Ведь объективное сравнение того, как и когда Мосин и Наган проектировали усовершенствования к своим винтовкам, говорит о том, что не Мосин у Нагана, а Наган у Мосина заимствовал все основные устройства. Так, бельгиец ввел свою отсечку и отражатель после Мосина. Ему удалось использовать только идею, конструктивно же это приспособление у Нагана крайне несовершенно. Он сделал его в виде пластины, заменяющей часть магазинной коробки. Пластина эта отклоняется зубом, устроенным непосредственно на затворе, а в исходное положение возвращается отдельной пружиной. Вся конструкция имела увеличенные габариты, Нагану не удалось использовать отсечку как отражатель, из-за чего ему пришлось вводить отдельный отражатель. В результате, число деталей выросло до пяти против двух в мосинской отсечке-отражателе. Живучесть затвора нагановской винтовки была значительно ниже мосинского, так как быстро изнашивался зуб, отклонявший отсечку.
Затвор винтовки Нагана по устройству ряда деталей напоминает затвор винтовки Мосина образца 1886 года. Особенно поражает сходство курка. Наган на основе мосинского затвора ввел отдельную боевую личинку с двумя упорами. Но если в затворе Мосина личинка соединяется со стеблем с помощью соска, то Наган сделал ее в виде детали с винтовой нарезкой, которая также закрепляется с помощью винта. Это значительно ухудшило конструкцию. Предохранитель флажкового типа Наган также ввел только после того, как познакомился с аналогичной конструкцией Мосина. Даже в устройстве рукояти стебля затвора Наган стремился подражать Мосину.
В магазинном механизме нагановской винтовки много неудачных конструкторских решений. Так, защелка крышки магазина помещалась на спусковой скобе, что могло привести к случайному открыванию магазина и выпаданию патронов. Подающий механизм при разборке также распадался на отдельные части, которые легко можно было утерять. Более сложный магазинный и спусковой механизм, несовершенный затвор и сложная по конфигурации ствольная коробка делали винтовку Нагана менее технологичной и, следовательно, более дорогой в производстве, нежели винтовка Мосина.
Но, несмотря на очевидное, военный министр с присными больше считались с мнением иностранца, нежели своего изобретателя. Сергею Ивановичу не раз приходила в голову мысль, что он далеко не первый в ряду тех, чьи изобретения не нашли признания в Отечестве. Взять хотя бы его однокашника Александра Лодыгина, о мытарствах которого он был наслышан, или того же Павла Яблочкова, изобретателя электрической лампочки. А братья Черепановы, а Ползунов, а Кулибин? Сколько их было на Руси, подвижников и страдальцев за дело процветания Отчизны? И почему в высших правящих сферах так настойчиво поддерживается недостойная теорийка относительно того, что русские ученые и изобретатели только повторяют, заимствуют европейские открытия? Ретрограды и русофобы неправы, и тому подтверждение — его, Мосина, пример. В свое время именно русское изобретение стремилась купить фирма «Рихтер», нынче же, еще до того, как закончились испытания, удочку стали забрасывать американцы, пронюхавшие о новой русской винтовке. 6 апреля Генри Аллен прислал Сергею Ивановичу письмо, в котором сообщал:
«Вам, без сомнения, известно, что наше правительство занято в настоящее время выбором оружия. Если бы вы могли, сообразуясь с отношениями к вашему правительству и с его согласия, послать в Америку образец вашего ружья, то это могло бы оказаться очень выгодно обоим: вам и вашему правительству. Если на ваше ружье до сих пор не взято еще привилегии в Соединенных Штатах, то, естественно, прежде всего это нужно сделать, чтобы оградить ваши интересы. Я, конечно, делаю вышеупомянутое предложение, не зная, насколько вы свободны, чтобы предоставить ваше изобретение дружественному государству. Я беру на себя ответственность за все могущие быть расходы. Я не буду ничего предпринимать без полного согласия вашего правительства…»
Тароватый коммивояжер давал солидные гарантии, но американцы не знали С. И. Мосина. Он был истинно русским патриотом, и этим сказано все.
