А ведь с ходу определила: бабник. Вдруг женщина заговорила срывающимся, слабым голосом:
– Нет… Нет, не надо… Прошу тебя…
– Сегодня же перевезу тебя. К черту всех…
Голос Семена Кирилловича не отличался сдержанностью, как говорится, изнывал от всепоглощающей страсти – ух!
– Он убьет меня. (Надо полагать, за измену убьет муж.)
– Не убьет, Зося, не бойся. Теперь он у меня в руках, и не только он… («Интересная у людей жизнь», – позавидовала Дана.)
– Я же и помогла тебе… Он все равно узнает, догадается. Боюсь его…
– Не бойся, Зося, он ничего не знает… Я спрячу тебя, сегодня же спрячу. Все сделаю сам. (А здесь детективом пахнет.)
Дана фактически стояла на цыпочках, но сделала попытку приподняться выше, чтобы разглядеть пару, очутилась на кончиках босоножек, как балерина на пуантах. И закусила губу: Семен Кириллович прижал женщину к колонне и… Ой, они, кажется… Дана дала задний ход, рванув навстречу Виталию.
– Куда ты несешься? – спросил он. – Держи.
Она выпила воду залпом, потом сказала:
– Идем отсюда, ротонда занята.
Устроились на скамейке, откуда неплохо видно террасу, где медленно, будто сомнамбулы, ходили длинные девицы, одежду им заменила роспись по телу – это вторая часть развлечений. Собеседником Виталий оказался неинтересным, изъяснялся короткими фразами, можно подумать, у него атрофирован язык. По вялым хлопкам и по заметному шевелению среди зрителей Дана поняла, что представление окончено, и снова подумала о возвращении домой, но Виталий предложил:
– Хочешь, покажу коллекцию охотничьих трофеев?
– А ты охотник?
– Да, мы с отцом большие любители.
– Покажи. – Она с готовностью поднялась. – Постой… ты родственник хозяина?
– Сын. Не притворяйся, будто этого не знала.
– Хм! – фыркнула она. – Считаешь, об этом должна знать вся страна?
– Достаточно нашего города. Идем?
– Ну, давай, показывай.
Глава 2
В большой комнате на втором этаже Дана, рассматривая стены, украшенные головами животных, чучелами птиц и всяческими охотничьими принадлежностями, присвистнула:
– Фью! Это все вы с отцом настреляли или купили?
– Настреляли.
Она подошла к бурому медведю в углу, погладила по лапе, обернулась:
– А не жалко было стрелять в живое?
– Это же охота, – снисходительно усмехнулся Виталий.
Слава богу, не стал распространяться про древнейшее занятие человека, что охота сидит в крови мужчины-добытчика и так далее. Не рисовался, что понравилось Дане. Она обходила застывший животный мир, рассматривая по очереди искусно сделанные чучела фазанов, орлов, рыси, головы кабана и оленя, у шкуры белого медведя, расстеленной на полу у камина, остановилась:
– И этого мишку убили вы?
– Единственную шкуру купили, – честно признался Виталий, доставая из бара бутылку, бокалы. – А льва застрелил отец.
– Ух ты! – Дана перешла к лавке, на которой покоилась шкура льва, а голова лежала на полу. – Настоящий лев!
– Садись. – Он упал на шкуру белого медведя и, полулежа, разлил вино: – Держи.
– Вообще-то я не пью… – Дана опустилась на колени, но бокал с блекло-лимонной жидкостью взяла.
– Я тоже не пью. Из мелкой посуды. Чин-чин?
– Это по-каковски?
– У нас чокаются, а в Европе говорят «чин-чин», в частности в Италии.
Дана сделала глоток – вкусно, увлекаться не стала, изучала стены и Виталия. Вот странно: у человека есть все, что душа желает, а он словно ожившая мумия.
– Почему не пьешь? – спросила лениво мумия.
– Мой папа был алкоголиком, боюсь дурной наследственности. У вас большой дом.
– Всего тысяча пятьсот квадратных метров.
– Ого, – не пришла в восторг Дана, подумав, что на этих метрах можно подохнуть, как на плантациях, убирая их. Сколько же дедовских квартир поместится в доме? – А почему ты такой смурной? (Он пожал плечами, оказавшись в затруднении.) Понятно, жизнь наскучила?
– Развесели.
– Я не клоун, веселить не умею.
