Таким образом мы пересекли несколько долин, перевалили через несколько лесистых холмов. Наконец…
Тут голос рассказчика оборвался. Глубокая печаль отразилась на его лице.
– Продолжай, Тадэ… – с трудом проговорил он. – У меня силы не больше, чем у дряхлой старухи.
Старый сержант был взволнован не меньше капитана; однако он счел своим долгом повиноваться.
– С вашего позволения… Если вы приказываете, господин капитан… Так вот, надо вам сказать, господа офицеры, что хотя этот Бюг-Жаргаль, которого мы называли Пьеро, и был прекрасный негр, добрый, сильный, смелый, наипервейший храбрец на земле, – конечно, после вас, господин капитан, – я был чертовски зол на него; никогда не прощу себе этого, хотя вы, господин капитан, и простили меня. И вот, когда я узнал, что вас должны казнить на другой день вечером, я так разъярился на этого беднягу, что и передать не могу. Поэтому я с дьявольской радостью сообщил ему, что либо он, либо десять его товарищей будут расстреляны и отправятся за вами на тот свет, как говорится, в отместку. Он и виду не подал, что это его тронуло, но час спустя он бежал, проделав большую дыру в…
Д'Овернэ сделал нетерпеливое движение. Тадэ продолжал:
– Ну ладно. Когда мы увидели на горе тот большой черный флаг, а негр и не думал возвращаться, что нас ничуть не удивило, с вашего позволения, господа офицеры, мы дали сигнал выстрелом из пушки, и мне было приказано доставить десять негров к месту расстрела, которое называлось «Чертова пасть» и отстояло от лагеря, примерно, на… Ну, да это неважно! Вот пришли мы туда, уж, понятно, не для того, чтобы отпустить их на все четыре стороны; я, значит, велел их связать, как водится, и расставил своих солдат. Вдруг вижу, из леса появляется высокий негр. У меня и руки опустились. Он подбежал ко мне, весь запыхавшись, и говорит:
– Слава богу, я не опоздал! Здравствуй, Тадэ!
– Да, господа, больше он ничего не сказал и бросился развязывать своих товарищей. Я просто остолбенел. Тут, с вашего позволения, господин капитан, между ними завязался великодушный спор, которому надо бы длиться подольше… Да ничего не поделаешь… виноват, я сам прекратил его! Пьеро стал на место тех негров… В эту минуту его пес… Бедный Раск! Он вылетел из лесу да как вцепится мне прямо в глотку. Ему надо бы еще немножко подержать меня так! Только Пьеро сделал знак, и бедный пес отпустил меня. Тогда он подбежал к своему хозяину и лег у его ног, уж этого Бюг-Жаргаль не мог ему запретить… Так вот, господин капитан, я ведь думал, что вас убили… Я не помнил себя от злости… Я скомандовал…
Сержант поднял руку, посмотрел на капитана и не мог выговорить роковое слово.
– Бюг-Жаргаль упал. Одна из пуль перебила лапу его пса… С тех пор, господа офицеры, – и сержант грустно покачал головой, – с тех пор он и хромает. Тут я услышал, что кто-то стонет в соседней роще; я пошел туда, – это были вы, господин капитан; пуля ранила вас, когда вы бежали к нам, чтобы спасти этого храброго негра. Да, господин капитан, вы стонали, но не от боли, а от горя: Бюг-Жаргаль был мертв! Мы принесли вас в лагерь, господин капитан. Ваша рана не была смертельна, как его рана; госпожа Мари выходила вас.
Сержант замолчал.
– Бюг-Жаргаль был мертв, – с глубокой скорбью торжественно повторил д'Овернэ.
– Да, он пощадил мою жизнь, а я… я убил его, – сказал Тадэ и поник головой.
1826
Послесловие Это послесловие Гюго к роману «Бюг-Жаргаль» было опубликовано впервые в 1826 г.
Так как большинство читателей обычно проявляет настойчивое желание узнать до конца судьбу каждого действующего лица, которыми их пытались заинтересовать, то мы предприняли поиски, чтобы удовлетворить это желание и выяснить дальнейшую судьбу капитана Леопольда д'Овернэ, его сержанта и его собаки. Читатель, быть может, помнит, что мрачная задумчивость капитана была вызвана двумя причинами: смертью Бюг-Жаргаля, иначе говоря Пьеро, и утратой горячо любимой Мари, которая была спасена во время пожара форта Галифэ как будто лишь затем, чтобы вскоре погибнуть во время первого пожара в Капе. Что касается самого капитана, то вот что мы узнали о нем.
