Правда, часы на его запястье были из нержавеющей стали, и никаких украшений он не носил. Судя по всему, ему уже минуло пятьдесят, но седина тронула его темные волосы лишь на висках, да и морщин на чисто выбритом лице не наблюдалось. Когда он встретил Валентайна у дверей, на носу у него были очки для чтения в красной оправе, а в руках – несколько страниц из «Нью-Йорк тайме». Проводив посетителя в гостиную, хозяин усадил его на не совсем новую, но обитую мягкой кожей софу, а сам уселся в гармонировавшее с ней по материалу и тону кресло, стоящее рядом с кофейным столиком со стеклянной столешницей.
– Вы, я вижу, коллекционируете шестидесятые и семидесятые, – заметил Валентайн, глядя через плечо Ташена на огромное полотно Лихтенштейна.
На холсте были изображены софа и кресло, похожее на то, в котором сидел хозяин дома. Своего рода маленькая шутка, художественный каламбур. Ташен пожал плечами, потом прокашлялся.
– Оставив ткацкий свой челнок, забросив все дела, Она в три шага по полу к окошку подошла. Был возле замка виден пруд, там лилия цвела, И шлем с плюмажем под окном она узреть смогла.
Она смотрела с башни вниз, на гордый Камелот, Но ткань сорвалась со станка, в окошко улетая, И раскололось зеркало от края и до края. «Увы, я проклята!» – она воскликнула, стеная. Да, так воскликнула она, миледи де Шалот.
Он ухмыльнулся.
– Когда столько лет имеешь дело с Уильямом Холманом Хантом, Бёрн-Джонсом и остальными, поневоле начинаешь думать не только о том, чтобы повесить что-то на стены.
– Вы по-прежнему работаете куратором?
– По-прежнему? – нахмурился Ташен. – Это имеет какое-то отношение к Паркер-Хейл?
– Питер звонил вам?
– Иначе бы мы не встретились. С Галереей Ньюмена у меня давние контакты. Он сказал мне, что вы интересуетесь похищенными произведениями. Точнее, теми, что пропали в годы войны.
– Не совсем.
– Тогда чем?
– Скорее кем. Джорджем Гэтти.
– Это, по существу, одно и то же. Всем известно, что Гэтти всегда покупал и продавал краденое.
– А какая тут связь с Паркер-Хейл, если она вообще имеется?
– Сэнди покупал у Гэтти и продавал ему.
– Сэнди? То есть Александр Краули?
– Да.
– Вы были коллегами?
– Да, работали в одно время.
– Насколько я понимаю, вы были главным претендентом на должность Корнуолла, но Краули переиграл вас.
– Переиграл – не то слово. Более подходящее – опорочил.
– Вы ушли по собственному желанию?
– Это был классический случай того, когда приходится уйти самому, чтобы тебя не вышвырнули.
– На каком основании?
– Ни на каком! На основании сфабрикованных обвинений. По мнению Сэнди, мои отношения с Джеймсом Корнуоллом были… неподобающими.
– То есть он опорочил и Корнуолла?
– Получается так. Очень многие знали, что Джеймс гей, но в действительности это никого не волновало. С другой стороны, наличие сексуальных отношений с директором рассматривалось как дело слишком щепетильное с точки зрения реноме музея.
– Так рассуждал Краули?
– С такими рассуждениями он выступил перед директорами.
– Он был прав?
– А это имеет значение?
– Для меня нет, но, как говорят юристы, это дает мотив.
– Кому?
– Тому, кто убил его. – Валентайн помолчал. – Насколько я понимаю, полиция рассматривала вас как подозреваемого?
– Разумеется.
Улыбнувшись, Ташен встал и подошел к находившемуся в дальнем конце комнаты маленькому, покрытому черным лаком бару в стиле ардеко.
– Принести вам чего-нибудь?
– Нет, спасибо, – ответил Валентайн.
Ташен смешал себе виски со льдом и вернулся к своему месту. Пил он медленно, маленькими глотками, устремив взгляд в большое окно, выходившее в парк. Слегка выдвинутая вперед челюсть выдавала его напряжение, так же как и морщинки вокруг глаз. Похоже, он с трудом сдерживал рвущийся наружу гнев.
– У меня есть алиби, – промолвил наконец Ташен и натянуто улыбнулся. – Я был в Праге, в закупочном вояже.
– В закупочном вояже?
