Запаситесь мужеством".
Петр Клутыч купил мороженое, шел и ел его, и вафли осыпались, как копеечки с уплаченной десятки.
"А вдруг я не узнаю дурака? - постоянно терзался Петр Клутыч. - Это же очень трудно - угадать его, когда сам не шибко умен".
- Можно к вам обратиться? - пролепетал Петр Клутыч, останавливая полную женщину с сумкой.
И торопливо, путаясь, вынул бумажечку, на которой были изложены основные тезисы.
- Мне это не нужно, - отрезала женщина, даже не удосужившись прочитать листовку.
- Вы же не прочитали...
- Я вас найду, если что, - утешила его та и заспешила прочь, намереваясь затеряться и слиться с толпой, и это ей замечательно удалось.
Петр Клутыч с бумажечкой в руке побрел к перекрестку.
Там он увидел Круть.
Круть была среднего роста; полуобритая голова; черная майка, умышленно задранная выше пупа; хмельное пошатывание. Ничего умного Круть сделать не могла. Науськиваемая другом, который, как всякий порядочный второстепенный персонаж, впоследствии не запомнился, Круть радостно ухмылялась и выпячивала брюхо на проезжую часть. Из поведения Крути следовало, что она хочет что-то остановить - например, маршрутное такси. Но хочет этого не очень сильно. Круть, не заботясь о результате своих действий, радовалась себе и похохатывала. Она никуда не спешила.
Петр Клутыч сделал опасливый крюк, опасаясь приобщиться Крути. А Круть дружелюбно скосила глаза на Петра Клутыча. Тут ему в голову пришло неожиданное изворотливое решение: он припомнил, что на втором этаже штаб-квартиры, в буфете, торгуют пивом. И мужественно шагнул вперед. Бумажку он до поры до времени спрятал.
3
Этническим фактором занимался Барахтелов, который находчивостью почти не уступал Балансирову.
Юркий, низкорослый Барахтелов напоминал возбужденную мышку. У него был скошенный лоб - на грани нормы и врожденной болезни, первый луч профиля. Вторым лучом с вершиной в кончике полукартофельного, как уже говорилось, носа бежал подбородок, которого не было, и нижняя губа беспрепятственно перетекала в адамово яблоко. Редкие зубы торчали вперед. Барахтелов брил усы, чтобы не совсем уж походить на грызуна, а борода у него не росла.
Прочесывание меньшинств считалось занятием опасным и неблагодарным, но он не унывал, потому что проживал в их постоянно сгущавшемся окружении. И, получив задание, не стал суетиться, а спокойно поехал домой, пообедал, вздремнул и только потом уже отправился в ближайший круглосуточный магазинчик, которым правили угрюмого вида южане.
В магазине тлел и курился межнациональный конфликт.
- Карзынку! Возмы! Возмы карзынку! Так!... Взял карзынку!
Барахтелову всего-то и нужно было взять не корзинку, а один лимон. Провоцируя охранника, в котором давно ничего не осталось - да и не было - от единоверного ему Ходжи Насреддина, он ухитрился прошмыгнуть мимо и вскоре уже шагал обратно. Цоп!
Охранник засипел ему в ухо:
- Паследний раз без карзинка идеш!
Многие покупатели думали, будто таким, как охранник, ассимиляция недоступна по генетическому промыслу. Но в один прекрасный день страж-таки ассимилировался, и сделал это очень просто: нацепил милицейскую форму без знаков отличия. И перестал отличаться от славянской милиции. В форме он так изменился, что мог позволить себя ледяное молчание Власти. Ему теперь было незачем крычать про карзынку слишком часто - разве что для удовольствия. И даже щуриться не приходилось, потому что он и так был прищуренный, достаточно ему просто стоять на стреме и страже потребительских карзынок, очень малых. Потому что милицейская форма, в отличие от носителя, замечательно совпадала с отечественными генетическими страхами. Посетители подтянулись и вели себя, как положено: отводили глаза, вздрагивали, нервно хватали карзынку.
- Ты силно умный!... - охранник сделал Барахтелову замечание.
Тот скользнул себе в карман, вынул малиновую книжечку.
- Хочешь такую же?