И вдруг на вид флегматичный Виталий далеко не флегматично завалил ее на шкуру, присосался к губам и запыхтел носом, как пылесос перед ремонтом. Дана вытаращила глаза, обалдев от… этому названья нет! Не делая резких движений, она лишь отводила руки-присоски, когда те бессовестно лапали ее, лезли под короткую юбку. Не готова она отдаваться первому встречному на шкуре, по которой ходили грязные ноги. И кто, интересно, в данном случае халявщик? Уж не она, это точно. Наконец он оторвался, приподнял лицо вареного рака, завозился в своей одежде… Он что, брюки расстегивает?! Этого не хватало! Дана собрала силы и без подготовки партнера, мол, извини, у меня не все в порядке, не могу и не хочу, – оттолкнула его руками, ногами и даже головой. Дед говорит, маленькая женщина в минуты злости превращается в гибрид тигра с гадюкой, отсюда опасность для мужчины возрастает в несколько раз. Подскочив, она схватила сумочку, пнула ногой богатого выродка (он ведь тоже вставал), Виталий упал. Дана выбежала из комнаты, слыша за спиной животный рев:
– Дана! Подожди! Черт! Дана!
Как же, разуется-разденется и подождет! Правда, она действительно разулась, чтоб быстрее бежать, босоножки подхватила с пола и понеслась по коридору, оглядываясь. Виталий вырулил из комнаты, Дана припустила, забыв опустить юбку, свернула за угол. Сзади слышала топот нахала, который выкрикивал ее имя, он не оставил надежды догнать беглянку.
– Вот сволочь, – процедила она.
Дед говорит, разъяренный мужчина хуже цепной собаки. Надо спрятаться, пусть придурок остынет. Дана пробегала мимо дверей и, как только сообразила испариться хотя бы на время, открыла первую попавшуюся. Проскользнув внутрь, бесшумно прикрыла ее, очень скоро топот пронесся мимо.
Она облокотилась спиной о стенку и… беззвучно расхохоталась, представив рожу Виталика. Хохотала как сумасшедшая, икая и сгибаясь в три погибели. Успокаиваясь, дошла до дивана, упала на него и еще некоторое время смеялась. Потом лежала, наверное, минут десять, может, больше. Надо выйти, спуститься вниз, но она опасалась встретить Виталия в доме, это чревато последствиями, и ей будет не до смеха. Она села, огляделась. Света достаточно много из окна, чтобы рассмотреть интерьер.
Неизвестно для каких целей была запланирована данная комната, но обстановка здесь под старину. Диван с подушками, четыре кресла, стулья выполнены в одном стиле с одинаковой резьбой и обивкой с кокетливыми цветочками. Массивный стол напротив окна, легкие занавески, тяжелые шторы… Может, это кабинет хозяина? Собственно, какая разница, для чего эта комната. Ей надо незаметно выбраться из дома. Со двора доносились звуки музыки, смех, гомон. А если удрать через окно?
Дана вспорхнула с дивана, взобралась на стол, перешла на подоконник и глянула вниз. Высоковато. Впрочем, проблема ерундовая, Дана часто взбиралась на самую верхушку дерева, помогая снять урожай деду, иногда прыгала вниз, экономя время. Она попробовала открыть рамы, дергала-дергала за ручки, но окно не открылось. Остается выйти так же, как вошла, – через дверь. Дана спрыгнула с подоконника, взяла босоножки в руки, сумочку повесила на плечо и очутилась у двери. Разумеется, послушала, нет ли людей в коридоре. А там шаги.
Она отступала от двери, боясь, что сейчас зайдет Виталий, догадавшись, почему она исчезла так быстро. И – вот невезение! – ручка повернулась…
Дана пулей юркнула под диван, слава богу, пролезла. Прижавшись к стене и свернувшись калачиком, она притаилась и следила за дверью. Странно, полоска яркого света упала на пол, но никто не входил.
– Сюда! – приглушенно сказал некто в коридоре.
Полоса расширилась. Вошли мужские ноги, прошли к стене, комната осветилась матовым светом. Еще ноги…
– Ну и что ты хочешь… – знакомый Дане голос осекся, в следующий миг на полу рядом с диваном лежал…
Неужели это Семен Кириллович?
Упираясь ладонями в пол, он повернул голову и увидел Дану. Девушка открыла рот, а он одними глазами с бровями дал ей знак: молчи. Дана еще больше сгруппировалась, просто вжалась в стену и закусила нижнюю губу.
Четыре руки схватили Семена Кирилловича и поставили на ноги. Дана считала пары ног: одна (включая Семена Кирилловича), две, три… четвертая пара вошла. Видимо, Семена Кирилловича толкнули, потому что его ноги выписали крендель, сделав несколько неестественных шагов вперед, и резко остановились напротив вошедшего. Оставшиеся две пары перешли к ним.
