Урсула Ле Гуин.
Курган
(фантастический pассказ) Пер. с англ.
Ночь спустилась по заснеженной дороге, идущей с гор. Тьма поглотила
деревню, каменную башню Замка Вермеа, курган у дороги. Тьма стояла по углам
комнат Замка, сидела под огромным столом и на каждой балке, ждала за
плечами каждого человека у очага.
Гость сидел на лучшем месте, на угловом сиденье, выступающем с одной
стороны двенадцатифутового очага. Хозяин, Фрейга, Лорд Замка, Граф Монтейн,
сидел со всем обществом на камнях очага, хотя и ближе к огню чем остальные.
Скрестив ноги, положив свои большие руки на колени, он упорно смотрел на
огонь. Он думал о самом худшем часе, который он узнал за свои двадцать три
года, о поездке на охоту, три осени назад, к горному озеру Малафрена. Он
думал о том, как тонкая стрела варваров воткнулась в горло его отца; он
помнил как холодная грязь текла у него по коленям, когда он преклонил
колени у тела его отца в камышах, в окружении темных гор. Волосы его отца
слегка шевелились в воде озера. И был странный вкус у него во рту, вкус
смерти, как будто облизываешь бронзу. Он и теперь ощущал вкус бронзы. Он
слушал женские голоса в комнате наверху.
Гость, путешествующий священник, рассказывал о своих путешествиях. Он
пришел из Солари, внизу на южных равнинах. Даже купцы имели там каменные
дома, сказал он. У баронов были дворцы и серебряные блюда, и они ели
ростбиф. Вассалы Графа Фрейга и его слуги слушали раскрыв рты. Фрейга,
слушая, чтобы занять время, хмурился. Гость уже пожаловался на конюшни, на
холод, на баранину на завтрак, обед и ужин, на ветхое состояние Капеллы
Вермеа и на службу Обедни, говоря так: "Арианизм!" - что он бормотал,
втягивая воздух и крестясь. Он говорил старому Отцу Егусу, что все души в
Вермеа были прокляты: они получили еретический баптизм. "Арианизм,
Арианизм!" - прокричал он. Отец Егус, сьежившись, думал что Арианизм есть
дьявол, и пытался обьяснить, что никто в его приходе никогда не был
одержим, кроме одного из баранов графа, который имел один желтый глаз, а
другой голубой, и боднул беременную девушку, так что она выкинула своего
ребенка, но они побрызгали святой водой на барана и с ним более не было
проблем, он действительно стал хорошим бараном, и девушка, которая была
беременна, не состоя в браке, вышла замуж за хорошего крестьянина из Бара и
родила ему пятерых маленьких Христиан в один год. - Ересь, прелюбодеяние,
невежество! - ругался чужеземный священник. Теперь он молился двадцать
минут прежде чем есть его баранину, забитую, приготовленную и поданную
руками еретиков. "Что он хотел?" - подумал Фрейга. - "Ожидал ли он удобств
зимой? Думал ли он, что они язычники, с этим его "Арианизм"? Нет сомнений,
что он никогда не видел язычников, маленьких, черных, ужасных людей
Малафрена и отчих курганов. Нет сомнений, что в него никогда не выпускали
поганую стрелу. Это бы научило его различать язычников и Христиан," - думал
Фрейга.
Когда гость казалось кончил хвастаться, до поры до времени, Фрейга
сказал мальчишке, который лежал рядом с ним, подперев подбородок рукой:
- Спой нам песню, Гилберт.
Мальчишка улыбнулся и сел, и начал высоким, приятным голосом:
* * *
Король Александр ехал впереди,
В золотых доспехах был Александр,
Золотые наголенники и огромный шлем,
Его кольчуга вся была выкована из золота.
В золотом убранстве шел король,
Христа призывал он, крестом себя осеняя,
В холмах вечером.
Авангард армии Короля Александра
Ехал на своих лошадях, великое множество,
Вниз к равнинам Персии,
Чтобы убивать и порабощать, они следовали за Королем,
В холмах вечером.
* * *
Долгое монотонное пение продолжалось; Гилберт начал с середины и
заканчивал на середине, задолго до смерти Александра "в холмах вечером".
Это не имело значения, они все знали ее с начала и до конца.
- Почему вы заставляете петь мальчишку о поганых королях? - сказал
гость.
Фрейга поднял голову. - Александр был величайшим королем из
Христианского мира.
- Он был греком, языческим идолопоклонником.
- Без сомнения вы знаете, что песня отличается от того, что мы делаем,
- вежливо обьяснил Фрейга. - Как мы поем: "Христа призывал он, осеняя себя
крестом."
