А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

- сказал я.
Пьетро взял вагу, заставил Пульчинеллу походить, побегать, ощупал и осмотрел его со всех сторон.
- Ну, даешь мне его? - спросил он наконец.
- Даю, только расскажи, что обещал.
Паскуале молча прислушивался. Марта играла с Бианкой.
- Так вот, когда Якопо пришёл к нам из Венеции, он говорил, что встретил на набережной… этого, как бишь его… резчика?
- Дядю Джузеппе? - подсказал я.
- Вот, вот, его самого. Он сказал: если увидишь мальчишку - Джузеппе, - который у меня работал, скажи, что ко мне приходила его сестра… Она плакала…
- Плакала?
- Да. Она тебя разыскивала. Тётка Теренция послала её к резчику…
- Ну, ну?
- Она хотела взять тебя к себе… Она вышла замуж за стекольного мастера и стала теперь важная, богатая - твоя сестра. И они уехали совсем из Венеции…
- Куда же они уехали?
- Важный барин дал ему много денег - этому стеклоделу, - чтобы он устроил ему стекольную фабрику на чужой стороне. Они и уехали…
- Но куда же, куда?
- А я почем знаю… Якопо знал, да забыл…
Я сидел, как одурманенный. Урсула разыскивала меня, Урсула хотела взять меня к себе… Если бы я не ушёл тогда из Венеции, я жил бы теперь у моей сестры, а не скитался бы один-одинёшенек по чужим людям… Тоска защемила мое сердце.
- Везет тебе! И всегда везло! - вдруг злобно сказал Пьетро. - Там, в Венеции, за тебя сумасшедший синьор деньги платил ни за что ни про что… Тут ты живёшь у кукольника - как сыр в масле катаешься… И ещё сестра тебя разыскивает, хочет к себе взять… Счастливчик, - видно, в сорочке родился!
Я посмотрел на него. Злые слёзы стояли у него в глазах. Мне и в голову не приходило, что я счастливчик… Но Пьетро… Пьетро был уж совсем один, на чужой стороне. Пускай он возьмет моего Пульчинеллу. Я протянул ему куклу…
- А где же колпачок? - спросил Пьетро. Паскуале достал колпачок и балахончик Пульчинеллы, отвязал нитки и стал переодевать куклу. Он без слов понял, за что я заплатил Пьетро своим Пульчинеллой.
- Это ещё что? - вдруг загремел над нами голос мейстера Вальтера. - Чьи это шутки? Зачем ты переодеваешь Кашперле?
- Я отдал его Пьетро… - заговорил я.
- Отдал Кашперле? Да ты с ума сошёл? Чтоб я позволил… - Мейстер Вальтер выдернул куклу из рук Паскуале, - … лучшую куклу отдать из театра? Дудки!
Я хотел рассказать мейстеру обо всем, но вдруг все немецкие, слова вылетели у меня из головы… Я схватил его за руку, он оттолкнул меня, и я заорал так, что сам испугался своего голоса. Тут перед мейстером очутилась Марта.
- Дай, дай сюда Кашперле, отец! - крикнула она. - Иозеф должен отдать его этому мальчику! - У Марты сверкали глаза, а голос был такой настойчивый, что мейстер выпустил куклу из рук.
- Я слышала, я поняла… этот мальчик принёс им вести с родины… - говорила Марта. - А Кашперле вовсе не наш, Иозеф сам его сделал… Иозеф заслужил это, отец… - Тут Марта заплакала.
- Ну ладно, дочка, будь по-твоему. Не сердись, Иозеф. Кукла по праву твоя, а не моя. Уж очень мне жаль было выпускать из театра такого славного актёра. - Мейстер Вальтер положил мне на плечо свою широкую ладонь.
- Я сделаю вам другого Кашперле, мейстер Вальтер, - собрав последние силы, сказал я. Потом темнота хлынула мне в глаза, и я забылся.
