– Не любите чеченцев? – Напарник опять запустил палец в рот, отчего его речь сделалась не слишком разборчивой. – Напрасно. Нет плохих народов. Бывают плохие люди, бывают хорошие. Только национальный признак тут ни при чем.
– Хорошие люди? – переспросил машинист. – Среди «чехов»? Ты, парень, в своем Ставрополе байки про добрых чеченцев рассказывай, а мне не надо. Есть люди, которые только силу признают. Если им уступаешь, они тебя слабаком считают, плюют на тебя, презирают. Такая у чеченцев порода. Договариваться с ними бесполезно.
– Эге, сказали тоже! Небось не дикие звери, доброе слово понимают.
– А вот это как раз большой вопрос.
– Нехорошо целый народ огульно хаять.
– Нехорошо, – покаялся машинист. И тут же добавил: – А я вот хаю. Все их вражье семя. От мала до велика.
– Тогда как насчет этого… в папахе? Ну, которого по «ящику» постоянно показывают? – Напарник хитро прищурился.
– Ты пугачихиного родича имеешь в виду, танцора?
– Не, законного правителя ихнего, фамилию позабыл, но не Эсамбаев… Серьезный мужик, правильный. Он, как его по телику ни покажут, одно и то же говорит, мол, c Россией надо замиряться и дружить на всю катушку. У них там целая администрация такая подобралась, лояльная.
– Тоже мне, союзнички… – Машинист сердито засопел. – Вчера они головы нашим солдатикам резали, а сегодня что-то не поделили со своими лесными братьями, вот в администрацию и переметнулись. Ненадежные людишки, лихие. Спят и видят, как их кланы в Чечне верх возьмут, при поддержке Кремля.
– Типа, на чужом горбу в рай въезжают?
– Во-во. А в том мусульманском раю их будут ублажать сорок невинных девушек.
– Каждого? – восхитился напарник.
– Каждого, кто русского убьет, – уточнил машинист. – Не обязательно в бою, не обязательно взрослого. Шарахнул дитя головой об стенку – и уже герой ихнего мусульманского шариата, прости, господи.
– Враки. Все эти байки про кровожадность чеченцев специально напридумывали, чтобы террористов номер один из них слепить. Пособников Бен Ладена, типа. – Возобновив ковыряние в зубах, напарник глубокомысленно заключил: – Хе хо хиха хе хохя…
– Чего-чего?
– Говорю: те, кто мира не хотят, стараются. – Напарник цыкнул зубом, сплюнул. – Военщина всякая. Продажный генералитет.
– Насчет генералов спорить не стану, а только в первую очередь война чеченцам нужна, – сказал машинист, хмуря седые клочковатые брови. – Она для них заместо футбола с хоккеем.
– Не верю. На кой людям воевать, если их не трогают?
– Чтобы не скучно было.
– Выходит, они все на голову больные, чеченцы?
– Выходит, что так.
– Быть того не может. Просто с ними по-хорошему нужно, по-соседски. – Произнося эту тираду, напарник то и дело ворочал языком во рту, проверяя, не осталось ли остатков пищи между зубами. – Взять да и протянуть им руку дружбы, типа.
– Они тебе эту руку по локоть оттяпают, а потом, знаешь, куда засунут? И постараются при этом, чтобы ты подольше живым оставался, в сознании.
– Ой, только не надо меня пугать! Вас послушать, так тут одни сплошные бармалеи обитают… В Ичкерии Хаттабы, в Ичкерии гориллы, в Ичкерии большие, злые крокодилы…
Покосившись на залившегося смехом напарника, машинист проворчал:
– Не приведи господь тебе узнать, кто тут обитает. Я пятнадцатый год на линии. Вот поездишь со мной недельку-другую, тогда по-другому запоешь.
– Не запою, – возразил напарник, продолжая посмеиваться.
– А, пожалуй, так оно и есть, – угрюмо согласился машинист. – Пожалуй, теперь нам всем не до песен будет.
Высунувшись чуть ли не по пояс наружу, он дал серию коротких гудков, закончив их одним протяжным да таким тревожным, что эхо еще долго металось между склонами ущелья, оскалившегося клыками скал: у-гу-гу…
– В чем дело? – забеспокоился напарник, увидевший впереди человеческие фигурки, растянувшиеся цепью вдоль железнодорожного полотна. – Что за люди?