Но кто же все-таки первым поставил вопрос о заимствованиях Мосина у Нагана? Оказывается, бельгиец еще 8 марта 1891 года имел конфиденциальный разговор с Крыжановским и при этом проявил весьма подозрительную осведомленность, заранее подготовив целый список деталей и целых механизмов, на которые требовал привилегий на тот случай, «если в нашем (подчеркнуто мной. — Г. Ч.) будущем трехлинейном ружье будут выполнены эти части или их сочетания». А от Крыжановского ниточка тянется к Ванновскому, и становится понятным, почему они так старательно топили Мосина. Видно, Наган не был уже уверен, что его винтовка победит в конкурсе, и готовил, рыхлил почву для получения вознаграждения, предусмотренного контрактом. Вольно или невольно, но бельгийцу большую помощь оказала комиссия для выработки малокалиберного ружья. Вместо того, чтобы принять сторону своего изобретателя, комиссия стала обсуждать навязанный ей министром вопрос о том, «в какой мере основательны или неверны претензии, заявленные Наганом?» Отвергнув ряд претензий, комиссия все же решила, что Мосин заимствовал у бельгийца подаватель патронов, помещение подавателя патронов на дверце магазина и открытие дверцы магазина вниз, а также способ наполнения магазина опусканием патронов из пачки пальцем и, следовательно, пазы в ствольной коробке. Сам генерал Чагин и члены его комиссии не брали под сомнение оригинальность мосинской винтовки, но их мнение по поводу заимствований сыграло на руку Ванновскому и подготовило появление печально знаменитой резолюции от 30 марта. Надуманная щепетильность комиссии оказала скверную услугу и русской технике, и самому Мосину.
Ровно через месяц после утверждения образца Сергей Иванович подал обширную докладную записку инспектору оружейных заводов. В ней он перечислил «все, сделанное в устройстве ружья образца девяносто первого года»,и просил заключения артиллерийского комитета, которое «могло бы послужить основанием для ограждения прав конструктора путем привилегий». Мосин со свойственной ему четкостью и краткостью писал:
«Бесспорно принадлежит мне право привилегии на следующие части: скомбинирование всего запирающего механизма, то есть устройство его в том виде, в котором он мною предложен и через это имеет характерное свое отличие — отсутствие винтов и возможность сборки и разборки без отвертки, что случилось вследствие особого устройства боевой личинки, затвора, экстрактора, ударника и замочной трубки; отсечка, ее устройство и назначение, предложенная мною на пять с половиной месяцев раньше иностранца Нагана; запорка магазинной крышки».
Однако Сергей Иванович, незнакомый с подробностями письма Нагана к Крыжановскому, не знал, что вконец обнаглевший фабрикант, предъявил свои права даже на отсечку-отражатель. Нахальство бельгийца действительно не имело границ, ведь ему еще в марте 1890 года давали под расписку важные винтовочные детали, и он обязался все детали сохранить втайне и вернуть их в Россию. Но Нагану тогда всего казалось мало, ибо в мае того же года он просил через полковника Чичагова выслать ему «в виде любезности» части прибора на его винтовку.
А в сентябре 1890 года бельгиец, пытаясь ввести в заблуждение русское военное ведомство относительно действительного срока поставки опытных винтовок и выдавая желаемое за действительное, писал министру Ванновскому, что выделка их подходит к концу. Открытые притязания Нагана на дальнейшее изготовление уже штатных винтовок, весьма доверительные отношения с русским военным министром оказали существенное влияние на окончательное решение Ванновского исключить имя Мосина из названия нового оружия. Готовя приказ по военному ведомству о состоявшемся утверждении образца «новой пачечной винтовки и патрона к ней», он увидел в первоначальном тексте фразу: «образец, предложенный гвардейской артиллерии капитаном Мосиным». Рассерженный такой вольностью подчиненных, министр вычеркнул эту фразу, написав на полях приказ для писаря: «Исправить!» Как эти действия Ванновского расходятся с теми обещаниями всячески помогать Мосину и даже молиться за него «московским угодникам», которые он давал во время посещения оружейного завода!