– Ты бездарно провалился, Сеня, – сказал тусклый мужской голос. – Отдай то, что украл.
– Твое больное воображение приписывает мне то, чего я не делал, – произнес Семен Кириллович.
– Сеня… Ты сделал ошибку, исправь ее.
– Ошибку сейчас делаешь ты.
Пауза. Ноги прошлись, вернулись к ногам Семена Кирилловича.
– Кто ты, Сеня?
– Твоя тень.
– Ты у нас шутник… шустряк… шпион хренов. На кого работаешь, Сеня? Не сам же додумался.
– Меньше наушников надо слушать.
– Сеня, ты испытываешь мое терпение. Я знаю, что это сделал ты, и прошу по-хорошему отдать.
Тусклый голос звучал до того спокойно, что Дане страшно стало, а раньше она не знала чувства страха. Ну, перед экзаменами тряслась, на собеседованиях, когда искала работу, еще первый раз в постели с Женькой… Это все не тот страх. Нынешнему ужасу не было объяснения, он был безотчетный, застрял в горле, не позволял дышать, накатывал волнами. И тогда появлялось желание выскочить из-под дивана и бежать на улицу. Пусть здесь разбираются без нее, а она больше никогда-никогда в чужой удел носа не сунет. И лишь ощущение, будто Дану прибили гвоздями к полу и стенке – значит, она не сумеет убежать отсюда, а только обнаружит себя, – заставило ее стиснуть зубы и лежать тихо.
Вдруг – бах! На слух это был удар. Точно – Семен Кириллович снова очутился на полу у дивана, но теперь на спине. Из его носа и губы потекла кровь. Дана, чтобы ненароком не вскрикнуть, зажала ладонью рот. Семен Кириллович перекатился на живот в сторону дивана, стал на четвереньки, но не удержался, руки его расползлись на паркетном полу, одна очутилась возле колена Даны. Он убрал ладонь, под ней лежал маленький замшевый футляр. Семен Кириллович пододвинул его пальцами к девушке, выразительно глядя в ее глаза, после начал подниматься. Его припечатала к полу нога, поставленная ему на спину.
– Не знаешь, наверное, что за такие дела бывает? – Все тот же голос пугал Дану, но, кажется, не испугал Семена Кирилловича. – Сеня, где ты это спрятал? Кто еще знает? Последний раз тебя спрашиваю…
– Пошел в задницу, – вяло бросил Семен Кириллович. А смотрел он при этом на Дану, потом опустил глаза на футляр и снова уставился на нее. Что он этим хотел сказать?
– Вот как. Что ж, сами найдем. Выбор ты сделал.
– Ты мне его все равно не оставил бы, – промямлил Семен Кириллович. – Хочу предупредить: если со мной решил расправиться, себе же сделаешь хуже…
– Тебе тем более не помогут угрозы.
Дана услышала странный, короткий, глухой звук – Семен Кириллович содрогнулся всем телом, глаза его остекленели. Потом еще тот же звук – Семен Кириллович только дернулся. Что произошло? Дана не понимала. Не понимала, почему пиджак цвета какао на спине за секунды стал темно-бордовым, а недавний знакомый смотрел прямо на нее, смотрел безучастно, не мигая, не шевелясь…
Что-то поставили на стол, щелкнули замки.
– Это аванс, – сказал другой мужской голос.
«Главные» ноги прошли к столу.
– Обыщите его. Неудачный сегодня день.
По мере того как руки переворачивали тело Семена Кирилловича, затем шарили по карманам, у Даны останавливалось сердце. В груди оно останавливалось, а в ушах билось сильней и сильней, из-за чего она попросту глохла. Ладонь плотно закрывала рот. Дана узнала не только страх, но и ужас. На Семене Кирилловиче она видела кровь – красную, мокрую, блестящую. И на полу отпечаталась его кровь. И глаза теперь смотрели в потолок. Почему? От ужаса до нее не доходило, откуда взялась кровь, Дана, следя за руками, думала: если эти типы сейчас заглянут под диван, что будет?
Руки нашли документы, мобильник, потрясли связкой ключей, ноги отошли от дивана. Дана не вздохнула с облегчением, у нее и дыхание остановилось.
– Что с этим делать? – спросил третий голос.
– Побудет здесь до рассвета, – ответил тот, кто вел диалог с Семеном Кирилловичем. – Выходим, выходим! Оставьте все, сюда никто не войдет.