* * *
… Баронессочка в паре с Бианкой танцевала менуэт. Я шарил по полу, ища Геновеву. Из темноты выплыло лицо мсье Дюваля. «Я знаю, куда уехала Урсула! Пойдём!» - сказал он. Я уж хотел было идти, как вдруг крючконосый судья в серебряных очках поволок меня на виселицу. Я знал, что надо накинуть ему на шею петлю, а самому удрать, как делает Пульчинелла, когда сбир тащит его на виселицу, и для этого я превратился в Пульчинеллу. Сломанный подбородок ужасно болел у меня. Нитки больно дергали руки и ноги, особенно меня мучила спинная нитка. Она вонзалась в спину, как раскалённое железо. Я старался задрать голову и посмотреть, кто держит мою вагу и безжалостно треплет меня. Наверное, это кто-нибудь из маленьких гостей баронессочки так озорничает. А я должен был узнать, куда уехала Урсула.
- Эй, полегче там! Не дергайте! Это вам не игрушки! - крикнул я.
- Пеппо, миленький, лежи спокойно… скоро приедем, - жалобно ответил Паскуале.
Открыв глаза, я видел над собой зелёные ветки и ясное небо, а потом опять наступала темнота. Толчки и дерганья терзали меня. Наконец боли унялись, я очутился в гондоле и тихо поплыл в сияющую даль лагуны.
Я был долго болен горячкой. Закутанного в платки, меня повезли на тележке в Фридрихсталь, где наш театр собирался играть. Дорога была неровная, тележку трясло и подбрасывало, а мне казалось, что меня дергают за нитки. Зато как хорошо было потом выздоравливать!
Лето наступило теплое. Липы шелестели вокруг хорошенького домика, где мы остановились у родных фрау Эльзы. Я лежал в маленькой каморке на чердаке. В мое оконце доносился запах сена и жужжа залетали пчелы. Фрау Эльза ухаживала за мной, добрая и спокойная, как Урсула. Марта не уставала слушать мои рассказы о том, как я добывал Геновеву из замка, как попался сельскому сторожу и как мейстер Вальтер освободил меня из арестного дома. Её восхищенные глаза говорили мне, что я - герой. Паскуале прибегал ко мне с полевыми цветами в руках, а однажды притащил даже маленького скворца с помятым крылом. Скворец ел хлебные крошки и скоро стал совсем ручной. Мейстер Вальтер шутил:
- А ну, посмотрю я, кто скорее поправится - скворушка или Иозеф? Не отставай от пичужки, Иозеф, гляди, как она весело прыгает. А без тебя у нас дело стоит.
Я и сам знал, что без меня дело стоит. Надо было вырезать нового Кашперле и починить всех кукол, сломанных ребятами в замке, а то нельзя было играть «Геновеву».
Мейстер Вальтер звал Пьетро работать в театре, но тот не захотел. Он взял Бианку, взял Пульчинеллу, прихватил лакомства, которые Марта припасла для Бианки, и ушёл своей дорогой, пока я ещё был без памяти. Говорил, что пойдёт на родину.
Когда все уходили на представление, а я оставался один на чердаке, мне бывало грустно. Я всё думал о моей сестре.
Скворец выздоровел и улетел раньше, чем я встал с постели.
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ
- Ума не приложу, о чем вы вечно шушукаетесь с Мартой? Какие у вас могут быть секреты? Если про кукол, так я наверняка больше понимаю в куклах, чем Марта. Знаю, какой кукле надо набить свинец на подошвы, чтобы она хорошо ходила… Для любого движения могу нитки провести… - горько упрекал я Паскуале.
- Не про кукол, не про кукол, Пеппино, а про что - скоро узнаешь! - рассмеялся Паскуале и убежал с Мартой в село покупать на базаре лоскутки для кукольных платьев.
Я опять остался один. Мейстер Вальтер тоже ушёл в село. У фрау Эльзы болели зубы, и она, завязав щеку, прилегла отдохнуть. Ещё слабый после болезни, я с трудом сполз с чердака и, взяв свою работу, уселся на крылечке. Был тихий летний вечер. Мошки танцевали в теплом воздухе, суля ясные дни. В палисаднике перед крылечком алели штокрозы.
