Разумеется, убийцы определённого сорта. Тут я провожу чёткое различие. Громилы, которые стреляют, колотят полицейских и так далее, совершенно не подходят. Такие люди просто опасны. Зато бедолаги, осуждённые за последствия одного-единственного взрыва эмоций в самых провоцирующих к нему обстоятельствах, как правило, отличаются примерным поведением. Мачбенкс полностью поддержал мою теорию. Мы немного посовещались и наконец пришли к соглашению, что по мере освобождения подходящих персонажей я получу право первого выбора. С точки зрения администрации тюрьмы моё предложение — неплохая форма социальной реабилитации бывших заключённых. Ну, и поскольку я богат, то мог гарантировать щедрую оплату.
— И на примете у майора были подходящие личности?
— Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем снабжение постепенно наладилось. Вэйл — не единственный мой источник. Скрабс и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите, кстати, что моё начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла ещё в викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил её к обстоятельствам и довёл до логическою завершения.
— Мне кажется, — робко заметила Трой, — что существует небольшая вероятность… Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте одного или нескольких ваших слуг. Они не…?
— Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя, если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово наказывать,его за устранение одного из представителей общественного слоя, на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. — Что свидетельствует о присущем ему великодушии, — пробормотала Трой Подобные беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась. Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
— Я так рад, — сказал Хилари, — что вы остаётесь на Рождество. Хорошо бы ваш муж мог присоединиться к нам!… Думаю, мои действия не оставили бы его равнодушным.
— Он в Австралии.
— Ваша временная утрата — моя большая удача, — галантно произнёс Хилари. — Чем мы займём сегодняшний вечер? Может быть, ещё сеанс? Я целиком к вашим услугам.
— Прекрасно! Тогда ещё часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть одной, — ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника. Колоритная фигура, но как же легко, перенося её на полотно, сбиться на карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта… Впрочем, разве любое изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает её не менее внимательно.
— Послушайте, — довольно резко заговорила она, — вы случайно не разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
— Нет.
— Нет?
— Уверяю вас, нет.
— О'кей. Тогда займёмся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
— О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Её кисти, как всегда, были отмыты скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой. Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
— Снова Мервин, — промелькнуло в голове у Трой. — Бывший оформитель, погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин: насторожённый, с тёмной щетиной на впалых щеках.
— Извините, — произнёс он, добавив чуть погодя “мадам”, словно только что вспомнил о правилах вежливости, — не нужно ли ещё чего-нибудь?
— Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, — ответила Трой с несколько наигранным энтузиазмом.
— Мне показалось, — пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, — что вам может понадобиться дополнительное место…, мадам.
— Да, так будет удобнее. Спасибо.
— Вам было тесновато.
— Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушёл. Он продолжал глядеть на портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы, повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
— Огромное вам спасибо, — повторила она как можно отчётливее, стараясь, чтобы это не прозвучало неприветливо.
— Благодарю вас, мадам, — отозвался Мервин; как всегда при обмене подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: “За что?” (“Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он убийца?” — мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошёл Хилари, и около часа Трой работала над его портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждёт звонка из Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдёт прогуляться. Она чувствовала, что им пора отдохнуть друг от друга.
3
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дёргается под порывами зимнего ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю. Одеянием служили эдвардианский фрак и пара чёрных брюк. Голову изображала пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.
Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими пропорциями дома, похожего на букву “Е” без средней чёрточки. В библиотеке висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде своё окно с безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане уменьшенный перспективой пигмей — Винсент — катил свою тачку. На заднем плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные планы Хилари. Там ещё высились остатки размётанного бомбой рукотворного холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь “Каприз Хилари”.
Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует большая разница между “ещё есть” и “так было”, которую не сотрут — во всяком случае, для него — никакие газоны, пруды и скульптуры.
Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.
Вдруг её глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У её ног лежал Вэйл, буквально — “Дол”, и Трой подумала, как же это мягкое поэтическое слово неуместно при данных обстоятельствах, поскольку относится не только к долине, но и к тюрьме с её пересохшими рвами, заборами, сторожевыми вышками, плацами, бараками и рядами труб. Вид тюрьмы, похожей отсюда на макет, заставил Трой вздрогнуть. Её муж иногда называл Вэйл “Домом, где разбиваются сердца”.