- Дай пасматрю, - охранник немедленно перешел к переговорам, повинуясь склонности к торгашеству и надувательству, которую впитал с молоком матери. Эту мать он не ценил и не уважал, потому что с момента его появления в магазине она, покойница, успела выслушать со стороны немало оскорбительных слов, которые омрачали ее блаженство.
- Будэт много дэнег, - сказал Барахтелов, умело подстраиваясь под особенности спеллинга.
4
Медор Медовик и сам не гнушался полевой работой. Переделав неотложные дела, он маскировался под рядового пассажира и катался по облюбованному троллейбусному маршруту.
Солидный, с газетой в руках, он чутко прислушивался к чужим разговорам.
Некий мужчина, благоуханный, допытывался у двух барышень:
- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?
- Нам это не интересно.
- Ну, я-я-я-ясно, звезд с неба не хватаете....
Он обнаружил под боком Медовика:
- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?
- Конечно...
- А вы видели?
- Я его устраивал.
- Ну, я-я-я-ясно... - протянул тот разочарованно.
Майор свернул газету в трубочку и сверкнул очками:
- Не скажешь ведь, что я не хватаю звезд, если у меня их до дури, я ими швыряюсь, когда свободен от троллейбуса. Давайте вместе! Хотите?
Звездочет непонимающе молчал.
- Я набираю астрологическую специальную группу, - Медор Медовик распахнул бумажник, набитый поликлиническими талончиками.
5
Блошкина, пожалев его старые кости, отправили в родственные ему регионы.
"Все решается в регионах, товарищ Блошкин, - внушительно разъяснил ему Балансиров. - Вот и поезжайте к себе в регион, где мы имели удовольствие познакомиться. И общими усилиями обезвредить вражеский десант в пятую колонну".
"Круть-круть-круть", - понимающе кивнул Блошкин, и Круть, дремавшая в углу, с готовностью приоткрыла левый глаз.
Как только его утвердили в должности, Блошкин списал себе в книжечку объявление, вывешенное в местном продмаге: "Беременным женщинам и лицам с циррозом печени алкогольные напитки не отпускаются".
Некий возмущался:
- Это почему же? А если беременная мне берет?
- Да с какой стати она тебе водку будет брать?
- А чего?
"Продавщица Жотова, - выводил Блошкин в книжечке, хмуря брови. Директор Жотов".
Покупателя он тоже, конечно, знал лично, но тот, к сожалению, об этом не помнил и часто не узнавал Блошкина.
- Мил человек, - позвал старик и сунул руку в карман, нашаривая талончик в городскую поликлинику. - Поди сюда, что скажу.
Глава 4
1
Ватага старшеклассников, написавших сочинение про картошку, ввалилась в школьный буфет. Кто-то кривлялся, кого-то ломало, иные ржали - громче, чем обычно, ибо пребывали в некоторой растерянности после знакомства с аппаратом доктора Протокопова. Открывшееся давало им полное право кривляться, ломаться и ржать, и этим правом приходилось пользоваться преувеличенно и с оттенком неудовольствия.
Вожак, плосколицый верзила с белыми солеными кругами под мышками пиджака, сделал знак, приказывая замолчать. Он притворился, будто выбирает себе винегрет, тогда как на самом деле начал прислушиваться к разговору нянечки с посудомойкой. Полная, кругленькая нянечка, вожаку по плечо, уронила руки по швам и подалась вперед, заколдованная беседой. Живыми остались только дряблые мускулы ее перестоявшегося лица.
- Небось, пироги пекли? студень варили? салаты готовили? - спрашивала она.
Оказалось, что нет, посудомойка не сделала ни первого, ни второго, ни третьего.
- А я вас понимаю, - сказала нянечка. - Готовишь, а они придут и все сожрут.
Выдержав паузу, она призналась:
- А я всю ночь не спала, сварила ведро студня. Разложила все на двенадцать тарелок. Самой бы все съесть, и не надо ни сосисок, ни колбасы.
Верзила обернулся к товарищам и тихо сказал:
- Берем в кольцо.
Собеседниц окружили, те смолкли.
- Галина Терентьевна, вас вызывают в поликлинику, - с наглым участием, еле сдерживая смех, предводитель молодежного крыла движения УМКА протянул перепуганной нянечке белый талон.
