Смирнов Алексей
Сохранить как
Алексей Смирнов
Сохранить как
Напоследок - изящное наблюдение: в юности перед тобой разложены карты, и каждая обещает дальнюю дорогу, но ты не готов идти. А в старости - в старости всегда получается неудачный пасьянс. Лишний валет, неистраченный туз... Поэтому старые леди, утепленные шалями, склонны раскладывать пасьянсы. Собственные жизни перекраивают...
Он взглянул на правое предплечье: мраморная кожа, испещренная сухими порами, напряглась и вздулась, словно в клетчатку, минуя по ошибке вену, проник густой раствор. Округлое неровное уплотнение росло, разбухало, одновременно походя и на грибную шляпку, и на сосуд алхимика. Вскоре, за узостью площадки, упругое новообразование свесилось с руки наливными боками: одним - с лучевой стороны, другим - со стороны радиальной. Теперь оно казалось неким предметом, аккуратно переброшенным через руку: что-то вроде толстого валика или, скажем, резиновой грелки. Тягучей шкурой, да глубинным бурчанием оно больше смахивало на грелку.
Не сбавляя шага, со сдержанным интересом он окинул взглядом нарост и про себя подумал: "Что такое?" В тот же миг внутри идущего прокатилась волна, рассеявшая легкое чувство голода.
"Я твой желудок, - нарост сократился и снова расправился. - Я покидаю тебя посредством перемещения".
"Ничего не поделаешь", - вежливо произнес путник и приподнял шляпу, которую не стал возвращать на место, а отпустил, отбросил, и она унеслась, захваченная молочной метелью.
Нарост отшнуровался и беззвучно шлепнулся под ноги; шедший осторожно перешагнул через желудок и продолжил путь, вяло размышляя об утрате.
"Крыса, - вздохнул он шагов через двадцать или двести. - Корабль тонет, вот оно как".
Желая того ли нет, дезертир облегчил шагавшему существование. Есть не хотелось; кишечные петли, расправляясь, безболезненно отстегивались от брыжеек, меняя от природы подвешенное состояние на независимость.
"Утроба! А, утроба? - позвал идущий. - Как ты там7"
Он подумал о винах и соусах, рагу и приправах, земляничном мороженом и бочковом пиве - подумал и нашел все названное никчемным.
Перламутровый вихрь шарфом захлестнулся вокруг его шеи; человек шел, а пленка, подернувшая его зрачки, пропитывалась туманом.
В правом подреберье обозначилась выпуклость: полезла печень, обрывая сосуды, и те зависли, усыхая и рубцуясь.
"Ты был куда ни шло, - ворчливо буркнула печень. - Держал себя в рамках. Я думаю, что могла бы сгодиться еще на многое".
Шедший рассеянно похлопал по растущему бугру.
"Ступай, - разрешил он великодушно. - Не уверен в твоем благополучном будущем, но желаю удачи".
Ткань впалого живота разошлась; проступило скользкое, темно-вишневое мясо. Печень, осев, перевалилась через подвздошную кость и осталась лежать; легкий белесый дым без запаха тут же закружил вокруг; человек шел, не снижая скорости и оставляя за собой помидорные следы.
"Ни к чему оно мне," - раздумывал путник, и в этот момент грудь его низко загудела.
"Подводим итоги. Считаем цыплят, дружище. Следующее в очереди - я. Я просто безработный мясной насос. В камерах моих сгустилась шершавая ночь, и кровь, застоявшись, густеет и скоро станет черным липким порошком".
"Пожалуйста, - человек улыбнулся подслеповатой улыбкой. - Я ведь, даже если захотел бы, не смог тебя удержать, верно?"
"Верно, - отозвалось сердце, не особенно напрягаясь - одним лишь правым желудочком. - И легкие тебе ни к чему. Отпусти их со мной заодно, мы хорошо сработались здесь, в тебе..."
"Пожалуйста", - повторил человек, все так же сочась пресной улыбкой, и вложил себе в подмышечные впадины большие пальцы, а прочими, упершись в ребра, разъял грудную клетку. Оттуда выпорхнула гигантская мокрая бабочка целый слон, и крыльями ей были пятнистые скрипучие легкие, а телом бесформенный ком, и даже не верилось, что в прошлом этот увалень был славным повелителем огня.
Бабочку накрыло снежным сачком и вздернуло вверх, рывком унося в небеса - настолько неразличимые, что быть они могли как на расстоянии выстрела, так и в пределах достижения простертой руки.
"Пустое, пустое", - думал человек, вышагивая с чувством все большей легкости. Ему пришло на ум, что он называет пустым то, что покидало его в дороге; на деле опустошался он сам. Путнику стало любопытно узнать, насколько далеко может зайти этот процесс. Яички рассыпались в пыль, не успев попрощаться. "Ох!" - сказал человек, невольно останавливаясь и приседая: сухо выпрыгнули позвонки, сопровождаемые мертвой глистой спинного мозга - так называемой управляющей жилы. "Все?" - спросил человек, сидя на корточках и глядя под себя. Ему ответила тишина, и он выпрямился, несмотря на отсутствие привычного стержня. Встав во весь рост, он понял, что потерял глаза - выронил их, они сбежали, пока он тщился различить в игре поземки обретшие свободу кости.