Сергей Иванович, твердо решивший отстаивать свои права, в докладной записке пункт за пунктом разбивал домыслы и малообоснованные претензии Нагана. К примеру, комиссия по перевооружению поддержала утверждения Нагана, будто ему принадлежит устройство подавателя на дверце магазина и открывание дверцы вниз. Сергей Иванович убедительно доказывает, что подаватель его собственной конструкции оригинален, ибо отличается от бельгийского тем, что устройство верхней платформы путем комбинирования подавателя с дверцей, дает возможность отнимать весь подающий механизм от магазинной коробки. Однако комиссия, принимая во внимание только то обстоятельство, что идею первым применил Наган, и не обращая внимание на ее дальнейшую интерпретацию Мосиным, поддержала притязания Нагана.
Один пункт нагановского письма был просто смешон. Бельгиец обвинял русского изобретателя в том, что он заимствовал у него способ наполнения магазина путем выталкивания патронов из пачки при помощи пальца. Мосину в пору было брать привилегию на использование большого пальца, оставив Нагану указательный. Но Сергею Ивановичу было не до шуток, так как Наган утверждал, что коль он родил идею относительно использования пальца для наполнения магазина, то ему же принадлежит и устройство пазов в ствольной коробке. Это было форменным бесстыдством, потому что идея патронной пачки и пазов для нее родилась задолго до господина Нагана и хорошо была известна оружейникам всех стран.
Поскольку Наган претендовал едва ли не на всю винтовку, созданную Мосиным, то Сергей Иванович, подходя к вопросу объективно, писал:
«Я имею права не на идею, а на самое устройство и на скомбинирование следующих частей: магазинная коробка в том виде, в котором она устроена в утвержденном ружье, и способ ее скрепления с ложей и ствольной коробкой; помещение антабки; устройство планки на шейке ложи, сделанное мною намного раньше Нагана; скомбинирование ствольной коробки со стволом, ложей и магазином и скомбинирование всей ложи со всеми частями ружья».
Перед тем, как подать записку по принадлежности, Мосин многократно проверял ее, показывал близким друзьям, но не нашел в ней ни одного изъяна. Тульский конструктор действительно изобрел оригинальную, конструктивно законченную винтовку. Но Артиллерийский комитет, крепко взнузданный военным министром через своего ставленника Крыжановского, не поддержал русского оружейника и в его лице честь отечественной науки и техники, он продолжал настаивать на том, что Мосин заимствовал идеи и части винтовки у Нагана, напрочь отметал всякую мысль о возможности использования опыта предшественников русским изобретателем, но позволял делать это иностранцу.
Хуже того, 28 мая 1891 года Артиллерийский комитет уже по собственной инициативе приписал к так называемым «заимствованиям» у Нагана еще одно — обойму! А ведь у Мосина была обойма собственной конструкции, которая прошла испытания, показала себя не хуже нагановской, ее оставалось только довести «до ума» в условиях валового производства. Однако министр Ванновский самолично распорядился использовать обойму Нагана, значит, он, министр, ее и заимствовал.
Но мог ли скромный капитан на равных бороться с генерал-адъютантом? Хорошо еще, что комиссия по перевооружению с полной определенностью признала, что «устранение одновременной подачи двух патронов посредством изолирования второго патрона отсечкой предложено Мосиным на пять с половиной месяцев раньше, чем это сделано впоследствии Наганом»!
Зато Артиллерийский комитет подтвердил, что Мосин заимствовал идею помещения подавателя на дверце магазина, способ наполнения патронов и обойму — не мог комитет не потрафить военному министру.
