Напитки, еда и сигареты в нашем баре всегда продавались с огромной скидкой и стоили сущие копейки, а выбор же и качество продуктов всегда были превосходными. Наше начальство умело заботиться о своих сотрудниках.
– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбаясь, предложил я, вынимая из пластикового горла раздатчика заказанное пиво.
– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?
– Неужели ты думаешь, что я стал бы подкупать тебя такой жалкой взяткой, как бутылка пива? – с деланой усмешкой спросил я и, откупорив обе бутылки, присосался к бутылочному горлу.
– Учитывая то, что ты явно пытаешься уклониться от тестирования, такой вариант развития событий выглядит вполне оправданно. Между прочим, твои попытки уклониться от тестирования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть нашей жизни, – ответила психолог, наливая пиво в стакан.
– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Апостолу, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.
– Две минуты назад ты утверждал, что придешь в мой кабинет, как только допьешь свое пиво, – сказала Дженис.
Я одним глотком допил остатки напитка, выбросил опустевшую бутылку в урну и, поднявшись на ноги, твердо сказал ей:
– Я приду через полчаса к тебе в кабинет.
На сей раз Дженис ничего не сказала мне. Это показалось мне маленькой моральной победой над психологом, и я, сочтя это за хорошее предзнаменование, уже в нормальном настроении направился в кабинет Апостола Петра.
Апостол Петр, в обиходе просто Апостол, получил свое прозвище благодаря библейскому апостолу Петру, чье времяпровождение было очень схоже с работой одного из начальников нашего бюро палачей. Как и библейский апостол Петр, Александр Биллингем выписывал пропуска в рай, официально утверждая приговоры на ликвидацию, вынесенные высшими инстанциями, собирая всю необходимую для работы сотрудников класса А информацию об объекте, исходящую из разных источников, в том числе из полиции, обобщая ее и предоставляя сэру Найджелу. Сэр Найджел, в свою очередь, оценивал полноту информации и сложность задания и выбирал подходящего исполнителя, которому Апостол Петр должен был выписать соответствующий документ. Такой документ являлся последней спасительной соломинкой для провалившегося палача, составленной по всем правилам индульгенцией, которую тем не менее разрешалось пускать в ход только в крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачников, стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что палаческая «ксива», наше разрешение на убийство, имела чисто символический характер и была рассчитана на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Это я знал почти все тайны этого двора и умел обходить все местные рифы и мели.
Разумеется, бюро делало все, чтобы палач не попался, но если такое происходило, то рассчитывать ему, как правило, было не на кого и не на что – неудачники в бюро были не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к фатальному исходу.
При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал талон о выполнении задания, который вместе с оригиналом «ксивы» отправлялся в архив в досье палача, а копия талона выдавалась самому палачу и отправлялась в его личный сейф. Это была своего рода страховка для обеих сторон от любых неадекватных действий противной стороны. Это тоже полнейшее вранье. Но с ним приходится мириться, потому что так, в мире призраков, жить намного легче и проще, чем в мире реальности. Есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, а обо всем остальном и думать не стоит.
Благодаря этому Александр Биллингем официально был вторым лицом в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и в не меньшей степени определял жизнь нашей конторы.
Постучавшись в дверь, я сказал:
– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?
– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне Биллингем.
Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников и заканчивалось, так как Биллингем был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у сэра Найджела, но глаза выдавали и его.
– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на талоне.
– Спасибо, сэр.
С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с сэром Найджелом. Биллингем был очень высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к нему было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в списке его врагов. Однако как организатор он не имел себе равных в нашем бюро, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради нашего общего дела.
В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на стол Апостола приличного размера пачку бумаги и сказала:
– Вот все документы по последней сделке Роджерса.
– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Биллингем, не поднимая головы.
Секретарша кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного фарфора. Я проводил ее глазами. Как и 90 процентов всех работающих в этом здании, она ни сном ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если и подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась не показывать нам своего знания.
Впрочем, все вышесказанное относилось к подавляющему большинству сотрудников нашей конторы. Эти люди ни о чем не подозревали, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству «Лондон фармацептик компании было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку об отделе по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня доверчивости этих людей. Одновременно тщательно проверяли их досье, и эти люди превращались в сотрудников класса В, о чем они, правда, не подозревали. Их работа была уже не столь невинна, как у сотрудников класса С, однако и с работой сотрудников класса А она была несравнима. Некоторые из таких сотрудников иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам «Лондон фармацептик компани». А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученной информацией. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго.