– Я работаю частным консультантом для коллекционеров, корпораций, фондов и прочего в таком роде. Сейчас наблюдается большой интерес к восточноевропейскому авангарду периода между двумя войнами. Алоис Билек, Карел Тейге, работы Чапека, того человека, который придумал слово «робот», – людям все это нравится. Вещи пригодны для коллекционирования и в то же время не запредельно дороги.
– Далековато от Вёрн-Джонса и леди Шалот.
– Люди меняются. Меняются и вкусы.
– И обстоятельства.
– Питер Ньюмен сказал мне, кто вы, мистер Валентайн, или мне следует называть вас доктором? У вас, насколько я понимаю, имеется не просто степень доктора философии. Вы прекрасно понимаете, что картины на моих стенах, как и эта квартира, за пределами возможностей большинства людей. Я мог обойтись без этой работы в Паркер-Хейл, хотя не спорю, что хотел ее получить и заслуживал ее. Из того, что человек родился в состоятельной семье, еще не следует, будто он не способен к серьезной академической работе. – Ташен нахмурился. – Я не из тех богатых дилетантов, которых полно в правлениях трастовых фондов.
– Я не это имел в виду.
– Тогда к чему вы клоните?
– Ни к чему. Но мне бы хотелось узнать причину, по которой Краули питал к вам явную неприязнь.
– В этом не было ничего личного. Никакой причины ненавидеть именно меня у него не было. Просто Сэнди входил в «кружок». Джеймс Корнуолл знал это и ни за что на свете не предложил бы Сэнди должность директора.
– Но это все равно не объясняет, почему он так на вас обрушился.
– Сэнди делал деньги на списании конкретных работ из постоянных коллекций, на которые он наводил конкретных дилеров. Естественно, имея свой процент с каждой сделки. Вообще-то подобная практика в ходу у многих галерей, деньги-то всем нужны, но обычно они ведут себя осторожнее, не так бесцеремонно. У меня имелись доказательства его махинаций, однако Сэнди, дискредитировав меня, нанес упреждающий удар. После этого любое мое свидетельство против него выглядело бы заурядным сведением счетов.
– Насколько я представляю последовательность событий, Корнуолл назначил Краули, пока вы еще работали в галерее. Почему?
Ташен лишь пожал плечами:
– Потому что Сэнди шантажировал его.
– Это предположение или утверждение?
– Я в этом уверен. Джеймс сам мне все рассказал и показал письмо от Сэнди, в котором тот обрисовывал ситуацию. У него не оставалось выбора.
– И кто, по-вашему, убил Краули?
– Не имею ни малейшего представления. Он имел дело с сомнительными людьми, но больше мне ничего не известно.
– Можете назвать кого-то конкретно?
– Дейтер Трост из Галереи Хоффмана, например. Другой пример – Марк Таггарт из Фонда Грейнджа. Ну а Джорджа Гэтти вы сами упоминали. Между прочим, Краули его презирал.
– Почему?
– Точно не скажу, хотя полковник отличался особенной, одиозной безнравственностью. Но мне кажется, конкретная причина коренилась в чем-то связанном с той войной.
– Гэтти работал на Даллеса в Швейцарии. В разведке.
– Как и Джеймс Корнуолл. Не в Швейцарии, но он состоял в подразделении по розыску памятников, произведений искусства и архивов при Бюро стратегических служб.
– Да, тут все переплелось, – сказал Валентайн. – Но даже это не объясняет, почему Корнуолл назвал Краули в качестве своего преемника. Вы говорите, что видели письмо.
– Верно.
– О чем там говорилось?
– Говорилось о том, что Сэнди в курсе причастности Джеймса к какому-то тайному клубу и если Джейк не согласится на его назначение директором, Сэнди не останется ничего другого, кроме как обратиться к средствам массовой информации.
– И вы решили, что это имело отношение к сексуальной истории Корнуолла?
– Должно быть. А что еще?
– Корнуолл не сказал вам?
– Нет. Я и не спрашивал.
– А как назывался этот клуб?
– «Кардусс-клуб». Валентайн нахмурился.
– По-латыни это чертополох.
– Я знаю, – сказал Ташен. – Странное название для гей-клуба. Скорее напоминает о какой-нибудь студенческой организации.
– Он рассказывал вам об этом клубе?
– Ни слова, – ответил Ташен, покачав головой. – Ни единого слова.
Где-то в глубине квартиры замурлыкал телефон. Ташен сделал последний глоток своего напитка, поставил стакан на кофейный столик, встал и без особой спешки покинул комнату. Звонки прекратились, и Валентайн уловил звучание приглушенного голоса консультанта.