На другой день после большого сражения, выигранного войсками Французской республики у союзной европейской армии, дивизионный генерал М…, назначенный главнокомандующим, сидел один в своей палатке и, по донесениям начальника штаба, готовил для Национального Конвента доклад об одержанной накануне победе. Вошел адъютант и доложил ему, что с ним желает говорить присланный к нему народный представитель. Генерал не выносил послов этого рода, в красных колпаках, отправляемых Горой в войска, чтобы разлагать и опустошать их ряды, – этих заведомых доносчиков, которым палачи поручали шпионить за славой. Однако отказаться принять одного из них было опасно, особенно после победы. Кровожадный идол тех времен любил прославленные жертвы, и его жрецы с площади Революции радовались, когда могли одним ударом сразить и голову и венец, будь он из одних шипов, как у Людовика XVI, из цветов, как у верденских дев, или из лавра, как у Кюстина и Андре Шенье. Итак, генерал приказал ввести этого представителя.
После нескольких сдержанных и кислых поздравлений по поводу победы, только что одержанной республиканскими войсками, делегат подошел к генералу и сказал ему вполголоса:
– Это еще не все, гражданин генерал: мало победить внешних врагов, надо еще уничтожить врагов внутренних.
– Что вы хотите сказать, гражданин делегат? – спросил удивленный генерал.
– В вашей армии, – ответил комиссар Конвента многозначительно, – есть некий капитан Леопольд д'Овернэ. Он служит в тридцать второй полубригаде. Знаете ли вы его, генерал?
– Как же, знаю! – ответил генерал. – Я как раз читал сейчас донесение командира тридцать второй полубригады, в котором говорится о нем. Он был отличным капитаном.
– Что вы, гражданин генерал! – воскликнул делегат надменно. – Неужели вы его повысили в чине?
– Не скрою от вас, гражданин представитель, таково было действительно мое намерение…
Тут комиссар властно прервал генерала:
– Победа ослепляет вас, генерал! Будьте осторожны в своих словах и поступках! Если вы отогреете на своей груди змею – врага народа, берегитесь, как бы народ не раздавил вас вместе с нею! Этот Леопольд д'Овернэ – аристократ, контрреволюционер, роялист, фельянтинец, жирондист! Общественное правосудие требует его к ответу. Вы должны немедленно выдать его мне.
Генерал ответил холодно:
– Я не могу.
– Как, не можете! – вскричал комиссар, вспыхнув от гнева. – Разве вы не знаете, генерал, что я один наделен здесь неограниченной властью? Республика приказывает вам, а вы не можете? Слушайте же. Я хочу, в награду за ваши успехи, прочесть вам сведения, полученный мной об этом д'Овернэ; я должен отправить их вместе с его особой общественному обвинителю. Это выдержка из списка имен, и я думаю, вы не захотите, чтобы я закончил его вашим. Слушайте: «Леопольд Овернэ (бывший д'Овернэ), капитан тридцать второй полубригады, уличен: primo, в том, что рассказывал в кружке заговорщиков какую-то контрреволюционную историю, с целью опорочить принципы равенства и свободы и возродить старые предрассудки, известные под именем королевской власти и религии; secundo, в том, что, говоря о некоторых памятных событиях, например об освобождении бывших рабов в Сан-Доминго, он употреблял выражения, отвергнутые всеми истинными санкюлотами; tertio, в том, что во время своего рассказа постоянно пользовался словом господин и ни разу не сказал гражданин; и, наконец, quarto, что упомянутым рассказом он открыто подготовлял заговор против Республики, в пользу партии жирондистов и бриссотинцев. Он заслуживает смерти». Итак, генерал? Что вы скажете на это? Будете вы защищать этого предателя? Будете колебаться теперь, отдавать ли под суд этого врага своей родины?