Биллингем достал авторучку из стоявшего на столе устройства для сохранения авторучек и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Только несколько десятков посвященных могли понять истинный смысл и значение этих совершенно обычных на вид бумаг, которые на деле были не простой ведомостью, а распиской в приведении в исполнение смертного приговора.
– Вот твоя копия, Роджерс, – сказал Апостол, протягивая мне один из только что подписанных документов.
– Спасибо, сэр, – сказал я, беря бумагу. – Я могу идти?
– Разумеется, можешь, – сказал Биллингем. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.
Мартинелли был начальником отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему нужен. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как Мартинелли занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса О, А и В. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Просто сегодня я, судя по всему, понадобился всем и сразу. Похоже, денек будет труднее некуда.
– Да, сэр. До свидания.
– До свидания, мистер Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.
«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Интересно, за какие же грехи?» – подумал я, выходя из кабинета Биллингема. Однако выхода не было, и я, обмахивая лицо своей индульгенцией, бодро направился к Мартинелли, чей кабинет располагался метрах в десяти от кабинета Апостола. Хотел бы я знать, зачем я ему потребовался.
ГЛАВА 3
Душа безумием полна.
Налито сердце тьмой.
Пронзила душу мне она
Нездешней красотой.
Пронзила душу мне она
И канула во тьму,
Но я шепчу: «Она моя,
И я ее найду».
Андрей Светлов. «Она»
Странные мысли приходят сегодня мне в голову.
Федор Стрельцов. «Откровение палача»
В кабинет Мартинелли я вошел, не дожидаясь разрешения войти после стука. Кроме самого хозяина кабинета, здоровенного черноглазого коренастого брюнета лет сорока пяти с густой сединой на висках и сломанным носом, со смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями, напоминавшего опереточного итальянского разбойника, в кабинете сидел еще один человек. В отличие от хозяина кабинета он был высок и очень строен; ему было уже далеко за пятьдесят, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, похожее на лезвие ножа. Правый глаз был закрыт небольшой черной повязкой, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, напоминал шляпку стального гвоздя, глубоко вбитого в пожелтевшее от времени дерево. Это был начальник службы внешнего наблюдения нашего бюро Дэвид Майлз, человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.
Не дожидаясь, пока три глаза сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я спросил в лоб Мартинелли:
– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?
– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и слишком явно нарушаешь правила нашей организации, – сказал Мартинелли густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты слишком часто используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то законных оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки годности наших сотрудников к работе, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Вдобавок ты часто допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух наших сотрудников класса А. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к работе сотрудник.
Как и всех остальных, его выдавали глаза, угольно-черные амбразуры, казавшиеся бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда он смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его глазах поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я перевел глаза на Майлза, встретился с ледяным взглядом бесчувственной огнестрельной стали, по ошибке попавшей на человеческое лицо, и отвел взгляд, уставившись в окно за спиной Мартинелли, чувствуя на своем лице обжигающе-горячий взгляд одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился.
– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя большинство приведенных здесь обвинений кажутся мне ложными и недоказуемыми, я признаю себя виновным в слабом исполнении правил нашей организации и обещаю, что подобное более не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться, но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.
– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал Мартинелли и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.
– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.
Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:
– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.
– Ну что вы, сэр, – сказал я и вышел. Майлз тотчас встал и вышел вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.
– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.
– Отнюдь, – ответил Майлз низким хрипловатым голосом, – просто я тебе хотел сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, а я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же будь осторожнее. Не веди себя так вызывающе, это может для тебя плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься, потому что в таком случае я не смогу перехватить доклады наших «нюхачей», как я сделал это сегодня, они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.
– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.
Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо клиента к месту засады подъехала полицейская машина, полицейские начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в полицейских, но и не бросил оружия.
В результате пуля раздробила ему лицо и выбила глаз, и я, молодой сотрудник, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив уже бессознательного в машину, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил пулю в плечо от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда Дэйва. После того случая Дэйвид Майлз был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а он до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.
Посмотрев в ту сторону, куда он ушел, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание идти было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из каких-то придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ – не давало мне пойти в ее кабинет. Тем более что моя истекавшая потом, несмотря на кондиционеры, душа настоятельно требовала еще бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.