2
Круть, соблазнившаяся на собеседовании силовыми функциями, прохаживалась возле вокзала. Она - ей почему-то нравилось думать о себе в женском роде, хотя она была мужского - подыскивала себе кандидатов для бригады убойного реагирования.
Привокзальная площадь располагала к дальнему следованию. Круть побродила возле оружейного магазина, постояла у киоска с плакатом "Истина в блине", поглазела на другие необходимые в дороге товары.
Аппарат Протокопова не произвел на Круть большого впечатления. Все это она знала и раньше. И личные обстоятельства, которые предполагалось осознать через аппарат, уже давно устраивали Круть. Она и сама намеревалась вступить в какую-нибудь силовую группировку. Петру Клутычу отчаянно повезло, что он, Петр Клутыч, подвернулся первым. Круть моментально усвоила принцип, которым с ней поделился Петр Клутыч: найти себе подобного действительно нелегко. Зато найти глупее себя - сколько угодно. И случай не заставил себя ждать, на выходе из вокзала Круть стала свидетелем скандала, начало которого, к сожалению, было пропущено. Цветочница, немного увядшая дама, препиралась с мужчиной, владельцем дырявого рюкзака и носителем удивленных глаз.
Мужчина чего-то хотел и к этому желанному делу склонял цветочницу, но всему есть предел.
- Повесь себе на шишку, - рассвирепела торговка. Дальше она заговорила яснее, так как мужчина водил шалым взором туда-сюда и застенчиво лопотал. Совет собеседницы его не устроил.
- Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! заберите его!
Круть отступила при виде товарища милиционера, который как раз проходил мимо, явленный в чине майора маленького роста. Не глядя, не спрашивая, майор злобно оскалился, схватил надоедалу за рукав и сильно дернул. Потом толкнул и пинками погнал перед собой, вне себя от ярости. На углу, возле метро, пнул еще раз и велел убираться.
-Заберите меня! Ну же, заберите меня! - ломался и кривлялся задержанный, порываясь упасть на колени. Он поглядывал на метро, где, как известно, есть место, куда забирают.
- Пошел, пошел на хер, - защищался рукой милиционер. - У меня без тебя бед хватает! Пошел отсюда, кому сказано!
И ушел. А незнакомец остался. Он страдал от неопределенности существования, но тут к нему приступила Круть, давно расплывшаяся в довольной улыбке:
- Братан!...
Обнимая мужчину за плечи, Круть проводила взглядом милиционера, который уже был далеко. Соблазнительная добыча ускользнула, ушла, как табор журавлей в небо. В руках попискивала синица. Круть сунула руку в карман и нашарила пачку талончиков.
3
Охранник выдвинул условие: делайте, что хотите, но форму он не снимет.
- Вам гораздо лучше в форме, - искренне успокоил его Барахтелов, потому что форма ему самому очень нравилась, и он хотел переговорить об этом с Балансировым или, на худой конец, с Петром Клутычем: пусть выпишут всем.
Смуглое руководство охранника, услышав, что есть возможность проникнуть в структуру, набирающую политический вес, немедленно вывело его из торгового зала и откомандировало в распоряжение УМКИ.
- Поэзжай, брат, - сказали ему. - И про друзэй нэ забуд.
Тот уже поглядывал совсем спесиво, хотя в глубине души опасался, что не справится с поиском нужных людей. Где их искать, этих глупых?
"Глупые - это который бэз карзынка", - привычно решил он.
В метро, по пути в штаб-квартиру, его сдавили, стиснули, делясь подколенным чувством локтя. Охранник невольно прислушивался к происходящему, не в силах пошевелиться. Вокруг разворачивался всякий дискурс.
Сначала послышалось уютное курлыканье. Женский голос приговаривал:
- А вот, а вот, а вот.
Потом - неразборчивый диалог.
Громко:
- Где ты пузо видишь, дура?
"Жаль, что бэз карзынка", - подумал охранник.
4
Звездочет, удостоившийся крещения лично от майора Медовика, решил не искать от добра добра.
"Лучше троллейбуса ничего не придумали", - рассудил он.