Ветер полными пригоршнями швырял ледяную крупу и тут же уносил её прочь косыми полосами, отчего вид на тюрьму казался однотонной гравюрой.
Прямо перед Трой высился дорожный знак: “КРУТОЙ СПУСК. Опасные повороты. Лёд. Сбросить скорость”.
Словно наглядная иллюстрация к этому предупреждению, со стороны Холбедза тяжело подъехал по крутой дороге крытый фургон, притормозил рядом с Трой, лязгнул передачей и осторожно пополз в Вэйл. За первым же поворотом он исчез, но на дороге вскоре появился человек в громоздком макинтоше и твидовой шляпе. Он поднимался на холм. Когда он вскинул голову, Трой увидела раскрасневшееся лицо, седые усы и голубые глаза.
Она уже собиралась повернуть назад, но теперь это было бы неловко, поэтому Трой помедлила. Мужчина поравнялся с ней, приподнял шляпу, поздоровался и, поколебавшись, добавил:
— Крутой здесь подъем. Голос был приятным.
— Да, — согласилась Трой. — Я, пожалуй, сыграю отбой. Я поднялась сюда со стороны Холбедза.
— Тоже довольно сложно, не правда ли? Хотя, конечно, не так, как с моей стороны. Простите, пожалуйста, но не вы ли знаменитая гостья Хилари Билл-Тосмена? Моё имя Мачбенкс.
— О, да. Он говорил мне…
— Я почти каждый вечер поднимаюсь сюда, чтобы потренировать ноги и лёгкие. Знаете, очень хочется выбраться из низины.
— Могу себе представить.
— Да. Хотя затея не из лёгких, не так ли? Но я не имею права удерживать вас дольше на этом зверском ветру. Надеюсь, мы ещё увидимся у рождественской ёлки.
— Я тоже на это надеюсь.
— Вам, наверное, кажутся странными порядки, заведённые в поместье?
— По крайней мере, непривычными.
— Конечно. Но я, знаете ли, целиком за это. Целиком и полностью.
Майор ещё раз приподнял свою влажную шляпу, взмахнул палкой и отправился восвояси. Снизу из тюрьмы донёсся звук колокола.
Трой вернулась в Холбедз.
Они с Хилари выпили чаю, уютно устроившись перед горящим камином в небольшой комнате, которая, как пояснил Хилари, была некогда будуаром его пра-прапрабабушки. Её портрет висел над камином. Судя по изображению, это была довольно вредная старая леди с чертами, отдалённо напоминающими черты самого Хилари. Комната была обита шёлком цвета зелёных яблок, окна украшали шторы с розами. Обстановка состояла из защитного экрана, французского столика, нескольких элегантных стульев и обилия фарфоровых безделушек.
— Я уверен, — сказал Хилари, проглотив кусок горячей булочки с маслом, — что вы считаете этот покой чересчур женственным для одинокого холостяка. Но он ждёт свою хозяйку.
— Вот как?
— Да. Её зовут Крессида Тоттенхейм, и она тоже приедет завтра утром. Мы собираемся объявить о нашей помолвке.
— И на что же она похожа? — спросила Трой, успевшая понять, что Хилари предпочитает прямые вопросы.
— Ну…, дайте подумать… На вкус, пожалуй, солоновата с лёгким ароматом лимона.
— Как жареная форель?
— Я могу сказать только одно: она не похожа ни на кого и ни на что.
— А все-таки?
— В таком случае она похожа на то, что вам наверняка захочется нарисовать.
— Ого! Вот откуда ветер дует?
— Да, причём сильно и неуклонно. Погодите, пока вам не представится возможность взглянуть на неё, а затем скажете, не возникло ли у вас желания принять ещё один заказ от Билл-Тосмена, причём на сей раз гораздо более приятный. Вы обратили внимание на пустое пространство на северной стене обеденного зала?
— Да.
— Оно предназначено для портрета Крессиды Тоттенхейм.
— Понятно.
— Она настоящая красавица, — произнёс Хилари тоном беспристрастной оценки. — Подождите, и вы сами это увидите. Кстати, она принадлежит театру…, то есть почти принадлежит. Она посещала академию, а затем перешла к занятиям неким “органическим экспрессивизмом”. Я пытался возражать, что это бессмысленный, неуместный и неблагозвучный термин, однако мои слова не произвели на Крессиду ни малейшего впечатления.