Я еще не успел даже пригубить свое пиво, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я похолодел.
– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.
– Простите, сэр, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сами знаете, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо сэра Найджела осталось каменным.
1 2 3 4 5 6
– Может, здесь и протестируешь меня на эту чертову адекватность? – улыбаясь, предложил я, вынимая из пластикового горла раздатчика заказанное пиво.
– Пытаешься меня подкупить, Роджерс? – с усмешкой спросила Дженис. – Или мне это только кажется?
– Неужели ты думаешь, что я стал бы подкупать тебя такой жалкой взяткой, как бутылка пива? – с деланой усмешкой спросил я и, откупорив обе бутылки, присосался к бутылочному горлу.
– Учитывая то, что ты явно пытаешься уклониться от тестирования, такой вариант развития событий выглядит вполне оправданно. Между прочим, твои попытки уклониться от тестирования говорят мне о том, что у тебя наличествует неадекватная реакция на эту часть нашей жизни, – ответила психолог, наливая пиво в стакан.
– Послушай, Дженис, мне сейчас необходимо зайти к Апостолу, так что ты иди лучше к себе в кабинет и подожди меня там. Я обязательно приду сразу после того, как поговорю с ним, – сказал я и вновь приложился к бутылке, ополовинив ее.
– Две минуты назад ты утверждал, что придешь в мой кабинет, как только допьешь свое пиво, – сказала Дженис.
Я одним глотком допил остатки напитка, выбросил опустевшую бутылку в урну и, поднявшись на ноги, твердо сказал ей:
– Я приду через полчаса к тебе в кабинет.
На сей раз Дженис ничего не сказала мне. Это показалось мне маленькой моральной победой над психологом, и я, сочтя это за хорошее предзнаменование, уже в нормальном настроении направился в кабинет Апостола Петра.
Апостол Петр, в обиходе просто Апостол, получил свое прозвище благодаря библейскому апостолу Петру, чье времяпровождение было очень схоже с работой одного из начальников нашего бюро палачей. Как и библейский апостол Петр, Александр Биллингем выписывал пропуска в рай, официально утверждая приговоры на ликвидацию, вынесенные высшими инстанциями, собирая всю необходимую для работы сотрудников класса А информацию об объекте, исходящую из разных источников, в том числе из полиции, обобщая ее и предоставляя сэру Найджелу. Сэр Найджел, в свою очередь, оценивал полноту информации и сложность задания и выбирал подходящего исполнителя, которому Апостол Петр должен был выписать соответствующий документ. Такой документ являлся последней спасительной соломинкой для провалившегося палача, составленной по всем правилам индульгенцией, которую тем не менее разрешалось пускать в ход только в крайнем случае. Таких случаев на моей памяти еще ни разу не было, поскольку бюро, опасаясь утечки информации, предпочитало ликвидировать неудачников, стараясь представить это как несчастный случай или самоубийство, так что палаческая «ксива», наше разрешение на убийство, имела чисто символический характер и была рассчитана на обман дурачков. Которые, естественно, узнавали об этом, когда уже становилось слишком поздно. Это я знал почти все тайны этого двора и умел обходить все местные рифы и мели.
Разумеется, бюро делало все, чтобы палач не попался, но если такое происходило, то рассчитывать ему, как правило, было не на кого и не на что – неудачники в бюро были не нужны. В нашей конторе выживали только те, кто не совершал ошибок или умел их исправлять раньше, чем они приведут всю операцию к фатальному исходу.
При благополучном окончании операции тот же Апостол Петр выписывал талон о выполнении задания, который вместе с оригиналом «ксивы» отправлялся в архив в досье палача, а копия талона выдавалась самому палачу и отправлялась в его личный сейф. Это была своего рода страховка для обеих сторон от любых неадекватных действий противной стороны. Это тоже полнейшее вранье. Но с ним приходится мириться, потому что так, в мире призраков, жить намного легче и проще, чем в мире реальности. Есть наши внутренние инструкции, есть слова наших начальников, а обо всем остальном и думать не стоит.
Благодаря этому Александр Биллингем официально был вторым лицом в бюро после Лысого Дьявола, имел не меньший авторитет и в не меньшей степени определял жизнь нашей конторы.
Постучавшись в дверь, я сказал:
– Добрый день, мистер Биллингем. Разрешите войти?