Он встал и подошел к стене, чтобы рассмотреть шедевр Шнейбла. На нем смутно угадывалась фигура эфиопа на фоне горного пейзажа с черепом сбоку. Нижняя половина полотна представляла собой коллаж из битой фаянсовой посуды. Творчество Шнейбла никогда не восхищало Валентайна, и эта работа не особо изменила его мнение. Разбитые тарелки всегда напоминали ему про грека Зорбу. С другой стороны, известно, что этот художник сделал себе репутацию на идиотских черепках. Невнятность как художественный принцип.
Валентайн повернулся, когда в комнату вернулся Ташен.
– Звонил Питер Ньюмен.
– Да?
– Он знал, что вы будете у меня, и решил, что вам стоит это узнать. То, что только что сообщили в новостях.
– Что сообщили? Ташен тяжело вздохнул.
– Джордж Гэтти убит. Кто-то проткнул его насквозь церемониальным нацистским мечом.
ГЛАВА 35
Лейтенант Винсент Дилэни из отряда особого назначения при начальнике полиции стоял посредине гостиной полковника Джорджа Гэтти, уставившись на лежащее на коричневом диване тело, нанизанное на вертел, словно говяжий бок. Тот, кто уделал этого безобразного старика, явно перестарался. По заявлению помощника медицинского эксперта Бандара Сингха, двадцать три дюйма холодной стали вогнали старику прямо в глотку, да так ловко, что острие вышло в промежности. То есть как раз между его старыми яйцами и сморщенной задницей.
Путкин, криминалист, сказал, что этим объясняется запах; по пути острый, как лезвие бритвы, меч разрезал полдюжины основных органов, стенку желудка и кишки. То, что меч нацистский, было понятно по большой свастике между когтями серебряного орла, который и представлял собой рукоять. Самое паршивое заключалось в том, что все это находилось на виду. Гэтти был убит в домашнем халате, и каждый дюйм его старческого иссохшего тела был выставлен на всеобщее обозрение. Фотовспышки сопровождали работу Путкина и его помощников, производивших осмотр и тестирование. Прямо как в дерьмовом голливудском триллере.
Билли Бойд подкатился к нему с записной книжкой, зажатой в мясистой руке.
– Похоже, это стыкуется с тем, другим, а?
– И звонком, который мы получили из Алабамы. – Дилэни покачал головой. – Я и не подозревал, что у Алабамы есть прибрежная линия.
– Я тоже, – сказал Бойд. – Я думал, что там вообще нет выхода к морю.
– Правда, это не имеет никакого отношения к жмурику.
– Этому?
– Нет, тому, из Алабамы.
– Но ведь должна быть какая-то связь, верно? – промолвил Бойд, хотя и без особой уверенности.
– Одному поганцу из мира искусства засадили нож в глотку на Пятой авеню, другому, тоже вроде как старому коллекционеру, протыкают пасть битой бутылкой «Абсолюта» в Алабаме, а полковника устраняет какой-то нацистский Влад Протыкатель. Да, Билли, полагаю, что крохотный шанс уловить тут связь у нас есть.
– А кто такой Влад Протыкатель?
– Парень из шоу «Титаны рестлинга», – со вздохом ответил Дилэни. – Слушай, сходи поговори с Сингхом. Узнай для меня, если можно, время смерти.
– Конечно, Лу.
На самом деле Дилэни не особо нуждался в подтверждении. Судя по всем признакам, убийство совершили, когда жертва отошла ко сну или уже собиралась ложиться, и ясно было, что смерть наступила ночью. Дворецкий полковника по имени Бертран Тройенс и его жена, работавшая здесь же поварихой, имели квартиру в цокольном этаже, но оба они ничего не слышали.
Как и в случае с Краули, тем парнем из музея, подозреваемых намечалась чертова уйма. Правда, поменьше, чем тогда: в том случае одних лишь толкавшихся внизу, в холле, набиралось около пяти сотен. Судя по всему, поздний гость полковника явился с заранее обдуманным намерением убить старика мечом, который и был использован для убийства.