Мне было обидно. Пока я болел, у Марты с Паскуале завелись секреты. Даже язык свой, особый, появился, Вот сегодня услышали мы почтовый рожок; Паскуале зачем-то выскочил на улицу, а когда вернулся, Марта давай хохотать. Скажет «курица», и они оба помирают со смеху, а я ничего не понимаю. Или вчера за обедом Паскуале вдруг спросил, кого называют «уважаемый»: одних лишь дворян или простого человека тоже можно назвать «уважаемый»?
- По мне, если человек хороший и честный, так он и есть «уважаемый», а дворянство тут ни при чем, - ответил мейстер Вальтер, отправляя в рот картофелину.
- Ага! - Паскуале подмигнул Марте, а она почему-то покраснела и заёрзала на стуле от смущения.
Раздумывая об этом, я подвязал уже одетую в новое платье Геновеву на новые нитки и повесил вагу на ветку отцветшей сирени.
«Пускай Марта посмотрит, как красиво сидит Геновева среди тёмной зелени, будто в гроте!» - подумал я и принялся гнуть проволоку, чтобы прикрепить ножки новому Кашперле.
- Эй ты, черномазый! Что ты тут делаешь? - послышалось вдруг.
Я вздрогнул.
Какой-то парнишка глядел на меня из-за забора. Зелёная суконная шапочка лихо сидела на его белокурой голове. Голубые глаза задорно блестели.
- Эх, ты, чучело-чумичело, чего глазищи выпучило! - запел он и сел верхом на забор. - Что ты делаешь?
- А тебе какое дело? - нехотя ответил я и подумал: «Еще привяжется, а я от слабости даже тумака хорошего дать не могу».
- Спрашиваю, значит, есть дело. Что ты ковыряешь?
- Проходи своей дорогой.
- Вот моя дорога! - Парнишка соскочил с забора и пошёл прямо ко мне.
Он был выше меня и шире в плечах. За спиной у него висела дорожная котомка. Над короткими грубыми чулками виднелись загорелые колени.
- Уходи! - крикнул я и невольно поднял к плечу руку с острым ножиком.
- Вишь как ощетинился! - рассмеялся парнишка. - Крылечко небось не твое. Нечего меня прогонять. - Он спокойно снял котомку и сел на ступеньки рядом со мной.
Я сделал вид, что мне на него наплевать, и продолжал работу, а сам злился.
- Ну, и дурак же ты! - вдруг сказал он.
- Ты сам осёл! Уходи отсюда! - рассердился я.
- Осёл я или нет, это мы ещё посмотрим. А что ты дурак - сразу видно. Гляди, как ты ему ножки приделал!
Я взглянул и ахнул. Злясь на мальчишку, я и не заметил, что приделываю ножки Кашперле пятками вперед, а носками назад. Мне стало стыдно, даже щекам горячо стало. Забыв огрызнуться, я поспешно разогнул проволоку. Парнишка беззаботно насвистывал песенку.
- А, Геновева! - он подошёл к кусту и снял вагу с ветки.
Этого я уже не мог стерпеть! Он испортит Геновеву или, чего доброго, украдёт её! А я даже не могу догнать его, потому что у меня от проклятой слабости ноги не слушаются.
- Не смей трогать куклу! Ты её испортишь! - крикнул я.
- Я-то испорчу? - усмехнулся парнишка и ловко повёл Геновеву по дорожке.
Он украдёт её! Я вскочил. Геновева, шурша маленькими ножками по песку, бежала впереди парнишки, как будто он век управлял куклами. Я побрёл к нему, держась рукой за стенку,
- Выйдем, душенька, гулять, на лугу цветочки рвать… - напевал парнишка, заставляя Геновеву приплясывать.
На улице послышались знакомые голоса. Сквозь щели забора мелькнула красная юбочка Марты. Этого ещё недоставало! Сейчас придёт Марта и увидит свою Геновеву в руках у чужого бродяжки! Я опять не защитил Геновеву!
