В понедельник мужики собрались снова. На этот раз число сторонников мирного решения неожиданно возникшей заботы явно уменьшилось. Даже ярый поборник идеи сидеть и ожидать дядя Опанас, попрежнему терзая затылок, признался: надо что-то делать, выжидать да оглядываться — опасно.
Поутру трое охотников, из тех, кто помоложе да порезвей, двинулись в путь. Вооруженные берданами и ножами, они должны были осторожно оглядеть ворота в скит, проверить не таят ли каких неожиданностей подступы к забору, то-есть провести разведку. По её результатам общее собрание мужиков примет окончательное решение: громить ли бандитское логово самим, либо сообщить сведения о нем властям.
Тройку разведчиков вел, конечно, Корнев. В качестве проводника и всевластного командира.
По пути Павел остановился и показал охотникам следы крови. Прошедшую неделю снегопадов не было, поэтому красные пятна выделялись на снежном насте. Наглядным доказательством того, что Павел выдумал своих подвигов.
Постояли, огляделись и двинулись дальше.
Вторая остановка — в распадке, там, откуда Корнев наблюдал за странной четверкой. Здесь пролежали добрые полчаса. В полукилометре виднелся мощный бревенчатый забор с воротами.
— Где же ты усмотрел колючку и антенну?
В вопросе таится плохо спрятанная насмешка. Артем склонил на плечо голову и выжидательно глядел на дядю Пашку.
Корнев недоуменно сдвинул на лоб мохнатую шапку и по примеру Опанаса почесал затылок. Забор — вот он, а колючка, которая в прошлый раз тянулась поверху аж в четыре нити, исчезла. Будто нечистый смотал её в клубок и унес, прихватив заодно белые изоляторы и антенну.
Ворота — приоткрыты, внутри, знакомое по прошлым визитам, запустение. Двери избушек настежь распахнуты.
Мужики покуривают и одаривают брехуна насмешливыми взглядами…Такого позора Павел не испытывал за всю прожитую жизнь…
Глава 2
Андрей Панкратов остался жив. После того, как его после схватки с бандитами привезли в госпиталь, врачи без промедления уложили сыщика на операционный стол. Одна пуля главаря бандитской «империи» Пузана пробила легкое, вторая застряла рядом с сердцем. Состояние осложнила большая потеря крови. Операция длилась больше четырех часов и все это время помощник майора Костя Негодин и гражданская жена Таня провели вместе в приемном отделении. Дальше их не пропустили.
Девушка сидела на стуле, зажав между колен подрагивающие руки. Негодин ходил по комнате, незряче разглядывая развешанное по стенам медицинские плакаты. Неожиданно остановился напротив Тани.
— Кто стрелял в майора?
Она не ответила. Перед глазами — страшные картины жестокой схватки, в ушах — пронзительные крики испуганных людей, пятилетний ребенок ползет по асфальту, оставляя за собой кровавый след. Взрыв разносит чей-то «мерседес», во все стороны летят искареженные куски железа, кровавые лохмотья человеческих тел.
Взрывная волна бросает на землю Пузана, но девушка не видит его, она изо всех сил бежит к Андрею… «Андрюша! Андрейчик!»… Обнимает Панкратова прижимается всем телом… «Успокойся, Тата, ничего страшного… Пойдем, отведу в безопасное место…»
И выстрелы почти в упор. В спину Панкратова. Андрей удивленно поворачивается к стреляющему и вдруг падает. Она не помнит, как подняла выпавший из руки мужа пистолет, не слышала выстрелов, не видела крови, брызнувшей из простреленной головы бандитского главаря…
— Вы не слышите меня? — повысил голос Костя и четко, разделяя буквы и слова, повторил. — Кто стрелял в майора?
— Пузан, — спокойно, излишне спокойно, ответиля Таня.
Костя снова заходил по комнате, сцепив за спиной сильные руки.Так, что побелели костяшки пальцев.
— Найду его, — бормотал он, — непременно найду! И раздавлю, будто вошь!
— Не надо искать… Я его сама… раздавила.
Негодин кивнул. Дескать, молодец, девка, правильно поступила, одобряю. И все же жаль, что это сделал не я…
Остальное время они промолчали.
Наконец, к ним вышел хирург. Молча кивнул и устало улыбнулся…
Главное — Панкратов будет жить, все страхи — позади. С одним легким, со сломанными ребрами, зашитой дыркой в спине, но — жить! Службу в угрозыске придется оставить, перейти на скромное пенсионное существование.