Погас свет. Ноги гуськом вышли, дверь захлопнулась. Комната была пуста. Дана прикрыла веки, ее тело обессилело, размякло, рука освободила рот и безвольно упала на пол. Девушка лежала в темноте, переживала спад напряжения, поэтому ни одной мысли в голове не было. А снаружи слышались музыка и смех…
Неля, кокетничая (разумеется, в пределах разумного) с мужчинами, с которыми довелось танцевать, заодно познавала так называемое местное общество. Тридцать для женщины (точнее, тридцать два, пару годиков можно не считать) – сигнал вполне определенный: последний бой, он трудный самый. Может, и не последний, а поторопиться не мешает. Хорошо бы замуж выйти, удачно или не удачно – не в том суть, развестись не проблема, зато при разводе можно оттяпать часть благ. Но и щедрый любовник ей подойдет, ведь ничего дороже свободы нет. Главное, зацепиться за круг, а там… вожжи в руки.
Ей удалось закадрить пожилого и толстого армянина, но это на самый безнадежный случай. А вот господин с внешностью депутата, к тому же нестарый и проявивший к ней здоровый интерес, – шанс серьезный, к сожалению, больше претендентов, или, скажем, желающих узнать Нелю ближе, не нашлось. Депутат, безусловно, не предел мечтаний, но он способен вывести ее на достойных людей, в смысле – мужчин. И почему не допустить, что он окажется важным чиновником или директором крупного предприятия? Если с армянином она позволяла себе пошленькие остроты, то с господином Веховым Неля тонко играла в игру «ума палата» и «оплот женщины – нравственность», что давалось ей не столь уж тяжко, она была прирожденная лгунья. По этим причинам Неля думать забыла о Дане, вспомнила о ней, когда вечер подходил к концу и Вехов во время танца спросил:
– Вас подвезти?
– Если не затруднит.
Тут-то она и вспомнила о подруге, пробежала взглядом по головам.
– Вы кого-то ищете? – спросил Вехов.
– Сестру…
– Так вы с сестрой? – разочарованно протянул он.
– С кузиной, – улыбнулась Неля. «Кузина» звучит не так обыденно, как «сестра». – Она самостоятельная, сама доберется, у нее здесь друг.
– Отлично. Поехали?
Неля вышла из редеющей танцующей толпы в сопровождении Вехова. А машинка у него нехилая, баксов тысяч на пятьдесят тянет, – оценила Неля, садясь в авто рядом с Веховым.
Перестала играть музыка, постепенно смолкали голоса. Постепенно и к Дане возвращалась память или то, что называется способностью мыслить, значит, существовать в реальности, а не быть тупой массой сорока восьми килограммов. Глаза привыкли к полумраку, следовательно, видели недвижимого Семена Кирилловича. И когда до нее дошло, что он мертв… Дана подскочила, вернее, попыталась подскочить, но больно стукнулась головой о дно дивана и снова припала лицом к полу.
Мертв!!! Как же так?
Дана копалась в памяти, когда же он стал мертвым… Вспомнила, как он вздрогнул два раза после непонятных звуков…
Его убили! Она в комнате с трупом!!!
Дана сглотнула тошноту, почуяв приторный, солоновато-сладкий, плотный запах крови, который обволакивал и въедался в нее даже через кожу. Она кусала губы, глядя на труп и прилагая немалые усилия, чтобы не закричать. Мурашки стадами туда-сюда проносились по телу, отчего волосы просто дыбом вздымались. Но зашевелились и мозги в черепушке, которые вдалбливали: не ори, дура, тебя убьют.
«Меня убьют, – согласилась она. – Убьют…»
Убьют, потому что она стала свидетельницей убийства. А жизнь только началась, Дана ничего не успела сделать, узнать, повидать. Что, вот так: раз – и прекратится существование? Она не будет ни слышать, ни видеть, ни осязать, ни обонять? Перестанет жить? Будет так же лежать, как Семен Кириллович? Представив себя бесчувственным трупом, Дана прикусила палец и зажмурилась, задышала часто-часто, до головокружения. Открыв глаза, она опять наткнулась взглядом на труп. Куда же деться от него?
Дана не могла выползти напрямую, для этого надо либо отодвинуть Семена Кирилловича, либо перелезть через него, на такой подвиг она не способна. Поползла по-пластунски назад…
Рука задела замшевый футляр. Дана потрясла его, выпал ключ, повиснув на короткой цепочке. Видимо, это ключик от какой-то важной дверцы, Семен Кириллович не хотел, чтоб он попал в руки его палачей, и подбросил Дане.