— И чем же они там занимаются?
— Насколько могу судить, они снимают с себя одежду, что в случае Крессиды может только доставлять удовольствие, и закрывают лица бледно-зелёными вуалями, что, опять-таки по отношению к Крессиде, является нелепым искажением исходного материала. Это положительно портит все впечатление.
— Забавно, но непонятно.
— К сожалению, тётя Клу не совсем одобряет Крессиду, хотя она очень нравится дяде Блоху. Он опекает её с тех пор, как её отец, младший офицер, был убит в оккупированной Германии, спасая жизнь дяде.
— Понятно.
— Знаете, чем вы мне нравитесь, если оставить в стороне ваш безусловный талант и особое художественное чутьё? Полным отсутствием так называемого украшательства. Вы — замечательное явление целого периода в живописи. Честное слово, не будь Крессиды, я бы непременно начал ухаживать за вами.
— Что полностью лишило бы меня необходимого для художника душевного равновесия, — веско произнесла Трой.
— Вы предпочитаете не сближаться с людьми, которых рисуете?
— Это мой главный принцип.
— Я вас вполне понимаю.
— Ну и прекрасно.
Хилари дожевал булочку, смочил салфетку горячей водой, вытер пальцы и подошёл к окну. Раздвинув усеянные розами шторы, он уставился в темноту.
— Идёт снег. Дядю Блоха и тётю Клумбу ждёт весьма романтический переезд через болота.
— Вы хотите сказать, что они приезжают сегодня?
— Ах, да, я и забыл предупредить вас. Мне же позвонил их дворецкий. Они выехали рано утром и должны появиться к ужину.
— У них изменились планы?
— Нет, это вполне ожидаемое решение. Дядя с тётей начинают готовиться к визиту дня за три до назначенного срока и просто уже не могут вынести ожидания надвигающегося отъезда. Вот они и собрались отправиться в путь пораньше. Я пойду отдыхать. А вы?
— Я, пожалуй, тоже. Меня потянуло в сон после прогулки.
— Это вина северного ветра. Пока к нему не привыкнешь, он действует как наркотик. Я прикажу Найджелу разбудить вас в половине восьмого, хорошо? Ужин в восемь тридцать, колокол в восемь пятнадцать. Приятного отдыха, — с этими словами Хилари распахнул перед нею дверь.
Проходя мимо хозяина, Трой внезапно как-то очень резко ощутила исходящий от мистера Хилари аромат благополучия, хотя было не совсем понятно, что же именно служит его источником: высокий рост, отличный костюм или нечто более экзотическое.
4
Поднявшись в свою спальню, Трой застала там Найджела, который приготовил для вечера её платье из жатого шелка и все, что к нему полагалось. Ей оставалось только надеяться, что он не счёл этот ансамбль греховным.
Когда она вошла в комнату, Найджел стоял на коленях перед камином, тщетно стараясь раздуть ещё ярче и без того прекрасно горящий огонь. Его волосы были настолько светлы, что Трой искренне обрадовалась отсутствию красного оттенка в окаймлённых белыми ресницами глазах. При её появлении Найджел поднялся и приглушённым голосом осведомился, не понадобится ли ещё что-нибудь. Его взгляд при этом не отрывался от пола. Трой поспешно заверила, что больше ничего не нужно.
— Ночь, похоже, будет бурной, — добавила она, стараясь, чтобы се голос звучал естественно, а не как в трагическом монологе.
— На все воля Божья, миссис Аллен, — без тени улыбки ответил Найджел и удалился.
Трой пришлось напомнить себе горячие заверения Хилари в том, что Найджел в полном рассудке.
Она приняла горячую ванну и, наслаждаясь душистым паром, попыталась решить вопрос, насколько деморализующим может оказаться подобный образ жизни, если вести его достаточно долго. Вывод, с точки зрения Найджела, несомненно, оказался бы греховным;
Трой же пришла к убеждению, что, по крайней мере, в данный момент такой образ жизни лишь усиливает её положительные качества. Затем она немного подремала перед камином. В доме царила глубокая тишина, а снаружи все падал и падал снег. В половине восьмого Найджел постучал в дверь, и Трой встала, чтобы переодеться.
1 2 3 4
— И на примете у майора были подходящие личности?