В прихожей они обнаружили кожаную адресную папку с шелковой подкладкой. Дилэни знал немецкий не лучше гэльского, но имена Роммеля и Адольфа Гитлера сразу бросились ему в глаза. Детектив имел все основания предположить, что преступник проник в дом под предлогом продажи раритета, наверняка стоившего больших денег и, видимо, вызвавшего у полковника немалый интерес. Судя по его жилищу, он был серьезным коллекционером, и, вполне возможно, поздние встречи с деловыми партнерами, даже и в домашнем халате, не были для него чем-то из ряда вон выходящим. Это подтвердил и швейцарец, служивший здесь дворецким: поздние визитеры у полковника бывали часто.
Когда ребята с труповозки подняли тело и переложили на морговские носилки, Дилэни попытался задержать дыхание. Все это время где-то в уголке его сознания назойливо звучал, не давая ему покоя, вопрос о том, что за странная связь существует между всеми этими событиями и той рыжеволосой красоткой, которая, похоже, оказалась в центре событий. А это вело к еще более важному вопросу: что же все-таки случилось с Фионой Райан и где именно она находится?
ГЛАВА 36
Из лагеря выступили под утро. Луна уже давно зашла, а с севера наползали рваные облака, приглушая и без того тусклый свет звезд. Большая часть отряда, если не считать сержанта и Рейда, состояла из городских парней, и глубокая тьма все еще их пугала. Эта бархатная ночь как будто проистекала из другого мира и была сродни тени смерти, которая подспудно присутствовала в их мыслях каждую секунду каждого дня.
Придерживаясь тропинок, они прошли до утоптанной прогалины, отмечавшей развилку. Там отряд разделился на две группы. Винетка, Босник, Биарсто и Терхан, вооруженные базукой и двухдюймовым минометом, направились по южной тропе, ведущей к дороге возле башни снайпера. Остальные вместе с сержантом и хреновыми офицерами-искусствоведами двинулись к выгоревшему старому танку на вершине холма.
План, который сержант изложил Корнуоллу, был прост. Их собранная с бору по сосенке группа была сформирована из остатков 2-го рейнджерского батальона, участвовавшего в Нормандском вторжении, и у них на руках имелся основательный арсенал тяжелого ручного оружия. Предполагалось, что Терхан и Биарсто снесут башню снайпера из базуки, в то время как Винетка и Босник обеспечат прикрытие, шарахнув по главному входу из двухдюймового миномета. Услышав первый выстрел из базуки, сержант откроет огонь из сдвоенного танкового пулемета калибра 7,92 миллиметра, расчищая фланг для отделения, состоящего из Паттерсона, Сони, Тейтельбаума и Пикси Мортимера под началом Рейда, за которым следовали трое офицеров. В случае необходимости сержант мог бы прикрыть огнем и отступление, но он не думал, что это понадобится. Помимо базуки и двухдюймового миномета Тейтельбаум и Соня составляли расчет автоматического пулемета «браунинг». Остальные имели оружие чуть полегче, но тоже немалой убойной силы: пару «томпсонов», легкий пулемет Джонсона, М-3 и так любимый Паттерсоном русский семидесятизарядный автомат ППШ. В любом случае их огневая мощь была гораздо выше, чем у засевших на ферме фрицев.
Сержант повел группу на север через редеющие деревья, остановил в пределах видимости от канавы и вместе с Рейдом пополз к брошенному танку, чтобы в последний раз перед атакой взглянуть на усадьбу. Восточный горизонт озаряло туманное свечение занимающегося рассвета, а в самой усадьбе огни не горели вовсе, ни в доме, ни в пристройках. Переместив бинокль к колокольне, сержант без особой надежды на успех поискал слабый отблеск света на оружии снайпера, одновременно прикидывая расстояние между башней и собственной позицией. Их разделяло добрых пять футбольных полей, но для толкового стрелка, да еще с винтовкой, оснащенной оптическим прицелом, это не расстояние. По его прикидкам, атакующей группе, чтобы добраться до боковой стены усадебного дома, придется две минуты передвигаться по открытой местности, где имеется только несколько ложбинок да один валун. Господи, да снайпер может с легкостью перестрелять их всех!
– Ничего, урод, мы тебя самого прижучим, – пробормотал сержант.
– Что ты говоришь? – спросил Рейд.
– Так, ничего. Как насчет Корнуолла и его компании?
– Им все объяснили, и у них хватит ума не высовываться, пока дело не будет сделано.
– Хорошо. На спуск к той стене я отвожу две минуты. Камень видишь?
– Валун? Ага.
– При спуске пусть все держатся слева от него, иначе я не смогу прикрыть. Пулеметы на танке дальше не развернуть.
– Понял.