Что, что, а бедность, нищета не волновали Таню, ибо она это преодолела — и сосущее чувство голода и отвалившиеся подошвы стоптанных туфель, и ветхие, дырявые платьица.
Основное — Анддрюша живой!
— Силен и могуч ваш муж, — обратился хирург к Тане. — Другой на его месте давно бы уже копыта откинул, а этот богатырь ещё и шутить изволил. Очнулся в реанимации через час после того, как зашили, и эдак озабоченнно спрашивает: в нутре ничего не оставили?… Представляете?
Болтливость врача идет от нервного перенапряжения — его можно понять. Ведь с того света вызволил мужика, все ему печенки-селезенки пересчитал, до самого сердца добрался…
Две недели Таня выхаживала мужа. Спала на соседней кровати, специально освобожденной для неё начальником отделения, почти не ела, ограничиваясь прозрачным чайком да куском хлеба, который ей жертвовали жалостливые сестры. Похудела так, что боялась — унесет порывом ветра. Остались тонкие до прозрачности руки да громадные глаза. Для того, чтобы подстеречь любое желание больного и немедля выполнить его.
Через полмесяца майора Панкратова выписали по его настойчивой просьбе на домашнее лечение. С подпиской о том, что всю ответственность больной берет на себя, снимая её с плеч госпитального начальства.
Хирург часа два инструктировал Татьяну, внушая ей азы ухода за больным. Девушка внимательно слушала, согласно кивала, но не думала ни о перевязках, ни о диете, ни о лекарствах. Заслоняя все, торжествовала мысль о том, что её Андрюшка жив, рядом с ней.
Официальная жена Панкратова, хроничесая алкоголичка, которой ни один метод лечения уже не поможет, в госпитале так и не появилась. Вернее, один раз пришла к главврачу с просьбой заставить мужа завещать именно ей, а не любовнице, все его движимое и недвижимое имущество.
Просьба была выдана таким запинающимся голосом, так сдобрена водочным перегаром, что главврач приказал выставить просительницу за пределы госпиталя и впредь ни под каким видом не пропускать на территорию.
Больше жена Андрея в госпитале не появлялась.
Первым, кого девушка допустила к больному, — конечно, был его отец.
Панкратов-старший, веселый и, кажется, даже помолодевший, бодрой, далеко не стариковской походкой вошел в комнату, треть которой занимала кровать с лежащим на ней Андреем.
Еще в прихожей Татьяна долго и в»едливо внушала развеселому свекру что нужно говорить сыну, а о чем даже намекать категорически запрещается. Она с пристрастием покопалась в хозяйственной сумке, куда свекровь упаковала подарки бесценному Андрюшке. Безжалостно выбросила припрятанную отцом поллитровку «столичной», отставила в сторону кетчуп.
— Почему мама не пришла? — бесцеремонно спросила она. — Уж не приболела ли часом?
— Приболела, — подтвердил Федор Самсонович. — Возраст у нас такой… больнючий.То слева кольнет, то справа прищемит… А у Зинаиды Семеновны сразу и закололо, и защемило, — балагурил он.
Панкратов по-хозяйски вошел в комнату, деловито осмотрел майорское жилье, поболтал стеклянным графином с кипяченной водой. Недовольно похмыкал — это ли питье для настоящего мужика?
Андрей глазам своим не верил. Привык видеть отца суровым, неприступным, будто закованным в броню нелегких мыслей, и вдруг ведет себя будто расшалившийся подросток.
— Не узнаешь? — подсел к кровати Федор Самсонович. — Думаешь, небось, напился батя либо крыша у него поехала? Что касается водочки — грешен: потихоньку от мамы-Зины потребил чуток за твое выздоровление… А крыша не поехала, мозги — на своих местах, куда матушкой природой поставлены…
Андрей недоуменно пожал плечами и поморщился: рана давала знать о себе, не позволяла делать резкие движения. На самом деле, он знал причину необычайной веселости отца: Негодин, таясь от Татьяны, поведал майору о смерти Пузана, ранении майора госбезопасности Ступина, похищении генарала-ученого, вообще о всех деталях происшедшей схватки.
Как же не радоваться полковнику в отставке, которого судьба заставила вместе с дпузьями, с которыми учился в Военно-Инженерной Академии, принимать активное участие в поисках бандитского логова?
