Тем более что тут не случай помог, а Ирина сама вычислила и нашла «золотого автора». Бродила по книжным, присматривалась, что продается и что покупают, и прикидывала – какую книжку взяла бы для своего ребенка.
Чаще всего оказывалось, что никакую. И тогда Ира вспомнила про Бабаеву – советскую детскую писательницу, которую сама читала в детстве. Бабаева написала огромное количество сказочных повестей о хороших советских мальчиках и девочках. Все повести были весьма поучительны в том смысле, что учили различать хорошее и плохое в самых разных проявлениях. При этом написаны, естественно, грамотным и живым языком, а сюжеты закручены весьма лихо.
Ира пришла к твердому убеждению, что Бабаева – это то, что нужно сейчас позарез бедным родителям, с тоской стоящим у прилавков с яркими от собственной бесконечной тупости мульчтероями.
Она была уверена, что придется искать наследников, которых может оказаться слишком много. Ира хорошо представляла себе, как это бывает – дочка, две внучки, сын, женатый второй раз на какой-нибудь мегере, ревнующей к старшим детям. Еще вчера они и думать не думали о бабулькиных писаниях, даже авторские экземпляры выкинули на помойку, но стоит появиться на горизонте какому-никакому издателю, и пойдет-поедет. Каждый до конца будет стоять на том, что он и есть единственный настоящий наследник. И каждый почему-то будет уверен, что доходы от издания книг – бездонный кладезь.
Но с Бабаевой Ире действительно повезло. Старушка оказалась не только жива, в здравом уме и твердой памяти, но и встретила ее так, словно много лет просидела и прождала, пока к ней явится именно Ирина Камышева.
Наследников не было – единственный сын погиб на войне. Все постсоветские годы Бабаева сидела в своей огромной квартире, когда-то полученной через Союз писателей, приводила в порядок старые рукописи и писала новые.
Просто так. В стол.
– Надо работать, деточка, – сказала она Ирине, показывая аккуратный список своих книг. – Иначе нельзя.
Пока пишу, у меня есть надежда, что умру в своем уме.
Точно как покойная бабушка. Бабаева очень похожа на покойную бабушку своим отношением к жизни. Хотя это неудивительно. Они одного поколения – прожили почти весь этот страшный двадцатый век, игравший с ними в русскую рулетку. А все, кто сумел после этого выжить, гнутся, но не ломаются. В отличие от современных дерганых пенсионерок Бабаева никого не боялась – ни грабителей, ни квартирных аферистов. Она спокойно открыла Ире дверь, и не подумав спросить изнутри: «Кто там?»
На ее обыкновенной деревянной двери не было глазка.
Впрочем, глазок в двери ей был без надобности: как и покойную бабушку, ее невозможно было обмануть – она человека не видела, а чувствовала насквозь.
В «Парашюте» пока вышли только две книжки из бесчисленных работ Бабаевой. Эти книжки стали Ире родными, ведь каждую она предварительно вынянчила, избавив от советского антуража, но бережно сохраняя бабаевский мягкий слог и легкий ритм. Книжки расходились прекрасно. Лучше, чем ожидалось. Старушка не поддавалась посыпавшимся просьбам, уговорам и обещаниям других издателей, а хотела иметь дело только с Ирой.
Доходы от своих книг она воспринимала совершенно спокойно, как должное – что же тут удивительного, она всю жизнь зарабатывала этим на жизнь. И зарабатывала не так уж плохо. Куда лучше, чем сейчас.
А сейчас у Ирины в столе лежали дискетки с готовыми еще двумя книжками Бабаевой, которые нравились ей даже больше, чем предыдущие, она вообще следовала детской привычке самое вкусное оставлять напоследок. Плюс вторая своя книжка, закончить которую оставалось всего-ничего, только времени не хватало. Плюс перспективный автор – молодой поэт с веселыми, но тонкими детскими четверостишиями…
Эдик словно прочел ее мысли:
– Вот я и говорю – у вас есть Бабаева. Я думаю, еще кто-то припасен. И вообще такому чутью можно позавидовать. Надо раскручиваться, Иришенька. Нужны деньги.
– Дело не в чутье! – взвилась Ира. – Просто книги не совсем товар. В них всегда мистика какая-то заложена, особая энергия. Чем больше в книгу вложено души, тем больше она к себе тянет. Я сколько раз в магазинах наблюдала, как человек от книжки оторваться не может.
