ее сморит сон, а впереди еще столько дел. Зато в удачные дни все шло как по маслу, и к тому же Еву согревала мысль, что девочки делают успехи в школе для умственно одаренных, а значит, смогут получить дотации на учебу в университете, станут врачами, учеными или пойдут, по «художественной части». Какое счастье дожить до того времени, когда такое возможно! У Евы в их годы жизнь была другая: что прикажут, то и делай.
В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать из дома престарелых в Лутоне, на который они с Генри тратят кучу денег. Конечно же. дальше планов дело не пошло: Генри терпеть не мог старушку и грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня.
– Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! – орал он так истошно, что миссис Хоггарт, которая в ту минуту принимала ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. – И вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник с заваркой коньяк – мой коньяк! – я эту ведьму придушу.
– Не смей так о ней говорить! Она член семьи…
– Семьи? – бесновался Уилт. – Член-то она член, да только не моей, а твоей семьи, чтоб ее… Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
– От него несет, как от старого барсука, – парировала Ева. – Жуткий грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
– Еще бы ей не мыться! Рыло как у трубочиста. Не только Вебстеру случалось созерцать череп сквозь кожу<Скрытая цитата из стихотворения Т. С. Элиота «Шепотки бессмертия»: О смерти Вебстер размышлял и прозревал костяк сквозь кожу". (Пер. А Сергеева.) Вебстер, Джон (1580-1625) – английский драматург >. Пошел я как-то утром побриться, а…
– Кто такой Вебстер? – перебила Ева, не дав мужу закончить душераздирающий рассказ до появления из-за шторы в ванной миссис Хоггарт в неглиже.
– Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими голыми сиськами…
– Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты будешь старым и дряхлым и тоже не сможешь обойтись…
– Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели. Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала, как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал дочкам… Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые удачные дни Ева приглашала мать на выходные – и тут же раскаивалась. Ибо на смену удачным дням приходили «ну и денечки».
Но сегодня она поборола искушение и, вместо того чтобы звонить матери, отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис не стала снова зазывать на демонстрацию «Долой бомбу!».
Именно с этого Мэвис и начала разговор.
– Ты на детей не кивай, – заявила она, когда Ева принялась объяснять, что не может оставить близняшек с Генри, что, если ее упрячут за решетку, дочкам придется плохо. – Начнется война – вообще останешься без детей. Тут же все и погибнут. Из-за базы в Бэконхите первый удар придется по нам. Русские просто вынуждены будут его нанести – для самозащиты. Тогда нам конец.
Ева задумалась.
– Но ведь если нападут на русских, значит, они нанесут удар не первыми, – рассудила она.
Мэвис вздохнула. Еву не вразумишь: с ней и раньше было трудно объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей.
– Да пойми ты, войны начинаются совсем не так. Поводом может стать любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом году, – Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба в Открытом университете.
Но на Еву это не подействовало:
– Хорош пустяк – убийство человека! Это гадко и глупо.
Мэвис прикусила язык. Как она забыла, что Еве пришлось иметь дело с террористами и политические убийства она не одобряет?
– Конечно, гадко и глупо. Но я не о том…
– Как, наверно, его жена переживала, – Еве не давали покоя собственные воспоминания.
– Едва ли. Ее убили вместе с мужем, – съязвила Мэвис. Было очевидно, что на судьбы человечества Уилтам наплевать, но Мэвис не унималась: – Я хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства. Какой-то фанатик убил мужа и жену, а в результате погибли миллионы простых людей. Если такое случится в наше время, в живых не останется никого. Все человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда?
Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем в такой удачный день ее понесло к Мэвис?
– Но мы-то ничего изменить-не можем, – сказала Ева и бросила на амбразуру Уилта. – Вот Генри говорит, что русские все равно будут производить бомбы. У них и нервно-паралитический газ есть. И у Гитлера был, и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы использовал.
Хитрость подействовала.
– Твоему Генри только и надо, чтобы все оставалось так, как есть, – вскинулась Мэвис. – Известное дело – мужчина. Вон как они хают женское антивоенное движение. Боятся, что мы заберем над ними власть. Бомба – что-то вроде символа мужского оргазма. Выражение потенции в виде оружия массового уничтожения.
– Вот как? Я и не знала, – удивилась Ева, хотя ей было непонятно, как это штука, от которой гибнут люди, может символизировать оргазм. – Но он же сам был в Движении за ядерное разоружение.