– Заходи, Роджерс. Сэр Найджел мне уже звонил, так что я тебя ждал, – ответил мне Биллингем.
Как и Лысый Дьявол, он был невысок и недавно отметил свое пятидесятилетие, но этим внешнее, заметное с первого взгляда сходство двух начальников и заканчивалось, так как Биллингем был полным брюнетом с карими глазами, длинным носом, похожим по форме на вороний клюв, и двойным подбородком, прикрывавшим короткую толстую шею. Такой же ничем не примечательный тип простого бюргера, как и у сэра Найджела, но глаза выдавали и его.
– Твои документы уже почти готовы, осталось только снять с них копии да поставить подпись на талоне.
– Спасибо, сэр.
С ним я не позволял себе такой фамильярности, как с сэром Найджелом. Биллингем был очень высокомерен, самолюбив, злопамятен и мстителен, а при его положении отношения с ним портить не стоило, какой бы пост ты ни занимал. Малейшей нелояльности к нему было достаточно для того, чтобы навсегда оказаться в списке его врагов. Однако как организатор он не имел себе равных в нашем бюро, за исключением разве что сэра Найджела, отдавая всего себя ради нашего общего дела.
В кабинет вошла секретарша Биллингема, положила на стол Апостола приличного размера пачку бумаги и сказала:
– Вот все документы по последней сделке Роджерса.
– Спасибо, Сандра. Можешь быть свободна, – буркнул Биллингем, не поднимая головы.
Секретарша кивнула и молча удалилась, осторожно закрыв за собой дверь, словно та была сделана из драгоценного фарфора. Я проводил ее глазами. Как и 90 процентов всех работающих в этом здании, она ни сном ни духом не ведала об истинной сущности нашей конторы, а если и подозревала, что крайне маловероятно, то очень старалась не показывать нам своего знания.
Впрочем, все вышесказанное относилось к подавляющему большинству сотрудников нашей конторы. Эти люди ни о чем не подозревали, считая, что работают на обычную фармацевтическую фирму. Некоторые из них со временем могли достичь уровня, на котором высшему руководству «Лондон фармацептик компании было уже слишком трудно утаить шило в мешке. В этом случае новичкам скармливали какую-нибудь незамысловатую байку об отделе по борьбе с наркоторговлей или терроризмом, разведке, контрразведке или еще о чем-нибудь в этом же духе в зависимости от ситуации и уровня доверчивости этих людей. Одновременно тщательно проверяли их досье, и эти люди превращались в сотрудников класса В, о чем они, правда, не подозревали. Их работа была уже не столь невинна, как у сотрудников класса С, однако и с работой сотрудников класса А она была несравнима. Некоторые из таких сотрудников иногда заражались вирусом любопытства, однако им почти никогда не удавалось подобрать ключи к настоящим секретам «Лондон фармацептик компани». А два исключения из правил были ликвидированы прежде, чем успели распорядиться полученной информацией. В отношении возможных утечек информации дело у нас было поставлено строго.
Биллингем достал авторучку из стоявшего на столе устройства для сохранения авторучек и быстрыми энергичными движениями поставил свою жирную роспись на принесенных секретаршей документах, которые и на первый, и на второй, и на третий взгляд были совершенно невинны. Только несколько десятков посвященных могли понять истинный смысл и значение этих совершенно обычных на вид бумаг, которые на деле были не простой ведомостью, а распиской в приведении в исполнение смертного приговора.
– Вот твоя копия, Роджерс, – сказал Апостол, протягивая мне один из только что подписанных документов.
– Спасибо, сэр, – сказал я, беря бумагу. – Я могу идти?
– Разумеется, можешь, – сказал Биллингем. – Да, чуть не забыл, Мартинелли просил тебя зайти к нему.
Мартинелли был начальником отдела кадров нашего бюро, и я мог только догадываться, зачем я ему нужен. За последние два, а то и три года я не был у него ни разу, да и раньше не часто к нему заглядывал. Просто не возникало такой необходимости, так как Мартинелли занимался в основном нарушениями дисциплины среди сотрудников класса О, А и В. Конечно, мелкие грешки за мной водились, как и за всяким нормальным человеком, но не настолько тяжкие, чтобы быть вызванным на ковер к Мартинелли. Просто сегодня я, судя по всему, понадобился всем и сразу. Похоже, денек будет труднее некуда.
– Да, сэр. До свидания.