Ира еще долго могла бы говорить на любимую тему – у нее загорелись глаза и выбилась из-под заколки прядь волос, – но поймала снисходительный Ленкин взгляд, в котором ясно читалось: «Ну, Остапа понесло…», и оборвала сама себя:
– Но, конечно, чтобы получить что-то путное, надо хорошо вложить.
Эдик посерьезнел, бережно взял Ирину ладонь в свою, прохладную и мягкую, и, понизив голос, торжественно произнес:
– Вы настоящая творческая личность, Ирочка. Вам нужно поставить дело на широкую ногу – так, чтобы самой заниматься только любимым делом, а ежедневную рутину оставить другим. Вот Максиму, например. Разве я не прав?
– Конечно, – на этот раз моментально отозвался Максим. – Ирине Сергеевне нужно заниматься только самыми общими, стратегическими моментами. Остальное могу взять на себя я. Ей нужно свободное время для творческого процесса.
Ленка тихонько хмыкнула над нелепой фразой Максима, высказанной по-детски напыщенным тоном. Ира усмехнулась – глупые все-таки мужики, неразумные.
Видят перед собой женщину за тридцать, у которой нет детей, и рассуждают о том, что ей нужно свободное время, дабы заниматься творчеством. Не для этого ей сейчас нужно свободное время. Как, впрочем, и деньги. Творчество от нее никуда не уйдет. Творить можно и когда девяносто стукнет. Как Бабаева, например. Эта мысль Иру отрезвила и перевела на другие рельсы:
– Странный вы все-таки человек, Эдик. И банкиры ваши какие-то странные. Уговариваете меня взять взаймы много денег. Без всякого залога, без всякой гарантии, под меньший, чем обычно, процент. А может, я их в чемоданчик сложу и ручкой махну? Они что, у кого-то лишние?
Ни разу не слышала, чтобы у кого-нибудь водились лишние деньги.
Ленка напряглась, Максим насторожился, а Эдик красиво, переливчато расхохотался:
– Умница вы, Ирочка. Есть женщины в русских селеньях! Поразительная умница. Вы совершенно правы – деньги лишними не бывают. Они бывают непристроенными. Особенно если их много. Вы даже не представляете, как много бывает непристроенных денег. То, что вы возьмете, – сущие копейки.
– Но гарантии какие-то все равно нужны? – не поддалась его веселости Ира.
– Бог с вами, Иришенька, – ласково возразил он. – Какие в этой стране могут быть гарантии? Гарантии бывают только в цивилизованных странах, а здесь – сплошной риск.
Здесь разве что собственная жизнь – самому себе гарантия. И то иногда возникает вопрос – а жизнь ли это?
– У меня не возникает! – судя по тому, как еле заметно дернулась Ленка и оторвался от тарелки Максим, неуместно резко ответила Ира.
– Значит, вы счастливое исключение. Ну так что?
Может, все-таки подсуетиться насчет кредита?
– Спасибо, не стоит, – коротко ответила Ира, раздраженная неприятной манерой Эдика обращаться к ней ласково-снисходительно, как равнодушный доктор к больному ребенку.
– И все-таки подумайте, а мы пойдем, нам еще сегодня кое-куда заглянуть нужно, – оставил за собой последнее слово Эдик и взялся за спинку Ленкиного стула.
Ложку мороженого, которая была у нее во рту, Ленка проглотила, уже вставая.
– Уходишь? – расстроилась Ира. Отметили, называется! Зря она поддалась на Ленкины уговоры. Отпраздновали бы свою свободу на работе, втроем – она, Настенька и Максим.
– Надо, – виновато отвела взгляд Лена. – К бабусе загляни, а то она жалуется, что ты зазналась.
– Загляну, – ответила Ира, но ответила так, чтобы Ленка смогла услышать другое: «Ну и иди, если этот надутый индюк тебе дороже меня»
Пока она тоскливо смотрела вслед удаляющейся синеполосатой Ленкиной спине, с маленькой эстрады ресторана зазвучал Гершвин.
– Summer time… – под собственный аккомпанемент неумело затянула блондинка, старательно добавляя в голос искусственной хрипотцы.
Но все равно красиво и думается о теплой ночи на берегу моря и внезапных обреченных страстях. Ира вспомнила другого спотыкающегося пианиста – Аксенова, который тогда в сибирском городке забирался по ступенькам шопеновского ноктюрна. Интересно, как он теперь?