1 2 3 4 5 6
– Нет… Нет, не надо… Прошу тебя…
– Сегодня же перевезу тебя. К черту всех…
Голос Семена Кирилловича не отличался сдержанностью, как говорится, изнывал от всепоглощающей страсти – ух!
– Он убьет меня. (Надо полагать, за измену убьет муж.)
– Не убьет, Зося, не бойся. Теперь он у меня в руках, и не только он… («Интересная у людей жизнь», – позавидовала Дана.)
– Я же и помогла тебе… Он все равно узнает, догадается. Боюсь его…
– Не бойся, Зося, он ничего не знает… Я спрячу тебя, сегодня же спрячу. Все сделаю сам. (А здесь детективом пахнет.)
Дана фактически стояла на цыпочках, но сделала попытку приподняться выше, чтобы разглядеть пару, очутилась на кончиках босоножек, как балерина на пуантах. И закусила губу: Семен Кириллович прижал женщину к колонне и… Ой, они, кажется… Дана дала задний ход, рванув навстречу Виталию.
– Куда ты несешься? – спросил он. – Держи.
Она выпила воду залпом, потом сказала:
– Идем отсюда, ротонда занята.
Устроились на скамейке, откуда неплохо видно террасу, где медленно, будто сомнамбулы, ходили длинные девицы, одежду им заменила роспись по телу – это вторая часть развлечений. Собеседником Виталий оказался неинтересным, изъяснялся короткими фразами, можно подумать, у него атрофирован язык. По вялым хлопкам и по заметному шевелению среди зрителей Дана поняла, что представление окончено, и снова подумала о возвращении домой, но Виталий предложил:
– Хочешь, покажу коллекцию охотничьих трофеев?
– А ты охотник?
– Да, мы с отцом большие любители.
– Покажи. – Она с готовностью поднялась. – Постой… ты родственник хозяина?
– Сын. Не притворяйся, будто этого не знала.
– Хм! – фыркнула она. – Считаешь, об этом должна знать вся страна?
– Достаточно нашего города. Идем?
– Ну, давай, показывай.
Глава 2
В большой комнате на втором этаже Дана, рассматривая стены, украшенные головами животных, чучелами птиц и всяческими охотничьими принадлежностями, присвистнула:
– Фью! Это все вы с отцом настреляли или купили?
– Настреляли.
Она подошла к бурому медведю в углу, погладила по лапе, обернулась:
– А не жалко было стрелять в живое?
– Это же охота, – снисходительно усмехнулся Виталий.
Слава богу, не стал распространяться про древнейшее занятие человека, что охота сидит в крови мужчины-добытчика и так далее. Не рисовался, что понравилось Дане. Она обходила застывший животный мир, рассматривая по очереди искусно сделанные чучела фазанов, орлов, рыси, головы кабана и оленя, у шкуры белого медведя, расстеленной на полу у камина, остановилась:
– И этого мишку убили вы?
– Единственную шкуру купили, – честно признался Виталий, доставая из бара бутылку, бокалы. – А льва застрелил отец.
– Ух ты! – Дана перешла к лавке, на которой покоилась шкура льва, а голова лежала на полу. – Настоящий лев!
– Садись. – Он упал на шкуру белого медведя и, полулежа, разлил вино: – Держи.
– Вообще-то я не пью… – Дана опустилась на колени, но бокал с блекло-лимонной жидкостью взяла.
– Я тоже не пью. Из мелкой посуды. Чин-чин?
– Это по-каковски?
– У нас чокаются, а в Европе говорят «чин-чин», в частности в Италии.
Дана сделала глоток – вкусно, увлекаться не стала, изучала стены и Виталия. Вот странно: у человека есть все, что душа желает, а он словно ожившая мумия.
– Почему не пьешь? – спросила лениво мумия.
– Мой папа был алкоголиком, боюсь дурной наследственности. У вас большой дом.
– Всего тысяча пятьсот квадратных метров.
– Ого, – не пришла в восторг Дана, подумав, что на этих метрах можно подохнуть, как на плантациях, убирая их. Сколько же дедовских квартир поместится в доме? – А почему ты такой смурной? (Он пожал плечами, оказавшись в затруднении.) Понятно, жизнь наскучила?
– Развесели.
– Я не клоун, веселить не умею.