– «Был», – фыркнула Мэвис. – Был, да сплыл. Мужчинам только и нужно, чтобы мы оставались безответными жертвами их похоти.
– Нет, Генри не такой. В смысле, он в постели не очень активный, – бомбы и оргазм все не шли у Евы из головы.
– Это потому, что ты нормальная женщина. Вот если бы тебя от секса воротило, он бы тебя все время тискал. А так он утверждает свою власть, посягая на твои законные права.
– Ну я бы не сказала.
– А я скажу. И нечего спорить.
Тут уж усмехнулась Ева: Мэвис столько раз жаловалась, что ее собственный муж крутит романы на стороне.
– А как же твой Патрик? Ты говорила, он такой неугомонный.
– Был неугомонный, – зловеще произнесла Мэвис. – Скоро эти хождения по бабам совсем прекратятся. Он у меня узнает, что такое климакс. Преждевременный.
– Ну разве что преждевременный. Ему сколько? Сорок один?
– Сорок. Но он в последнее время здорово сдал. Доктор Корее помогла.
– Доктор Корее? Какой кошмар! Неужели Патрик пошел к ней после той жуткой статьи в «Ньюс»? Генри сжег газету, чтобы девочки не увидели.
– Вот-вот, вполне в его духе. Чихать ему на свободу печати.
– Но статейка и впрямь была страшноватая. Может, доктор Корее и права, что мужчина – это только… гм… биологический банк спермы. Но, когда она пишет, что после рождения второго ребенка мужчин следует кастрировать, это уж слишком. Наш кот целыми днями спит и…
– Господи, ну до чего ты наивная. Да не писала она о кастрации. Она только напомнила, как женщины мучаются при родах и как все презирают утративших девственность до брака. И что, если произойдет демографический взрыв, человечество вымрет от голода. Поэтому надо что-то предпринять.
– А я не хочу, чтобы Генри что-нибудь такое сделали, – упрямилась Ева. – Его прямо передергивает, когда говорят о стерилизации. Он считает, что от этого бывают опасные побочные эффекты.
Мэвис опять фыркнула:
– От противозачаточных таблеток тоже. И куда опаснее. А транснациональным фармацевтическим корпорациям и дела нет. У них одна забота – прибыль. Да и заправляют ими опять-таки мужчины.
– Очень может быть, – согласилась Ева. Она много слышала о транснациональных корпорациях, но что это такое – не представляла, а о слове «фармацевтический» вообще не имела понятия. – И все-таки странно, что Патрик согласился.
– Согласился?
– Да, на стерилизацию.
– Разве я сказала, что его стерилизовали?
– Ты сказала, что он ходил к доктору Корее.
– Это я ходила к доктору Корее, – проворчала Мэвис. – Думаю: знаешь что, голубчик, надоели мне твои бабы. Может, доктор Корее поможет. Пошла к ней и не пожалела. Доктор дала такое средство, чтобы муж шлялся поменьше.
Ева остолбенела:
– И Патрик его принял?
– Принимает как миленький. Он обожает витамины, особенно витамин Е. Ну я взяла и подменила пузырьки. Это не то какой-то гормон, не то стероид. Вообще-то эксперименты с ним еще не закончены, но доктор Корее говорит, что он безвреден. Опыты на свиньях прошли прекрасно. Патрик, правда, растолстел и жалуется, что соски немного опухли, но зато теперь он попритих. Вечерами из дому ни шагу. Сидит у телевизора и клюет носом. Так на него не похоже.
– Да уж, – сказала Ева, вспомнив, каким шелопутом был еще недавно Патрик Моттрем. – Но ты уверена, что это не опасно?
– Совершенно уверена. Доктор Корее говорит, что это средство будут давать голубым, которые хотят изменить пол, но боятся операции. От него яички, что ли, ссыхаются.
– Ну это ни к чему. Я не хочу, чтобы у Генри яички ссохлись.
– Не хочешь – не надо, – заметила Мэвис, которая однажды на вечеринке проходу не давала Уилту, а когда ее домогательства не возымели успеха, затаила на него обиду. – Дай ему тогда какое-нибудь зелье, чтобы его разобрало.
– Думаешь, стоит?
– Отчего не попробовать? Доктор Корее понимает в женских проблемах лучше, чем другие врачи.