– Ирина Сергеевна, пойдемте потанцуем, – чуть слышно сказал Максим, но Ира все равно вздрогнула от звука его голоса, потому что напрочь забыла о его существовании. Она оглядела полупустой ресторан, совсем пустую танцевальную площадку с подсвеченным сиреневым полом и, расправив спину, направилась в центр зала. Словно по команде, все сидящие за столиками женщины уставились на нее и Максима и успели хорошенько их сличить за полминуты пути к сиреневой площадке. Мужскую половину клиентов, которых работники ресторанов лицемерно называют гостями, эта пара не интересовала. Понятно, бабы гадали, кем приходится эта тетка, здорово смахивающая на загнанную кобылу, этому мускулистому чуду.
Старшей сестрой? Любимой тетей? Хорошо сохранившейся мамашей? Нет, мамаша – это уже слишком.
«Пусть думают, что я – его любовница», – решила Ира и зарыла нос в подставленное Максимом плечо. Плечо очень удобно заслоняло ее от любопытных взглядов и приятно пахло свежим, с отчетливой цитрусовой ноткой одеколоном.
***
Проснувшись, она довольно долго лежала с закрытыми глазами и слушала, пока не убедилась, что Максим не ушел. Она точно помнила, что в холодильнике лежат апельсины, и ее мучило вполне здоровое желание одну за Другой раскусывать сочные, прохладные, бодрящие дольки.
Максим спал, это точно, потому что такое ровное и почти неслышное дыхание бывает только у спящих молодых и здоровых людей. Но от его тела шел настолько ощутимый жар, что Ире еще больше стало стыдно, жарко и потно и еще сильнее захотелось апельсинов. Стараясь не смотреть в сторону Максима и умудрившись не скрипнуть пружинами, она наконец поднялась с дивана. Рядом с диваном валялись туфли на шпильках и вчерашний мятый костюм.
Позарез необходимый сейчас халат мирно висел в шкафу, а тапки вообще были неизвестно где. Рисковать, открывая шкаф, Ира не стала, надевать костюм было глупо, а закутываться в одеяло, сползшее с постели за явной ненадобностью, еще глупее. Но на кухне давно не мыт пол, поэтому в туфли влезть все же пришлось. Вытягиваясь на цыпочках, чтобы не касаться пола каблуками, Ира миновала опасную зону, достала вожделенный апельсин и напихала полный рот сочных долек.
Дура! Полная дура. Это ж надо до такого дойти – улечься в постель с мальчишкой, к тому же подчиненным по работе. И ладно бы в пьяном угаре, а то ведь совершенно трезвая, в здравом уме и твердой памяти. Как теперь смотреть ему в глаза? Как вместе работать? Такого толкового парня придется увольнять, а ведь без него как без рук. Нужно быть полной идиоткой, чтобы собственноручно устроить себе такую кучу проблем. Стыдоба. Хотя он тоже хорош. Мог бы улизнуть потихоньку, пока она спала. Или делала вид, что спит. Специально ведь ждала, думала – догадается. Как же! Наверняка будет с превеликим удовольствием дрыхнуть полдня, что, впрочем, неудивительно после такой ночи. Вот уж не подозревала, что бывает такой темперамент! А может, просто забыла, как было когда-то в юности у них с Андреем.
И все-таки он мог бы уйти, а в понедельник прикинуться, что ничего такого не было. За сегодня и завтра все бы подзабылось, улеглось и превратилось в досадный эпизод.
Она полезла в холодильник за очередным апельсином и не услышала, как Максим пришел на кухню. Так и предстала перед ним в живописном виде – голая, на каблуках, да еще нагнувшись к нижней полке холодильника.
– Привет, – лучезарно улыбнулся Максим. – слышу – апельсинами пахнет. А это, оказывается, ты.
Он был в джинсах, но без рубашки и босой. Его безупречное сложение невольно наводило на мысль об отличной породе. Он еще раз, еще лучезарнее улыбнулся, и Ирин стыд улетучился, словно его не было вовсе. Она все в таком же голом виде устроилась на табурете, взялась за нож и спросила:
– Апельсин будешь?
– Не-а, – мотнул он чернявой головой, сел напротив и принялся внимательно следить за Ириными пальцами, срывающими апельсиновую корку. Белая мякоть забивалась под ее длинные ногти и пощипывала кончики пальцев. Максим взял у нее апельсин, аккуратно, с помощью ножа счистил все до одной белые ниточки и дольку за долькой стал отправлять ей в рот. Когда апельсин закончился, он сглотнул слюну и хрипло сказал:
– Я кофе хочу. Давай сварю.