– Я перестану стрелять, когда вы доберетесь до стены. Шандарахните по ней парочкой пукалок, которые вы забрали у того немца несколько дней назад. Проделайте дырку.
– А потом на прорыв?
– Не раньше, чем Терхан и остальные подавят там все, что можно, и, главное, не раньше, чем будет выведен из игры снайпер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Вы, я вижу, коллекционируете шестидесятые и семидесятые, – заметил Валентайн, глядя через плечо Ташена на огромное полотно Лихтенштейна.
На холсте были изображены софа и кресло, похожее на то, в котором сидел хозяин дома. Своего рода маленькая шутка, художественный каламбур. Ташен пожал плечами, потом прокашлялся.
– Оставив ткацкий свой челнок, забросив все дела, Она в три шага по полу к окошку подошла. Был возле замка виден пруд, там лилия цвела, И шлем с плюмажем под окном она узреть смогла.
Она смотрела с башни вниз, на гордый Камелот, Но ткань сорвалась со станка, в окошко улетая, И раскололось зеркало от края и до края. «Увы, я проклята!» – она воскликнула, стеная. Да, так воскликнула она, миледи де Шалот.
Он ухмыльнулся.
– Когда столько лет имеешь дело с Уильямом Холманом Хантом, Бёрн-Джонсом и остальными, поневоле начинаешь думать не только о том, чтобы повесить что-то на стены.
– Вы по-прежнему работаете куратором?
– По-прежнему? – нахмурился Ташен. – Это имеет какое-то отношение к Паркер-Хейл?
– Питер звонил вам?
– Иначе бы мы не встретились. С Галереей Ньюмена у меня давние контакты. Он сказал мне, что вы интересуетесь похищенными произведениями. Точнее, теми, что пропали в годы войны.
– Не совсем.
– Тогда чем?
– Скорее кем. Джорджем Гэтти.
– Это, по существу, одно и то же. Всем известно, что Гэтти всегда покупал и продавал краденое.
– А какая тут связь с Паркер-Хейл, если она вообще имеется?
– Сэнди покупал у Гэтти и продавал ему.
– Сэнди? То есть Александр Краули?
– Да.
– Вы были коллегами?
– Да, работали в одно время.
– Насколько я понимаю, вы были главным претендентом на должность Корнуолла, но Краули переиграл вас.
– Переиграл – не то слово. Более подходящее – опорочил.
– Вы ушли по собственному желанию?
– Это был классический случай того, когда приходится уйти самому, чтобы тебя не вышвырнули.
– На каком основании?
– Ни на каком! На основании сфабрикованных обвинений. По мнению Сэнди, мои отношения с Джеймсом Корнуоллом были… неподобающими.
– То есть он опорочил и Корнуолла?
– Получается так. Очень многие знали, что Джеймс гей, но в действительности это никого не волновало. С другой стороны, наличие сексуальных отношений с директором рассматривалось как дело слишком щепетильное с точки зрения реноме музея.
– Так рассуждал Краули?
– С такими рассуждениями он выступил перед директорами.
– Он был прав?
– А это имеет значение?
– Для меня нет, но, как говорят юристы, это дает мотив.
– Кому?
– Тому, кто убил его. – Валентайн помолчал. – Насколько я понимаю, полиция рассматривала вас как подозреваемого?
– Разумеется.
Улыбнувшись, Ташен встал и подошел к находившемуся в дальнем конце комнаты маленькому, покрытому черным лаком бару в стиле ардеко.
– Принести вам чего-нибудь?
– Нет, спасибо, – ответил Валентайн.
Ташен смешал себе виски со льдом и вернулся к своему месту. Пил он медленно, маленькими глотками, устремив взгляд в большое окно, выходившее в парк. Слегка выдвинутая вперед челюсть выдавала его напряжение, так же как и морщинки вокруг глаз. Похоже, он с трудом сдерживал рвущийся наружу гнев.
– У меня есть алиби, – промолвил наконец Ташен и натянуто улыбнулся. – Я был в Праге, в закупочном вояже.
– В закупочном вояже?
– Я работаю частным консультантом для коллекционеров, корпораций, фондов и прочего в таком роде. Сейчас наблюдается большой интерес к восточноевропейскому авангарду периода между двумя войнами. Алоис Билек, Карел Тейге, работы Чапека, того человека, который придумал слово «робот», – людям все это нравится. Вещи пригодны для коллекционирования и в то же время не запредельно дороги.