– Но она, кажется, не совсем врач. Не такой врач, как доктор Бухман. Она чем-то там занимается в университете, да?
Мэвис Моттрем так и подмывало ответить, что доктор Корее ко всему еще и консультант по содержанию скота и, значит, Генри Уилту ее услуги даже нужнее, чем Патрику Моттрему.
– Одно другому не мешает. В университете есть и медицинский факультет. В общем, она открыла клинику и помогает женщинам, у которых какие-то проблемы. Она и тебе поможет, вот увидишь. Такая участливая.
Вернувшись домой и приготовив на обед сельдереевый суп с отрубями, Ева окончательно укрепилась в своем решении. Будь что будет: она позвонит доктору Корее, договорится о встрече и проконсультируется насчет Генри. Нет, сегодня она явно в ударе. Как ловко она уклонялась от неприятных разговоров – о бомбе, о нетрадиционной медицине, о том, что будущее за женщинами, потому что мужчины уже напортачили в прошлом. Собственно, Ева и сама так думала. Отправляясь забирать детишек из школы, Ева даже не сомневалась, что нынче у нее удачный день. Похоже, впереди ее ожидают приятные сюрпризы.
2
Уилта тоже ожидали сюрпризы, однако ничего приятного в них не было. Все еще источая запах лучшего пива, какое подают в баре «Кот в мешке», он вернулся в колледж. Он надеялся уединиться и немного подготовиться к лекции на авиабазе, но не тут-то было. У себя в кабинете он застал методиста графства по навыкам общения и какого-то господина в темно-сером костюме.
– Знакомьтесь. Мистер Скадд из Министерства образования, – представил методист. – По поручению министра ездит с выборочными проверками по институтам и колледжам. Проверяет, нет ли в учебных программах чего лишнего.
– Добрый день, – сказал Уилт и юркнул за свой письменный стол. Он недолюбливал методиста, а уж люди в темно-серых костюмах, да еще костюмах-тройках, да вдобавок действовавшие по поручению министра, и вовсе повергали его в трепет. – Присаживайтесь.
Мистер Скадд не двинулся с места.
– Я здесь не для того, чтобы сидеть в кабинете и заниматься теоретическими рассуждениями, – объявил он. – Я должен своими глазами увидеть, как проходят занятия, и доложить о собственных наблюдениях.
– Понятно, – в душе Уилт молил Бога, чтобы на сей раз обошлось без происшествий. Несколько лет назад случилась возмутительная история: в группе шинников-второкурсников, где преподавала хорошенькая практиканточка, студенты разбирали отрывок из романа «Любовью одержимые»<Роман американского писателя Джеймса Гулда Коззенса >, рекомендованный заведующим кафедрой английской литературы, и так воспламенились, что, если бы не вмешательство Уилта. дело кончилось бы групповым изнасилованием.
Мистер Скадд открыл дверь:
– Ну что же, показывайте.
Уилт и мистер Скадд вышли в коридор. За ними, как побитая собака, плелся методист. Пока Уилт ломал голову, какую бы группу им показать, чтобы проверка обошлась малой кровью, мистер Скадд приступил к расспросам:
– Что вы скажете относительно политических воззрений ваших преподавателей? Я смотрю, у вас в кабинете имеются книги по марксизму-ленинизму.
– Имеются, – ответил Уилт и выжидающе замолчал. Если этот кретин явился сюда искать компромат, лучше ему не перечить. Попрыгает-попрыгает и успокоится.
– По-вашему, это подходящая литература для студентов из рабочего класса?
– Бывает и хуже.
– Вот как? Так вы признаете, что в ходе преподавания распространяете революционные идеи?
– Признаю? Ничего я не признаю. Я только сказал, что у меня в кабинете есть книги по марксизму-ленинизму. При чем здесь преподавание?
– Но вы сами сказали: «Бывает и хуже».
– Совершенно верно. Так я и сказал, – зануда начинал действовать Уилту на нервы.
– Будьте любезны, объясните, какие книги вы имели в виду.
– С радостью. Ну вот хотя бы «Голый завтрак»<Роман американского писателя Ульяма Берроуза >.
– «Голый завтрак»?
– Или «Последний выезд в Бруклин». Дивная литературка для юношества, правда?
– Господи, – пробормотал побледневший методист. Мистер Скадд тоже изменился в лице, но не побледнел, а побагровел.