– Этот враг своей родины отдал за нее жизнь, – с достоинством ответил генерал. – На отрывок из вашего доклада я отвечу отрывком из моего. Теперь слушайте вы: «Леопольду д'Овернэ, капитану тридцать второй полубригады, мы обязаны новой победой, одержанной нашими войсками. Коалиционная армия построила грозный редут; он был ключом к победе; взять его было необходимо. Смельчака, который бросился бы на него первым, ждала верная смерть. Капитан д'Овернэ пожертвовал собой; он взял редут, погиб на нем, и мы победили. Около него было найдено тело сержанта Тадэ из тридцать второй и убитая собака. Мы предлагаем Национальному Конвенту отметить в декрете большие заслуги капитана Леопольда д'Овернэ перед родиной». Вы видите, – продолжал спокойно генерал, – как различны наши задачи. Каждый из нас посылает свой список в Конвент. В обоих списках мы находим одно и то же имя. Вы называете его предателем, а я – героем; вы хотите его опозорить, я – прославить; вы предлагаете воздвигнуть ему эшафот, я – триумфальную арку. У каждого своя роль. Какое счастье, однако, что ему удалось благодаря этой битве избежать вашей кары. Слава богу! Тот, кого вы хотели предать смерти, уже умер. Он опередил вас.
Делегат, в ярости, что вместе с главным заговорщиком пропал и весь его заговор, пробормотал сквозь зубы:
– Он умер! Очень жаль!
Генерал услышал эти слова и воскликнул, возмущенный:
– У вас остается еще одна возможность, гражданин народный представитель! Подите, отыщите тело д'Овернэ среди развалин редута. Как знать? Быть может, вражеские ядра пощадили голову убитого, сохранив ее для гильотины!
О романе
Первое произведение Гюго «Бюг-Жаргаль» было написано им в шестнадцатилетнем возрасте, для сборника «Рассказы в походной палатке», задуманного им вместе с группой школьных друзей в 1818 году. В 1820 году «Бюг-Жаргаль» был напечатан в журнале «Литературный консерватор», издававшемся В. Гюго вместе с его братом Абелем.
В 1825 году Гюго вернулся к рассказу, расширил, переработал его и опубликовал за подписью «Автор Гана Исландца» в 1826 году и в том же году, вторично, под своим именем. Редакцию 1826 года Гюго считал окончательной.
Вариант 1820 года представляет собою небольшую новеллу, в центре которой стоит яркий образ благородного и великодушного негра Бюг-Жаргаля, трагическую историю которого рассказывает французский офицер, капитан Дельмар. Образ Бюг-Жаргаля целиком перешел во вторую редакцию, но произведение в целом сильно изменилось; новелла о судьбе одного негра превратилась в роман о восстании чернокожих рабов во французской колонии Сан-Доминго (северо-западная часть острова Гаити) в 1791 году.
Гюго писал роман на основе исторических документов, рассказов очевидцев, газетных материалов; он показал восстание 1791 года в ярких красках, со многими историческими подробностями.
Злободневность темы была главной причиной успеха «Бюг-Жаргаля» у первых читателей. Как отмечает сам автор в предисловии к изданию 1826 года, волнения негров и мулатов на Гаити к середине 20-х годов XIX века вновь создали угрозу для господства колонизаторов. Отсюда и живой интерес к роману.
По сравнению с вариантом 1820 года значительные изменения претерпел и сюжет «Бюг-Жаргаля». Появился совершенно новый образ – Мари, и новый мотив: любовь Бюг-Жаргаля к невесте его белого друга, о чем не было и речи в первом варианте. Бегло очерченный капитан Дельмар превратился в героя с развернутой характеристикой – капитана Леопольда д'Овернэ. В романе возник ряд новых эпизодов и второстепенных персонажей, в том числе гротескный образ злого карлика Хабибры.
Первый роман Гюго отличается идейной и творческой незрелостью; жизненная правда переплелась здесь с неправдоподобными мелодраматическими положениями, с наивной сентиментальностью. Монархические убеждения молодого Гюго привели к искаженному освещению восстания негров, к преувеличению жестокости восставших, к идеализации французского дворянина д'Овернэ. В «Послесловии» Гюго повторяет легитимистскую клевету на французскую революцию, изображает революционных якобинцев кровожадными чудовищами, а поэта-монархиста Андре Шенье, генерала Кюстина, осужденного за измену Республике, и «верденских дев» – группу аристократок, замешанных в организации предательской сдачи города Вердена прусским войскам в 1792 году, – представляет невинными мучениками. Однако между «Послесловием» и романом нет органической связи; «Послесловие» противоречит всей идейной направленности произведения. Стремление к правдивости в искусстве толкало юношу-Гюго на верную дорогу: в героическом образе Бюг-Жаргаля и его друзей негров, в разоблачении зверств, низости и трусости белых плантаторов уже виден Гюго-демократ; не случайно единственный белый в романе, проявивший достоинство перед казнью в лагере Биасу, – это плотник, человек из народа, а самые горячие симпатии молодого автора – на стороне восставшего раба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Тут голос рассказчика оборвался. Глубокая печаль отразилась на его лице.