– Далековато от Вёрн-Джонса и леди Шалот.
– Люди меняются. Меняются и вкусы.
– И обстоятельства.
– Питер Ньюмен сказал мне, кто вы, мистер Валентайн, или мне следует называть вас доктором? У вас, насколько я понимаю, имеется не просто степень доктора философии. Вы прекрасно понимаете, что картины на моих стенах, как и эта квартира, за пределами возможностей большинства людей. Я мог обойтись без этой работы в Паркер-Хейл, хотя не спорю, что хотел ее получить и заслуживал ее. Из того, что человек родился в состоятельной семье, еще не следует, будто он не способен к серьезной академической работе. – Ташен нахмурился. – Я не из тех богатых дилетантов, которых полно в правлениях трастовых фондов.
– Я не это имел в виду.
– Тогда к чему вы клоните?
– Ни к чему. Но мне бы хотелось узнать причину, по которой Краули питал к вам явную неприязнь.
– В этом не было ничего личного. Никакой причины ненавидеть именно меня у него не было. Просто Сэнди входил в «кружок». Джеймс Корнуолл знал это и ни за что на свете не предложил бы Сэнди должность директора.
– Но это все равно не объясняет, почему он так на вас обрушился.
– Сэнди делал деньги на списании конкретных работ из постоянных коллекций, на которые он наводил конкретных дилеров. Естественно, имея свой процент с каждой сделки. Вообще-то подобная практика в ходу у многих галерей, деньги-то всем нужны, но обычно они ведут себя осторожнее, не так бесцеремонно. У меня имелись доказательства его махинаций, однако Сэнди, дискредитировав меня, нанес упреждающий удар. После этого любое мое свидетельство против него выглядело бы заурядным сведением счетов.
– Насколько я представляю последовательность событий, Корнуолл назначил Краули, пока вы еще работали в галерее. Почему?
Ташен лишь пожал плечами:
– Потому что Сэнди шантажировал его.
– Это предположение или утверждение?
– Я в этом уверен. Джеймс сам мне все рассказал и показал письмо от Сэнди, в котором тот обрисовывал ситуацию. У него не оставалось выбора.
– И кто, по-вашему, убил Краули?
– Не имею ни малейшего представления. Он имел дело с сомнительными людьми, но больше мне ничего не известно.
– Можете назвать кого-то конкретно?
– Дейтер Трост из Галереи Хоффмана, например. Другой пример – Марк Таггарт из Фонда Грейнджа. Ну а Джорджа Гэтти вы сами упоминали. Между прочим, Краули его презирал.
– Почему?
– Точно не скажу, хотя полковник отличался особенной, одиозной безнравственностью. Но мне кажется, конкретная причина коренилась в чем-то связанном с той войной.
– Гэтти работал на Даллеса в Швейцарии. В разведке.
– Как и Джеймс Корнуолл. Не в Швейцарии, но он состоял в подразделении по розыску памятников, произведений искусства и архивов при Бюро стратегических служб.
– Да, тут все переплелось, – сказал Валентайн. – Но даже это не объясняет, почему Корнуолл назвал Краули в качестве своего преемника. Вы говорите, что видели письмо.
– Верно.
– О чем там говорилось?
– Говорилось о том, что Сэнди в курсе причастности Джеймса к какому-то тайному клубу и если Джейк не согласится на его назначение директором, Сэнди не останется ничего другого, кроме как обратиться к средствам массовой информации.
– И вы решили, что это имело отношение к сексуальной истории Корнуолла?
– Должно быть. А что еще?
– Корнуолл не сказал вам?
– Нет. Я и не спрашивал.
– А как назывался этот клуб?
– «Кардусс-клуб». Валентайн нахмурился.
– По-латыни это чертополох.
– Я знаю, – сказал Ташен. – Странное название для гей-клуба. Скорее напоминает о какой-нибудь студенческой организации.
– Он рассказывал вам об этом клубе?
– Ни слова, – ответил Ташен, покачав головой. – Ни единого слова.
Где-то в глубине квартиры замурлыкал телефон. Ташен сделал последний глоток своего напитка, поставил стакан на кофейный столик, встал и без особой спешки покинул комнату. Звонки прекратились, и Валентайн уловил звучание приглушенного голоса консультанта.