– И вы не скрываете, что считаете эти грязные книжонки… что вы подсовываете подобную литературу студентам?
Уилт остановился у дверей аудитории, где мистер Риджуэй тщетно силился перекричать продвинутую группу первокурсников, которым было неинтересно его мнение о Бисмарке.
– Откуда вы взяли, что я подсовываю студентам книги? – из-за шума Уилту пришлось повысить голос.
Мистер Скадд прищурился:
– Кажется, вы не вполне понимаете цель моих вопросов. Меня прислали… – он осекся. Рев, доносившийся из аудитории, заглушал разговор.
– Я вижу, – проорал Уилт.
– Знаете, мистер Уилт, – встрял было методист, но взглянув на мистера Скадда, замолк. Инспектор, вытаращив глаза, разглядывал аудиторию через стеклянную дверь. В заднем ряду какой-то парнишка передал девице с прической на индейский манер сигарету очень подозрительного вида. Девице не мешало бы надеть бюстгальтер.
Повернувшись к Уилту, мистер Скадд прокричал чуть не в самое ухо:
– У вас всегда так?
– Что «всегда так»? – уточнил Уилт. Все складывалось как нельзя лучше. Полюбовавшись, как мистер Риджуэй пытается привлечь к себе внимание продвинутых. Скадд по достоинству оценит образцовую дисциплину, которая царит на занятиях майора Миллфорда у второкурсников-кондипекарей.
– У вас всегда позволяют студентам так себя вести на занятиях?
– У меня? Я здесь ни при чем. Это занятия по истории, а не по навыкам общения.
И чтобы мистер Скадд не осведомился, какого же черта Уилт притащил их в этот сумасшедший дом, Уилт двинулся дальше.
Мистер Скадд нагнал его:
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Который?
Мистер Скадд задумался. Из-за этой шалавы без лифчика у него спутались все мысли.
– Я спросил вас про гнусные книги, пропагандирующие порнографию и насилие, – книги, которыми вы пичкаете студентов, – вспомнил он наконец.
– Любопытно, – заметил Уилт. – Очень любопытно.
– Что любопытно?
– Что вы читаете такую макулатуру. Я эту дрянь и в руки не возьму.
Они поднимались по лестнице. Мистер Скадд достал носовой платок, который как украшение выглядывал из нагрудного кармана, и вытер лоб. На верхней площадке Скадд прохрипел:
– Я тоже эту мерзость не читаю.
– Рад за вас.
– А я был бы рад, если бы вы объяснили, почему вообще завели об этом речь, – мистер Скадд сдерживался из последних сил. Тем временем они подошли к аудитории, где майор Миллфорд проводил занятие с второкурсниками-кондипекарями, и Уилт, удостоверившись, что там действительно тишь да гладь, ответил:
– Это не я. Вы сами заговорили об этом в связи с книгами по истории, которые увидели у меня в кабинете.
– Вы называете «Государство и революцию» Ленина книгой по истории? Категорически не согласен. Это коммунистическая пропаганда, притом злостная. И то, что вы отравляете ей неокрепшие умы молодежи, внушает крайнюю озабоченность.
Уилт позволил себе усмехнуться.
– Продолжайте, – сказал он. – Обожаю, когда высокообразованные люди с головой на плечах забывают о здравом смысле и делают нелепые выводы. Это укрепляет мою веру в парламентскую демократию.
Мистер Скадд чуть не задохнулся. Он уже тридцать лет занимал высокие посты, обеспечил себе в будущем надежную пенсию, поэтому относился к своим умственным способностям с уважением и не мог допустить, чтобы кто-нибудь в них усомнился.
1 2 3 4 5
В один такой удачный день Ева даже стала подумывать, не забрать ли мать из дома престарелых в Лутоне, на который они с Генри тратят кучу денег. Конечно же. дальше планов дело не пошло: Генри терпеть не мог старушку и грозил уйти из дома, если она задержится у них дольше чем на три дня.
– Эта старая карга весь дом запакостит и провоняет своими окурками! – орал он так истошно, что миссис Хоггарт, которая в ту минуту принимала ванну, могла познакомиться с его мнением без помощи слухового аппарата. – И вот что. Если я еще раз за завтраком обнаружу, что она подливает в чайник с заваркой коньяк – мой коньяк! – я эту ведьму придушу.