- Оставь куклу! - крикнул я ещё раз и, собрав силы, бросился на него.
Он ловко отскочил. Калитка скрипнула. Парнишка повернул голову. Сейчас войдёт Марта…
- Руди! - крикнула Марта и бросилась к нему на шею. - Руди!
Марта смеялась, целовала парнишку в обе щеки и теребила воротник его куртки. Он тоже смеялся и, выпустив из рук Геновеву, хлопал Марту по плечу.
- Руди пришёл! Мама, наш Руди пришёл! - ликовала Марта.
Паскуале запрыгал, как воробей, и тоже завопил:
- Руди пришёл!
Фрау Эльза с завязанной щекой выбежала на крыльцо. Руди сдёрнул свою шапочку и крепко обнял её.
- А, Рудольф! Здорово, дружище! Да как ты вырос! Молодец - хоть под венец! Нога выздоровела? - покрывая все голоса своим басом, загудел подошедший мейстер Вальтер.
Он тряс Руди за руку. Марта, сияя глазами, висела у Руди на другой руке. Руди не успевал отвечать на радостные вопросы.
Я подобрал забытую всеми Геновеву и присел на ступеньки. От слабости у меня кружилась голова.
Руди развязал свою котомку и затараторил:
- Хозяйке угощенье - вишнёвое варенье, сладкое, что мёд, в рот само ползёт, моя матушка варила, поклониться вам просила.
Руди с низким поклоном подал фрау Эльзе горшочек, туго завязанный бычьим пузырём.
- Спасибо, вот спасибо! Уж Кристина всегда вспомнит старую подругу, - улыбнулась растроганная фрау Эльза.
- Нашему мастеру - сверточек кнастеру, мелко протерт, крепкий, как чёрт! - Руди протянул ошеломлённому мейстеру сверток с табаком и торопливо повернулся к Марте.
- Птичке-невеличке - теплые рукавички, тоже матушка посылает на зиму… А от меня ленточку в косу, не знаю, понравится ли… - прибавил Руди.
- Ах! - Марта, покраснев до ушей, держала в руке узорные рукавички и голубую ленту с вышитыми розами. Концы ленты трепетали, как крылья бабочки.
- Какая красивая! Верно, дорогая? Откуда ты достал её, Руди? - восхитилась фрау Эльза.
- Купил в Мюнхене. Марта, а тебе нравится?
- Ох, нравится! - счастливо вздохнула Марта.
- Руди - шалопай! - Мейстер Вальтер хлопнул Руди по плечу. - Полгода прогулял, не работал, а на ленту деньги истратил.
- Честное слово, мейстер, я всё время зарабатывал! Я из дерева научился вырезывать, пока у меня нога болела… Ложки, вилки, ящички - всё вырезывал, матушка потом продавала их на рынке, а я деньги копил, - весь красный, оправдывался Руди.
- Полгода копил, чтобы на ленту для девчонки ухлопать? Ах ты, сорвиголова!
- Я теперь буду кукол вырезывать. Смотрите, мейстер. - Смущенный Руди торопился заговорить зубы мейстеру и вытащил из котомки четыре кукольных головки.
- Вот это дело! Значит, у нас теперь два настоящих резчика - Иозеф и Руди! Можем новое представление сделать, - обрадовался мейстер Вальтер. Руди быстро и недружелюбно взглянул на меня.
За ужином он рассказал, как шёл пешком из Шварцвальда, и передал мейстеру поклоны от разных друзей.
Марта не спускала с Руди блестящих глаз. Фрау Эльза накладывала ему лучшие куски на тарелку. Мейстер Вальтер советовался с ним, куда идти с театром, какие пьесы играть.
- Я встретил старого Петера Штольпе с его театром, он говорит - в Саксонии сейчас хорошо. В самом Лейпциге можно снять балаган для театра, и каждый день будет полно народу, - рассказывал Руди с набитым ртом. - Сделаем новое представление, мейстер, и пойдём в Саксонию!