— Мне пришлось подождать. Первое время я жил очень просто, в четырех комнатах в восточном крыле, только с Казбертом и Киски-Ласки. Затем снабжение постепенно наладилось. Вэйл — не единственный мой источник. Скрабс и, как в случае с Найджелом, Бродмур также внесли свой вклад. Учтите, кстати, что моё начинание вовсе не так уж оригинально. Идея возникла ещё в викторианскую эпоху у небезызвестного Чарльза Диккенса, а доработана до удобоваримого состояния сэром Артуром Вингом. Я просто приспособил её к обстоятельствам и довёл до логическою завершения.
— Мне кажется, — робко заметила Трой, — что существует небольшая вероятность… Видите ли, Рори, мой муж, в принципе мог участвовать в аресте одного или нескольких ваших слуг. Они не…?
— Вам совершенно не из-за чего волноваться. Во-первых, они не знают о том, что вы замужем за суперинтендантом, а во-вторых, это не имеет для них никакого значения. Насколько мне известно, у них нет никаких претензий к полиции, быть может, за исключением Мервина, бывшего художника-оформителя, если помните. Он считает, что было не совсем справедливо так сурово наказывать,его за устранение одного из представителей общественного слоя, на борьбу с которым должны быть направлены усилия полиции. Впрочем, он гораздо больше зол на прокуратуру и суд, чем на арестовавших его офицеров. — Что свидетельствует о присущем ему великодушии, — пробормотала Трой Подобные беседы имели место во время первых сеансов. Теперь, спустя пять дней, Хилари и Трой вполне освоились друг с другом. Работа над портретом продвигалась. Трой писала непривычно быстро, почти без поправок. Все шло хорошо.
— Я так рад, — сказал Хилари, — что вы остаётесь на Рождество. Хорошо бы ваш муж мог присоединиться к нам!… Думаю, мои действия не оставили бы его равнодушным.
— Он в Австралии.
— Ваша временная утрата — моя большая удача, — галантно произнёс Хилари. — Чем мы займём сегодняшний вечер? Может быть, ещё сеанс? Я целиком к вашим услугам.
— Прекрасно! Тогда ещё часок, пока светло, а потом мне бы хотелось побыть одной, — ответила Трой, глядя на своего хозяина глазами художника. Колоритная фигура, но как же легко, перенося её на полотно, сбиться на карикатуру. Этот овальный лоб, пышная шевелюра, поразительно голубые глаза и вечно приподнятые уголки неулыбчивого рта… Впрочем, разве любое изображение не является в той или иной степени карикатурой?
Трой очнулась от размышлений, обнаружив, что Хилари разглядывает её не менее внимательно.
— Послушайте, — довольно резко заговорила она, — вы случайно не разыгрываете меня? Я имею в виду слуг и так далее.
— Нет.
— Нет?
— Уверяю вас, нет.
— О'кей. Тогда займёмся делом. Я минут десять отдохну, соберусь с мыслями, а затем продолжим, если вы, конечно, станете позировать.
— О чем разговор? Это доставляет мне огромное удовольствие.
Трой вернулась в библиотеку. Её кисти, как всегда, были отмыты скипидаром, но сегодня их дополнительно обернули прекрасной чистой тряпкой. Испачканный краской рабочий халат аккуратно повешен на спинку стула. Рядом со скамейкой появился дополнительный столик, покрытый бумагой.
— Снова Мервин, — промелькнуло в голове у Трой. — Бывший оформитель, погоревший на любви к детским ловушкам.
И тут же, словно вызванный этой мыслью, в комнате появился Мервин: насторожённый, с тёмной щетиной на впалых щеках.
— Извините, — произнёс он, добавив чуть погодя “мадам”, словно только что вспомнил о правилах вежливости, — не нужно ли ещё чего-нибудь?
— Ничего, огромное вам спасибо. Все чудесно, — ответила Трой с несколько наигранным энтузиазмом.
— Мне показалось, — пробормотал Мервин, не сводя глаз с портрета, — что вам может понадобиться дополнительное место…, мадам.
— Да, так будет удобнее. Спасибо.
— Вам было тесновато.
— Да, но теперь все в порядке.
Мервин больше ничего не добавил, но и не ушёл. Он продолжал глядеть на портрет. Трой, которая терпеть не могла обсуждать свои неоконченные работы, повернулась к нему спиной и начала готовить палитру. Обернувшись, она едва не вскрикнула, обнаружив его рядом с собой.