Некоторые из мужчин улыбнулись.
- Может ваш слуга споет нам лучшую песню,- добавил Фрейга, чтобы его
вежливость была искренней. И слуга священника, не заставив себя долго
упрашивать, начал гнусаво петь духовную песню о святом, который жил
двадцать лет в отчем доме, не узнанным, питаясь обьедками. Фрейга и его
домочадцы слушали зачарованно. Новые песни редко доходили до них. Но певец
скоро остановился, прерванный странным пронзительным воем откуда-то снаружи
комнаты. Фрейга вскочил на ноги, вглядываясь в темноту холла. Затем он
увидел, что его люди не двинулись, что они в молчании смотрят на него.
Снова негромкий вой послышался из комнаты наверху. Юный граф сел. - Закончи
свою песнь. - сказал он. Слуга священника быстро пробормотал остальную
часть песни. Тишина сгустилась, когда он ее кончил.
- Ветер поднимается, - тихо сказал мужчина.
- Злая это зима.
- Снега по бедра, идя через проход от Малафрены вчера.
- Это их рук дело.
- Кого? Горного народа?
- Помнишь распотрошенную овцу, которую мы нашли прошлой осенью? Касс
сказал тогда, что это дьявольский знак. Они были убиты для Одна, он имел в
виду.
- Что еще это должно означать?
- О чем вы говорите? - потребовал чужеземный священник.
- Горный народ, сэр Священник. Язычники.
- Что за Одн?
Пауза.
- Ну, сэр, может лучше не говорить об этом.
- Почему?
- Ну, сэр, как вы говорите в песне, святые разговоры лучше, к ночи. -
Касс, кузнец, говорил с достоинством, только поглядывая наверх, чтобы
указать на комнату над головой, но другой, парнишка с болячками вокруг
глаз, пробормотал:
- Курган имеет уши, Курган слышит...
- Курган? Тот холмик у дороги, вы имеете в виду?
Молчание.
Фрейга повернулся лицом к священнику. - Они убивают для Одна, - сказал
он мягким голосом, - на камнях, рядом с курганами в горах. Что внутри
курганов, никто из людей не знает.
- Бедные язычники, нечестивцы, - печально пробормотал отец Егус.
- Камень для алтаря в нашей капелле пришел от Кургана, - сказал
Гилберт.
- Что?
- Закрой свой рот, - сказал кузнец. - Он имеет в виду, сэр, что мы
взяли камень на вершине горки из камней, рядом с Курганом, большой камень
из мрамора, Отец Егус освятил его, и нет в нем зла.
- Прекрасный камень для алтаря, - согласился Отец Егус, кивая и
улыбаясь, но в конце фразы еще один вой зазвенел наверху. Он пригнул голову
и зашептал молитвы.
- Вы молитесь тоже, - сказал Фрейга, смотря на путника. Он нагнул
голову и начал бормотать, поглядывая на Фрейгу уголком глаза.
В Замке было немного тепла, и кроме того, что давал очаг, и рассвет
застал большинство из них на том же месте: Отец Егус свернулся как древний
соня в камышах, странник свалился в своем закопченном углу, руки сложены на
животе, Фрейга растянулся, лежа на спине, как человек, срубленный в
сражении. Его люди похрапывали кругом него, во сне начиная было, но не
заканчивая жестов. Фрейга проснулся первым. Он перешагнул через тела спящих
и поднялся по каменным ступенькам на верхний этаж. Ренни, акушерка,
встретила его в аванзале, где несколько девушек и собак спали на груде
овечьих шкур. - Нет еще, граф.
- Но уже прошло две ночи.
- Ах, она только начала, - сказала акушерка оскорбленно. - Должна же
она отдохнуть, разве нет?
Фрейга повернулся и тяжело спустился вниз по витой лестнице. Женская
оскорбленность тяготило его. Все женщины, все вчера; их лица были суровы,
они были поглощены в свои мысли; они не обращали внимания на него. Он
находился снаружи, за бортом, незначительный. Он не мог ничего сделать. Он
сел за дубовый стол и закрыл лицо руками, стараясь думать о Галла, его
жене. Ей было семнадцать; они были женаты десять месяцев. Он думал о ее
круглом белом животе. Он пытался думать о ее лице, но не было ничего кроме
вкуса бронзы на его языке. - Дайте что-нибудь поесть! - крикнул он, стукнув
кулаком по столу, и Замок Вермеа рывком пробудился от серой спячки утра.
Мальчишки забегали, собаки затявкали, меха заревели на кухне, люди
потягивались и сплевывали у огня. Фрейга сидел, зарыв голову в руках.