- Идет! Сделаем «Удивительные приключения Меншикова», давно мне хочется «Меншикова» представить!
- Нет, мейстер, «Меншикова» полиция не позволит играть. Там ведь русский царь Петр показывается - русские обидеться могут, а саксонцы их боятся. Ах, мейстер, сейчас в городах больше всего любят «Дон Жуана» и французские комедии! Вот мне Штольпе дал одну… животики надорвёшь от смеха, называется «Мнимый больной»… Кукол всего двенадцать надо… - Руди вытащил из котомки смятую, исписанную кругом тетрадку.
В тот же вечер решено было сделать кукол для «Мнимого больного» и подновить старых, которых мы выпускали отдельными номерами, - жонглеров, акробатов, карликов, скелет с косой и плясунов. Наутро мы вышли из Фридрихсталя.
РУДИ
Все в театре плясали под весёлую дудочку Руди, даже мейстер.
Паскуале скоро подружился с Руди. Только меня Руди сразу невзлюбил и частенько называл «черномазым».
Он передразнивал меня и перевирал все мои слова.
- Иозеф, ты не знаешь, куда мама пошла? - спрашивает Марта.
- Она пошла на базар, - говорю я.
- На пожар? Где горит? - кричит Руди.
- Фрау Эльза, вы были на пожаре? - спрашивает он вернувшуюся с базара фрау Эльзу.
Все смеются.
Я работаю на сцене, пристраиваю новые перильца к тропе.
- Не помочь ли тебе, Иозеф? - лукаво спрашивает Руди.
- Помоги, - угрюмо отвечаю я, - подержи рейку вот тут, надо мной, пока я закреплю её нижний конец.
- Сейчас! Сейчас! - кричит Руди и выбегает в палисадник.
Я стучу молотком и думаю: «Хорош помощник! Сам назвался и сразу же улепетнул!»
Вдруг холодная струя льется мне за шиворот. Я весь мокрый. На тропе стоит Руди и поливает меня водой из садовой лейки.
- Да ты что? Очумел? - кричу я, отряхиваясь от брызг.
- Но ведь ты сам, Иозеф, попросил меня подержать над тобой лейку!
- Лейку? Рейку, дурья твоя голова!
- Ах, рейку? Ну, прости, голубчик, мне послышалось «лейку»!
Все опять смеются.
«Постой же, - думал я, - уж я тебе покажу, кто лучше вырезывает кукол!»
Я кончил делать нового Кашперле и отдал его мейстеру. Новый Кашперле не только разевал рот, но и глазами вертел во все стороны, Руди презрительно сморщил нос и пожал плечами, - подумаешь, невидаль.
Руди починил скелет и подвязал его на нитки так, что он, танцуя, распадался на отдельные косточки. Каждая косточка плясала сама по себе, а потом они опять собирались вместе, и скелет был как целый. Тогда я провёл новые нитки Кашперле. Теперь Кашперле мог есть свою любимую колбасу на глазах у зрителей. Кусочки колбасы сами прыгали в его разинутую глотку. Этот номер очень понравился зрителям!
- А ну, угости его колбаской! Пускай ест! - кричали они, завидев Кашперле.
Еще я сделал старичка, который закуривал трубку и клубами пускал дым изо рта.
Руди не мог перещеголять меня в деланье кукол. Зато он побивал меня во всём другом. Он знал всё: в какой деревне стоит представлять, а в какой не стоит; куда надо спешить к базарному дню; как упросить упрямого сельского сторожа, чтобы он позволил нам поставить на площади балаганчик; где найти ночлег… Он писал декорации, распевал, как чиж, и водил кукол не хуже самого мейстера. Марта и Паскуале захлебывались от восторга, когда Руди вёл Кашперле и молол такую смешную ерунду, что весь балаганчик стонал от хохота.
- Не смеши меня, Руди, - умоляла Марта, - а то я уроню куклу и забуду, что надо говорить!
Но Руди всё-таки смешил её.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21