– Я тоже не отказалась бы, – согласилась Ирина. – Но у меня нет. Кофеварка есть, а кофе забываю купить.
– Я мигом, – отозвался он, сорвался с табурета и через минуту появился в дверях кухни уже одетый. Немного помялся, переступил с ноги на ногу, но решился и спросил:
– Можно я тебя поцелую?
На такие вопросы Ира либо не отвечала вовсе, либо отвечала «нет». Каждый мужчина знает, что молчание – знак согласия, которое женщины очень не любят проявлять. Впрочем, мужчины и не задают таких вопросов. А Максим по большому счету еще не мужчина, а просто мальчишка, и выражение лица у него умилительное, как у мальчишки, отпрашивающегося у воспитательницы в туалет во время тихого часа. Ира ободряюще улыбнулась, подошла к нему сама и шепнула:
– Конечно, можно.
Он уже был готов не только целоваться, но Ира отстранилась, скорчила недовольную гримасу и напомнила:
– Я кофе хочу.
Его словно ветром снесло. Непонятно, успел ли он услышать то, что Ира крикнула вслед про сливки. А она пьет кофе только со сливками.
Ира открыла форточку, вдохнула утренний запах весны и поняла, что Ленка права. Нужно не прятаться от жизни, а заняться собой – накупить дорогой одежды, причесываться у парикмахера, каждую неделю ходить в косметический кабинет и регулярно плавать в бассейне.
Нужно родить красивого, умного ребеночка и гулять с коляской в парке возле дома. Вся загвоздка только в том, что все это требует денег. Даже парк, которого возле нынешнего ее дома днем с огнем не сыщешь. Денег и еще раз денег. Она не глядя нажала на телефонном аппарате знакомые кнопки и сказала:
– Лен, передай Эдику, что я очень рада его предложению. Мне нужен кредит, и чем скорей, тем лучше.
Дело не ждет.
– Я его сейчас позову, – откликнулась Ленка.
– Не надо, просто передай. Все равно о деталях в банке договариваться.
– А ты чего это вдруг? – окончательно проснувшись, что-то заподозрила Ленка.
– Потом расскажу. Пока, – закруглилась Ира, положила трубку и пошла в ванную. К возвращению Максима нужно быть в форме. Даже если он придет без сливок.
Глава 5
Считается, что в жару Москва пустеет. Но то ли потому, что лето только-только началось и такой жары никто не ожидал, то ли потому, что старшеклассники еще сдавали выпускные, улицы были битком набиты машина ми, а метро – народом. Обидно, что удовольствие от мягкого весеннего тепла так быстро и незаметно сменяется ленивым отупением от жестокого летнего пекла!
Максим, новая редактор Екатерина Михайловна и секретарь Настенька разместились вокруг Ирининого стола кто где. Настенька сутулилась в углу за компьютером, Екатерина Михайловна, как примерная ученица, держала наготове ручку и смотрела начальнице прямо в глаза, а Максим взгромоздился на подоконник и раскачивал своими длиннющими ногами. Они верстали план на второе полугодие.
Ира смотрела на список с названиями книг, авторами и датами и ничего не понимала. Было одиннадцать утра, но ей казалось, что этот безразмерный день никогда не начинался и никогда не кончится. Ночью город отдавал накопленный за день жар и плавил в постели, не давая уснуть. А рано утром она отбывала вахту в оздоровительном центре – тренажеры, бассейн, массаж. Оздоровлять ей было нечего – все и так более-менее в порядке, но процедуры полагались для бодрости и красоты. Правда, сейчас Ира подозревала, что пара часов хорошего сна добавили бы ей куда больше бодрости, чем все оздоровительные центры Москвы, вместе взятые. Вместо того чтобы еще раз внимательно просмотреть список, Ира мечтала о кондиционере, но пока ей это не по карману. Это ж целая тысяча долларов! А может, все-таки поставить кондиционер? Почему она, в самом деле, вечно боится потратить лишнее? Завтра же нужно заказать кондиционер, а то не работа, а сплошное мучение. Какая-то тысяча долларов – и о жаре можно забыть. Но ведь одного кондиционера мало, не может же она себе установить, а в общую комнату нет. А это уже две тысячи долларов…
Все томились от жары, молчали и ждали, пока Ира выразит свое начальственное мнение по поводу лежащего перед ней проекта плана. Так и не решив, может ли она позволить себе кондиционер, Ира уже хотела подмахнуть бумагу и на том закончить никчемное совещание, результат которого заранее всем известен, но наткнулась на новую фамилию автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Чаще всего оказывалось, что никакую. И тогда Ира вспомнила про Бабаеву – советскую детскую писательницу, которую сама читала в детстве. Бабаева написала огромное количество сказочных повестей о хороших советских мальчиках и девочках. Все повести были весьма поучительны в том смысле, что учили различать хорошее и плохое в самых разных проявлениях. При этом написаны, естественно, грамотным и живым языком, а сюжеты закручены весьма лихо.