– Те самые, плохие и хорошие, вперемешку, – ответил машинист, размашисто осеняя себя крестным знамением. – Чеченцы то есть, братья по разуму. Так что молись, молись как следует, паря. Хотя наш православный боженька в эти края давно не заглядывает, отвадили его отсюда, сердобольного.
– А может, пронесет? – предположил напарник, сделавшись таким белым, как будто его физиономией в алебастр ткнули.
– Может, и пронесет… Под ближайшим кустиком, когда все закончится. Ежели раньше в штаны не наложим.
Голос машиниста звучал глухо. Он не слишком верил в то, что сегодня ему удастся отделаться заурядным поносом. Он действительно многое повидал в этих диких краях. Гораздо больше, чем ему хотелось бы.
* * *
Ближе к полудню пассажиры, измученные ночными обходами и проверками документов, заметно расслабились. Кто дожидался очереди в туалет, кто приканчивал запасы съестного, а кто пытался одолеть похмелье с помощью прокисшего пива, дающего обильную мыльную пену.
В вагоне пахло перегаром, беляшами и почему-то хлоркой, хотя никто тут ничего не дезинфицировал и дезинфицировать не собирался. За мутными окнами тянулись склоны гор, похожие издали на зеленые тучи, упавшие на землю. На самом же небе не наблюдалось ни облачка. Блекло-голубое, выцветшее, оно сливалось со знойным маревом, колышущимся над раскаленным железнодорожным полотном. В закупоренных вагонах было душно, воздух сгустился до почти осязаемой плотности, голоса попутчиков увязали в нем, как в киселе, превращаясь в сплошной гул.
– Это и есть та самая «зеленка», где скрываются боевики? – тревожно спросил уткнувшийся в окно парень определенно милицейской наружности. Можно было с уверенностью сказать, что он старается не пропускать ни одной серии телесаги «Убойная сила», особенно когда речь идет о похождениях бравых ментов в дикой Чечне. Не вызывал сомнения и тот факт, что ему самому туда ехать не хочется и он не ожидает от своей командировки ничего хорошего.
– До настоящих гор еще далеко, – заверил его спутник, в котором так же безошибочно угадывался милиционер, старший по возрасту и по званию. – Это пока цветочки. Ягодки, как говорится, впереди.
– Волчьи ягодки, – буркнул парень, продолжая разглядывать проплывающий мимо ландшафт. – Когда же их к ногтю прижмут, чеченов проклятых? Сколько можно с ними цацкаться, ексель-моксель?
– Есть конкретные предложения?
– Сталинград им устроить, вот мое предложение. За Родину, за Путина, и марш-марш вперед.
– Мы с ними уже лет двести воюем, а все без толку, – сказал попутчик, вяло пощипывая вчерашнюю булку. – Горцы вражду к нам с материнским молоком всасывают, их не переделаешь. Не уймутся они никогда, вот мое мнение.
– Это потому, что их в сорок четвертом из родных краев выселили?
– Может, оно и так, а только еще при царе-батюшке чеченский жених должен был принести в дом невесты скальп казака или русского, желательно свежий, в крови.
– Зачем, ексель-моксель? В качестве свадебного подарка?
– Чтобы доказать, что он созрел для взрослой жизни. Для чеченов война – единственное достойное мужское занятие. Мы, к примеру, в баньку, а чеченцы – в набег. Нас в гастроном тянет, а их – к ближайшему блокпосту, часовых резать. – Мужчина забросил в рот хлебный мякиш, подвигал челюстями и заключил: – Дикий народ. Лютый.
– Ну так пусть их ядерной бомбой шарахнут, – горячо предложил молодой милиционер. – Всех скопом, раз они такие неугомонные.
– Тогда ведь война сразу закончится, – возразил собеседник, оставляя истерзанную булку в покое.
– Ну и правильно, ексель-моксель. Разве плохо?
– Нам с тобой, может, и хорошо. А тем, кто наверху, сплошные убытки. Хотели бы – без всякой бомбы Чечню усмирили. В два счета.
– Это как? – усомнился молодой милиционер.
– Очень просто, – усмехнулся старший товарищ. – В девятнадцатом веке царь-батюшка сюда геройского генерала Ермолова губернатором назначил. Чеченцы до сих пор ему готовы джихад пять раз на дню объявлять, они кипятком плюются, как только его имя заслышат, глаза ему на портретах выкалывают, а когда Ермолову памятники стояли, они им головы отбивали.
– За что такая всенародная любовь?