Однако Мервин всего-навсего решил подать ей рабочий халат. Он держал его кончиками пальцев, как вышколенный лакей держит ценное манто. Трой не ощутила его прикосновения, когда он помогал одеться.
— Огромное вам спасибо, — повторила она как можно отчётливее, стараясь, чтобы это не прозвучало неприветливо.
— Благодарю вас, мадам, — отозвался Мервин; как всегда при обмене подобными любезностями, Трой с трудом подавила искушение спросить: “За что?” (“Неужели за то, что обращаюсь с ним, как со слугой, хотя знаю, что он убийца?” — мысленно ответила она себе на невысказанный вопрос.) Мервин удалился, деликатно прикрыв за собой дверь.
Вскоре после этого вошёл Хилари, и около часа Трой работала над его портретом. Затем спустились су мерки. Хозяин проронил, что ждёт звонка из Лондона. Трой сказала, что, пожалуй, пойдёт прогуляться. Она чувствовала, что им пора отдохнуть друг от друга.
3
Неровная дорожка пересекала пустошь, которой по замыслу Хилари предстояло превратиться в нечто необыкновенно приятное. Тропинка вела мимо развалин оранжереи к вспаханному полю на склоне, видному из окна комнаты Трой.
Вот и пугало, которое так причудливо дёргается под порывами зимнего ветра: набитая соломой ветошь на неустойчивой палке, воткнутой в землю. Одеянием служили эдвардианский фрак и пара чёрных брюк. Голову изображала пузатая сумка, на которую натянули колпак. На концах поперечной перекладины уныло болтались и хлопали от ветра сморщенные перчатки. Звук напоминал призрачное эхо театральной овации. Трой не сомневалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению этого подобия стража полей.
Он долго и подробно объяснял ей, насколько точно пытается восстановить Холбедз и каких чудовищных затрат времени и денег это требует. Пока удалось проследить судьбу портретов и выкупить их, обить стены шёлком, отчистить панели, воссоздать прежний вид потолков. Быть может, в реставрационном пылу Хилари откопал в какой-нибудь коллекции поблекших викторианских гравюр и набросок этого поля с жестикулирующим пугалом на среднем плане.
Трой обогнула поле и вскарабкалась на крутой склон. Болота наконец-то остались позади, тропинка перешла во вполне сносную дорогу. Трой неторопливо двинулась по ней в направлении расступающихся холмов. С этого места открывался прекрасный вид на поместье Холбедз. Трой полюбовалась строгими пропорциями дома, похожего на букву “Е” без средней чёрточки. В библиотеке висела гравюра восемнадцатого века, так что Трой без труда представила себе вместо царящего запустения террасы, дорожки, искусственные горки, пруд и ухоженные газоны. Затем она отыскала взглядом на западном фасаде своё окно с безобразными останками оранжереи под ним. Из нескольких труб на крыше клубами вырывался дым, до Трой долетел запах горящих дров. На переднем плане уменьшенный перспективой пигмей — Винсент — катил свою тачку. На заднем плане бульдозер медленно расчищал дорогу под грандиозные реставрационные планы Хилари. Там ещё высились остатки размётанного бомбой рукотворного холма, воздвигнутого некогда причудой хозяев над изящным озерцом. Именно его восстановлением и занимался бульдозер: он выскребал дно будущего пруда и сдвигал землю в бугор, вершину которого, без сомнения, увенчает когда-нибудь “Каприз Хилари”.
Разумеется, думала Трой, это будет очень красиво, однако существует большая разница между “ещё есть” и “так было”, которую не сотрут — во всяком случае, для него — никакие газоны, пруды и скульптуры.
Трой отвернулась и зашагала навстречу северному ветру.
Вдруг её глазам предстала иная картина, размытая, словно изображение слайда на экране, когда в диапроекторе сбивается резкость. У её ног лежал Вэйл, буквально — “Дол”, и Трой подумала, как же это мягкое поэтическое слово неуместно при данных обстоятельствах, поскольку относится не только к долине, но и к тюрьме с её пересохшими рвами, заборами, сторожевыми вышками, плацами, бараками и рядами труб. Вид тюрьмы, похожей отсюда на макет, заставил Трой вздрогнуть. Её муж иногда называл Вэйл “Домом, где разбиваются сердца”.