– До свидания, мистер Роджерс. Желаю удачи, – сказал Биллингем, не поднимая голову от бумаг.
«Что, интересно, имел в виду Апостол, когда желал мне удачи? Похоже, меня ждут крупные неприятности. Интересно, за какие же грехи?» – подумал я, выходя из кабинета Биллингема. Однако выхода не было, и я, обмахивая лицо своей индульгенцией, бодро направился к Мартинелли, чей кабинет располагался метрах в десяти от кабинета Апостола. Хотел бы я знать, зачем я ему потребовался.
ГЛАВА 3
Душа безумием полна.
Налито сердце тьмой.
Пронзила душу мне она
Нездешней красотой.
Пронзила душу мне она
И канула во тьму,
Но я шепчу: «Она моя,
И я ее найду».
Андрей Светлов. «Она»
Странные мысли приходят сегодня мне в голову.
Федор Стрельцов. «Откровение палача»
В кабинет Мартинелли я вошел, не дожидаясь разрешения войти после стука. Кроме самого хозяина кабинета, здоровенного черноглазого коренастого брюнета лет сорока пяти с густой сединой на висках и сломанным носом, со смуглым лицом и сросшимися кустистыми бровями, напоминавшего опереточного итальянского разбойника, в кабинете сидел еще один человек. В отличие от хозяина кабинета он был высок и очень строен; ему было уже далеко за пятьдесят, однако сухая желтая кожа, похожая на старинный пергамент, туго, без единой морщинки, обтягивала его узкое остроносое лицо, похожее на лезвие ножа. Правый глаз был закрыт небольшой черной повязкой, из-под которой по щеке змеился темно-коричневый шрам. Левый глаз, маленький, глубокопосаженный и темно-серый, напоминал шляпку стального гвоздя, глубоко вбитого в пожелтевшее от времени дерево. Это был начальник службы внешнего наблюдения нашего бюро Дэвид Майлз, человек, которого все сотрудники боялись почти так же, как и Лысого Дьявола. Все, кроме меня.
Не дожидаясь, пока три глаза сидящих в кабинете людей нацелятся на меня, я спросил в лоб Мартинелли:
– А теперь раскройте мне секрет, зачем я вам вдруг понадобился? Ведь мы с вами не виделись года два, если не больше, и ничуть не тосковали друг по другу. В честь чего вы вдруг решили организовать наше сегодняшнее свидание? Что за праздник сегодня? Зачем все это?
– Затем, что в последнее время ты, Роджерс, слишком часто и слишком явно нарушаешь правила нашей организации, – сказал Мартинелли густым басом, нацеливая на меня пальцы правой руки жестом, который итальянская мафия называет «вилка». – Ты слишком часто используешь свой доступ к секретной информации, не имея на то законных оснований, преступными путями получаешь коды к закрытым для тебя файлам, пренебрегаешь правилами режима секретности, используешь в служебное время нашу систему связи для своих личных дел, злоупотребляешь алкоголем и никотином, в течение длительного времени целенаправленно уклоняешься от психологического контроля, принятого в нашей организации для проверки годности наших сотрудников к работе, а также от медицинских осмотров и зачетов по стрельбе и рукопашному бою. Вдобавок ты часто допускаешь высказывания, которые подрывают моральный дух наших сотрудников класса А. Я уже не говорю о том, что такие высказывания вообще непозволительны для сотрудника твоего уровня. Сам понимаешь, в свете всего сказанного ты выступаешь как ненадежный и, по всей видимости, непригодный к работе сотрудник.
Как и всех остальных, его выдавали глаза, угольно-черные амбразуры, казавшиеся бездонными колодцами в мир тьмы и теней. Когда он смотрел на меня, отчитывая за мои мелкие грешки, в его глазах поблескивали красные искорки, словно отблеск того адского огня, который пылал в его душе. Воистину, зеркала души никогда не лгут. Я перевел глаза на Майлза, встретился с ледяным взглядом бесчувственной огнестрельной стали, по ошибке попавшей на человеческое лицо, и отвел взгляд, уставившись в окно за спиной Мартинелли, чувствуя на своем лице обжигающе-горячий взгляд одного и бесстрастно-холодный взгляд другого. Я невольно поежился.