– За все хорошее. Он ведь, генерал, не оружием торговал, не нефтью или наркотиками интересовался, а отечеству служил, хотя сегодня это звучит наивно и смешно. «Зеленку» эту, – последовал кивок на горные склоны за окном, – Ермолов просеками прочертил, а вдоль просек дозоры расставил, чтобы из квадрата в квадрат даже мышь незамеченной не проскользнула. И давай горцев на равнину вытеснять, а там из них какие вояки, в чистом поле? Курам на смех. – Рассказчик пренебрежительно скривил губы. – Еще Ермолов крепостей понастроил, так, что мимо них на кривой козе не проедешь. И наградил крепости эти соответствующими названиями, дабы усмиренные горцы его уроков не забывали. На месте главной город Грозный стоит, тот самый, где нынче любому русскому без оружия – смерть. При Ермолове чеченцы эти места десятой дорогой обходили. А теперь… Да что там говорить… – Рассказчик безнадежно махнул рукой.
– Эх, нам бы такого Ермолова, – мечтательно произнес парень. – А то все Лебеди да раки со щуками.
– Да, Ермолов нам бы не помешал, – признал старший товарищ.
– Только отчего же он дело до конца не довел, интересно знать?
– А отозвали его обратно, от греха подальше.
– Кто? Демократы тогдашние? Грибоедовы?
– Зачем грибоедовы? Геройского генерала лично Николай Первый в подмосковную усадьбу определил и запретил оттуда высовываться, чтобы, значит, не усердствовал без меры. Поставил нового губернатора, тот пленных чеченцев на волю отпустил, крепостные ворота настежь пооткрывал, и пошло-поехало… Наша песня хороша, начинай сначала…
– Ублюдки, – убежденно сказал парень. По нехорошему блеску в его глазах было заметно, что имеется в виду не столько самодержец всея Руси со всею его продажною свитою, сколько персонажи совсем другой истории, современной.
– Конечно, ублюдки, – согласился с ним собеседник. – А только к власти порядочные люди не приходят, нечего им там делать, порядочным. Желаешь к кормушке – сначала в грязи по уши вываляйся, чтобы тебя за своего приняли. Нету хуже свинства, чем большая политика, парень.
– Оно-то так, а нам теперь – помирай?
– Не обязательно. Никто тебе на новом месте прохождения службы уцелеть не запрещает. Живи себе. Если получится.
– Вот именно, если получится. Несправедливо, ексель-моксель. Мы ж как те пешки для всех этих стратегов с тактиками. Как хотят, так и вертят нами, хрен им в дышло.
– Ты хоть знаешь, что такое дышло? – полюбопытствовал старший товарищ.
– Ну, хлебало разинутое. В смысле, рот.
– А по-моему, это что-то вроде оглобли.
– Еще даже лучше. Тогда хрен им в зубы да оглоблю в зад, народным избранникам. Чтобы хоть раз их, сволочей, пробрало…
Парень заматерился, сначала с остервенением, затем перейдя на маловразумительный бубнеж, постепенно иссякший за недостатком подходящих выражений.
Только колеса еще долго частили: «Тох-тибидох… Трах-тарарах»…
Оттого, что умолкли двое путешественников на боковых местах, тише в вагоне не стало. Молчать в дороге скучно, вот и не молчали – общались, кто как умел. Говорили по-русски и по-чеченски, говорили еще на нескольких кавказских наречиях, проклинали болячки и реформы, поминали всуе сразу несколько имен божьих, судили, рядили, обсуждали минувшие похороны заодно с грядущими свадьбами, хвастались, врали, изливали душу, травили анекдоты.
И вдруг: а-а-ах!..
Пропахшая чесноком и потом пассажирская масса разом вскрикнула, когда состав, немилосердно скрипя своими металлическими сочленениями, резко затормозил, хотя ни слева, ни справа не наблюдалось ничего напоминающего полустанок, даже самый захудалый.
Брившегося в тамбуре офицерика так приложило лицом к зеркалу, в которое он гляделся, что от его недавней молодцеватости даже воспоминаний не осталось.
– Приехали, – заключил офицерик, осторожно притрагиваясь к расквашенному носу. – Приплыли, значит… Ух ты!
Последовавшая серия судорожных толчков заставила его прикусить язык. Отовсюду неслись растерянные или откровенно испуганные возгласы людей, падающих с полок, кувыркающихся с унитазов, барахтающихся на полу, сталкивающихся лбами в проходах.
– Да что же это такое, господи!
– Они там охренели вконец, что ли?
– Ильяс, помоги деду встать!..