Затаившись в салоне, навострив уши, он ловил обрывки бесед и невольно выбирал из них те, которые совпадали с его врожденным интересом к эзотерике и космогонии. Языческие корни, пущенные народонаселением в незапамятные времена, впечатляли звездочета и обнадеживали своей прочностью. Он уважительно думал: "Столько всего происходит в голове, что одному богу с этим никак не справиться".
Он взял на заметку непонятную бабоньку, которая разговаривала не то сама с собой, не то с кем-то в своей голове:
- У русских - бог, русский бог, а у бандитов - Иисус Христос.
Проталкиваясь к бабоньке, звездочет задержался, так как нечаянно свел чью-то мистику до уровня пожилой анатомии. Ему сделали жалобный выговор:
- Вы локтем уперлись мне в солнечное дыхание!
- Вот, вот, - засуетился звездочет, роясь в карманах. - Именно! Вы-то нам и нужны...
5
Человек, получивший от престарелого Блошкина талончик на прием к доктору Протокопову, сидел на пригорке и заливал из горлышка горькую, тоскливую злобу.
"Наше право дурацкое!" - распалял он себя с каждым глотком.
Прямо перед ним поблескивало вечернее озеро, и новобранец УМКИ ловил себя на смешанных желаниях: какое-то время ему хотелось насладиться созерцанием - "ух, красота!", но через пять минут он уже был готов отомстить окружающей среде за свое неполноценное урождение и замутить озеро.
Рядом лежал пустой флакончик из-под средства для принятия ванн, состав: этиловый спирт - восемьдесят частей, остальное - тоже приемлемо: кора дуба, хвойные экстракты, ароматизаторы плюс Отдушка, единственный непонятный и потому вселяющий тревогу компонент. Вдруг в ней самая суть, самый яд? Народ рискует, пренебрегает Отдушкой. Это же целое психологическое исследование можно написать, про терзания и гамлетовские раздумья над Отдушкой: можно ее внутрь или нельзя? Ведь человек, как известно, есть то, что он ест. И смелость города берет, и вот Отдушка прилагается к другим строительным материалам. Приятно представить, что ты на сколько-то процентов состоишь из Отдушки для цивилизованного купания богачей.
Новобранец перевел взгляд на замусоренный пляж. Это же какой свиньей надо быть безрассудной, чтобы в жару, на пляже, сожрать сосиску в искусственной оболочке, холодную, мертвую! И фантики разбросать! А в небе радуга, между прочим, - и на что она? И вот еще сами собой складываются японские стихи: "Пивные бутылки в траве Тихо лежат - Словно яички снесли".
"Пора и за работу приниматься, - мстительно подумал деревенский поэт, не чуждый восходящего солнца. - Вот этого хотя бы завербую. На роль теневого министра гигиены".
Стихи не унимались и привычно лезли в голову новобранца. Так бывало всегда, когда ему удавалось не до конца разорвать контакт с действительностью. Они лишь приняли иную направленность и сложились в панегирик движению УМКА: "Неубитому медведю двигаю шкурку, все впереди".
"Надо записать", - осклабился он.
Какой-то незнакомый субъект побрел прямо в озеро чистить зубы. Наблюдатель, загородный житель, уже привык, что разные люди, движимые соображениями непредусмотренной для них опрятности, вступают в озеро с мылом, мочалкой, с шампунями, со скребками для натоптышей и лишаев, с чудовищными четвероногими друзьями, рядом с которыми Цербер покажется комнатной болонкой. И вступают в расступающиеся воды в прозрачных, неблагополучно-семейных трусах. Он и сам так делал в светлые периоды, свободные от запоя. Но чистку зубов наблюдал впервые и поражался, пока не смекнул, что в этом - смирение. Какова пасть, такова и гигиена.
Отдушка не способствует внятной формулировке мыслей, и все вышеизложенное варилось, конечно, в условиях мозгового сумбура, без отсылок к античности.
Новобранец крякнул, поднялся, просеменил к неказистой одежде купальщика и положил листовку с приглашением на обследование. Чтобы бумажку не унесло ветром, придавил ботинком. Обернулся и мгновенно нашел себе новый объект: дряхлую дачную бабушку, которая очень серьезно закапывала довольно взрослого внука в огромную яму. Сам доктор Протокопов наверняка бы сказал, что в этом выразился неосознанный перенос на подростка собственной мрачной и скорой будущности, своего рода репетиция, возможность увидеть событие со стороны.
