…Or неожиданности старик вздрогнул и схватился за сердце, лицо его скривилось от боли, и, увидя их, чуть не сплюнул с досады, но сдержал себя, тихонько промолвил такое, что приличный человек вслух вряд ли произнесет, и метнул сердитый взгляд на соседок, которых возненавидел с первого дня. Он резко прошел мимо к выходу, что-то ворча себе под нос.Он был сердит, не понимая, почему преследуют его эти дамочки и что они от него хотят. Неужели затеяли снова какую-то дьявольскую игру, как в первый день, когда он попал сюда? Раньше они, встречая его, строили всякие гримасы, высмеивали почти открыто его костюм, а вот теперь – не иначе как задумали против него что-то новое, будь они неладны!Заметив, как он удаляется от них, обиженный и злой, они вовсе онемели.– Какой-то странный человек, – беспомощно развела руками Шпак-Ковалик.– Ну и характер, точно, как у его сыночка… – добавила Дебора Цирульник.– Крепкий орешек… Не разгрызешь, – добавила Ната Церетели.Однако сдаваться никто из них не собирался. Необходимо во что бы. то ни стало сломить старика, чтобы сменил гнев на милость. Неужели они уже окончательно потеряли способность охмурять мужчин, к тому же мужчину такого ветхого возраста, с которого песок сыплется! Какие же они к черту тогда танцовщицы и зачем всю жизнь мучились в театре?! Надо смягчить его характер. Сделать это будет нелегко, придется перетерпеть немало обид, но иного выхода у них нет. Ведь они сами заварили кашу, они и должны ее теперь расхлебывать.И, делая вид, будто ничего не произошло, все трое тихонько, чуть ли не на цыпочках, пошли к старому покосившемуся платану, где сосед увлеченно читал книгу.Поравнявшись со стариком, Шпак-Ковалик притормозила шаг, увидела, как тот читает стоя, опершись на изгородь, побежала в сторону, где стояло старое плетеное кресло, поднесла соседу и весело сказала:– Пожалуйста, пожалуйста, папаша, присаживайтесь. Так вам будет удобнее. В ногах, говорят, правды нет.Он посмотрел на нее свирепо, продолжая читать. Она окончательно растерялась.– Смотрите, какое сегодня красивое море. Просто загляденье! – сказала Дебора.– Красивое, очень даже красивое! – отрубил он. – Но если б вы отстали от меня, было бы еще красивее…Он сердито повернулся к ним спиной, давая понять, что разговор окончен.– Соседушка, не думайте о нас плохо. Мы это все от чистого сердца! – заговорила заискивающе Ната Церетели.– Конечно, папаша, от чистого сердца. Из уважения к вам. Не обижайтесь на нас.– Я прошу одно: оставить меня в покое! – окончательно возмутился старик и отошел в сторону. – Я приехал сюда отдыхать и не потерплю всяких козней, и шуток! Если не прекратите свою дурацкую игру, обращусь к директору и он найдет на вас управу!Они обомлели.Что? Что он сказал? Обратится к директору и тот на них найдет управу?! К какому же директору он обратится? Может, к тому? К своему сыну?…Дебора побледнела, Шпак-Ковалик и Ната чуть было не упали в обморок, услыхав такие слова. Они окончательно растерялись. Такой старик, решили они, способен на всякие пакости. Он может позвонить по телефону сыну-директору, а тот, имея машину, мгновенно прикатит сюда и расправится с ними за оскорбление отца.– Боже, какую мы кашу заварили! И как ее расхлебать?! – Дебора схватилась за голову.Да, конечно, только этого и не хватало! Вскоре в театре начинается аттестация, сокращение штатов, так называемое омоложение коллектива. Что же будет?Здорово они попались!Знали б, что такое получится на отдыхе, разве они взяли бы путевки? Да пропади они пропадом, эти путевки вместе с отдыхом! Как теперь выйти из этого положения?Они перестали есть и спать. Ничего не могли придумать, чтобы успокоить этого упрямца, как-то помириться с ним.За эти дни они потеряли по нескольку килограммов чистого веса. Товарищи смотрели на них с удивлением и допытывались, что, мол, с ними происходит. Не влюбились ли случайно без взаимности? Где ж они, эти жестокие молодые люди, отвергающие любовь таких шикарных балерин? Куда они смотрят, эти остолопы?Они излили душу перед тетей Зосей. Как быть, никак не могут подобрать ключик к сердцу этого упрямого, черствого старика, папаши директора. Ведь от него теперь зависит их судьба. Он может им устроить много бед, вплоть до того, что они вылетят из театра в два счета. Они и так висят там на волоске в связи с сокращением штатов и приближением пенсионного возраста.