина перевел дыхание, снова поменял частоту:
— Я — первый, вызываю пятого и шестого.
— Пятый слушает первого.
— Шестой слушает первого.
— Двор и дом в зоне уверенного контроля?
— Так точно. С обеих сторон. Хотя не идеально, но контролируем вполне.
Не идеально… Мужчина и сам знал, что не идеально; ну да за неимением гербовой пишут на простой.
— Приказываю: в случае появления подозрительных объектов докладывать сразу и быть в готовности открыть огонь. На уничтожение.
— Есть.
— Огонь по основному объекту — только на поражение. И только по моему приказу.
— Есть.
— Вопросы?
— Вопросов нет.
— Выполняйте.
— Есть.
Мужчина перевел дух. Еще один человек. Он занят тем, что ему поручено.
Осталось… осталось только задействовать Шалама.
Тот смотрел на босса с обожанием. Шалам всегда чувствовал невидимую дистанцию, которая отделяет его от этого человека. Дистанцию непосредственной власти. И его охватывало так похожее на восторг чувство сопричастности этой власти, пусть не такой, как раньше, но все же мощной, сильной, способной отдавать приказы и добиваться их исполнения. Он ждал, когда отдадут приказ ему. Тогда он тоже станет работающим звеном прекрасно отлаженной машины, созданной этим человеком со шрамом, сидящим рядом на сиденье автомобиля. Человеком, которым он сейчас восхищался и которому готов был простить любую слабость за ту силу, какая от него исходит.
Мужчина закурил, сделал несколько затяжек, выдохнул:
— Ты прав, Шалам. Эта сучка что-то крутит. Ты пойдешь и потрясешь ее как следует.
Подручный расцвел. Его идея, его! И босс ее принял!
— Есть, — ответил он, едва сдерживая радость. Хозяин хмыкнул про себя: дебил, он и есть дебил. Как бы не перестарался. Поэтому добавил:
— У тебя после позавчерашнего с девкой личные счеты…
— Да я…
— Можешь засунуть ей в задницу каленую кочергу, но… Чтобы осталась целой и невредимой! Понял?!
Шалам беспомощно лупал на шефа белесыми ресницами.
— Поясняю: надави на эту девку как следует, но никакого вреда не причиняй.
Напугай, можешь придушить слегка или палец сломать. Чтобы было очень-очень больно, но безвредно.
— Совсем безвредно?
— Ты понял меня? — повысил голос мужчина.
— Извините, босс. Я понял.
— Не куражься. Слушай связь. Возможно, подойдет спец. Если для того, чтобы ее разговорить, понадобятся препараты.
— Да на хрена нам спец, босс?! Эта сука безо всяких медицинских штучек зачирикает у меня, как птенчик по весне! Все выложит, что знает и что не знает, прямиком на блюдечко!
— С голубой каемочкой…
— Чего?
— Ничего. Выложит — хорошо, но «потрошитель» подойдет все равно. Такой порядок.
— Понимаю.
— Вот и славно, что понимаешь. Готов?
— Всегда готов, — гыгыкнул Шалам, вскинув руку в пионерском приветствии.
— С замками справишься?
— А чего с ними справляться? Квартира не сейф. Шалам открыл бардачок, извлек оттуда остро отточенный нож, моток скотча, металлическую коробочку из-под шприцев: там он держал какие-то ножнички, щипчики, которые использовал так умело, что жертвы жалели, что вообще родились на этот свет.
— Пошел! Да, рацию поставь на передачу, послушаю вашу беседу.
— Ага. — Глаза Шалама блестели, он радостно открыл дверцу и не спеша, вразвалочку, словно пытаясь растянуть предвкушение предстоящего удовольствия, двинулся к двери подъезда.
Крас поднес к губам рацию:
— Первый всем: начало операции.
Эту фразу он произнес трижды, последовательно меняя частоту. Закурил. Замер, откинувшись на спинку сиденья.
Он еще раз прокачивал принятое решение. Все правильно. Если за девкой кто-то стоит, этот кто-то так или иначе проявится. Вот тогда можно будет с легким серд-цем доложиться Лиру: так, мол, и так, против нас работают профи. Для него.
Краса, это было бы лучше всего: в играх профессионалов он чувствовал себя как карась в пруду. Лир и подавно. Ну а если девка блефует или действует на свой страх, то Шалам выдавит из нее все, что она знает. Было в Шаламе… было в нем что-то бесконтрольно-звериное; когда он чуял близкую кровь, ноздри его трепетали, лицо приобретало какую-то отрешенность… Жертвы чувствовали это кожей, выражение лица Шалама пугало их даже больше, чем предстоящая боль. А уж он-то, Крас, знал: настоящая боль развязывает любые языки.
Пожалуй, мужчина боялся бы своего слугу, ведь зверь способен на все. Боялся бы, если… в себе он чувствовал зверя, рядом с которым Шалам был просто беспородной дворовой шавкой. Зверя, опаснее, беспощаднее которого нет.
Он снова прикрыл глаза. И будто наяву, увидел девчонку — нагую, связанную, распятую, беззащитную перед его желанием. Перед его любым желанием. Сглотнул слюну, притронулся к лицу, чувствуя, как наливается кровью, пульсирует шрам.
Все люди — звери. А это означает только одно: чтобы выжить, нужно быть самым безжалостным из них.
Глава 9
— Капкан. Кап-кан. — Аля смотрела в одну точку. — Не знаю я способа прорваться.
Никакого. Кроме этого. — Она ласково притронулась к оружию.
— Хороши игрушки… — прокомментировала Настя.
— Ты знаешь, а мне нравится.