И был бы не прав, потому что бабушка, закопав внука по шею, надела ему на голову солдатскую кепочку-камуфляж. Бабушка прозревала не свое будущее, а внуково, и он сидел, как бы в окопе. Он ни разу не пошевелился - ни когда его закапывали, ни когда закопали. Бабушка уже отошла к вербовщику побеседовать - как ей померещилось, о лекарствах - а внук все сидел, и даже не шелохнулся лицом.
Глава 5
...Наступила зима.
Сопровождаемый слева Крутью, справа - охранником из магазина, Петр Клутыч помедлил перед автомобилем. Он задержался, глядя на раннюю утреннюю любовь тракторов.
Они подъехали друг к дружке мордами, якобы для уборки снега возле поребрика-бордюра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Петр Клутыч купил мороженое, шел и ел его, и вафли осыпались, как копеечки с уплаченной десятки.
"А вдруг я не узнаю дурака? - постоянно терзался Петр Клутыч. - Это же очень трудно - угадать его, когда сам не шибко умен".
- Можно к вам обратиться? - пролепетал Петр Клутыч, останавливая полную женщину с сумкой.
И торопливо, путаясь, вынул бумажечку, на которой были изложены основные тезисы.
- Мне это не нужно, - отрезала женщина, даже не удосужившись прочитать листовку.
- Вы же не прочитали...
- Я вас найду, если что, - утешила его та и заспешила прочь, намереваясь затеряться и слиться с толпой, и это ей замечательно удалось.
Петр Клутыч с бумажечкой в руке побрел к перекрестку.
Там он увидел Круть.
Круть была среднего роста; полуобритая голова; черная майка, умышленно задранная выше пупа; хмельное пошатывание. Ничего умного Круть сделать не могла. Науськиваемая другом, который, как всякий порядочный второстепенный персонаж, впоследствии не запомнился, Круть радостно ухмылялась и выпячивала брюхо на проезжую часть. Из поведения Крути следовало, что она хочет что-то остановить - например, маршрутное такси. Но хочет этого не очень сильно. Круть, не заботясь о результате своих действий, радовалась себе и похохатывала. Она никуда не спешила.
Петр Клутыч сделал опасливый крюк, опасаясь приобщиться Крути. А Круть дружелюбно скосила глаза на Петра Клутыча. Тут ему в голову пришло неожиданное изворотливое решение: он припомнил, что на втором этаже штаб-квартиры, в буфете, торгуют пивом. И мужественно шагнул вперед. Бумажку он до поры до времени спрятал.
3
Этническим фактором занимался Барахтелов, который находчивостью почти не уступал Балансирову.
Юркий, низкорослый Барахтелов напоминал возбужденную мышку. У него был скошенный лоб - на грани нормы и врожденной болезни, первый луч профиля. Вторым лучом с вершиной в кончике полукартофельного, как уже говорилось, носа бежал подбородок, которого не было, и нижняя губа беспрепятственно перетекала в адамово яблоко. Редкие зубы торчали вперед. Барахтелов брил усы, чтобы не совсем уж походить на грызуна, а борода у него не росла.
Прочесывание меньшинств считалось занятием опасным и неблагодарным, но он не унывал, потому что проживал в их постоянно сгущавшемся окружении. И, получив задание, не стал суетиться, а спокойно поехал домой, пообедал, вздремнул и только потом уже отправился в ближайший круглосуточный магазинчик, которым правили угрюмого вида южане.
В магазине тлел и курился межнациональный конфликт.
- Карзынку! Возмы! Возмы карзынку! Так!... Взял карзынку!
Барахтелову всего-то и нужно было взять не корзинку, а один лимон. Провоцируя охранника, в котором давно ничего не осталось - да и не было - от единоверного ему Ходжи Насреддина, он ухитрился прошмыгнуть мимо и вскоре уже шагал обратно. Цоп!
Охранник засипел ему в ухо:
- Паследний раз без карзинка идеш!