К частям, выработанным самим Мосиным, были отнесены: планка запирающего механизма, устройство предохранительного взвода, затвор целиком и комбинирование его частей между собой, идея отсечки-отражателя и ее исполнение, защелка магазинной крышки, способ соединения подавателя с крышкой и помещение антабки на шарнирном болту. Кроме того, оружейный отдел отметил, что Мосин изменил магазинную коробку, сделав ее легче и дешевле. Далее чиновники от артиллерии добавили, что все остальные части, не поименованные в приведенном перечне, не принадлежат Мосину, так как выработаны полковником Кабаковым и другими членами комиссии по перевооружению при участии капитана Мосина. Таким образом, главного изобретателя тихой сапой перевели в соавторы!
С решением Артиллерийского комитета Сергей Иванович не смирился, он подготовил новую записку, в которой еще более настойчиво протестовал против несправедливости. Изобретатель с горечью писал:
«Я, правда, привилегий не имею, но никак нельзя придавать значение, умаляющее мою работу по устройству и скомбинированию всего ружья. Раз если уж оружейный отдел признал, что запирающий механизм построен мною, то само собой следует, что и ствольная коробка, которая есть как бы футляр для запирающего механизма, может быть построена только мною. То же самое я должен сказать и о наружных очертаниях и о всех прорезях этой коробки. Так как отсечка-отражатель и магазин по отдельности признаны построенными мною, то, следовательно, и соединение их с коробкой произведено мною. Проектируя ствольную коробку и магазин, я должен был иметь в виду и устройство ложи, то есть должен был придать такое очертание коробке и магазину, чтобы, врезая их в ложу, не ослабить ее излишними вырезами. А потому постройка ложи и скомбинирование ее с частями ружья принадлежит мне, а также в ней длина и изгиб приклада даны мной. Комиссия по выработке образца признала мою ложу за самую удобную для вскидки ружья при скорой стрельбе. Я считаю, что достаточно всего изложенного, чтобы составить убеждение, что раз главные части построены мною, то и скомбинирование всего ружья принадлежит мне!»
Аргументов у Сергея Ивановича было так много, и они были столь убедительными и неотразимыми, что его пребывание в Петербурге становилось весьма неприятным для Ванновского и Крыжановского. Вот тогда-то помощник начальника Главного артиллерийского управления и отдал капитану Мосину категорический приказ вернуться к месту своего постоянного служения…
Изобретателя грубо вытолкали из столицы, не дав ему дождаться решения вопроса о привилегиях. Сергей Иванович, до крайности взвинченный бесцеремонностью генерала Крыжановского, подал рапорт о выдаче ему одного экземпляра ружья для представления на соискание Большой Михайловской премии и выписок о признании за ним прав на его части винтовки и выехал в Тулу. Кончался май 1891 года.
И все же настойчивая борьба Сергея Ивановича привела хоть и к частичному, но успеху: 2 июля 1891 года исполнительная комиссия признала, что главные существенные части винтовки образца 1891 года выработаны исключительно капитаном Мосиным, и предоставила ему привилегии «для устранения возможности воспользоваться какому-либо лицу изобретением этого офицера». Военный министр вынужден был утвердить решение комиссии, но добавил в своей резолюции, что для русского правительства запрещения не будет существовать ни в России, ни за границей. Ванновский знал Мосина еще хуже, чем американский атташе Г. Аллен — Сергей Иванович никогда не действовал и не собирался действовать во вред России; он отказался от привилегий, ибо не намеревался продавать свое изобретение за рубеж, не стремился к обогащению в ущерб Отечеству!
Тем временем военный министр долго и тщательно готовил всеподданнейший доклад императору и при этом заметно волновался, так как необходимо было безукоризненно обосновать правомочность выплаты фабриканту Нагану 200 тысяч рублей вознаграждения. Ванновский почти наверняка знал, что император не испытывает неприязни к иностранцу, но очень уж была велика сумма гонорара за конструкцию, не принятую на вооружение. Петру Семеновичу еще памятно было то заседание Распорядительной комиссии 5 декабря 1890 года, когда он сообщил ее членам, что бельгиец получит по контракту столь солидную премию. Большинство сочло, что Наган должен удовлетвориться 75 тысячами. А иные из членов комиссии тогда откровенно недоумевали, почему это заранее, еще до испытания министр отдает явное предпочтение винтовке Нагана?