— Хм… Откуда у тебя к этим железкам такая нежность?
— Не знаю. Я же рассказывала, с двенадцати лет стрельбой занимаюсь, еще до переезда сюда. С детдома. А в шестнадцать стала мастером.
— Слушай, а ствол-то этот у тебя откуда?
— От верблюда. Классная штука, скажи?
— Ты что его, из тира, где тренировалась, заныкала?
— Вот еще… Мне его подарили.
— Кто?
— Давно. Константин Петрович Фадеев. Он в нашем детдоме дворником-сторожем работал. У него еще протез был вместо ноги, деревяшка. Он как раз стрелковый кружок и вел.
— Ему что, разрешили?
— А кому какое дело? Там, кстати, одни ребята были, только я — пацанка. Я у него в сторожке подолгу сидела, а когда он заболел — ухаживала. Насть… долгая это история. Просто как баба Вера меня к себе решила взять, дядя Костя мне «марголин» и подарил. На память. Он умер потом через неделю. Совсем уже старенький был.
— От чего умер-то?
— Наверное, как все. Жить устал.
— А чего ты раньше не говорила, что у тебя пистолет есть?
— А зачем кому говорить? Чтобы отобрали?
— Даже мне?
— Насть… Это теперь я тебя знаю, а как приехала… Ну тетка, ну добрая… А чего бы ей доброй не быть, когда муж тароватый, дом полная чаша и вообще во всем — ажур. В смысле — алее. Так что… Так что лежал он себе, в тряпочку промасленную завернутый, в чулане. Иногда я его доставала, когда баб Веры не было, чистила… И вообще — он красивый. Ты знаешь, этот Марголин, конструктор, он почти слепой был, эту машинку лепил, считай, на ощупь, из глины…
— Нет, Алька, — задумчиво произнесла Настя. — Ты не увлечена стрельбой, ты… Ты относишься к оружию как к другу. Давнему.
— Насть, сама не знаю. Не помню. Как и все мое детство не помню. У меня из детства только мишка и оставался. А теперь вот и его нет. Только порой картинки какие-то… Знаешь, наверное, совсем раннее воспоминание, младенческое: лежу в колыбельке, питаюсь и… гильзами играю, на веревочке. Как погремушками.
— Может, ты — дитя войны?
— А разве тогда была война? В восьмидесятом.
— Война всегда.
— А жаль.
— Еще как жаль.
— Вот что, Настька. Делаем так. Ты сидишь тихо, как мышка. Я иду на прорыв.
— Аленка…
— Погоди. Я все рассчитала. Двоим теткам прорваться куда труднее, чем одной. Я не пойду вниз, во двор, я на чердак полезу. И выйду из четвертого подъезда.
Скоро стемнеет. В городе растворюсь — ни одна собака не найдет. Никогда. Да и… не будут же они за мной всю мою жизнь гоняться, ведь так?
— Они столько не проживут.
— Вот и я надеюсь.
— Аленка…
— Погоди. Ко всему, если ты останешься, мне будет легче: вдруг меня все-таки прищучат, выручать кому? Тебе. И Женьке. Ну что, решили?
Настя задумалась, по обыкновению сморщив чистый лоб, откинула назад густые каштановые волосы, резюмировала:
— Ты права. Даром что пацанка, а мозги у тебя работают. Прямо сейчас рванешь?
— Не-а. Уже прошло девятнадцать минут. Должны позвонить, никуда не денутся.
Мешок наркоты просто так никто не бросит. Как и чемодан денег.
— И о чем ты с ними теперь говорить станешь? Ведь звонка никакого не было.
— Плохо, блин! Хоть бы какой-нибудь кретин позвонил: если они слушают, я бы ввернула пару фраз порасплывчатее, пусть побегают! Хотя нет. Этак я подставлю «за так» ни в чем не виновного человека. О чем говорить?.. Да не знаю, о чем говорить! По ходу что-нибудь придумаю. Когда не врешь, а фантазируешь, звучит куда убедительнее. Я права?
— Права.
— Вот. Главное — время у них еще выторговать. Хотя бы чуточку.
— Ты подорвешь, а я тут им иллюминацию устрою! Можно с силуэтным стриптизом за закрытыми шторами: пусть думают, что ты дома!
— Вот уж нет, Сергеева. Ты умная-умная, а иногда такая дура!
— Во! Вырастила сестренку на свою голову!
— Нет, правда. Да они решат, что это я, накатят, застанут тебя… Насть… Им человека убить — как пописать… А у тебя Женька и Олежка. Хорошо хоть, что Олежка в селе у бабушки. — Алена вздохнула, подытожила:
— Так что не суйся.
Женьке и Олежке без тебя будет совсем плохо.
— Еще у меня ты.
— Спасибо, Насть. — Аля потерлась носом о плечо подруги. — Просто не знаю, как бы выжила без бабы Мани, без бабы Веры, без Константина Петровича, без тебя… — Она замолчала на секунду, добавила уверенно:
— Да никак бы не выжила. Не было бы меня давно. Совсем. — Вздохнула, озабоченно сморщила нос. — Что-то они не звонят? Уже полчаса почти прошло. Странно. Может, мы за шумом душа звонок пропустили?
— Вряд ли. Телефон у тебя довольно громко пиликает.
— Странно. — Алена закрутила кран, шум падающей воды прекратился. Только капли капали… Кап-кап… Кап-кап.
Девушки переглянулись. В наступившей тишине было отчетливо слышно, как проворачивается ключ в замке.
* * *
Мобильный прозвонил в четверть девятого. Автархан поднес трубку к уху:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10