Многие покупатели думали, будто таким, как охранник, ассимиляция недоступна по генетическому промыслу. Но в один прекрасный день страж-таки ассимилировался, и сделал это очень просто: нацепил милицейскую форму без знаков отличия. И перестал отличаться от славянской милиции. В форме он так изменился, что мог позволить себя ледяное молчание Власти. Ему теперь было незачем крычать про карзынку слишком часто - разве что для удовольствия. И даже щуриться не приходилось, потому что он и так был прищуренный, достаточно ему просто стоять на стреме и страже потребительских карзынок, очень малых. Потому что милицейская форма, в отличие от носителя, замечательно совпадала с отечественными генетическими страхами. Посетители подтянулись и вели себя, как положено: отводили глаза, вздрагивали, нервно хватали карзынку.
- Ты силно умный!... - охранник сделал Барахтелову замечание.
Тот скользнул себе в карман, вынул малиновую книжечку.
- Хочешь такую же?
- Дай пасматрю, - охранник немедленно перешел к переговорам, повинуясь склонности к торгашеству и надувательству, которую впитал с молоком матери. Эту мать он не ценил и не уважал, потому что с момента его появления в магазине она, покойница, успела выслушать со стороны немало оскорбительных слов, которые омрачали ее блаженство.
- Будэт много дэнег, - сказал Барахтелов, умело подстраиваясь под особенности спеллинга.
4
Медор Медовик и сам не гнушался полевой работой. Переделав неотложные дела, он маскировался под рядового пассажира и катался по облюбованному троллейбусному маршруту.
Солидный, с газетой в руках, он чутко прислушивался к чужим разговорам.
Некий мужчина, благоуханный, допытывался у двух барышень:
- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?
- Нам это не интересно.
- Ну, я-я-я-ясно, звезд с неба не хватаете....
Он обнаружил под боком Медовика:
- Вы знаете, что со второго числа по четвертое идет метеоритный дождь?
- Конечно...
- А вы видели?
- Я его устраивал.
- Ну, я-я-я-ясно... - протянул тот разочарованно.
Майор свернул газету в трубочку и сверкнул очками:
- Не скажешь ведь, что я не хватаю звезд, если у меня их до дури, я ими швыряюсь, когда свободен от троллейбуса. Давайте вместе! Хотите?
Звездочет непонимающе молчал.
- Я набираю астрологическую специальную группу, - Медор Медовик распахнул бумажник, набитый поликлиническими талончиками.
5
Блошкина, пожалев его старые кости, отправили в родственные ему регионы.
"Все решается в регионах, товарищ Блошкин, - внушительно разъяснил ему Балансиров. - Вот и поезжайте к себе в регион, где мы имели удовольствие познакомиться. И общими усилиями обезвредить вражеский десант в пятую колонну".
"Круть-круть-круть", - понимающе кивнул Блошкин, и Круть, дремавшая в углу, с готовностью приоткрыла левый глаз.
Как только его утвердили в должности, Блошкин списал себе в книжечку объявление, вывешенное в местном продмаге: "Беременным женщинам и лицам с циррозом печени алкогольные напитки не отпускаются".
Некий возмущался:
- Это почему же? А если беременная мне берет?
- Да с какой стати она тебе водку будет брать?
- А чего?
"Продавщица Жотова, - выводил Блошкин в книжечке, хмуря брови. Директор Жотов".
Покупателя он тоже, конечно, знал лично, но тот, к сожалению, об этом не помнил и часто не узнавал Блошкина.
- Мил человек, - позвал старик и сунул руку в карман, нашаривая талончик в городскую поликлинику. - Поди сюда, что скажу.
Глава 4
1
Ватага старшеклассников, написавших сочинение про картошку, ввалилась в школьный буфет. Кто-то кривлялся, кого-то ломало, иные ржали - громче, чем обычно, ибо пребывали в некоторой растерянности после знакомства с аппаратом доктора Протокопова. Открывшееся давало им полное право кривляться, ломаться и ржать, и этим правом приходилось пользоваться преувеличенно и с оттенком неудовольствия.