– Руку больно, ру-у-ку, бля!..
– У-у… А-а-а…
Сильнее всех пострадал гражданин, неосторожно упавший на юную кабардинку, которая, защищая честь и достоинство, едва не выцарапала ему глаза. Да еще успели попортить друг другу физиономии азартные игроки в нарды, пытаясь выяснить, кто же все-таки победил в прерванной партии. В остальном пассажиры отделались легким испугом, так им казалось. Одни щупали полученные синяки и шишки, другие ошалело таращились в окна, пытаясь выяснить причину столь неожиданного торможения, третьи, вздыхая, возвращались к трапезе.
И лишь проводники, суетливые и проворные, как тараканы, не теряли времени даром. Они прятали наличность.
* * *
На протяжении всего пути Олег Чакин почти не слезал со своей верхней полки, несмотря на то что там было значительно жарче, чем внизу. Нагретый воздух, пропитанный всевозможными миазмами пассажирского вагона, поднимался вверх, в полном соответствии с законами физики. Взопревший Олег шепотом клял и физику, и поезд, и негостеприимную Чечню, ожидавшую его, но был готов мужественно терпеть любые невзгоды, поджидающие его на пути.
Он знал, на что шел, когда умыкнул генеральский компьютер. Теперь всего несколько часов отделяли его от заветной цели – трехсот тысяч долларов, в которые был оценен старенький «Пентиум» невесть какого поколения. Собственно говоря, саму эту развалину вряд ли удалось бы сбыть даже за полтыщи, но информация, хранящаяся в электронных недрах компьютера, оказалась поистине бесценной. Олег догадывался об этом с самого начала и не прогадал. Он вообще редко когда прогадывал, Олег Чакин. Вскормленный американскими окорочками и гамбургерами, вспоенный пепси-колой, повидавший на своем веку больше голливудских фильмов, чем сновидений, он твердо усвоил, что неудачникам в этом мире делать нечего. Или ты распихиваешь локтями ближних и успеваешь к добыче первым, или тебя оттирают на обочину жизни, туда, где тебе остается лишь жевать сопли на митингах таких же убогих и обиженных, как ты сам.
Третьего не дано. Кто не успел, тот опоздал. Кто опоздал, тому – маслянистый шиш в нос, а еще более вероятно – оттопыренный средний палец вдогонку, – и тогда мечтай о всеобщем равенстве и братстве с инородным предметом в заднице. Поимей ближнего своего, пока ближний не поимел тебя самого – вот главная заповедь для тех, кто хочет преуспеть в этой жизни. Отсюда жизненное кредо: подешевле купи, подороже продай, остальное приложится. Не можешь купить – укради, но все равно продай. Неважно что, неважно кого, лишь бы за реальные бабки.
Представляя себе пачки долларов, Олег завозился на полке, пытаясь умоститься так, чтобы системный блок, упакованный сразу в две сумки, доставлял ему как можно меньше неудобств. Громоздкая, угловатая штуковина размером с чемоданчик – теперь таких уже не производят. Таскаться с этой тяжестью не слишком приятно. Кто-нибудь другой на месте Олега попытался бы скачать информацию, заложенную в «пентюх» на дискеты или на компактный диск и… был бы схвачен на месте преступления с поличным.
Он действовал иначе, ведь компьютер был снабжен не только различными степенями защиты, но также хитрой системой оповещения о том, что включение произвел кто-то чужой, не знающий всех кодов и заморочек. Олег слыхал про подобные штуки. Ты утапливаешь кнопку «пауэр», а внутри компьютера автоматически оживает «маячок», имеющий питание от электрической сети. Все, ты спекся. За тобой едут, отслеживая твое местонахождение с помощью специальных приборов. Ты еще только радуешься своей добыче, а по тебе уже тюрьма плачет. «Лубянка-а, сгубила молодость мою»… Или Таганка. Или что-то другое сгубила, кажется, талант.
Кстати, насчет талантов. Возможно, мало-мальски сведущий хакер сумел бы вскрыть «Пентиум», что называется, без шуму и пыли, но Олег не стал переоценивать свои способности. Он взял добычу как есть, прямо с торчащими в гнездах шнурами. Они змеились по полу и норовили запутать ноги улепетывающего парня, но у него не хватило духу задержаться в генеральском кабинете хотя бы на минуту, чтобы избавиться от проводов.
Слишком много крови. Ее натекло на паркет столько, что пришлось скакать через комнату на манер кузнечика.
1 2 3 4 5 6