– Продолжай, Тадэ… – с трудом проговорил он. – У меня силы не больше, чем у дряхлой старухи.
Старый сержант был взволнован не меньше капитана; однако он счел своим долгом повиноваться.
– С вашего позволения… Если вы приказываете, господин капитан… Так вот, надо вам сказать, господа офицеры, что хотя этот Бюг-Жаргаль, которого мы называли Пьеро, и был прекрасный негр, добрый, сильный, смелый, наипервейший храбрец на земле, – конечно, после вас, господин капитан, – я был чертовски зол на него; никогда не прощу себе этого, хотя вы, господин капитан, и простили меня. И вот, когда я узнал, что вас должны казнить на другой день вечером, я так разъярился на этого беднягу, что и передать не могу. Поэтому я с дьявольской радостью сообщил ему, что либо он, либо десять его товарищей будут расстреляны и отправятся за вами на тот свет, как говорится, в отместку. Он и виду не подал, что это его тронуло, но час спустя он бежал, проделав большую дыру в…
Д'Овернэ сделал нетерпеливое движение. Тадэ продолжал:
– Ну ладно. Когда мы увидели на горе тот большой черный флаг, а негр и не думал возвращаться, что нас ничуть не удивило, с вашего позволения, господа офицеры, мы дали сигнал выстрелом из пушки, и мне было приказано доставить десять негров к месту расстрела, которое называлось «Чертова пасть» и отстояло от лагеря, примерно, на… Ну, да это неважно! Вот пришли мы туда, уж, понятно, не для того, чтобы отпустить их на все четыре стороны; я, значит, велел их связать, как водится, и расставил своих солдат. Вдруг вижу, из леса появляется высокий негр. У меня и руки опустились. Он подбежал ко мне, весь запыхавшись, и говорит:
– Слава богу, я не опоздал! Здравствуй, Тадэ!
– Да, господа, больше он ничего не сказал и бросился развязывать своих товарищей. Я просто остолбенел. Тут, с вашего позволения, господин капитан, между ними завязался великодушный спор, которому надо бы длиться подольше… Да ничего не поделаешь… виноват, я сам прекратил его! Пьеро стал на место тех негров… В эту минуту его пес… Бедный Раск! Он вылетел из лесу да как вцепится мне прямо в глотку. Ему надо бы еще немножко подержать меня так! Только Пьеро сделал знак, и бедный пес отпустил меня. Тогда он подбежал к своему хозяину и лег у его ног, уж этого Бюг-Жаргаль не мог ему запретить… Так вот, господин капитан, я ведь думал, что вас убили… Я не помнил себя от злости… Я скомандовал…
Сержант поднял руку, посмотрел на капитана и не мог выговорить роковое слово.
– Бюг-Жаргаль упал. Одна из пуль перебила лапу его пса… С тех пор, господа офицеры, – и сержант грустно покачал головой, – с тех пор он и хромает. Тут я услышал, что кто-то стонет в соседней роще; я пошел туда, – это были вы, господин капитан; пуля ранила вас, когда вы бежали к нам, чтобы спасти этого храброго негра. Да, господин капитан, вы стонали, но не от боли, а от горя: Бюг-Жаргаль был мертв! Мы принесли вас в лагерь, господин капитан. Ваша рана не была смертельна, как его рана; госпожа Мари выходила вас.
Сержант замолчал.
– Бюг-Жаргаль был мертв, – с глубокой скорбью торжественно повторил д'Овернэ.
– Да, он пощадил мою жизнь, а я… я убил его, – сказал Тадэ и поник головой.
1826
Послесловие Это послесловие Гюго к роману «Бюг-Жаргаль» было опубликовано впервые в 1826 г.
Так как большинство читателей обычно проявляет настойчивое желание узнать до конца судьбу каждого действующего лица, которыми их пытались заинтересовать, то мы предприняли поиски, чтобы удовлетворить это желание и выяснить дальнейшую судьбу капитана Леопольда д'Овернэ, его сержанта и его собаки. Читатель, быть может, помнит, что мрачная задумчивость капитана была вызвана двумя причинами: смертью Бюг-Жаргаля, иначе говоря Пьеро, и утратой горячо любимой Мари, которая была спасена во время пожара форта Галифэ как будто лишь затем, чтобы вскоре погибнуть во время первого пожара в Капе. Что касается самого капитана, то вот что мы узнали о нем.