Панкратов-отец наклонился к лицу сына, внятно, с удовольствием зашептал.
— Нашего общего «дружка», вонючего Пузана, укон-тро-пу-пи-ли! Чуешь, сынок? Отдал душу сатане, чертово отродье, прикончили его ангелы небесные, козла дранного!
Не сдерживали бы отставного полковника суровые наставления хозяйки и болезненный вид сына — в пляс бы пустился старик, гопака бы отколол по всем правилам танцевального искусства.
— Ангелы исполнениями приговоров, насколько мне известно, не занимаются. Конкретно кто ликвидировал бандита?
И снова Андрей слукавил. От Негодина он знал: Пузана застрелила невенчанная его жена Таня, после того, как Храмов послал в спину сыщику несколько пуль.
Обостренным чутьем человека, много лет отдавшего борьбе с преступностью, майор чувствовал опасность, угрожающую его жене… Да, да, жене, ибо, несмотря на неоформленные их отношения, Татьяна, а не окончательно опустившаяся женщина, с которой он по недоразумению прожил длительное время, была его настоящей женой.
— Что нам с тобой до имени человека, которого ангелы уполномочили совершить правосудие? Главное — Пузана больше не существует и мы заживем, наконец, спокойно… Вот только Стаса жалко, — погрустнел Федор Самсонович. — Попал генерал в мясорубку — перемололи его вместе с бандитами.
Отставной полконик помрачнел.
Крепкая, необычная для теперяшних времен, дружба накрепко спаяла разных по внешности и характеру людей, когда-то сведенных причудливой судьбой в казарму Инженерного училища.
Беспризорник военных лет Федорчук и сын преуспевающего ученого Новиков, выходец из семьи потомственного токаря Холмов и выпестованный женщиной-одиночкой Окунев, сын потомственного военачальника Савелов и неожиданный ребенок секретарши одного из работников Центрального Комитета партии Варилов… Все они, остриженные наголо, переодетые в солдатское обмундирование, превратились в одноцветных курсантов. И это свое курсантское обличье, как это ни странно звучит, пронесли через всю жизнь.
Кем бы они не были: генералами и полковниками, подполковниками и майорами, линейными инженерами либо проектировщиками, прежде всего и важнее всего оставались верны несгибаемой курсантской дружбе.
У пенсионеров сохранилась не только память — они бережно хранили все, относящееся к своей истории: песни, мелодичные и, одновременно, вызывающе резкие, смешные и горькие истории, сведенные памятью в некий неписанный и неопубликованный сборник, свои традиции и манеры общения. Даже создали свой «фонд помощи», деньги которого лежали, наращивая мускулы, в Сбербанке.
Не прошло и часа, как Федор Самсонович забеспокоился,
И вот вслед за ушедшим из жизни Витькой Холмовым похоронен убитый во время схватки с бандитами Стас…
— Что нового у твоих друзей? — попытался оторвать отца от грустных мыслей Андрей. — Чем занимаются?
Оживший полковник принялся азартно рассказывать про Ефима Милова, который занялся проектированием интер»еров особняков-дворцов «новых русских». Неплохо зарабатывает выдумщик, даже по заграницам раз»езжает. Инженер-журналист Никита Окунев, в просторечии — Оглобля, выдал такую зубодробильную статейку, что у президентских подхалимов, небось, зуд пошел по телу — ни одна мазь не поможет…
Андрей и подсмеивался на стариковскими выдумками, и втайне завидовал молодости и энергии ветеранов Инженерной Академии. Дай Бог, чтобы у него сложились бы такие же отношения с бывшими милицейскими курсантами и нынешними сотрудниками родного уголовного розыска. Господи, сотвори чудо, сделай так чтобы майор-сыщик на старости лет был таким же бодрым жизнелюбом, как курсанты сороковых годов.
Панкратов-отец неожиданно заворочался на табурете, бросая выразительные взгляды на телефонный аппарат. Все понятно, мама-Зина отпустила мужа на определенное время, приказала не задерживаться.
— Погоди, батя, ты не ответил мне: кто порешил Пузана, что тебе известно? — наседал Андрей, будто от осведомленности отставного полковника зависит судьба жены.
Панкратов-отец ужом извивался, уходя от ответов на вопросы сына. Дескать, ничего он не знает и знать не хочет, все это ему — до лампочки, главное — нет Пузана.