– Не смей так о ней говорить! Она член семьи…
– Семьи? – бесновался Уилт. – Член-то она член, да только не моей, а твоей семьи, чтоб ее… Я же не сажаю тебе на шею своего отца.
– От него несет, как от старого барсука, – парировала Ева. – Жуткий грязнуля. А моя мама, по крайней мере, моется.
– Еще бы ей не мыться! Рыло как у трубочиста. Не только Вебстеру случалось созерцать череп сквозь кожу<Скрытая цитата из стихотворения Т. С. Элиота «Шепотки бессмертия»: О смерти Вебстер размышлял и прозревал костяк сквозь кожу". (Пер. А Сергеева.) Вебстер, Джон (1580-1625) – английский драматург >. Пошел я как-то утром побриться, а…
– Кто такой Вебстер? – перебила Ева, не дав мужу закончить душераздирающий рассказ до появления из-за шторы в ванной миссис Хоггарт в неглиже.
– Никто. Это из одного стихотворения про хрычовку, которая своими голыми сиськами…
– Замолчи! Она моя мать. Когда-нибудь и ты будешь старым и дряхлым и тоже не сможешь обойтись…
– Очень может быть. Но пока что я не дряхлый и прекрасно обойдусь без Дракулы в женском платье, который шляется по дому и курит в постели. Помнишь, как на ней загорелось одеяло? Как она еще дом не сожгла!
Эта перепалка, а также воспоминания о тлеющем одеяле заставили Еву отказаться от своего замысла. В конце концов. Генри был прав, хотя мог бы выражаться и поделикатнее. Ева питала к матери двойственное чувство и хотела поселить ее у себя отчасти из мстительности. Пусть видит, что такое настоящая мать. Поэтому в удачные дни она звонила старушке и расписывала, как чудно ладят близняшки, как у них дома славно, как Генри рассказывал дочкам… Тут на старушку неизменно нападал приступ кашля. А уж в самые удачные дни Ева приглашала мать на выходные – и тут же раскаивалась. Ибо на смену удачным дням приходили «ну и денечки».
Но сегодня она поборола искушение и, вместо того чтобы звонить матери, отправилась к Мэвис Моттрем посекретничать до обеда. Вот только бы Мэвис не стала снова зазывать на демонстрацию «Долой бомбу!».
Именно с этого Мэвис и начала разговор.
– Ты на детей не кивай, – заявила она, когда Ева принялась объяснять, что не может оставить близняшек с Генри, что, если ее упрячут за решетку, дочкам придется плохо. – Начнется война – вообще останешься без детей. Тут же все и погибнут. Из-за базы в Бэконхите первый удар придется по нам. Русские просто вынуждены будут его нанести – для самозащиты. Тогда нам конец.
Ева задумалась.
– Но ведь если нападут на русских, значит, они нанесут удар не первыми, – рассудила она.
Мэвис вздохнула. Еву не вразумишь: с ней и раньше было трудно объясняться, а теперь она, чуть что, прячется за детей.
– Да пойми ты, войны начинаются совсем не так. Поводом может стать любой пустяк, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда в Сараево в четырнадцатом году, – Мэвис старалась объяснять как можно доступнее, пригодилась учеба в Открытом университете.
Но на Еву это не подействовало:
– Хорош пустяк – убийство человека! Это гадко и глупо.
Мэвис прикусила язык. Как она забыла, что Еве пришлось иметь дело с террористами и политические убийства она не одобряет?
– Конечно, гадко и глупо. Но я не о том…
– Как, наверно, его жена переживала, – Еве не давали покоя собственные воспоминания.
– Едва ли. Ее убили вместе с мужем, – съязвила Мэвис. Было очевидно, что на судьбы человечества Уилтам наплевать, но Мэвис не унималась: – Я хочу сказать, что причинами всех больших войн были случайные обстоятельства. Какой-то фанатик убил мужа и жену, а в результате погибли миллионы простых людей. Если такое случится в наше время, в живых не останется никого. Все человечество будет уничтожено. Тебе ведь этого не хочется, правда?
Ева уныло разглядывала фарфоровую статуэтку на каминной полке. Ну зачем в такой удачный день ее понесло к Мэвис?