Ира пришла к твердому убеждению, что Бабаева – это то, что нужно сейчас позарез бедным родителям, с тоской стоящим у прилавков с яркими от собственной бесконечной тупости мульчтероями.
Она была уверена, что придется искать наследников, которых может оказаться слишком много. Ира хорошо представляла себе, как это бывает – дочка, две внучки, сын, женатый второй раз на какой-нибудь мегере, ревнующей к старшим детям. Еще вчера они и думать не думали о бабулькиных писаниях, даже авторские экземпляры выкинули на помойку, но стоит появиться на горизонте какому-никакому издателю, и пойдет-поедет. Каждый до конца будет стоять на том, что он и есть единственный настоящий наследник. И каждый почему-то будет уверен, что доходы от издания книг – бездонный кладезь.
Но с Бабаевой Ире действительно повезло. Старушка оказалась не только жива, в здравом уме и твердой памяти, но и встретила ее так, словно много лет просидела и прождала, пока к ней явится именно Ирина Камышева.
Наследников не было – единственный сын погиб на войне. Все постсоветские годы Бабаева сидела в своей огромной квартире, когда-то полученной через Союз писателей, приводила в порядок старые рукописи и писала новые.
Просто так. В стол.
– Надо работать, деточка, – сказала она Ирине, показывая аккуратный список своих книг. – Иначе нельзя.
Пока пишу, у меня есть надежда, что умру в своем уме.
Точно как покойная бабушка. Бабаева очень похожа на покойную бабушку своим отношением к жизни. Хотя это неудивительно. Они одного поколения – прожили почти весь этот страшный двадцатый век, игравший с ними в русскую рулетку. А все, кто сумел после этого выжить, гнутся, но не ломаются. В отличие от современных дерганых пенсионерок Бабаева никого не боялась – ни грабителей, ни квартирных аферистов. Она спокойно открыла Ире дверь, и не подумав спросить изнутри: «Кто там?»
На ее обыкновенной деревянной двери не было глазка.
Впрочем, глазок в двери ей был без надобности: как и покойную бабушку, ее невозможно было обмануть – она человека не видела, а чувствовала насквозь.
В «Парашюте» пока вышли только две книжки из бесчисленных работ Бабаевой. Эти книжки стали Ире родными, ведь каждую она предварительно вынянчила, избавив от советского антуража, но бережно сохраняя бабаевский мягкий слог и легкий ритм. Книжки расходились прекрасно. Лучше, чем ожидалось. Старушка не поддавалась посыпавшимся просьбам, уговорам и обещаниям других издателей, а хотела иметь дело только с Ирой.
Доходы от своих книг она воспринимала совершенно спокойно, как должное – что же тут удивительного, она всю жизнь зарабатывала этим на жизнь. И зарабатывала не так уж плохо. Куда лучше, чем сейчас.
А сейчас у Ирины в столе лежали дискетки с готовыми еще двумя книжками Бабаевой, которые нравились ей даже больше, чем предыдущие, она вообще следовала детской привычке самое вкусное оставлять напоследок. Плюс вторая своя книжка, закончить которую оставалось всего-ничего, только времени не хватало. Плюс перспективный автор – молодой поэт с веселыми, но тонкими детскими четверостишиями…
Эдик словно прочел ее мысли:
– Вот я и говорю – у вас есть Бабаева. Я думаю, еще кто-то припасен. И вообще такому чутью можно позавидовать. Надо раскручиваться, Иришенька. Нужны деньги.
– Дело не в чутье! – взвилась Ира. – Просто книги не совсем товар. В них всегда мистика какая-то заложена, особая энергия. Чем больше в книгу вложено души, тем больше она к себе тянет. Я сколько раз в магазинах наблюдала, как человек от книжки оторваться не может.
Ира еще долго могла бы говорить на любимую тему – у нее загорелись глаза и выбилась из-под заколки прядь волос, – но поймала снисходительный Ленкин взгляд, в котором ясно читалось: «Ну, Остапа понесло…», и оборвала сама себя:
– Но, конечно, чтобы получить что-то путное, надо хорошо вложить.