И вдруг на вид флегматичный Виталий далеко не флегматично завалил ее на шкуру, присосался к губам и запыхтел носом, как пылесос перед ремонтом. Дана вытаращила глаза, обалдев от… этому названья нет! Не делая резких движений, она лишь отводила руки-присоски, когда те бессовестно лапали ее, лезли под короткую юбку. Не готова она отдаваться первому встречному на шкуре, по которой ходили грязные ноги. И кто, интересно, в данном случае халявщик? Уж не она, это точно. Наконец он оторвался, приподнял лицо вареного рака, завозился в своей одежде… Он что, брюки расстегивает?! Этого не хватало! Дана собрала силы и без подготовки партнера, мол, извини, у меня не все в порядке, не могу и не хочу, – оттолкнула его руками, ногами и даже головой. Дед говорит, маленькая женщина в минуты злости превращается в гибрид тигра с гадюкой, отсюда опасность для мужчины возрастает в несколько раз. Подскочив, она схватила сумочку, пнула ногой богатого выродка (он ведь тоже вставал), Виталий упал. Дана выбежала из комнаты, слыша за спиной животный рев:
– Дана! Подожди! Черт! Дана!
Как же, разуется-разденется и подождет! Правда, она действительно разулась, чтоб быстрее бежать, босоножки подхватила с пола и понеслась по коридору, оглядываясь. Виталий вырулил из комнаты, Дана припустила, забыв опустить юбку, свернула за угол. Сзади слышала топот нахала, который выкрикивал ее имя, он не оставил надежды догнать беглянку.
– Вот сволочь, – процедила она.
Дед говорит, разъяренный мужчина хуже цепной собаки. Надо спрятаться, пусть придурок остынет. Дана пробегала мимо дверей и, как только сообразила испариться хотя бы на время, открыла первую попавшуюся. Проскользнув внутрь, бесшумно прикрыла ее, очень скоро топот пронесся мимо.
Она облокотилась спиной о стенку и… беззвучно расхохоталась, представив рожу Виталика. Хохотала как сумасшедшая, икая и сгибаясь в три погибели. Успокаиваясь, дошла до дивана, упала на него и еще некоторое время смеялась. Потом лежала, наверное, минут десять, может, больше. Надо выйти, спуститься вниз, но она опасалась встретить Виталия в доме, это чревато последствиями, и ей будет не до смеха. Она села, огляделась. Света достаточно много из окна, чтобы рассмотреть интерьер.
Неизвестно для каких целей была запланирована данная комната, но обстановка здесь под старину. Диван с подушками, четыре кресла, стулья выполнены в одном стиле с одинаковой резьбой и обивкой с кокетливыми цветочками. Массивный стол напротив окна, легкие занавески, тяжелые шторы… Может, это кабинет хозяина? Собственно, какая разница, для чего эта комната. Ей надо незаметно выбраться из дома. Со двора доносились звуки музыки, смех, гомон. А если удрать через окно?
Дана вспорхнула с дивана, взобралась на стол, перешла на подоконник и глянула вниз. Высоковато. Впрочем, проблема ерундовая, Дана часто взбиралась на самую верхушку дерева, помогая снять урожай деду, иногда прыгала вниз, экономя время. Она попробовала открыть рамы, дергала-дергала за ручки, но окно не открылось. Остается выйти так же, как вошла, – через дверь. Дана спрыгнула с подоконника, взяла босоножки в руки, сумочку повесила на плечо и очутилась у двери. Разумеется, послушала, нет ли людей в коридоре. А там шаги.
Она отступала от двери, боясь, что сейчас зайдет Виталий, догадавшись, почему она исчезла так быстро. И – вот невезение! – ручка повернулась…
Дана пулей юркнула под диван, слава богу, пролезла. Прижавшись к стене и свернувшись калачиком, она притаилась и следила за дверью. Странно, полоска яркого света упала на пол, но никто не входил.
– Сюда! – приглушенно сказал некто в коридоре.
Полоса расширилась. Вошли мужские ноги, прошли к стене, комната осветилась матовым светом. Еще ноги…
– Ну и что ты хочешь… – знакомый Дане голос осекся, в следующий миг на полу рядом с диваном лежал…
Неужели это Семен Кириллович?
Упираясь ладонями в пол, он повернул голову и увидел Дану. Девушка открыла рот, а он одними глазами с бровями дал ей знак: молчи. Дана еще больше сгруппировалась, просто вжалась в стену и закусила нижнюю губу.
Четыре руки схватили Семена Кирилловича и поставили на ноги. Дана считала пары ног: одна (включая Семена Кирилловича), две, три… четвертая пара вошла. Видимо, Семена Кирилловича толкнули, потому что его ноги выписали крендель, сделав несколько неестественных шагов вперед, и резко остановились напротив вошедшего. Оставшиеся две пары перешли к ним.