– Я вас понял, сэр, – сказал я. – Хотя большинство приведенных здесь обвинений кажутся мне ложными и недоказуемыми, я признаю себя виновным в слабом исполнении правил нашей организации и обещаю, что подобное более не повторится. А что касается высказываний, то я по натуре пессимист и всегда ожидаю худшего, чтобы быть готовым к тому, что может случиться, но впредь я постараюсь держать эти свои мысли при себе.
– Словно напроказничавший ребенок – простите меня, я больше не буду, – с насмешливой улыбкой сказал Мартинелли и откинулся на спинку кресла, продолжая прожигать меня взглядом.
– К тому же я как раз сегодня собирался по личной инициативе пройти проверку на адекватность психических реакций, – соврал я, старательно делая честное и искреннее лицо.
Мартинелли еще несколько бесконечно долгих секунд мерил меня свирепым взглядом, а потом, решив, что с меня достаточно, сказал:
– Ладно, только смотри, не забудь это сделать. Можешь идти.
– Ну что вы, сэр, – сказал я и вышел. Майлз тотчас встал и вышел вслед за мной, аккуратно прикрыв за собой дверь кабинета.
– Тебя что, приставили ко мне почетным опекуном? – насмешливо спросил я.
– Отнюдь, – ответил Майлз низким хрипловатым голосом, – просто я тебе хотел сказать без свидетелей, чтоб ты был поосторожнее. Я помню, что ты сделал когда-то для меня. – Он дотронулся рукой до шрама на щеке. – Ты тогда вытащил меня, а я постараюсь в случае чего вытащить тебя, но все же будь осторожнее. Не веди себя так вызывающе, это может для тебя плохо кончиться. Тебя могут поставить на полное наблюдение, и тогда ты так просто не отделаешься, потому что в таком случае я не смогу перехватить доклады наших «нюхачей», как я сделал это сегодня, они сразу пойдут на стол начальству, минуя меня.
– Спасибо тебе, Дэйв, – от души сказал я. – Я буду осторожнее. Честное слово. Спасибо, что предупредил.
Тот молча кивнул головой и ушел, бесшумно ступая по ковровому покрытию, заметно прихрамывая на правую ногу. Я смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Когда-то он был одним из лучших, настоящим мастером своего дела, вытворявшим такое, что все остальные сотрудники класса А умирали от зависти. Но однажды удача отвернулась от него как раз в тот момент, когда она была ему очень нужна. Вместо клиента к месту засады подъехала полицейская машина, полицейские начали прочесывать кусты и тотчас обнаружили Дэйва, который не стал стрелять в полицейских, но и не бросил оружия.
В результате пуля раздробила ему лицо и выбила глаз, и я, молодой сотрудник, работавший в тот день в паре с Майлзом, чудом смог спасти его, втащив уже бессознательного в машину, одновременно непрерывно стреляя из своего пистолета поверх голов полицейских. В тот вечер я и сам получил пулю в плечо от блюстителей закона, однако, несмотря на это, сумел благополучно добраться до конторы и доставить туда Дэйва. После того случая Дэйвид Майлз был вынужден оставить оперативную работу и перейти в службу внешнего наблюдения, став вскоре ее начальником. С тех пор прошло лет пятнадцать, если не больше, а он до сих пор помнит, что я сделал для него. И старается помочь, чем может. Как сегодня, например.
Посмотрев в ту сторону, куда он ушел, я вздохнул и направился в бар. Идти к Дженис мне страшно не хотелось. Такие моменты у меня и раньше бывали, но сегодня это нежелание идти было особенно острым. Какое-то непонятное, поднимавшееся из каких-то придонных глубин моей души чувство – то ли страх перед всезнайкой-психологом, то ли усталость, то ли просто чисто человеческое отвращение к этому неизбежному и постоянному копанию в грязном белье чужих душ – не давало мне пойти в ее кабинет. Тем более что моя истекавшая потом, несмотря на кондиционеры, душа настоятельно требовала еще бутылочку холодного пива. Неудивительно, что ноги сами принесли меня в бар.
Я еще не успел даже пригубить свое пиво, когда за моей спиной раздался голос, от одного звука которого я похолодел.
– Это так ты проходишь тестирование на адекватность реакций? – со стальными нотками в голосе спросил сэр Найджел.
– Простите, сэр, но я только что от Мартинелли, а после разговора с ним, сами знаете, необходимо чем-нибудь укрепить свои нервы, – сказал я, улыбаясь, однако лицо сэра Найджела осталось каменным.
1 2 3 4 5 6