Эдик посерьезнел, бережно взял Ирину ладонь в свою, прохладную и мягкую, и, понизив голос, торжественно произнес:
– Вы настоящая творческая личность, Ирочка. Вам нужно поставить дело на широкую ногу – так, чтобы самой заниматься только любимым делом, а ежедневную рутину оставить другим. Вот Максиму, например. Разве я не прав?
– Конечно, – на этот раз моментально отозвался Максим. – Ирине Сергеевне нужно заниматься только самыми общими, стратегическими моментами. Остальное могу взять на себя я. Ей нужно свободное время для творческого процесса.
Ленка тихонько хмыкнула над нелепой фразой Максима, высказанной по-детски напыщенным тоном. Ира усмехнулась – глупые все-таки мужики, неразумные.
Видят перед собой женщину за тридцать, у которой нет детей, и рассуждают о том, что ей нужно свободное время, дабы заниматься творчеством. Не для этого ей сейчас нужно свободное время. Как, впрочем, и деньги. Творчество от нее никуда не уйдет. Творить можно и когда девяносто стукнет. Как Бабаева, например. Эта мысль Иру отрезвила и перевела на другие рельсы:
– Странный вы все-таки человек, Эдик. И банкиры ваши какие-то странные. Уговариваете меня взять взаймы много денег. Без всякого залога, без всякой гарантии, под меньший, чем обычно, процент. А может, я их в чемоданчик сложу и ручкой махну? Они что, у кого-то лишние?
Ни разу не слышала, чтобы у кого-нибудь водились лишние деньги.
Ленка напряглась, Максим насторожился, а Эдик красиво, переливчато расхохотался:
– Умница вы, Ирочка. Есть женщины в русских селеньях! Поразительная умница. Вы совершенно правы – деньги лишними не бывают. Они бывают непристроенными. Особенно если их много. Вы даже не представляете, как много бывает непристроенных денег. То, что вы возьмете, – сущие копейки.
– Но гарантии какие-то все равно нужны? – не поддалась его веселости Ира.
– Бог с вами, Иришенька, – ласково возразил он. – Какие в этой стране могут быть гарантии? Гарантии бывают только в цивилизованных странах, а здесь – сплошной риск.
Здесь разве что собственная жизнь – самому себе гарантия. И то иногда возникает вопрос – а жизнь ли это?
– У меня не возникает! – судя по тому, как еле заметно дернулась Ленка и оторвался от тарелки Максим, неуместно резко ответила Ира.
– Значит, вы счастливое исключение. Ну так что?
Может, все-таки подсуетиться насчет кредита?
– Спасибо, не стоит, – коротко ответила Ира, раздраженная неприятной манерой Эдика обращаться к ней ласково-снисходительно, как равнодушный доктор к больному ребенку.
– И все-таки подумайте, а мы пойдем, нам еще сегодня кое-куда заглянуть нужно, – оставил за собой последнее слово Эдик и взялся за спинку Ленкиного стула.
Ложку мороженого, которая была у нее во рту, Ленка проглотила, уже вставая.
– Уходишь? – расстроилась Ира. Отметили, называется! Зря она поддалась на Ленкины уговоры. Отпраздновали бы свою свободу на работе, втроем – она, Настенька и Максим.
– Надо, – виновато отвела взгляд Лена. – К бабусе загляни, а то она жалуется, что ты зазналась.
– Загляну, – ответила Ира, но ответила так, чтобы Ленка смогла услышать другое: «Ну и иди, если этот надутый индюк тебе дороже меня»
Пока она тоскливо смотрела вслед удаляющейся синеполосатой Ленкиной спине, с маленькой эстрады ресторана зазвучал Гершвин.
– Summer time… – под собственный аккомпанемент неумело затянула блондинка, старательно добавляя в голос искусственной хрипотцы.
Но все равно красиво и думается о теплой ночи на берегу моря и внезапных обреченных страстях. Ира вспомнила другого спотыкающегося пианиста – Аксенова, который тогда в сибирском городке забирался по ступенькам шопеновского ноктюрна. Интересно, как он теперь?