– Но мы-то ничего изменить-не можем, – сказала Ева и бросила на амбразуру Уилта. – Вот Генри говорит, что русские все равно будут производить бомбы. У них и нервно-паралитический газ есть. И у Гитлера был, и если бы во время войны он узнал, что у нас он тоже имеется, обязательно бы использовал.
Хитрость подействовала.
– Твоему Генри только и надо, чтобы все оставалось так, как есть, – вскинулась Мэвис. – Известное дело – мужчина. Вон как они хают женское антивоенное движение. Боятся, что мы заберем над ними власть. Бомба – что-то вроде символа мужского оргазма. Выражение потенции в виде оружия массового уничтожения.
– Вот как? Я и не знала, – удивилась Ева, хотя ей было непонятно, как это штука, от которой гибнут люди, может символизировать оргазм. – Но он же сам был в Движении за ядерное разоружение.
– «Был», – фыркнула Мэвис. – Был, да сплыл. Мужчинам только и нужно, чтобы мы оставались безответными жертвами их похоти.
– Нет, Генри не такой. В смысле, он в постели не очень активный, – бомбы и оргазм все не шли у Евы из головы.
– Это потому, что ты нормальная женщина. Вот если бы тебя от секса воротило, он бы тебя все время тискал. А так он утверждает свою власть, посягая на твои законные права.
– Ну я бы не сказала.
– А я скажу. И нечего спорить.
Тут уж усмехнулась Ева: Мэвис столько раз жаловалась, что ее собственный муж крутит романы на стороне.
– А как же твой Патрик? Ты говорила, он такой неугомонный.
– Был неугомонный, – зловеще произнесла Мэвис. – Скоро эти хождения по бабам совсем прекратятся. Он у меня узнает, что такое климакс. Преждевременный.
– Ну разве что преждевременный. Ему сколько? Сорок один?
– Сорок. Но он в последнее время здорово сдал. Доктор Корее помогла.
– Доктор Корее? Какой кошмар! Неужели Патрик пошел к ней после той жуткой статьи в «Ньюс»? Генри сжег газету, чтобы девочки не увидели.
– Вот-вот, вполне в его духе. Чихать ему на свободу печати.
– Но статейка и впрямь была страшноватая. Может, доктор Корее и права, что мужчина – это только… гм… биологический банк спермы. Но, когда она пишет, что после рождения второго ребенка мужчин следует кастрировать, это уж слишком. Наш кот целыми днями спит и…
– Господи, ну до чего ты наивная. Да не писала она о кастрации. Она только напомнила, как женщины мучаются при родах и как все презирают утративших девственность до брака. И что, если произойдет демографический взрыв, человечество вымрет от голода. Поэтому надо что-то предпринять.
– А я не хочу, чтобы Генри что-нибудь такое сделали, – упрямилась Ева. – Его прямо передергивает, когда говорят о стерилизации. Он считает, что от этого бывают опасные побочные эффекты.
Мэвис опять фыркнула:
– От противозачаточных таблеток тоже. И куда опаснее. А транснациональным фармацевтическим корпорациям и дела нет. У них одна забота – прибыль. Да и заправляют ими опять-таки мужчины.
– Очень может быть, – согласилась Ева. Она много слышала о транснациональных корпорациях, но что это такое – не представляла, а о слове «фармацевтический» вообще не имела понятия. – И все-таки странно, что Патрик согласился.
– Согласился?
– Да, на стерилизацию.
– Разве я сказала, что его стерилизовали?
– Ты сказала, что он ходил к доктору Корее.
– Это я ходила к доктору Корее, – проворчала Мэвис. – Думаю: знаешь что, голубчик, надоели мне твои бабы. Может, доктор Корее поможет. Пошла к ней и не пожалела. Доктор дала такое средство, чтобы муж шлялся поменьше.
Ева остолбенела:
– И Патрик его принял?
– Принимает как миленький. Он обожает витамины, особенно витамин Е. Ну я взяла и подменила пузырьки. Это не то какой-то гормон, не то стероид. Вообще-то эксперименты с ним еще не закончены, но доктор Корее говорит, что он безвреден. Опыты на свиньях прошли прекрасно. Патрик, правда, растолстел и жалуется, что соски немного опухли, но зато теперь он попритих. Вечерами из дому ни шагу. Сидит у телевизора и клюет носом. Так на него не похоже.
– Да уж, – сказала Ева, вспомнив, каким шелопутом был еще недавно Патрик Моттрем. – Но ты уверена, что это не опасно?