– Ты бездарно провалился, Сеня, – сказал тусклый мужской голос. – Отдай то, что украл.
– Твое больное воображение приписывает мне то, чего я не делал, – произнес Семен Кириллович.
– Сеня… Ты сделал ошибку, исправь ее.
– Ошибку сейчас делаешь ты.
Пауза. Ноги прошлись, вернулись к ногам Семена Кирилловича.
– Кто ты, Сеня?
– Твоя тень.
– Ты у нас шутник… шустряк… шпион хренов. На кого работаешь, Сеня? Не сам же додумался.
– Меньше наушников надо слушать.
– Сеня, ты испытываешь мое терпение. Я знаю, что это сделал ты, и прошу по-хорошему отдать.
Тусклый голос звучал до того спокойно, что Дане страшно стало, а раньше она не знала чувства страха. Ну, перед экзаменами тряслась, на собеседованиях, когда искала работу, еще первый раз в постели с Женькой… Это все не тот страх. Нынешнему ужасу не было объяснения, он был безотчетный, застрял в горле, не позволял дышать, накатывал волнами. И тогда появлялось желание выскочить из-под дивана и бежать на улицу. Пусть здесь разбираются без нее, а она больше никогда-никогда в чужой удел носа не сунет. И лишь ощущение, будто Дану прибили гвоздями к полу и стенке – значит, она не сумеет убежать отсюда, а только обнаружит себя, – заставило ее стиснуть зубы и лежать тихо.
Вдруг – бах! На слух это был удар. Точно – Семен Кириллович снова очутился на полу у дивана, но теперь на спине. Из его носа и губы потекла кровь. Дана, чтобы ненароком не вскрикнуть, зажала ладонью рот. Семен Кириллович перекатился на живот в сторону дивана, стал на четвереньки, но не удержался, руки его расползлись на паркетном полу, одна очутилась возле колена Даны. Он убрал ладонь, под ней лежал маленький замшевый футляр. Семен Кириллович пододвинул его пальцами к девушке, выразительно глядя в ее глаза, после начал подниматься. Его припечатала к полу нога, поставленная ему на спину.
– Не знаешь, наверное, что за такие дела бывает? – Все тот же голос пугал Дану, но, кажется, не испугал Семена Кирилловича. – Сеня, где ты это спрятал? Кто еще знает? Последний раз тебя спрашиваю…
– Пошел в задницу, – вяло бросил Семен Кириллович. А смотрел он при этом на Дану, потом опустил глаза на футляр и снова уставился на нее. Что он этим хотел сказать?
– Вот как. Что ж, сами найдем. Выбор ты сделал.
– Ты мне его все равно не оставил бы, – промямлил Семен Кириллович. – Хочу предупредить: если со мной решил расправиться, себе же сделаешь хуже…
– Тебе тем более не помогут угрозы.
Дана услышала странный, короткий, глухой звук – Семен Кириллович содрогнулся всем телом, глаза его остекленели. Потом еще тот же звук – Семен Кириллович только дернулся. Что произошло? Дана не понимала. Не понимала, почему пиджак цвета какао на спине за секунды стал темно-бордовым, а недавний знакомый смотрел прямо на нее, смотрел безучастно, не мигая, не шевелясь…
Что-то поставили на стол, щелкнули замки.
– Это аванс, – сказал другой мужской голос.
«Главные» ноги прошли к столу.
– Обыщите его. Неудачный сегодня день.
По мере того как руки переворачивали тело Семена Кирилловича, затем шарили по карманам, у Даны останавливалось сердце. В груди оно останавливалось, а в ушах билось сильней и сильней, из-за чего она попросту глохла. Ладонь плотно закрывала рот. Дана узнала не только страх, но и ужас. На Семене Кирилловиче она видела кровь – красную, мокрую, блестящую. И на полу отпечаталась его кровь. И глаза теперь смотрели в потолок. Почему? От ужаса до нее не доходило, откуда взялась кровь, Дана, следя за руками, думала: если эти типы сейчас заглянут под диван, что будет?
Руки нашли документы, мобильник, потрясли связкой ключей, ноги отошли от дивана. Дана не вздохнула с облегчением, у нее и дыхание остановилось.
– Что с этим делать? – спросил третий голос.
– Побудет здесь до рассвета, – ответил тот, кто вел диалог с Семеном Кирилловичем. – Выходим, выходим! Оставьте все, сюда никто не войдет.