Тетя Зося их выслушала внимательно, или, как говорят в Одессе, «с головой», и, пряча лукавую улыбку, которая сияла на ее полном, мясистом лице, сказала:– А вы думали, что он вам сразу простит обиду и помирится с вами? Мало горечи вы ему за эти дни причинили? Это так просто, думаете, забывается? Мало крови вы ему попортили? Своими шуточками, шпилечками вы ему в печенку въелись. Да, теперь вам придется немало потрудиться, чтобы задобрить его. Не надеюсь, что вы своего добьетесь…И, глубоко вздохнув, добавила:– Я могу вам только посочувствовать. Сказано ведь: не плюй в колодец. Пригодится воды напиться.– Так как же быть, тетя Зося? – не отставали балерины.– Что ж можно посоветовать? Я бы на вашем месте продолжала попытки усмирить его. Продолжайте свои старания. Чем черт не шутит, когда всевышний спит? Ведь вы женщины, к тому же балерины. И если постараетесь, перед вами эта крепость падет. Кажется, где-то в мудрых книгах сказано: «Там, где сам черт не поможет, позовите женщину…»И нужно сказать, что мудрые речи тети Зоси придали троице энергии, и они снова ринулись в бой, дабы сломить старого упрямца, смягчить его ожесточенную душу, установить с ним дипломатические отношения, а возможно, и дружбу, найти дорожку к его знатному сыну.Но не меньше танцовщиц мучился по поводу испорченных отношений со стариком Жора, культуртрегер дома отдыха. Он никак не мог успокоиться: почему так немилосердно сглупил и не установил с первого дня контакта с отцом директора театра? И в один из дней, когда Жора увидел, как три грации окружили виновника этой истории, пытаясь с ним заговорить, и как тот резко отпрянул от них, осторожно, на цыпочках, с умильной улыбочкой на длинном, сухощавом лице, еще более осторожно взял его об руку и заискивающе заговорил:– Прошу, очень прошу прощения… Я понимаю, что вы на меня немножко обиделись из-за того, что я беспокоился о вашем же здоровье, хотел, чтобы каждое утро вы занимались зарядкой… Вы человек культурный, вижу, и знаете, что в здоровом теле – здоровый дух и что физкультура, вернее, зарядка – путь к долголетию. Но я ведь не знал, что у вас больное сердце и вам противопоказано… Поверьте, я думал только о вашем здоровье. И ваш сын, верю, отлично понимает, что спорт – это самое ценное в жизни нашего общества. Все газеты, радио, телевизор, везде и всюду – спорт, футбол, шайба, шайба. Без спорта современное общество немыслимо, как, кстати, и без мероприятий, Я придумал для вас лично комплекс, и отныне вы сами сможете заниматься.Старик отстранил от себя молодого человека и окинул его уничтожающим взглядом:– Отстаньте от меня, наконец! Убирайтесь вон! Вы в своем уме? Если вам, молодой человек, нечем заняться, то отправляйтесь на кухню рубить дрова или чистить картошку! Повара жалуются, что не хватает рук на кухне, а вы тут порете чушь!Жора побледнел, от волнения у него пропал голос, словно разверзлась земля под ним… Старик смотрел на него такими глазами, будто собирался броситься на него и задушить.– Ну, успокойтесь, папаша, – взяв себя в руки, продолжал Жора. – Допустим, спорт вас не занимает… На вкус и цвет товарища нет. Ладно. Пусть будет по-вашему, но я знаю, что вы имеете прямое отношение к опере, к театру. Ваш сын… Ну и вы сами все время напеваете оперные мотивы из «Риголетто», «Севильского цирюльника», «Евгения Онегина», «Кармен». Вот и попросил бы я вас выступить на вечере самодеятельности. Готовим мероприятие… Не хотите петь – можете декламировать… Одним словом, я вам не навязываю, на ваше усмотрение… Пожалуйста… Не отказывайтесь.Тут уже старик на него посмотрел не на шутку встревоженный. Не иначе, как перед ним человек, спятивший с ума.– Убирайтесь вон! Я позову милицию! – закричал он не своим голосом. – Если вам приспичило издеваться над человеком, можете себе найти более подходящий объект! Но я не позволю!.. Куда я попал, в конце концов? Явно в сумасшедший дом! Отстаньте немедленно, шут гороховый!