На другой день после большого сражения, выигранного войсками Французской республики у союзной европейской армии, дивизионный генерал М…, назначенный главнокомандующим, сидел один в своей палатке и, по донесениям начальника штаба, готовил для Национального Конвента доклад об одержанной накануне победе. Вошел адъютант и доложил ему, что с ним желает говорить присланный к нему народный представитель. Генерал не выносил послов этого рода, в красных колпаках, отправляемых Горой в войска, чтобы разлагать и опустошать их ряды, – этих заведомых доносчиков, которым палачи поручали шпионить за славой. Однако отказаться принять одного из них было опасно, особенно после победы. Кровожадный идол тех времен любил прославленные жертвы, и его жрецы с площади Революции радовались, когда могли одним ударом сразить и голову и венец, будь он из одних шипов, как у Людовика XVI, из цветов, как у верденских дев, или из лавра, как у Кюстина и Андре Шенье. Итак, генерал приказал ввести этого представителя.
После нескольких сдержанных и кислых поздравлений по поводу победы, только что одержанной республиканскими войсками, делегат подошел к генералу и сказал ему вполголоса:
– Это еще не все, гражданин генерал: мало победить внешних врагов, надо еще уничтожить врагов внутренних.
– Что вы хотите сказать, гражданин делегат? – спросил удивленный генерал.
– В вашей армии, – ответил комиссар Конвента многозначительно, – есть некий капитан Леопольд д'Овернэ. Он служит в тридцать второй полубригаде. Знаете ли вы его, генерал?
– Как же, знаю! – ответил генерал. – Я как раз читал сейчас донесение командира тридцать второй полубригады, в котором говорится о нем. Он был отличным капитаном.
– Что вы, гражданин генерал! – воскликнул делегат надменно. – Неужели вы его повысили в чине?
– Не скрою от вас, гражданин представитель, таково было действительно мое намерение…
Тут комиссар властно прервал генерала:
– Победа ослепляет вас, генерал! Будьте осторожны в своих словах и поступках! Если вы отогреете на своей груди змею – врага народа, берегитесь, как бы народ не раздавил вас вместе с нею! Этот Леопольд д'Овернэ – аристократ, контрреволюционер, роялист, фельянтинец, жирондист! Общественное правосудие требует его к ответу. Вы должны немедленно выдать его мне.
Генерал ответил холодно:
– Я не могу.
– Как, не можете! – вскричал комиссар, вспыхнув от гнева. – Разве вы не знаете, генерал, что я один наделен здесь неограниченной властью? Республика приказывает вам, а вы не можете? Слушайте же. Я хочу, в награду за ваши успехи, прочесть вам сведения, полученный мной об этом д'Овернэ; я должен отправить их вместе с его особой общественному обвинителю. Это выдержка из списка имен, и я думаю, вы не захотите, чтобы я закончил его вашим. Слушайте: «Леопольд Овернэ (бывший д'Овернэ), капитан тридцать второй полубригады, уличен: primo, в том, что рассказывал в кружке заговорщиков какую-то контрреволюционную историю, с целью опорочить принципы равенства и свободы и возродить старые предрассудки, известные под именем королевской власти и религии; secundo, в том, что, говоря о некоторых памятных событиях, например об освобождении бывших рабов в Сан-Доминго, он употреблял выражения, отвергнутые всеми истинными санкюлотами; tertio, в том, что во время своего рассказа постоянно пользовался словом господин и ни разу не сказал гражданин; и, наконец, quarto, что упомянутым рассказом он открыто подготовлял заговор против Республики, в пользу партии жирондистов и бриссотинцев. Он заслуживает смерти». Итак, генерал? Что вы скажете на это? Будете вы защищать этого предателя? Будете колебаться теперь, отдавать ли под суд этого врага своей родины?