– Совершенно уверена. Доктор Корее говорит, что это средство будут давать голубым, которые хотят изменить пол, но боятся операции. От него яички, что ли, ссыхаются.
– Ну это ни к чему. Я не хочу, чтобы у Генри яички ссохлись.
– Не хочешь – не надо, – заметила Мэвис, которая однажды на вечеринке проходу не давала Уилту, а когда ее домогательства не возымели успеха, затаила на него обиду. – Дай ему тогда какое-нибудь зелье, чтобы его разобрало.
– Думаешь, стоит?
– Отчего не попробовать? Доктор Корее понимает в женских проблемах лучше, чем другие врачи.
– Но она, кажется, не совсем врач. Не такой врач, как доктор Бухман. Она чем-то там занимается в университете, да?
Мэвис Моттрем так и подмывало ответить, что доктор Корее ко всему еще и консультант по содержанию скота и, значит, Генри Уилту ее услуги даже нужнее, чем Патрику Моттрему.
– Одно другому не мешает. В университете есть и медицинский факультет. В общем, она открыла клинику и помогает женщинам, у которых какие-то проблемы. Она и тебе поможет, вот увидишь. Такая участливая.
Вернувшись домой и приготовив на обед сельдереевый суп с отрубями, Ева окончательно укрепилась в своем решении. Будь что будет: она позвонит доктору Корее, договорится о встрече и проконсультируется насчет Генри. Нет, сегодня она явно в ударе. Как ловко она уклонялась от неприятных разговоров – о бомбе, о нетрадиционной медицине, о том, что будущее за женщинами, потому что мужчины уже напортачили в прошлом. Собственно, Ева и сама так думала. Отправляясь забирать детишек из школы, Ева даже не сомневалась, что нынче у нее удачный день. Похоже, впереди ее ожидают приятные сюрпризы.
2
Уилта тоже ожидали сюрпризы, однако ничего приятного в них не было. Все еще источая запах лучшего пива, какое подают в баре «Кот в мешке», он вернулся в колледж. Он надеялся уединиться и немного подготовиться к лекции на авиабазе, но не тут-то было. У себя в кабинете он застал методиста графства по навыкам общения и какого-то господина в темно-сером костюме.
– Знакомьтесь. Мистер Скадд из Министерства образования, – представил методист. – По поручению министра ездит с выборочными проверками по институтам и колледжам. Проверяет, нет ли в учебных программах чего лишнего.
– Добрый день, – сказал Уилт и юркнул за свой письменный стол. Он недолюбливал методиста, а уж люди в темно-серых костюмах, да еще костюмах-тройках, да вдобавок действовавшие по поручению министра, и вовсе повергали его в трепет. – Присаживайтесь.
Мистер Скадд не двинулся с места.
– Я здесь не для того, чтобы сидеть в кабинете и заниматься теоретическими рассуждениями, – объявил он. – Я должен своими глазами увидеть, как проходят занятия, и доложить о собственных наблюдениях.
– Понятно, – в душе Уилт молил Бога, чтобы на сей раз обошлось без происшествий. Несколько лет назад случилась возмутительная история: в группе шинников-второкурсников, где преподавала хорошенькая практиканточка, студенты разбирали отрывок из романа «Любовью одержимые»<Роман американского писателя Джеймса Гулда Коззенса >, рекомендованный заведующим кафедрой английской литературы, и так воспламенились, что, если бы не вмешательство Уилта. дело кончилось бы групповым изнасилованием.
Мистер Скадд открыл дверь:
– Ну что же, показывайте.
Уилт и мистер Скадд вышли в коридор. За ними, как побитая собака, плелся методист. Пока Уилт ломал голову, какую бы группу им показать, чтобы проверка обошлась малой кровью, мистер Скадд приступил к расспросам:
– Что вы скажете относительно политических воззрений ваших преподавателей? Я смотрю, у вас в кабинете имеются книги по марксизму-ленинизму.
– Имеются, – ответил Уилт и выжидающе замолчал. Если этот кретин явился сюда искать компромат, лучше ему не перечить. Попрыгает-попрыгает и успокоится.
– По-вашему, это подходящая литература для студентов из рабочего класса?
– Бывает и хуже.
– Вот как? Так вы признаете, что в ходе преподавания распространяете революционные идеи?