Он резко обернулся спиной и быстро зашагал прочь. Жора почувствовал, будто его с ног до головы окатило ледяной водой. Хоть беги теперь на край света. Да, конечно, отныне он должен взять хорошую палку и выбить у себя из головы глупую мысль, что этот старик замолвит словечко, как он вообразил себе. Теперь его сын Жору даже дворником не возьмет, вообще на порог не пустит.Боже, какой пассаж! И надо же такому случиться! Счастье было рядышком, а он не смог им воспользоваться. Если б сразу подружился с этим старичком, наладил бы с ним отношения, тот мог бы в одну минуту изменить всю его судьбу и не доводилось бы бегать по корпусам, гонять людей на зарядку, играть с ними в «три притопа – два прихлопа», заставлять безголосых петь, а хромоногих танцевать на сцене, проводить всякие глупые мероприятия.Да… Ему явно не повезло. Но что поделаешь? После драки, как говорят, кулаками не машут.Ничем не разжалобить старика. Ничего не хочет. Поговори с ним, когда он смотрит на тебя, как на сумасшедшего, отворачивается, ругается последними словами. Наверно, продолжает считать, что и Жора, и эти балерины над ним издеваются, разыгрывают его…Очень все это странно! Когда Жора намекнул ему о сыне, тот на него почему-то посмотрел, как на круглого идиота. Не иначе как не признает протекции. Отмахивается от этого руками и ногами… 4 Несколько дней все четверо искали возможности снова встретиться со старичком, но тот, как на грех, отворачивался, всячески избегал, а после последнего свидания и вовсе стал прятаться от них. Они в одну сторону, ближе к нему, а он – от них – в кусты.Ну и сатана! Впервые они видели такого упрямого и недоступного человека. Бывает же, обидишь кого-нибудь по своей глупости, по недомыслию, а пройдет какое-то время – и забудет человек об обиде. Но этот – ни в какую! Не знает их и знать не желает!Обедать он приходил в столовую раньше всех, ужинать – позже всех, когда в зале уже бывало пусто и официантки убирали со столов.А бедные балерины никак не могли так устроить, чтобы есть тогда, когда он сидел за столиком.И как он мог так приспособиться, чтобы даже здесь их избегать?В кинозал он входил самый последний, когда уже гасили свет, и усаживался в конце зала, чтобы его назойливые соседки не могли подсесть к нему. На пляже забирался подальше меж скал, где никогда не видно было живого человека. Ложился спать очень рано, поднимался с первыми лучами солнца.Вот и попробуй быть мудрецом и встретиться с ним!В этих условиях повидаться со стариком не удавалось даже самому культурнику, который знал, где, когда какая дверь открывается.И все же никто из этой четверки не сдавался, надеялись, что они найдут с упрямцем общий язык и обломают упрямого и сумасбродного отца директора театра.Балерины таки выследили, когда сосед ходит к морю, и стали подниматься с постели ни свет ни заря, чтобы не прозевать его. Он как-то забыл в палате свой неизменный зонт, и они сломя голову догнали его уже на берегу моря, протянули зонт, сказав при этом самые любезные слова. Но он взглянул на них убийственно холодным взглядом и пробурчал:– Отнесите зонт туда, откуда его взяли. Сегодня хмурый день и зонт мне – как щуке брюки. Не просил я у вас одолжения.Он ускорил шаг, оставив их позади.Они посмотрели ему вслед и отнесли обратно зонт, думая при этом, что ничем этому дьяволу не угодишь, опять остались в дураках.Утром они его увидели за столиком и быстро побежали туда, заняли свои места, молча и выжидающе поглядывая на него.Официантка принесла ему положенные котлеты, но забыла положить вилочку.Старик поморщился. Как же так, без вилки?Не долго думая, все трое бросились на кухню и принесли ему три вилки.Три вилки. С ума они, что ли, сошли? Опять издеваются над ним?… Ну и потеха с этими дамочками. Как же от них избавиться? Бесятся от безделья, вот и придумывают всякую ерунду.Он сперва кивнул головой – мол, спасибо за одолжение, но, отодвинув их, отправился на кухню сам.Опять они попали впросак, расстроились, не представляя себе, как быть, что делать, чтобы найти с ним общий язык.Старик быстро позавтракал и поспешил удалиться, но тут упала на пол его шляпа. Не успел нагнуться, как все три соседки бросились за шляпой. И это его еще больше возмутило. Что за чертовщина! Зачем они это делают? Ведь он мужчина и сам способен поднять свою шляпу. Где это видано, чтобы почтенные дамы ухаживали за мужчиной? Должно быть, издеваются. Противные насмешницы! Никак не отучит разыгрывать, высмеивать его. Хоть бросай все и беги отсюда к черту на кулички.