Женщины спустились вниз, по одной или по двое, к остальным у огромного
очага и поклевали пищу. Их лица были суровы. Они говорили друг с другом, не
обращаясь к мужчинам.
Снегопад прекратился, и ветер дул с гор, наваливая сугробы у стен и
коровников, ветер настолько холодный, что как ножом перехватывал дыхание в
горле.
- Почему слово Божье не было донесено до тех горных людей, приносящих
в жертву овец? - Это был пузатый священник, говорящий с Отцом Егусом и
человеком с болячками вокруг глаз, Стефаном.
Они помедлили, не уверенные что под "приносящими в жертву" имеется в
виду.
- Они не только овец убивают, - сказал Отец Егус.
Стефан улыбнулся:
- Нет, нет, нет, - сказал он, покачивая головой.
- Что вы имеете в виду? - Голос странника был резок, и Отец Егус,
слегка сьежившись, произнес:
- Они... они также убивают коз.
- Овцы или козы, какая разница? Откуда они пришли, эти язычники?
Почему им разрешают жить в стране Христа?
- Они всегда жили здесь, - сказал старый священник недоумевая.
- И вы никогда не пытались распространить учение Святой Церкви среди
них?
- Я?
Это была хорошая шутка; мысль о том как маленький старый священник
взбирается в горы - это было подходящее время рассмеяться. Отец Егус, хотя
и не был тщеславен, но возможно почувствовал себя немного уязвленным, так
как в конце концов он сказал более жестким голосом:
- У них есть свои боги, сэр.
- Их идолы, их дьяволы, их, как они это называют... Одн?
- Потише, священник, - внезапно вмешался Фрейга. - Обязательно вам
называть это имя? Вы не знаете молитв?
После этого путник был менее надменен. С того времени как граф хрипло
к нему обратился, очарование гостеприимства было разрушено, лица, которые
стотрели на него, были суровы. В эту ночь его снова усадили на угловое
сидение у огня, но он сидел там сьежившись, не подвигая колени к теплу.
Не было песен у очага в ту ночь. Люди говорили приглушенно, умолкая от
молчания Фрейга. Тьма ждала за их плечами. Не было ни звука кроме завываний
ветра снаружи и завываний женщин наверху. Она была тиха весь день, но
теперь хриплый, глухой крик шел снова и снова. Фрейга казалось невозможным,
что она еще могла кричать. Она была худой и маленькой, девочкой, она не
могла выносить столько боли в себе. - Что за польза от них, там наверху! -
разорвал он тишину. Его люди посмотрели на него, ничего не сказав. - Отец
Егус! Есть какое-то зло в этом доме.
- Я могу только молиться, сын мой, - испуганно сказал старик.
- Тогда молись! У алтаря! - Он поторапливал Отца Егуса, шедшего перед
ним, в черный холод, через двор, где сухой снег кружился невидимый на
ветру, к капелле. Через некоторое время он вернулся один. Старый священник
обещал провести ночь стоя на коленях у огня в небольшой келье за капеллой.
У огромного очага только чужеземный священник еще бодрствовал. Фрейга сел
на камни очага и долго ничего не говорил.
Странник посмотрел вверх и вздрогнул, увидев, что голубые глаза графа
направлены прямо на него.
- Почему вы не спите?
- Мне не спится, граф.
- Лучше было бы, если бы вы спали.
Путешественник нервно моргнул, затем закрыл глаза и попытался сделать
вид, что спит. Он подглядывал через полузакрытые веки за Фрейгой и пытался
повторять, не шевеля губами, молитву, обращенную к своему
покровителю-святому.
На взгляд Фрейги он выглядел как толстый черный паук. Лучи тьмы
исходили от его тела, паутиной затягивая комнату.
Ветер стихал, оставляя тишину, в которой Фрейга слышал стоны своей
жены, сухой, слабый звук.
Огонь угасал. Канаты и сети тьмы все плотнее и плотнее запутывались
вокруг человека-паука в углу у очага. Крошечные блестки показались у него
под бровями. Нижняя часть лица тихонько двигалась. Он углубился в свои
заклинания. Ветер затих. Не было ни звука.
Фрейга встал. Священник посмотрел вверх на широкую золотую фигуру,
вырисовывающуюся в темноте, и когда Фрейга сказал, - Пошли со мной, - он
был слишком напуган, чтобы двигаться. Фрейга взял его за руку и рывком
поставил на ноги. - Граф, граф, что вы хотите? - прошептал он, пытаясь
освободиться.
