Тогда собрались повара, сестры, врачи и сами стали сгружать мебель.
Увидев это, дядя Миша тут же сбросил с себя курточку и энергично стал помогать носить стулья, столы, шкафчики и все, что попадалось под руку.
Глядя на дядю Мишу, в дело включились и другие отдыхающие, правда, их было не так уж много. Некоторые, поглядев, как кипит работа, отделывались кое-какими шутками, остротами и отправились в палаты…
Бывало, что спустится дядя Миша со своего этажа, посмотрит, как старенький садовник убирает в саду, схватит Шланг и начинает поливать цветы, деревья, окаменевшие от зноя. Не гнушался и браться за метлу, чтобы подмести аллею от сухих листьев.
И многие пожимали плечами:
– Ну и дядя Миша! Оригинал!..
– Какой-то странный человек. Чудак. Делать ему, что ли, нечего?
– Приехал на отдых, так отдыхай, и все тут!..
Когда дядя Миша не приходил на пляж, становилось как-то пусто, скучно. Не над кем было подтрунивать.
Спрашивали друг друга, куда же он девался. Не простудился ли наш новый отдыхающий вчера вечером, когда хлынул вдруг проливной дождь, а он, чудак, стоял под холодными струями с лопатой и копал канаву, чтобы не залило подвальное помещение санатория, где хранятся продукты. Он, дядя Миша, да еще старенький инвалид-садовник, стояли и рыли сток, не прячась от дождя, в то время как все укрылись под навесом и под платанами.
Не спустился дядя Миша сегодня к берегу, и мы забеспокоились: где же он? Не захворал ли?
Решили отправиться к нему в палату, посмотреть, что с ним. Может, какая-нибудь помощь нужна.
Но тут кто-то из наших пришел и сказал, что видел дядю Мишу в главном корпусе, мотается очень, чем-то расстроен. Он получил телеграмму-«молнию» из Москвы. Его вызывают срочно в Москву, и он ищет медсестру, чтобы та выдала ему из кладовой его одежду. Машина ждет уже у подъезда, – директорская машина, – чтобы отвезти дядю Мишу на аэродром.
Что? Дядю Мишу «молнией» вызывают в Москву? Странно, что он за такая важная персона, что его «молнией» вызывают? Но ведь прошло всего лишь несколько дней, как он сюда приехал, и то просрочил путевку… Так что же, не добудет до конца срока? Пропадет путевка? Пожар там, что ли? Не могут без него обойтись? «Молнией» вызывают. Подумаешь, эка важность…
Мы разводили руками, никак не могли понять, что произошло. Редко ведь кого отзывают из санатория. Если так – значит, не какой-нибудь замухрышка. Выделили ему директорскую черную «Волгу», Не то, что скрипучий автобус, на котором отправляют на вокзал отдыхающих после окончания срока отдыха.
Нет, тут, ребята, что-то не того. Что-то мы с этим дядей Мишей проглядели.
Но как бы там ни было, нам жалко стало расставаться с этим жизнерадостным добрым человеком. Без него здесь скучновато будет. Жаль, не дали ему отдохнуть, поваляться на пляже. Отзывают… Куда? Зачем? Неужто без него там не могут обойтись?
Мы все были заинтригованы. И хотя стояла невыносимая жара и никому не хотелось взбираться на крутую гору, в наш санаторий, а тем более не хотелось уходить от моря, но мы, как бы сговорившись, дружной толпой отправились наверх проводить и попрощаться с дядей Мишей, которого, должно быть, больше никогда не увидим.
По дороге мы нарвали большой букет цветов (да простит нас милый наш садовник) и поспешили к главному корпусу санатория, к площадке, где обычно останавливается наш маленький, видавший виды автобус.
На сей раз его здесь не было, а вместо него у самого входа стояла новенькая, вымытая до блеска черная «Волга».
Мы многозначительно переглянулись.
«Ишь ты! – мелькнуло в голове. – Какой почет, какое уважение оказали нашему чудаку». Да вот и директор о чем-то хлопочет, главврач суетится, врачи, сестры. Странно. А может, и на сей раз хотят подшутить над ним? Может, не дядю Мишу вызывают «молнией», а кого-нибудь другого? Неужели отвезут его на аэродром директорской «Волгой»?
Мы все еще были растерянны и в полном недоумении.
А на всякий случай выстроились перед входом в шеренгу, договорившись, что, когда появится на пороге дядя Миша, хором Крикнем: «Физкульт-ура, дядя Миша!» Мы также условились, кто из наших женщин ему торжественно преподнесет букет цветов.
Не успели договориться о порядке проводов, как там, в вестибюле, послышались торопливые шаги.
Все насторожились, но тут же оторопели: из вестибюля вышел твердой походкой подтянутый человек в генеральском мундире. В глаза бросились несколько рядов разноцветных орденских планок, а над ними – Золотая Звезда Героя Советского Союза.
Все мы на какое-то время потеряли дар речи. Наша «репетиция» пошла насмарку. Вылетело из головы все, что должны были сказать ему. Никак не могли представить себе, что перед нами был тот самый дядя Миша, который был с нами на пляже и которого – стыдно было об этом подумать – так бессовестно и безбожно эксплуатировали.
Пристыженные, ошарашенные, не без восхищения и зависти, глядели мы на нашего доброго знакомого, который, казалось, тоже теперь испытывал некоторое смущение. Испытующе минуту смотрел на нас. Лицо, несколько загорелое, добродушное, озаряла мягкая, так хорошо знакомая нам улыбка.
Он неловко развел руками, всем своим видом показывая, что очень сожалеет, ему, мол, не хочется расставаться с нами, с такой веселой, дружной и непринужденной компанией, но что поделаешь – служба!
– Прибыла срочная телеграмма, – сказал он, пожимая нам руки, – приходится все бросить и лететь в Москву. Будьте все здоровы и веселы. Не поминайте лихом!
Машина помчалась к чугунным воротам мимо стройных ярко-зеленых кипарисов, мимо ярких клумб и свернула на извилистую, раскаленную от сильного зноя асфальтовую дорогу.
Через минуту она скрылась из виду.
Мы стояли, не двигаясь с места, как пришибленные. Никто не мог слова произнести.
Каждый из нас, должно быть, думал про себя: как хорошо, что в эту минуту не оказалось поблизости фотографа и нас никто не запечатлел на пленке. Очень мило выглядели бы мы все, получив такой урок великодушия, благородства и скромности.

1 2