– Признаю? Ничего я не признаю. Я только сказал, что у меня в кабинете есть книги по марксизму-ленинизму. При чем здесь преподавание?
– Но вы сами сказали: «Бывает и хуже».
– Совершенно верно. Так я и сказал, – зануда начинал действовать Уилту на нервы.
– Будьте любезны, объясните, какие книги вы имели в виду.
– С радостью. Ну вот хотя бы «Голый завтрак»<Роман американского писателя Ульяма Берроуза >.
– «Голый завтрак»?
– Или «Последний выезд в Бруклин». Дивная литературка для юношества, правда?
– Господи, – пробормотал побледневший методист. Мистер Скадд тоже изменился в лице, но не побледнел, а побагровел.
– И вы не скрываете, что считаете эти грязные книжонки… что вы подсовываете подобную литературу студентам?
Уилт остановился у дверей аудитории, где мистер Риджуэй тщетно силился перекричать продвинутую группу первокурсников, которым было неинтересно его мнение о Бисмарке.
– Откуда вы взяли, что я подсовываю студентам книги? – из-за шума Уилту пришлось повысить голос.
Мистер Скадд прищурился:
– Кажется, вы не вполне понимаете цель моих вопросов. Меня прислали… – он осекся. Рев, доносившийся из аудитории, заглушал разговор.
– Я вижу, – проорал Уилт.
– Знаете, мистер Уилт, – встрял было методист, но взглянув на мистера Скадда, замолк. Инспектор, вытаращив глаза, разглядывал аудиторию через стеклянную дверь. В заднем ряду какой-то парнишка передал девице с прической на индейский манер сигарету очень подозрительного вида. Девице не мешало бы надеть бюстгальтер.
Повернувшись к Уилту, мистер Скадд прокричал чуть не в самое ухо:
– У вас всегда так?
– Что «всегда так»? – уточнил Уилт. Все складывалось как нельзя лучше. Полюбовавшись, как мистер Риджуэй пытается привлечь к себе внимание продвинутых. Скадд по достоинству оценит образцовую дисциплину, которая царит на занятиях майора Миллфорда у второкурсников-кондипекарей.
– У вас всегда позволяют студентам так себя вести на занятиях?
– У меня? Я здесь ни при чем. Это занятия по истории, а не по навыкам общения.
И чтобы мистер Скадд не осведомился, какого же черта Уилт притащил их в этот сумасшедший дом, Уилт двинулся дальше.
Мистер Скадд нагнал его:
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Который?
Мистер Скадд задумался. Из-за этой шалавы без лифчика у него спутались все мысли.
– Я спросил вас про гнусные книги, пропагандирующие порнографию и насилие, – книги, которыми вы пичкаете студентов, – вспомнил он наконец.
– Любопытно, – заметил Уилт. – Очень любопытно.
– Что любопытно?
– Что вы читаете такую макулатуру. Я эту дрянь и в руки не возьму.
Они поднимались по лестнице. Мистер Скадд достал носовой платок, который как украшение выглядывал из нагрудного кармана, и вытер лоб. На верхней площадке Скадд прохрипел:
– Я тоже эту мерзость не читаю.
– Рад за вас.
– А я был бы рад, если бы вы объяснили, почему вообще завели об этом речь, – мистер Скадд сдерживался из последних сил. Тем временем они подошли к аудитории, где майор Миллфорд проводил занятие с второкурсниками-кондипекарями, и Уилт, удостоверившись, что там действительно тишь да гладь, ответил:
– Это не я. Вы сами заговорили об этом в связи с книгами по истории, которые увидели у меня в кабинете.
– Вы называете «Государство и революцию» Ленина книгой по истории? Категорически не согласен. Это коммунистическая пропаганда, притом злостная. И то, что вы отравляете ей неокрепшие умы молодежи, внушает крайнюю озабоченность.
Уилт позволил себе усмехнуться.
– Продолжайте, – сказал он. – Обожаю, когда высокообразованные люди с головой на плечах забывают о здравом смысле и делают нелепые выводы. Это укрепляет мою веру в парламентскую демократию.
Мистер Скадд чуть не задохнулся. Он уже тридцать лет занимал высокие посты, обеспечил себе в будущем надежную пенсию, поэтому относился к своим умственным способностям с уважением и не мог допустить, чтобы кто-нибудь в них усомнился.
1 2 3 4 5