Погас свет. Ноги гуськом вышли, дверь захлопнулась. Комната была пуста. Дана прикрыла веки, ее тело обессилело, размякло, рука освободила рот и безвольно упала на пол. Девушка лежала в темноте, переживала спад напряжения, поэтому ни одной мысли в голове не было. А снаружи слышались музыка и смех…
Неля, кокетничая (разумеется, в пределах разумного) с мужчинами, с которыми довелось танцевать, заодно познавала так называемое местное общество. Тридцать для женщины (точнее, тридцать два, пару годиков можно не считать) – сигнал вполне определенный: последний бой, он трудный самый. Может, и не последний, а поторопиться не мешает. Хорошо бы замуж выйти, удачно или не удачно – не в том суть, развестись не проблема, зато при разводе можно оттяпать часть благ. Но и щедрый любовник ей подойдет, ведь ничего дороже свободы нет. Главное, зацепиться за круг, а там… вожжи в руки.
Ей удалось закадрить пожилого и толстого армянина, но это на самый безнадежный случай. А вот господин с внешностью депутата, к тому же нестарый и проявивший к ней здоровый интерес, – шанс серьезный, к сожалению, больше претендентов, или, скажем, желающих узнать Нелю ближе, не нашлось. Депутат, безусловно, не предел мечтаний, но он способен вывести ее на достойных людей, в смысле – мужчин. И почему не допустить, что он окажется важным чиновником или директором крупного предприятия? Если с армянином она позволяла себе пошленькие остроты, то с господином Веховым Неля тонко играла в игру «ума палата» и «оплот женщины – нравственность», что давалось ей не столь уж тяжко, она была прирожденная лгунья. По этим причинам Неля думать забыла о Дане, вспомнила о ней, когда вечер подходил к концу и Вехов во время танца спросил:
– Вас подвезти?
– Если не затруднит.
Тут-то она и вспомнила о подруге, пробежала взглядом по головам.
– Вы кого-то ищете? – спросил Вехов.
– Сестру…
– Так вы с сестрой? – разочарованно протянул он.
– С кузиной, – улыбнулась Неля. «Кузина» звучит не так обыденно, как «сестра». – Она самостоятельная, сама доберется, у нее здесь друг.
– Отлично. Поехали?
Неля вышла из редеющей танцующей толпы в сопровождении Вехова. А машинка у него нехилая, баксов тысяч на пятьдесят тянет, – оценила Неля, садясь в авто рядом с Веховым.
Перестала играть музыка, постепенно смолкали голоса. Постепенно и к Дане возвращалась память или то, что называется способностью мыслить, значит, существовать в реальности, а не быть тупой массой сорока восьми килограммов. Глаза привыкли к полумраку, следовательно, видели недвижимого Семена Кирилловича. И когда до нее дошло, что он мертв… Дана подскочила, вернее, попыталась подскочить, но больно стукнулась головой о дно дивана и снова припала лицом к полу.
Мертв!!! Как же так?
Дана копалась в памяти, когда же он стал мертвым… Вспомнила, как он вздрогнул два раза после непонятных звуков…
Его убили! Она в комнате с трупом!!!
Дана сглотнула тошноту, почуяв приторный, солоновато-сладкий, плотный запах крови, который обволакивал и въедался в нее даже через кожу. Она кусала губы, глядя на труп и прилагая немалые усилия, чтобы не закричать. Мурашки стадами туда-сюда проносились по телу, отчего волосы просто дыбом вздымались. Но зашевелились и мозги в черепушке, которые вдалбливали: не ори, дура, тебя убьют.
«Меня убьют, – согласилась она. – Убьют…»
Убьют, потому что она стала свидетельницей убийства. А жизнь только началась, Дана ничего не успела сделать, узнать, повидать. Что, вот так: раз – и прекратится существование? Она не будет ни слышать, ни видеть, ни осязать, ни обонять? Перестанет жить? Будет так же лежать, как Семен Кириллович? Представив себя бесчувственным трупом, Дана прикусила палец и зажмурилась, задышала часто-часто, до головокружения. Открыв глаза, она опять наткнулась взглядом на труп. Куда же деться от него?
Дана не могла выползти напрямую, для этого надо либо отодвинуть Семена Кирилловича, либо перелезть через него, на такой подвиг она не способна. Поползла по-пластунски назад…
Рука задела замшевый футляр. Дана потрясла его, выпал ключ, повиснув на короткой цепочке. Видимо, это ключик от какой-то важной дверцы, Семен Кириллович не хотел, чтоб он попал в руки его палачей, и подбросил Дане.
1 2 3 4 5 6