"Ничего страшного, - уверил себя путник. - Пока - абсолютно ничего страшного. Здесь все равно ничего не видно".
Он ступил шаг, затем второй и третий, находя, что сделался более подвластным ветру. Теперь, по мере того как он продвигался вперед, вихри сгибали его податливую фигуру в любом угодном направлении.
С пальцев, с лица прохладными струйками стекали остатки соков.
"Пора прощаться, хозяин, - сказал ему мозг. - Доволен ли ты мной7"
"Что тебе ответить? - пожал плечами человек. - Ты всегда держал мой нос по ветру. И вел по верному следу".
"Это высокая похвала", - признал мозг, размягчаясь от удовольствия. Он хлынул в прорехи, образовавшиеся в твердом нeбе, и заполнил рот безвкусным тестом.
Человек пожевал и плюнул в клубящийся пар протяженным плевком. Ломкими ногтями колупнул запекшиеся корочки губ, ощущая в то же время, как тают, не видя себе выхода, кости из числа надежно скрытых. Он сделался вполне гуттаперчевым, но шел все равно, не видя и не слыша. Мгла облекала его в пленку, которая могла бы сойти за защитную, если бы нашлось, от кого защищаться.
"Шишел - вышел вон", - думал путник, удивляясь отсутствию мозга.
Ветер начал сдувать с его вялых пальцев лепестки ногтей; стрелы волос, прямые и неподвижные в полете, срывались с черепа и мчались к точке исхода седою тучей. Плавились завитки ушных раковин, утюжились папиллярные письмена.
Кишечник, выскользнув, тянулся, словно послед. "Не родил ли я кого?" подумал человек, не видя и не зная. Нет, такого за ним не водилось. Странно - он многое помнил, слишком многое, с избытком мелких крошащихся деталей. Он помнил даже собственное имя.
Человек скинул с плеч широкое, теплое пальто, надетое прямо на кожу, ощупал себя в поисках иной одежды, но больше не обнаружил ничего - одно пальто, не считая выброшенной шляпы.
"Осталась кожа", - прозвучало внутри человека, и он не сумел разобрать, откуда.
"Я сейчас сниму, - послушно ответил путник и принялся усердно тереть ладонями щеки. Кожа скатывалась в продолговатые катыши, будто подмоченная бумага. - Это ты со мной говоришь?"
"Ты", - согласилось внутри.
"То есть я", - уточнил идущий.
"То есть я".
"То, что нужно, - впервые в голосе человека послышалась радость, хотя беседовал он, не размыкая рта. - Похоже, что приспело время познакомиться".
"Конечно," - услышал он и стал тереть еще яростнее. Внезапно пальцы на дюйм провалились и тут же ухватили мягкие бумажные края недорушенной оболочки. Поспешно, словно торопясь совокупиться, а женщина уже устала ждать, он высвободился из кожаного комбинезона. Вытряхиваясь, человек смешно подпрыгивал на сосисочной ноге. Оставшись нагим, провел рукой по телу и, явно разочарованный, воскликнул: "Это снова я!"
"Разумеется. Нужно брать глубже", - донеслось до человека, и тот, не сходя с места, вторично впился пальцами в лицо. Он постарался захватить горсть побогаче и, раздевшись в очередной раз, открыл, что ничуть не изменился - разве только умалился в размерах. Он мог оценить эту метаморфозу меньшими временем и расстоянием, что требовались ему, захоти он, скажем, дотянуться до стоп.
"Я снова тот же, как матрешка", - молвил он тревожно.
"Скорее, как луковица, - откликнулся ты. - Не стоит спешить, ты никуда не опоздаешь".
Человек промолчал, раздеваясь вновь и вновь.
Ветер бушевал, забирая отслужившие свое лохмотья.
"Я куколка, личинка, - лихорадочно рассуждал человек, делаясь все меньше и меньше. - Я линяю - вот какая штука. И выйду, глядишь, ослепительным махаоном. Ах, как мне не терпится быть махаоном, пусть даже проживу я не дольше суток. Сколько живут махаоны? Не помню. Точнее, не знал никогда".
Настал момент, когда его туловище с ногами и руками вместе сточилось до того, что человек свободно брал в замок пальцы стоп и кистей, не сгибая хребта - которого, впрочем, давно лишился, но все еще оставался тем я, что отвечал ему, отзываясь на ты. А потом тональность ответов сменилась, в голосе зазвучало ехидное и зловещее торжество; он обнаружил, что больше не в состоянии шевельнуть ни единым членом и превратился в крохотный кубик, почти точку - зеленого цвета. В последнем Я, не зная почему, был полностью убежден.
"Это я?" - спросил Я, предчувствуя недоброе.
"Я, - ответил Ты. - Сейчас ты узнаешь свое сокровенное имя. Имя тебе zip."
Точечный кубик молчал, ничем не отзываясь на это сообщение.
Туман густел, ветер гнал тучи со всех четырех и более направлений, собирая вокруг изумрудной крохи смерч.
"Ну, распакуем, почитаем", - голос громыхнул, выжигая ватное безмолвие дотла.
...Человек орет, пробиваясь из ничто. Возникая там же, откуда взялся, он орет опять.
Зеленый zip подобрался, готовый взвыть благим матом при первом касании Слова.
август 2000, дер. Родивановщина

1