– Ирина Сергеевна, пойдемте потанцуем, – чуть слышно сказал Максим, но Ира все равно вздрогнула от звука его голоса, потому что напрочь забыла о его существовании. Она оглядела полупустой ресторан, совсем пустую танцевальную площадку с подсвеченным сиреневым полом и, расправив спину, направилась в центр зала. Словно по команде, все сидящие за столиками женщины уставились на нее и Максима и успели хорошенько их сличить за полминуты пути к сиреневой площадке. Мужскую половину клиентов, которых работники ресторанов лицемерно называют гостями, эта пара не интересовала. Понятно, бабы гадали, кем приходится эта тетка, здорово смахивающая на загнанную кобылу, этому мускулистому чуду.
Старшей сестрой? Любимой тетей? Хорошо сохранившейся мамашей? Нет, мамаша – это уже слишком.
«Пусть думают, что я – его любовница», – решила Ира и зарыла нос в подставленное Максимом плечо. Плечо очень удобно заслоняло ее от любопытных взглядов и приятно пахло свежим, с отчетливой цитрусовой ноткой одеколоном.
***
Проснувшись, она довольно долго лежала с закрытыми глазами и слушала, пока не убедилась, что Максим не ушел. Она точно помнила, что в холодильнике лежат апельсины, и ее мучило вполне здоровое желание одну за Другой раскусывать сочные, прохладные, бодрящие дольки.
Максим спал, это точно, потому что такое ровное и почти неслышное дыхание бывает только у спящих молодых и здоровых людей. Но от его тела шел настолько ощутимый жар, что Ире еще больше стало стыдно, жарко и потно и еще сильнее захотелось апельсинов. Стараясь не смотреть в сторону Максима и умудрившись не скрипнуть пружинами, она наконец поднялась с дивана. Рядом с диваном валялись туфли на шпильках и вчерашний мятый костюм.
Позарез необходимый сейчас халат мирно висел в шкафу, а тапки вообще были неизвестно где. Рисковать, открывая шкаф, Ира не стала, надевать костюм было глупо, а закутываться в одеяло, сползшее с постели за явной ненадобностью, еще глупее. Но на кухне давно не мыт пол, поэтому в туфли влезть все же пришлось. Вытягиваясь на цыпочках, чтобы не касаться пола каблуками, Ира миновала опасную зону, достала вожделенный апельсин и напихала полный рот сочных долек.
Дура! Полная дура. Это ж надо до такого дойти – улечься в постель с мальчишкой, к тому же подчиненным по работе. И ладно бы в пьяном угаре, а то ведь совершенно трезвая, в здравом уме и твердой памяти. Как теперь смотреть ему в глаза? Как вместе работать? Такого толкового парня придется увольнять, а ведь без него как без рук. Нужно быть полной идиоткой, чтобы собственноручно устроить себе такую кучу проблем. Стыдоба. Хотя он тоже хорош. Мог бы улизнуть потихоньку, пока она спала. Или делала вид, что спит. Специально ведь ждала, думала – догадается. Как же! Наверняка будет с превеликим удовольствием дрыхнуть полдня, что, впрочем, неудивительно после такой ночи. Вот уж не подозревала, что бывает такой темперамент! А может, просто забыла, как было когда-то в юности у них с Андреем.
И все-таки он мог бы уйти, а в понедельник прикинуться, что ничего такого не было. За сегодня и завтра все бы подзабылось, улеглось и превратилось в досадный эпизод.
Она полезла в холодильник за очередным апельсином и не услышала, как Максим пришел на кухню. Так и предстала перед ним в живописном виде – голая, на каблуках, да еще нагнувшись к нижней полке холодильника.
– Привет, – лучезарно улыбнулся Максим. – слышу – апельсинами пахнет. А это, оказывается, ты.
Он был в джинсах, но без рубашки и босой. Его безупречное сложение невольно наводило на мысль об отличной породе. Он еще раз, еще лучезарнее улыбнулся, и Ирин стыд улетучился, словно его не было вовсе. Она все в таком же голом виде устроилась на табурете, взялась за нож и спросила:
– Апельсин будешь?
– Не-а, – мотнул он чернявой головой, сел напротив и принялся внимательно следить за Ириными пальцами, срывающими апельсиновую корку. Белая мякоть забивалась под ее длинные ногти и пощипывала кончики пальцев. Максим взял у нее апельсин, аккуратно, с помощью ножа счистил все до одной белые ниточки и дольку за долькой стал отправлять ей в рот. Когда апельсин закончился, он сглотнул слюну и хрипло сказал:
– Я кофе хочу. Давай сварю.
– Я тоже не отказалась бы, – согласилась Ирина. – Но у меня нет. Кофеварка есть, а кофе забываю купить.