Пришлось Петру Семеновичу давать особо доверительное задание капитану Холодовскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Затвор винтовки Нагана по устройству ряда деталей напоминает затвор винтовки Мосина образца 1886 года. Особенно поражает сходство курка. Наган на основе мосинского затвора ввел отдельную боевую личинку с двумя упорами. Но если в затворе Мосина личинка соединяется со стеблем с помощью соска, то Наган сделал ее в виде детали с винтовой нарезкой, которая также закрепляется с помощью винта. Это значительно ухудшило конструкцию. Предохранитель флажкового типа Наган также ввел только после того, как познакомился с аналогичной конструкцией Мосина. Даже в устройстве рукояти стебля затвора Наган стремился подражать Мосину.
В магазинном механизме нагановской винтовки много неудачных конструкторских решений. Так, защелка крышки магазина помещалась на спусковой скобе, что могло привести к случайному открыванию магазина и выпаданию патронов. Подающий механизм при разборке также распадался на отдельные части, которые легко можно было утерять. Более сложный магазинный и спусковой механизм, несовершенный затвор и сложная по конфигурации ствольная коробка делали винтовку Нагана менее технологичной и, следовательно, более дорогой в производстве, нежели винтовка Мосина.
Но, несмотря на очевидное, военный министр с присными больше считались с мнением иностранца, нежели своего изобретателя. Сергею Ивановичу не раз приходила в голову мысль, что он далеко не первый в ряду тех, чьи изобретения не нашли признания в Отечестве. Взять хотя бы его однокашника Александра Лодыгина, о мытарствах которого он был наслышан, или того же Павла Яблочкова, изобретателя электрической лампочки. А братья Черепановы, а Ползунов, а Кулибин? Сколько их было на Руси, подвижников и страдальцев за дело процветания Отчизны? И почему в высших правящих сферах так настойчиво поддерживается недостойная теорийка относительно того, что русские ученые и изобретатели только повторяют, заимствуют европейские открытия? Ретрограды и русофобы неправы, и тому подтверждение — его, Мосина, пример. В свое время именно русское изобретение стремилась купить фирма «Рихтер», нынче же, еще до того, как закончились испытания, удочку стали забрасывать американцы, пронюхавшие о новой русской винтовке. 6 апреля Генри Аллен прислал Сергею Ивановичу письмо, в котором сообщал:
«Вам, без сомнения, известно, что наше правительство занято в настоящее время выбором оружия. Если бы вы могли, сообразуясь с отношениями к вашему правительству и с его согласия, послать в Америку образец вашего ружья, то это могло бы оказаться очень выгодно обоим: вам и вашему правительству. Если на ваше ружье до сих пор не взято еще привилегии в Соединенных Штатах, то, естественно, прежде всего это нужно сделать, чтобы оградить ваши интересы. Я, конечно, делаю вышеупомянутое предложение, не зная, насколько вы свободны, чтобы предоставить ваше изобретение дружественному государству. Я беру на себя ответственность за все могущие быть расходы. Я не буду ничего предпринимать без полного согласия вашего правительства…»
Тароватый коммивояжер давал солидные гарантии, но американцы не знали С. И. Мосина. Он был истинно русским патриотом, и этим сказано все.