— Ну, чего ты пристал ко мне, как банный лист к заднице? — не выдержал, наконец, он. — Твоя жинка порешила бандюгу. Костя посвятил, Негодин. Не велел тебе говорить, боится голову ему намылишь за болтливость… Ты уж вот что, сынок, не говори ему о нашем с тобой разговоре, очень прошу, — Андрей успокоительно улыбнулся. — А теперь побегу, простите старика. Мама-Зина построже другого старшины командует, может и выдать внеочередной нарядец по кухонным делам…
Негодин навещал больного начальника почти ежедневно, если по сдужебным надобностям не мог появиться — звонил по телефону. Внимательно выслушав скудный отчет о самочувствии, торопливо обещал в ближайшин дни подскочить и прощался.
Но в этот праздничный день все же выбрал время — пришел не на несчастные четверть часа — на целые полдня.
День был обычным, не отмеченным красным на календаре — просто сегодня Андрей после длительного перерыва впервые проковылял по комнате от кровати к двери и — обратно. Медленно, покачиваясь, опираясь на хрупкое плечо подруги, потея и задыхаясь, но все же осилил заранее намеченный маршрут!
Такое событие требовалось соответствующим образом отметить. Татьяна вынесла телефонный аппарат в прихожую, долго о чем-то шепталась. Конечно, с Костей. А с кем же ей ещё секретничать? Только с хирургом советоваться по поводу хода лечения больного, да с Негодиным строить каверзные планы обуздания его излишне ретивого отставного начальника.
Отдыхая от трудного «путешествия», Панкратов лежал в постели и хитро улыбался. Он знал, о чем перешептываются близкие ему люди. И когда Негодин, отдав Тане неизменный пакет с продуктами, перешагнул порог, Андрей тихо засмеялся. Дескать, можешь не таиться и не ухмыляться, все твои секреты давно разгаданы — поверху плавают.
— Поздравляю, друг, — осторожно обнял Костя больного. — Главную вершину осилил, теперь пойдет легче… Сейчас выпьем за твои успехи и поговорим… Раньше нельзя было — ослабел ты, а теперь и выпить можно и потолковать разрешается.
Панкратов перестал улыбаться и насторожился. Песперктива «выпивки» проскользнула мимо сознания, не задерживаясь, а вот предстоящий серьезный разговор — нечто новое, таящее в себе, возможно, какую-то угрозу. Если не ему лично, то Тане, что, в принципе, одно и то же.
Девушка захлопотала: придвинула к кровати две табуретки, застелила их наглаженным полотенцем. Подумала и пристроила к импровизированному столу второй — из чемоданов и каких-то ящиков. На свет Божий появилось новое полотенце. Такое же чистое и наглаженное.
Постепенно «столы» заполнялись тарелками и тарелочками, стаканами и пиалушками. Появились скромная закуска: тонкими ломтиками нарезанный лимон, экономно разделанные колбаса и сыр, связка бананов, яблоки и груши. В заключении из холодильника перекочевала в центр стола бутылка шампанского.
— И это — все? — показывая на бутылку, нарочито удивился Андрей. — Стоило из-за подобной малости стараться? Лучше бы полежал, подумал…
— Помолчи, выпивоха! — так же шутливо прикрикнула Татьяна. — Едва дышит, — жалостливо обратилась она к Косте, — рана ещё кровоточит — через день перевязывают, а туда же — геройствует. То водки просит, то…
Таня не договорила — покраснела до слез. Андрей счастливо засмеялся. Тихо и нежно.
— Ну, что ж, друзья, давайте выпьем сатанинский «сок» во здравие болящего… Не получаются у меня кавказские тосты, хоть режьте — не получаются! Обойдемся без них, а? Просто выпьем за здоровье и удачу…
Негодин и Таня выпили по настоящему — опустошили свои бокалы, Панкратов, по праву больного, лишь пригубил свой. И в нормальном состоянии он не чувствовал тяги к спиртному.
Праздник отметили на славу. В адрес больного прозвучало немало добрых слов, и хоть Панкратов начисто отметал честолюбие, ему было приятно. Даже боль в спине, донимаюшая сыщика, вроде поутихла. Не зря говорят в народе: доброта лечит, злость калечит.
Ополовиненная бутылка возвращена в холодильник. До следующего подвига, когда больной с»умеет посетить прихожую и балкон.
Таня звонко, по девчоночьи, смеялась, Андрей разнеженно улыбался, Костя балагурил…
Сыщики с нетерпением ожидали ухода девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39