Он встал и подошел к стене, чтобы рассмотреть шедевр Шнейбла. На нем смутно угадывалась фигура эфиопа на фоне горного пейзажа с черепом сбоку. Нижняя половина полотна представляла собой коллаж из битой фаянсовой посуды. Творчество Шнейбла никогда не восхищало Валентайна, и эта работа не особо изменила его мнение. Разбитые тарелки всегда напоминали ему про грека Зорбу. С другой стороны, известно, что этот художник сделал себе репутацию на идиотских черепках. Невнятность как художественный принцип.
Валентайн повернулся, когда в комнату вернулся Ташен.
– Звонил Питер Ньюмен.
– Да?
– Он знал, что вы будете у меня, и решил, что вам стоит это узнать. То, что только что сообщили в новостях.
– Что сообщили? Ташен тяжело вздохнул.
– Джордж Гэтти убит. Кто-то проткнул его насквозь церемониальным нацистским мечом.
ГЛАВА 35
Лейтенант Винсент Дилэни из отряда особого назначения при начальнике полиции стоял посредине гостиной полковника Джорджа Гэтти, уставившись на лежащее на коричневом диване тело, нанизанное на вертел, словно говяжий бок. Тот, кто уделал этого безобразного старика, явно перестарался. По заявлению помощника медицинского эксперта Бандара Сингха, двадцать три дюйма холодной стали вогнали старику прямо в глотку, да так ловко, что острие вышло в промежности. То есть как раз между его старыми яйцами и сморщенной задницей.
Путкин, криминалист, сказал, что этим объясняется запах; по пути острый, как лезвие бритвы, меч разрезал полдюжины основных органов, стенку желудка и кишки. То, что меч нацистский, было понятно по большой свастике между когтями серебряного орла, который и представлял собой рукоять. Самое паршивое заключалось в том, что все это находилось на виду. Гэтти был убит в домашнем халате, и каждый дюйм его старческого иссохшего тела был выставлен на всеобщее обозрение. Фотовспышки сопровождали работу Путкина и его помощников, производивших осмотр и тестирование. Прямо как в дерьмовом голливудском триллере.
Билли Бойд подкатился к нему с записной книжкой, зажатой в мясистой руке.
– Похоже, это стыкуется с тем, другим, а?
– И звонком, который мы получили из Алабамы. – Дилэни покачал головой. – Я и не подозревал, что у Алабамы есть прибрежная линия.
– Я тоже, – сказал Бойд. – Я думал, что там вообще нет выхода к морю.
– Правда, это не имеет никакого отношения к жмурику.
– Этому?
– Нет, тому, из Алабамы.
– Но ведь должна быть какая-то связь, верно? – промолвил Бойд, хотя и без особой уверенности.
– Одному поганцу из мира искусства засадили нож в глотку на Пятой авеню, другому, тоже вроде как старому коллекционеру, протыкают пасть битой бутылкой «Абсолюта» в Алабаме, а полковника устраняет какой-то нацистский Влад Протыкатель. Да, Билли, полагаю, что крохотный шанс уловить тут связь у нас есть.
– А кто такой Влад Протыкатель?
– Парень из шоу «Титаны рестлинга», – со вздохом ответил Дилэни. – Слушай, сходи поговори с Сингхом. Узнай для меня, если можно, время смерти.
– Конечно, Лу.
На самом деле Дилэни не особо нуждался в подтверждении. Судя по всем признакам, убийство совершили, когда жертва отошла ко сну или уже собиралась ложиться, и ясно было, что смерть наступила ночью. Дворецкий полковника по имени Бертран Тройенс и его жена, работавшая здесь же поварихой, имели квартиру в цокольном этаже, но оба они ничего не слышали.
Как и в случае с Краули, тем парнем из музея, подозреваемых намечалась чертова уйма. Правда, поменьше, чем тогда: в том случае одних лишь толкавшихся внизу, в холле, набиралось около пяти сотен. Судя по всему, поздний гость полковника явился с заранее обдуманным намерением убить старика мечом, который и был использован для убийства.
В прихожей они обнаружили кожаную адресную папку с шелковой подкладкой. Дилэни знал немецкий не лучше гэльского, но имена Роммеля и Адольфа Гитлера сразу бросились ему в глаза. Детектив имел все основания предположить, что преступник проник в дом под предлогом продажи раритета, наверняка стоившего больших денег и, видимо, вызвавшего у полковника немалый интерес. Судя по его жилищу, он был серьезным коллекционером, и, вполне возможно, поздние встречи с деловыми партнерами, даже и в домашнем халате, не были для него чем-то из ряда вон выходящим. Это подтвердил и швейцарец, служивший здесь дворецким: поздние визитеры у полковника бывали часто.