Но кто же все-таки первым поставил вопрос о заимствованиях Мосина у Нагана? Оказывается, бельгиец еще 8 марта 1891 года имел конфиденциальный разговор с Крыжановским и при этом проявил весьма подозрительную осведомленность, заранее подготовив целый список деталей и целых механизмов, на которые требовал привилегий на тот случай, «если в нашем (подчеркнуто мной. — Г. Ч.) будущем трехлинейном ружье будут выполнены эти части или их сочетания». А от Крыжановского ниточка тянется к Ванновскому, и становится понятным, почему они так старательно топили Мосина. Видно, Наган не был уже уверен, что его винтовка победит в конкурсе, и готовил, рыхлил почву для получения вознаграждения, предусмотренного контрактом. Вольно или невольно, но бельгийцу большую помощь оказала комиссия для выработки малокалиберного ружья. Вместо того, чтобы принять сторону своего изобретателя, комиссия стала обсуждать навязанный ей министром вопрос о том, «в какой мере основательны или неверны претензии, заявленные Наганом?» Отвергнув ряд претензий, комиссия все же решила, что Мосин заимствовал у бельгийца подаватель патронов, помещение подавателя патронов на дверце магазина и открытие дверцы магазина вниз, а также способ наполнения магазина опусканием патронов из пачки пальцем и, следовательно, пазы в ствольной коробке. Сам генерал Чагин и члены его комиссии не брали под сомнение оригинальность мосинской винтовки, но их мнение по поводу заимствований сыграло на руку Ванновскому и подготовило появление печально знаменитой резолюции от 30 марта. Надуманная щепетильность комиссии оказала скверную услугу и русской технике, и самому Мосину.
Ровно через месяц после утверждения образца Сергей Иванович подал обширную докладную записку инспектору оружейных заводов. В ней он перечислил «все, сделанное в устройстве ружья образца девяносто первого года»,и просил заключения артиллерийского комитета, которое «могло бы послужить основанием для ограждения прав конструктора путем привилегий». Мосин со свойственной ему четкостью и краткостью писал:
«Бесспорно принадлежит мне право привилегии на следующие части: скомбинирование всего запирающего механизма, то есть устройство его в том виде, в котором он мною предложен и через это имеет характерное свое отличие — отсутствие винтов и возможность сборки и разборки без отвертки, что случилось вследствие особого устройства боевой личинки, затвора, экстрактора, ударника и замочной трубки; отсечка, ее устройство и назначение, предложенная мною на пять с половиной месяцев раньше иностранца Нагана; запорка магазинной крышки».
Однако Сергей Иванович, незнакомый с подробностями письма Нагана к Крыжановскому, не знал, что вконец обнаглевший фабрикант, предъявил свои права даже на отсечку-отражатель. Нахальство бельгийца действительно не имело границ, ведь ему еще в марте 1890 года давали под расписку важные винтовочные детали, и он обязался все детали сохранить втайне и вернуть их в Россию. Но Нагану тогда всего казалось мало, ибо в мае того же года он просил через полковника Чичагова выслать ему «в виде любезности» части прибора на его винтовку.
А в сентябре 1890 года бельгиец, пытаясь ввести в заблуждение русское военное ведомство относительно действительного срока поставки опытных винтовок и выдавая желаемое за действительное, писал министру Ванновскому, что выделка их подходит к концу. Открытые притязания Нагана на дальнейшее изготовление уже штатных винтовок, весьма доверительные отношения с русским военным министром оказали существенное влияние на окончательное решение Ванновского исключить имя Мосина из названия нового оружия. Готовя приказ по военному ведомству о состоявшемся утверждении образца «новой пачечной винтовки и патрона к ней», он увидел в первоначальном тексте фразу: «образец, предложенный гвардейской артиллерии капитаном Мосиным». Рассерженный такой вольностью подчиненных, министр вычеркнул эту фразу, написав на полях приказ для писаря: «Исправить!» Как эти действия Ванновского расходятся с теми обещаниями всячески помогать Мосину и даже молиться за него «московским угодникам», которые он давал во время посещения оружейного завода!