Куда бы он ни шел, словно из-под земли вырастали перед ним то они, то Жора со своими дурацкими расспросами, как себя чувствует, да как здоровье, давление, температура, не нуждается ли он в чем-нибудь, может, палата не нравится, и тогда он, Жора, попросит, чтобы администрация перевела его в двухместную палату, все же человек необыкновенный, заслуженный, и можно ему создать лучшие условия. Как-никак, отец такого знатного сына… А может быть, папаше не нравятся мероприятия, которые Жора проводит? Так он может придумать какие-нибудь другие развлечения. И вообще, нечего папаше скромничать, пусть скажет, если ему что-либо не так. К его голосу прислушаются вне всякого сомнения.Как ни крутились они вокруг да около, старик твердил одно и то же, злился, нервничал, требовал, чтобы отстали от него, чтобы дали спокойно отдыхать. Он, мол, уже по горло сыт их ухаживанием, дурачеством и приставанием. И чего они хотят от него? Кажется, он никому не мешает, никого не трогает…И он не переставал отчаянно отбиваться от тех, кто пытался все время перейти ему дорогу.Но удивительное дело! Чем больше он от них отбивался, тем больше они приставали к нему, предлагая то свои услуги, то еще что-нибудь. Что происходит – не мог понять, по какой причине эти люди стараются во всем угождать ему, быть ближе к нему?Это, безусловно, какая-то неприятная игра!Он забирался в самые отдаленные и безлюдные уголки, но преследователи его всюду находили, не давали побыть с самим собой ни единой минуты. Куда бы он ни уходил, они, как тени, следовали за ним – сумасбродный, болтливый культурник Жора и балерины.Они ему уже прожужжали уши всякими своими глупыми и ненужными предложениями о палате, о диете.Старик умолял их не морочить голову. Ему ничего не нужно. Он всем доволен, только недоволен и возмущен их приставанием и дурацкими шуточками. Ничего, ровным счетом ничего ему не нужно, и он у них ничего не просит. Чего ж эти люди к нему пристали, лишают его возможности отдыхать, читать книги, играть в шахматы. Он привык к одиночеству, его утомляют люди. Он третий год рвался в отпуск и наконец-то добился, и на тебе – какое-то наваждение.К тому же он никак не мог понять их намеков о каком-то сыне, о каком-то директоре театра, о ролях, о службе администратора…Какие-то странные люди. Дикари, да и только! Тем временем культуртрегер Жора и балерины обивали пороги директора дома отдыха, который вынужден был дать распоряжение перевести знатного старика в одноместную палату, только что освободившуюся.Когда старик об этом узнал, он поднял невообразимый шум. Кто просил, чтобы его перевели сюда? Ему хорошо живется в палате, где живут еще трое скромнейших, милых людей, с которыми он сдружился, нашел общий язык и не собирается обидеть их – уйти от них в эту пустыню. Он любит хороших людей! К тому же он больной человек, если среди. ночи сердце защемит, не будет даже кому побежать за врачом. Кто это придумал, чтобы он жил один?!Но дело было сделано. Жора с помощью трех балерин перетащил, когда старик ушел на прогулку, его вещи, койку, матрац, подушки – и дело с концом.У него в маленькой одиночной палате уже хлопотали Шпак-Ковалик, Дебора Цирульник. Они энергично вытирали пыль, мыли окно, а Ната Церетели возилась с цветами, которых принесли целую кучу.Жора тоже при этом не сидел сложа руки, он терзал грешную душу тети Зоси, чтобы она выдала для старика лишнюю подушку, коврик. Как же такой влиятельный человек и без коврика!Тете Зосе как раз нравилось, что этот детина так нежно заботится об удобствах старого человека; нравилось и то, что балерины приводят в порядок его новую палату.Старик все еще не переставал злиться: зачем ему это перемещение и кто их об этом просил? Если б ему чего-либо надо было, он сам вполне смог бы обратиться к начальству без посторонней помощи.Но все думали об одном. Видимо, из скромности он так немилосердно ругает их за доброе дело, что они совершили.Они трудились в поте лица, драя новую обитель странного старика, а в душе злились на него.
1 2 3 4 5