Когда ребята с труповозки подняли тело и переложили на морговские носилки, Дилэни попытался задержать дыхание. Все это время где-то в уголке его сознания назойливо звучал, не давая ему покоя, вопрос о том, что за странная связь существует между всеми этими событиями и той рыжеволосой красоткой, которая, похоже, оказалась в центре событий. А это вело к еще более важному вопросу: что же все-таки случилось с Фионой Райан и где именно она находится?
ГЛАВА 36
Из лагеря выступили под утро. Луна уже давно зашла, а с севера наползали рваные облака, приглушая и без того тусклый свет звезд. Большая часть отряда, если не считать сержанта и Рейда, состояла из городских парней, и глубокая тьма все еще их пугала. Эта бархатная ночь как будто проистекала из другого мира и была сродни тени смерти, которая подспудно присутствовала в их мыслях каждую секунду каждого дня.
Придерживаясь тропинок, они прошли до утоптанной прогалины, отмечавшей развилку. Там отряд разделился на две группы. Винетка, Босник, Биарсто и Терхан, вооруженные базукой и двухдюймовым минометом, направились по южной тропе, ведущей к дороге возле башни снайпера. Остальные вместе с сержантом и хреновыми офицерами-искусствоведами двинулись к выгоревшему старому танку на вершине холма.
План, который сержант изложил Корнуоллу, был прост. Их собранная с бору по сосенке группа была сформирована из остатков 2-го рейнджерского батальона, участвовавшего в Нормандском вторжении, и у них на руках имелся основательный арсенал тяжелого ручного оружия. Предполагалось, что Терхан и Биарсто снесут башню снайпера из базуки, в то время как Винетка и Босник обеспечат прикрытие, шарахнув по главному входу из двухдюймового миномета. Услышав первый выстрел из базуки, сержант откроет огонь из сдвоенного танкового пулемета калибра 7,92 миллиметра, расчищая фланг для отделения, состоящего из Паттерсона, Сони, Тейтельбаума и Пикси Мортимера под началом Рейда, за которым следовали трое офицеров. В случае необходимости сержант мог бы прикрыть огнем и отступление, но он не думал, что это понадобится. Помимо базуки и двухдюймового миномета Тейтельбаум и Соня составляли расчет автоматического пулемета «браунинг». Остальные имели оружие чуть полегче, но тоже немалой убойной силы: пару «томпсонов», легкий пулемет Джонсона, М-3 и так любимый Паттерсоном русский семидесятизарядный автомат ППШ. В любом случае их огневая мощь была гораздо выше, чем у засевших на ферме фрицев.
Сержант повел группу на север через редеющие деревья, остановил в пределах видимости от канавы и вместе с Рейдом пополз к брошенному танку, чтобы в последний раз перед атакой взглянуть на усадьбу. Восточный горизонт озаряло туманное свечение занимающегося рассвета, а в самой усадьбе огни не горели вовсе, ни в доме, ни в пристройках. Переместив бинокль к колокольне, сержант без особой надежды на успех поискал слабый отблеск света на оружии снайпера, одновременно прикидывая расстояние между башней и собственной позицией. Их разделяло добрых пять футбольных полей, но для толкового стрелка, да еще с винтовкой, оснащенной оптическим прицелом, это не расстояние. По его прикидкам, атакующей группе, чтобы добраться до боковой стены усадебного дома, придется две минуты передвигаться по открытой местности, где имеется только несколько ложбинок да один валун. Господи, да снайпер может с легкостью перестрелять их всех!
– Ничего, урод, мы тебя самого прижучим, – пробормотал сержант.
– Что ты говоришь? – спросил Рейд.
– Так, ничего. Как насчет Корнуолла и его компании?
– Им все объяснили, и у них хватит ума не высовываться, пока дело не будет сделано.
– Хорошо. На спуск к той стене я отвожу две минуты. Камень видишь?
– Валун? Ага.
– При спуске пусть все держатся слева от него, иначе я не смогу прикрыть. Пулеметы на танке дальше не развернуть.
– Понял.
– Я перестану стрелять, когда вы доберетесь до стены. Шандарахните по ней парочкой пукалок, которые вы забрали у того немца несколько дней назад. Проделайте дырку.
– А потом на прорыв?
– Не раньше, чем Терхан и остальные подавят там все, что можно, и, главное, не раньше, чем будет выведен из игры снайпер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27