– Этот враг своей родины отдал за нее жизнь, – с достоинством ответил генерал. – На отрывок из вашего доклада я отвечу отрывком из моего. Теперь слушайте вы: «Леопольду д'Овернэ, капитану тридцать второй полубригады, мы обязаны новой победой, одержанной нашими войсками. Коалиционная армия построила грозный редут; он был ключом к победе; взять его было необходимо. Смельчака, который бросился бы на него первым, ждала верная смерть. Капитан д'Овернэ пожертвовал собой; он взял редут, погиб на нем, и мы победили. Около него было найдено тело сержанта Тадэ из тридцать второй и убитая собака. Мы предлагаем Национальному Конвенту отметить в декрете большие заслуги капитана Леопольда д'Овернэ перед родиной». Вы видите, – продолжал спокойно генерал, – как различны наши задачи. Каждый из нас посылает свой список в Конвент. В обоих списках мы находим одно и то же имя. Вы называете его предателем, а я – героем; вы хотите его опозорить, я – прославить; вы предлагаете воздвигнуть ему эшафот, я – триумфальную арку. У каждого своя роль. Какое счастье, однако, что ему удалось благодаря этой битве избежать вашей кары. Слава богу! Тот, кого вы хотели предать смерти, уже умер. Он опередил вас.
Делегат, в ярости, что вместе с главным заговорщиком пропал и весь его заговор, пробормотал сквозь зубы:
– Он умер! Очень жаль!
Генерал услышал эти слова и воскликнул, возмущенный:
– У вас остается еще одна возможность, гражданин народный представитель! Подите, отыщите тело д'Овернэ среди развалин редута. Как знать? Быть может, вражеские ядра пощадили голову убитого, сохранив ее для гильотины!
О романе
Первое произведение Гюго «Бюг-Жаргаль» было написано им в шестнадцатилетнем возрасте, для сборника «Рассказы в походной палатке», задуманного им вместе с группой школьных друзей в 1818 году. В 1820 году «Бюг-Жаргаль» был напечатан в журнале «Литературный консерватор», издававшемся В. Гюго вместе с его братом Абелем.
В 1825 году Гюго вернулся к рассказу, расширил, переработал его и опубликовал за подписью «Автор Гана Исландца» в 1826 году и в том же году, вторично, под своим именем. Редакцию 1826 года Гюго считал окончательной.
Вариант 1820 года представляет собою небольшую новеллу, в центре которой стоит яркий образ благородного и великодушного негра Бюг-Жаргаля, трагическую историю которого рассказывает французский офицер, капитан Дельмар. Образ Бюг-Жаргаля целиком перешел во вторую редакцию, но произведение в целом сильно изменилось; новелла о судьбе одного негра превратилась в роман о восстании чернокожих рабов во французской колонии Сан-Доминго (северо-западная часть острова Гаити) в 1791 году.
Гюго писал роман на основе исторических документов, рассказов очевидцев, газетных материалов; он показал восстание 1791 года в ярких красках, со многими историческими подробностями.
Злободневность темы была главной причиной успеха «Бюг-Жаргаля» у первых читателей. Как отмечает сам автор в предисловии к изданию 1826 года, волнения негров и мулатов на Гаити к середине 20-х годов XIX века вновь создали угрозу для господства колонизаторов. Отсюда и живой интерес к роману.
По сравнению с вариантом 1820 года значительные изменения претерпел и сюжет «Бюг-Жаргаля». Появился совершенно новый образ – Мари, и новый мотив: любовь Бюг-Жаргаля к невесте его белого друга, о чем не было и речи в первом варианте. Бегло очерченный капитан Дельмар превратился в героя с развернутой характеристикой – капитана Леопольда д'Овернэ. В романе возник ряд новых эпизодов и второстепенных персонажей, в том числе гротескный образ злого карлика Хабибры.
Первый роман Гюго отличается идейной и творческой незрелостью; жизненная правда переплелась здесь с неправдоподобными мелодраматическими положениями, с наивной сентиментальностью. Монархические убеждения молодого Гюго привели к искаженному освещению восстания негров, к преувеличению жестокости восставших, к идеализации французского дворянина д'Овернэ. В «Послесловии» Гюго повторяет легитимистскую клевету на французскую революцию, изображает революционных якобинцев кровожадными чудовищами, а поэта-монархиста Андре Шенье, генерала Кюстина, осужденного за измену Республике, и «верденских дев» – группу аристократок, замешанных в организации предательской сдачи города Вердена прусским войскам в 1792 году, – представляет невинными мучениками. Однако между «Послесловием» и романом нет органической связи; «Послесловие» противоречит всей идейной направленности произведения. Стремление к правдивости в искусстве толкало юношу-Гюго на верную дорогу: в героическом образе Бюг-Жаргаля и его друзей негров, в разоблачении зверств, низости и трусости белых плантаторов уже виден Гюго-демократ; не случайно единственный белый в романе, проявивший достоинство перед казнью в лагере Биасу, – это плотник, человек из народа, а самые горячие симпатии молодого автора – на стороне восставшего раба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19