Сергей Иванович, твердо решивший отстаивать свои права, в докладной записке пункт за пунктом разбивал домыслы и малообоснованные претензии Нагана. К примеру, комиссия по перевооружению поддержала утверждения Нагана, будто ему принадлежит устройство подавателя на дверце магазина и открывание дверцы вниз. Сергей Иванович убедительно доказывает, что подаватель его собственной конструкции оригинален, ибо отличается от бельгийского тем, что устройство верхней платформы путем комбинирования подавателя с дверцей, дает возможность отнимать весь подающий механизм от магазинной коробки. Однако комиссия, принимая во внимание только то обстоятельство, что идею первым применил Наган, и не обращая внимание на ее дальнейшую интерпретацию Мосиным, поддержала притязания Нагана.
Один пункт нагановского письма был просто смешон. Бельгиец обвинял русского изобретателя в том, что он заимствовал у него способ наполнения магазина путем выталкивания патронов из пачки при помощи пальца. Мосину в пору было брать привилегию на использование большого пальца, оставив Нагану указательный. Но Сергею Ивановичу было не до шуток, так как Наган утверждал, что коль он родил идею относительно использования пальца для наполнения магазина, то ему же принадлежит и устройство пазов в ствольной коробке. Это было форменным бесстыдством, потому что идея патронной пачки и пазов для нее родилась задолго до господина Нагана и хорошо была известна оружейникам всех стран.
Поскольку Наган претендовал едва ли не на всю винтовку, созданную Мосиным, то Сергей Иванович, подходя к вопросу объективно, писал:
«Я имею права не на идею, а на самое устройство и на скомбинирование следующих частей: магазинная коробка в том виде, в котором она устроена в утвержденном ружье, и способ ее скрепления с ложей и ствольной коробкой; помещение антабки; устройство планки на шейке ложи, сделанное мною намного раньше Нагана; скомбинирование ствольной коробки со стволом, ложей и магазином и скомбинирование всей ложи со всеми частями ружья».
Перед тем, как подать записку по принадлежности, Мосин многократно проверял ее, показывал близким друзьям, но не нашел в ней ни одного изъяна. Тульский конструктор действительно изобрел оригинальную, конструктивно законченную винтовку. Но Артиллерийский комитет, крепко взнузданный военным министром через своего ставленника Крыжановского, не поддержал русского оружейника и в его лице честь отечественной науки и техники, он продолжал настаивать на том, что Мосин заимствовал идеи и части винтовки у Нагана, напрочь отметал всякую мысль о возможности использования опыта предшественников русским изобретателем, но позволял делать это иностранцу.
Хуже того, 28 мая 1891 года Артиллерийский комитет уже по собственной инициативе приписал к так называемым «заимствованиям» у Нагана еще одно — обойму! А ведь у Мосина была обойма собственной конструкции, которая прошла испытания, показала себя не хуже нагановской, ее оставалось только довести «до ума» в условиях валового производства. Однако министр Ванновский самолично распорядился использовать обойму Нагана, значит, он, министр, ее и заимствовал.
Но мог ли скромный капитан на равных бороться с генерал-адъютантом? Хорошо еще, что комиссия по перевооружению с полной определенностью признала, что «устранение одновременной подачи двух патронов посредством изолирования второго патрона отсечкой предложено Мосиным на пять с половиной месяцев раньше, чем это сделано впоследствии Наганом»!
Зато Артиллерийский комитет подтвердил, что Мосин заимствовал идею помещения подавателя на дверце магазина, способ наполнения патронов и обойму — не мог комитет не потрафить военному министру.
К частям, выработанным самим Мосиным, были отнесены: планка запирающего механизма, устройство предохранительного взвода, затвор целиком и комбинирование его частей между собой, идея отсечки-отражателя и ее исполнение, защелка магазинной крышки, способ соединения подавателя с крышкой и помещение антабки на шарнирном болту. Кроме того, оружейный отдел отметил, что Мосин изменил магазинную коробку, сделав ее легче и дешевле. Далее чиновники от артиллерии добавили, что все остальные части, не поименованные в приведенном перечне, не принадлежат Мосину, так как выработаны полковником Кабаковым и другими членами комиссии по перевооружению при участии капитана Мосина. Таким образом, главного изобретателя тихой сапой перевели в соавторы!