Ветер полными пригоршнями швырял ледяную крупу и тут же уносил её прочь косыми полосами, отчего вид на тюрьму казался однотонной гравюрой.
Прямо перед Трой высился дорожный знак: “КРУТОЙ СПУСК. Опасные повороты. Лёд. Сбросить скорость”.
Словно наглядная иллюстрация к этому предупреждению, со стороны Холбедза тяжело подъехал по крутой дороге крытый фургон, притормозил рядом с Трой, лязгнул передачей и осторожно пополз в Вэйл. За первым же поворотом он исчез, но на дороге вскоре появился человек в громоздком макинтоше и твидовой шляпе. Он поднимался на холм. Когда он вскинул голову, Трой увидела раскрасневшееся лицо, седые усы и голубые глаза.
Она уже собиралась повернуть назад, но теперь это было бы неловко, поэтому Трой помедлила. Мужчина поравнялся с ней, приподнял шляпу, поздоровался и, поколебавшись, добавил:
— Крутой здесь подъем. Голос был приятным.
— Да, — согласилась Трой. — Я, пожалуй, сыграю отбой. Я поднялась сюда со стороны Холбедза.
— Тоже довольно сложно, не правда ли? Хотя, конечно, не так, как с моей стороны. Простите, пожалуйста, но не вы ли знаменитая гостья Хилари Билл-Тосмена? Моё имя Мачбенкс.
— О, да. Он говорил мне…
— Я почти каждый вечер поднимаюсь сюда, чтобы потренировать ноги и лёгкие. Знаете, очень хочется выбраться из низины.
— Могу себе представить.
— Да. Хотя затея не из лёгких, не так ли? Но я не имею права удерживать вас дольше на этом зверском ветру. Надеюсь, мы ещё увидимся у рождественской ёлки.
— Я тоже на это надеюсь.
— Вам, наверное, кажутся странными порядки, заведённые в поместье?
— По крайней мере, непривычными.
— Конечно. Но я, знаете ли, целиком за это. Целиком и полностью.
Майор ещё раз приподнял свою влажную шляпу, взмахнул палкой и отправился восвояси. Снизу из тюрьмы донёсся звук колокола.
Трой вернулась в Холбедз.
Они с Хилари выпили чаю, уютно устроившись перед горящим камином в небольшой комнате, которая, как пояснил Хилари, была некогда будуаром его пра-прапрабабушки. Её портрет висел над камином. Судя по изображению, это была довольно вредная старая леди с чертами, отдалённо напоминающими черты самого Хилари. Комната была обита шёлком цвета зелёных яблок, окна украшали шторы с розами. Обстановка состояла из защитного экрана, французского столика, нескольких элегантных стульев и обилия фарфоровых безделушек.
— Я уверен, — сказал Хилари, проглотив кусок горячей булочки с маслом, — что вы считаете этот покой чересчур женственным для одинокого холостяка. Но он ждёт свою хозяйку.
— Вот как?
— Да. Её зовут Крессида Тоттенхейм, и она тоже приедет завтра утром. Мы собираемся объявить о нашей помолвке.
— И на что же она похожа? — спросила Трой, успевшая понять, что Хилари предпочитает прямые вопросы.
— Ну…, дайте подумать… На вкус, пожалуй, солоновата с лёгким ароматом лимона.
— Как жареная форель?
— Я могу сказать только одно: она не похожа ни на кого и ни на что.
— А все-таки?
— В таком случае она похожа на то, что вам наверняка захочется нарисовать.
— Ого! Вот откуда ветер дует?
— Да, причём сильно и неуклонно. Погодите, пока вам не представится возможность взглянуть на неё, а затем скажете, не возникло ли у вас желания принять ещё один заказ от Билл-Тосмена, причём на сей раз гораздо более приятный. Вы обратили внимание на пустое пространство на северной стене обеденного зала?
— Да.
— Оно предназначено для портрета Крессиды Тоттенхейм.
— Понятно.
— Она настоящая красавица, — произнёс Хилари тоном беспристрастной оценки. — Подождите, и вы сами это увидите. Кстати, она принадлежит театру…, то есть почти принадлежит. Она посещала академию, а затем перешла к занятиям неким “органическим экспрессивизмом”. Я пытался возражать, что это бессмысленный, неуместный и неблагозвучный термин, однако мои слова не произвели на Крессиду ни малейшего впечатления.