- Пошли со мной, - сказал Фрейга и повел его по каменному полу, через
темноту, к двери.
Фрейга был одет в тунику из шерсти овец; священник только в шерстяную
мантию. - Граф, - выдохнул он, труся рядом с Фрейгой через двор, - холодно,
человек может замерзнуть до смерти, могут встретиться волки...
Фрейга сбросил тяжелые засовы внешних ворот Замка и открыл одну
створку. - Иди, - сказал он, указывая своим вложенным в ножны мечом.
Священник остановился. - Нет, - произнес он.
Фрейга вытащил меч из ножен, короткий толстый клинок. Тыкая его концом
в зад под шерстяной мантией, он вывел священника за ворота, повел вниз по
деревенской улице к дороге, что вела в горы. Они шли медленно, так как снег
был глубок, и их ноги проваливались в сугробы при каждом шаге. Воздух
теперь был необычно неподвижен, как будто замерз. Фрейга посматривал вверх
на небо. Над головой между высокими прозрачными облаками сияли, образовывая
фигуру, похожую на рукоять меча, три ярких звезды. Некоторые называли
фигуру Воин, другие Молчаливый, Одн молчаливый.
Священник бормотал одну молитву за другой, упорно продолжая
скороговорку, переводя дух со свистом. Один раз он споткнулся и упал лицом
в снег. Фрейга рывком поставил его на ноги. Он посмотрел вверх на лицо
юноши в свете звезд, но ничего не сказал. Он продолжал волочить ноги,
молясь негромко и упорно.
Башня и деревня Вермеа темнели позади них; вокруг них располагались
голые холмы и равнины снега, бледные в свете звезд. Рядом с дорогой
находился бугор, меньше чем в рост человека, напоминающий формой могилу.
Рядом с ним, не покрытый снегом из-за ветра, стоял невысокий толстый столб
или алтарь, сооруженный из неотесанных камней. Фрейга взял священника за
плечо, таща его с дороги к алтарю рядом с Курганом. - Граф, граф... -
выдохнул священник, когда Фрейга схватил его за голову и отогнул ее назад.
Его глаза казались белыми в свете звезд, его рот был открыт в пронзительном
крике, но крик вышел только клокочущим свистом, когда Фрейга перерезал его
горло.
Фрейга заставил тело согнуться над алтарем и резал и рвал толстую
мантию, пока не смог вспороть живот. Кровь и внутренности брызнули на сухие
камни и окутались паром на сухом снегу. Выпотрошенное тело упало вперед на
камни как пустое пальто, руки болтались.
Живой человек опустился на тонкий, очищенный ветром снег, рядом с
Курганом, все еще держа в руках меч. Земля сотрясалась и вздыхала, и крики
раздавались в темноте.
Когда он поднял голову и огляделся кругом, все переменилось. Небо,
беззвездное, поднималось высоким бледным сводом. Холмы и далекие горы были
ясно различимы, не отбрасывали теней. Бесформенное тело, валявшееся на
алтаре, было черно, снег у подножия Кургана был черен, руки Фрейги и клинок
меча черен. Он пытался отмыть руки с помощью снега, и жгучая боль от этого
привела его в сознание. Он встал, перед глазами у него поплыло, и
пошатываясь на негнущихся ногах пошел назад в Вермеа. Пока шел, он
чувствовал, что западный ветер, мягкий и влажный, поднимаясь вместе со
днем, нес оттепель.
Ренни стояла у огромного очага, пока мальчишка Гильберт разводил
огонь. Ее лицо было серым и надутым. Она с усмешкой проговорила Фрейге:
- Ну, граф, вы как раз вовремя вернулись!
Он стоял тяжело дыша с вялым лицом и не говорил.
- Пойдемте, тогда, - сказала акушерка. Он последовал за ней вверх по
витой лестнице. Солома, которая устилала пол, была сметена к камину. Галла
снова лежала в широкой, похожей на коробку постели, в брачной постели. Ее
закрытые глаза глубоко запали. Она тихо посапывала. - Шш! - произнесла
акушерка, когда он хотел было приблизиться к ней. - Тише! Посмотрите сюда.
Она подняла туго завернутый сверток.
Через некоторое время, когда он все еще ничего не произнес, она резко
выдохнула:
- Мальчик. Прекрасный, большой.
Фрейга протянул одну руку к свертку. Его ногти были покрыты коричневой
коркой.
Акушерка прижала сверток к себе. - Вы холодный, - сказала она резким
оскорбленным шепотом. - Вот. - Она отогнула край материи, чтобы показать на
мгновение крохотное розовое человеческое личико в свертке, затем снова его
опустила.
1 2