С решением Артиллерийского комитета Сергей Иванович не смирился, он подготовил новую записку, в которой еще более настойчиво протестовал против несправедливости. Изобретатель с горечью писал:
«Я, правда, привилегий не имею, но никак нельзя придавать значение, умаляющее мою работу по устройству и скомбинированию всего ружья. Раз если уж оружейный отдел признал, что запирающий механизм построен мною, то само собой следует, что и ствольная коробка, которая есть как бы футляр для запирающего механизма, может быть построена только мною. То же самое я должен сказать и о наружных очертаниях и о всех прорезях этой коробки. Так как отсечка-отражатель и магазин по отдельности признаны построенными мною, то, следовательно, и соединение их с коробкой произведено мною. Проектируя ствольную коробку и магазин, я должен был иметь в виду и устройство ложи, то есть должен был придать такое очертание коробке и магазину, чтобы, врезая их в ложу, не ослабить ее излишними вырезами. А потому постройка ложи и скомбинирование ее с частями ружья принадлежит мне, а также в ней длина и изгиб приклада даны мной. Комиссия по выработке образца признала мою ложу за самую удобную для вскидки ружья при скорой стрельбе. Я считаю, что достаточно всего изложенного, чтобы составить убеждение, что раз главные части построены мною, то и скомбинирование всего ружья принадлежит мне!»
Аргументов у Сергея Ивановича было так много, и они были столь убедительными и неотразимыми, что его пребывание в Петербурге становилось весьма неприятным для Ванновского и Крыжановского. Вот тогда-то помощник начальника Главного артиллерийского управления и отдал капитану Мосину категорический приказ вернуться к месту своего постоянного служения…
Изобретателя грубо вытолкали из столицы, не дав ему дождаться решения вопроса о привилегиях. Сергей Иванович, до крайности взвинченный бесцеремонностью генерала Крыжановского, подал рапорт о выдаче ему одного экземпляра ружья для представления на соискание Большой Михайловской премии и выписок о признании за ним прав на его части винтовки и выехал в Тулу. Кончался май 1891 года.
И все же настойчивая борьба Сергея Ивановича привела хоть и к частичному, но успеху: 2 июля 1891 года исполнительная комиссия признала, что главные существенные части винтовки образца 1891 года выработаны исключительно капитаном Мосиным, и предоставила ему привилегии «для устранения возможности воспользоваться какому-либо лицу изобретением этого офицера». Военный министр вынужден был утвердить решение комиссии, но добавил в своей резолюции, что для русского правительства запрещения не будет существовать ни в России, ни за границей. Ванновский знал Мосина еще хуже, чем американский атташе Г. Аллен — Сергей Иванович никогда не действовал и не собирался действовать во вред России; он отказался от привилегий, ибо не намеревался продавать свое изобретение за рубеж, не стремился к обогащению в ущерб Отечеству!
Тем временем военный министр долго и тщательно готовил всеподданнейший доклад императору и при этом заметно волновался, так как необходимо было безукоризненно обосновать правомочность выплаты фабриканту Нагану 200 тысяч рублей вознаграждения. Ванновский почти наверняка знал, что император не испытывает неприязни к иностранцу, но очень уж была велика сумма гонорара за конструкцию, не принятую на вооружение. Петру Семеновичу еще памятно было то заседание Распорядительной комиссии 5 декабря 1890 года, когда он сообщил ее членам, что бельгиец получит по контракту столь солидную премию. Большинство сочло, что Наган должен удовлетвориться 75 тысячами. А иные из членов комиссии тогда откровенно недоумевали, почему это заранее, еще до испытания министр отдает явное предпочтение винтовке Нагана?
Пришлось Петру Семеновичу давать особо доверительное задание капитану Холодовскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18