— И чем же они там занимаются?
— Насколько могу судить, они снимают с себя одежду, что в случае Крессиды может только доставлять удовольствие, и закрывают лица бледно-зелёными вуалями, что, опять-таки по отношению к Крессиде, является нелепым искажением исходного материала. Это положительно портит все впечатление.
— Забавно, но непонятно.
— К сожалению, тётя Клу не совсем одобряет Крессиду, хотя она очень нравится дяде Блоху. Он опекает её с тех пор, как её отец, младший офицер, был убит в оккупированной Германии, спасая жизнь дяде.
— Понятно.
— Знаете, чем вы мне нравитесь, если оставить в стороне ваш безусловный талант и особое художественное чутьё? Полным отсутствием так называемого украшательства. Вы — замечательное явление целого периода в живописи. Честное слово, не будь Крессиды, я бы непременно начал ухаживать за вами.
— Что полностью лишило бы меня необходимого для художника душевного равновесия, — веско произнесла Трой.
— Вы предпочитаете не сближаться с людьми, которых рисуете?
— Это мой главный принцип.
— Я вас вполне понимаю.
— Ну и прекрасно.
Хилари дожевал булочку, смочил салфетку горячей водой, вытер пальцы и подошёл к окну. Раздвинув усеянные розами шторы, он уставился в темноту.
— Идёт снег. Дядю Блоха и тётю Клумбу ждёт весьма романтический переезд через болота.
— Вы хотите сказать, что они приезжают сегодня?
— Ах, да, я и забыл предупредить вас. Мне же позвонил их дворецкий. Они выехали рано утром и должны появиться к ужину.
— У них изменились планы?
— Нет, это вполне ожидаемое решение. Дядя с тётей начинают готовиться к визиту дня за три до назначенного срока и просто уже не могут вынести ожидания надвигающегося отъезда. Вот они и собрались отправиться в путь пораньше. Я пойду отдыхать. А вы?
— Я, пожалуй, тоже. Меня потянуло в сон после прогулки.
— Это вина северного ветра. Пока к нему не привыкнешь, он действует как наркотик. Я прикажу Найджелу разбудить вас в половине восьмого, хорошо? Ужин в восемь тридцать, колокол в восемь пятнадцать. Приятного отдыха, — с этими словами Хилари распахнул перед нею дверь.
Проходя мимо хозяина, Трой внезапно как-то очень резко ощутила исходящий от мистера Хилари аромат благополучия, хотя было не совсем понятно, что же именно служит его источником: высокий рост, отличный костюм или нечто более экзотическое.
4
Поднявшись в свою спальню, Трой застала там Найджела, который приготовил для вечера её платье из жатого шелка и все, что к нему полагалось. Ей оставалось только надеяться, что он не счёл этот ансамбль греховным.
Когда она вошла в комнату, Найджел стоял на коленях перед камином, тщетно стараясь раздуть ещё ярче и без того прекрасно горящий огонь. Его волосы были настолько светлы, что Трой искренне обрадовалась отсутствию красного оттенка в окаймлённых белыми ресницами глазах. При её появлении Найджел поднялся и приглушённым голосом осведомился, не понадобится ли ещё что-нибудь. Его взгляд при этом не отрывался от пола. Трой поспешно заверила, что больше ничего не нужно.
— Ночь, похоже, будет бурной, — добавила она, стараясь, чтобы се голос звучал естественно, а не как в трагическом монологе.
— На все воля Божья, миссис Аллен, — без тени улыбки ответил Найджел и удалился.
Трой пришлось напомнить себе горячие заверения Хилари в том, что Найджел в полном рассудке.
Она приняла горячую ванну и, наслаждаясь душистым паром, попыталась решить вопрос, насколько деморализующим может оказаться подобный образ жизни, если вести его достаточно долго. Вывод, с точки зрения Найджела, несомненно, оказался бы греховным;
Трой же пришла к убеждению, что, по крайней мере, в данный момент такой образ жизни лишь усиливает её положительные качества. Затем она немного подремала перед камином. В доме царила глубокая тишина, а снаружи все падал и падал снег. В половине восьмого Найджел постучал в дверь, и Трой встала, чтобы переодеться.
1 2 3 4