– Я мигом, – отозвался он, сорвался с табурета и через минуту появился в дверях кухни уже одетый. Немного помялся, переступил с ноги на ногу, но решился и спросил:
– Можно я тебя поцелую?
На такие вопросы Ира либо не отвечала вовсе, либо отвечала «нет». Каждый мужчина знает, что молчание – знак согласия, которое женщины очень не любят проявлять. Впрочем, мужчины и не задают таких вопросов. А Максим по большому счету еще не мужчина, а просто мальчишка, и выражение лица у него умилительное, как у мальчишки, отпрашивающегося у воспитательницы в туалет во время тихого часа. Ира ободряюще улыбнулась, подошла к нему сама и шепнула:
– Конечно, можно.
Он уже был готов не только целоваться, но Ира отстранилась, скорчила недовольную гримасу и напомнила:
– Я кофе хочу.
Его словно ветром снесло. Непонятно, успел ли он услышать то, что Ира крикнула вслед про сливки. А она пьет кофе только со сливками.
Ира открыла форточку, вдохнула утренний запах весны и поняла, что Ленка права. Нужно не прятаться от жизни, а заняться собой – накупить дорогой одежды, причесываться у парикмахера, каждую неделю ходить в косметический кабинет и регулярно плавать в бассейне.
Нужно родить красивого, умного ребеночка и гулять с коляской в парке возле дома. Вся загвоздка только в том, что все это требует денег. Даже парк, которого возле нынешнего ее дома днем с огнем не сыщешь. Денег и еще раз денег. Она не глядя нажала на телефонном аппарате знакомые кнопки и сказала:
– Лен, передай Эдику, что я очень рада его предложению. Мне нужен кредит, и чем скорей, тем лучше.
Дело не ждет.
– Я его сейчас позову, – откликнулась Ленка.
– Не надо, просто передай. Все равно о деталях в банке договариваться.
– А ты чего это вдруг? – окончательно проснувшись, что-то заподозрила Ленка.
– Потом расскажу. Пока, – закруглилась Ира, положила трубку и пошла в ванную. К возвращению Максима нужно быть в форме. Даже если он придет без сливок.
Глава 5
Считается, что в жару Москва пустеет. Но то ли потому, что лето только-только началось и такой жары никто не ожидал, то ли потому, что старшеклассники еще сдавали выпускные, улицы были битком набиты машина ми, а метро – народом. Обидно, что удовольствие от мягкого весеннего тепла так быстро и незаметно сменяется ленивым отупением от жестокого летнего пекла!
Максим, новая редактор Екатерина Михайловна и секретарь Настенька разместились вокруг Ирининого стола кто где. Настенька сутулилась в углу за компьютером, Екатерина Михайловна, как примерная ученица, держала наготове ручку и смотрела начальнице прямо в глаза, а Максим взгромоздился на подоконник и раскачивал своими длиннющими ногами. Они верстали план на второе полугодие.
Ира смотрела на список с названиями книг, авторами и датами и ничего не понимала. Было одиннадцать утра, но ей казалось, что этот безразмерный день никогда не начинался и никогда не кончится. Ночью город отдавал накопленный за день жар и плавил в постели, не давая уснуть. А рано утром она отбывала вахту в оздоровительном центре – тренажеры, бассейн, массаж. Оздоровлять ей было нечего – все и так более-менее в порядке, но процедуры полагались для бодрости и красоты. Правда, сейчас Ира подозревала, что пара часов хорошего сна добавили бы ей куда больше бодрости, чем все оздоровительные центры Москвы, вместе взятые. Вместо того чтобы еще раз внимательно просмотреть список, Ира мечтала о кондиционере, но пока ей это не по карману. Это ж целая тысяча долларов! А может, все-таки поставить кондиционер? Почему она, в самом деле, вечно боится потратить лишнее? Завтра же нужно заказать кондиционер, а то не работа, а сплошное мучение. Какая-то тысяча долларов – и о жаре можно забыть. Но ведь одного кондиционера мало, не может же она себе установить, а в общую комнату нет. А это уже две тысячи долларов…
Все томились от жары, молчали и ждали, пока Ира выразит свое начальственное мнение по поводу лежащего перед ней проекта плана. Так и не решив, может ли она позволить себе кондиционер, Ира уже хотела подмахнуть бумагу и на том закончить никчемное совещание, результат которого заранее всем известен, но наткнулась на новую фамилию автора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33