Вожак, плосколицый верзила с белыми солеными кругами под мышками пиджака, сделал знак, приказывая замолчать. Он притворился, будто выбирает себе винегрет, тогда как на самом деле начал прислушиваться к разговору нянечки с посудомойкой. Полная, кругленькая нянечка, вожаку по плечо, уронила руки по швам и подалась вперед, заколдованная беседой. Живыми остались только дряблые мускулы ее перестоявшегося лица.
- Небось, пироги пекли? студень варили? салаты готовили? - спрашивала она.
Оказалось, что нет, посудомойка не сделала ни первого, ни второго, ни третьего.
- А я вас понимаю, - сказала нянечка. - Готовишь, а они придут и все сожрут.
Выдержав паузу, она призналась:
- А я всю ночь не спала, сварила ведро студня. Разложила все на двенадцать тарелок. Самой бы все съесть, и не надо ни сосисок, ни колбасы.
Верзила обернулся к товарищам и тихо сказал:
- Берем в кольцо.
Собеседниц окружили, те смолкли.
- Галина Терентьевна, вас вызывают в поликлинику, - с наглым участием, еле сдерживая смех, предводитель молодежного крыла движения УМКА протянул перепуганной нянечке белый талон.
2
Круть, соблазнившаяся на собеседовании силовыми функциями, прохаживалась возле вокзала. Она - ей почему-то нравилось думать о себе в женском роде, хотя она была мужского - подыскивала себе кандидатов для бригады убойного реагирования.
Привокзальная площадь располагала к дальнему следованию. Круть побродила возле оружейного магазина, постояла у киоска с плакатом "Истина в блине", поглазела на другие необходимые в дороге товары.
Аппарат Протокопова не произвел на Круть большого впечатления. Все это она знала и раньше. И личные обстоятельства, которые предполагалось осознать через аппарат, уже давно устраивали Круть. Она и сама намеревалась вступить в какую-нибудь силовую группировку. Петру Клутычу отчаянно повезло, что он, Петр Клутыч, подвернулся первым. Круть моментально усвоила принцип, которым с ней поделился Петр Клутыч: найти себе подобного действительно нелегко. Зато найти глупее себя - сколько угодно. И случай не заставил себя ждать, на выходе из вокзала Круть стала свидетелем скандала, начало которого, к сожалению, было пропущено. Цветочница, немного увядшая дама, препиралась с мужчиной, владельцем дырявого рюкзака и носителем удивленных глаз.
Мужчина чего-то хотел и к этому желанному делу склонял цветочницу, но всему есть предел.
- Повесь себе на шишку, - рассвирепела торговка. Дальше она заговорила яснее, так как мужчина водил шалым взором туда-сюда и застенчиво лопотал. Совет собеседницы его не устроил.
- Товарищ милиционер! Товарищ милиционер! заберите его!
Круть отступила при виде товарища милиционера, который как раз проходил мимо, явленный в чине майора маленького роста. Не глядя, не спрашивая, майор злобно оскалился, схватил надоедалу за рукав и сильно дернул. Потом толкнул и пинками погнал перед собой, вне себя от ярости. На углу, возле метро, пнул еще раз и велел убираться.
-Заберите меня! Ну же, заберите меня! - ломался и кривлялся задержанный, порываясь упасть на колени. Он поглядывал на метро, где, как известно, есть место, куда забирают.
- Пошел, пошел на хер, - защищался рукой милиционер. - У меня без тебя бед хватает! Пошел отсюда, кому сказано!
И ушел. А незнакомец остался. Он страдал от неопределенности существования, но тут к нему приступила Круть, давно расплывшаяся в довольной улыбке:
- Братан!...
Обнимая мужчину за плечи, Круть проводила взглядом милиционера, который уже был далеко. Соблазнительная добыча ускользнула, ушла, как табор журавлей в небо. В руках попискивала синица. Круть сунула руку в карман и нашарила пачку талончиков.
3
Охранник выдвинул условие: делайте, что хотите, но форму он не снимет.
- Вам гораздо лучше в форме, - искренне успокоил его Барахтелов, потому что форма ему самому очень нравилась, и он хотел переговорить об этом с Балансировым или, на худой конец, с Петром Клутычем: пусть выпишут всем.
Смуглое руководство охранника, услышав, что есть возможность проникнуть в структуру, набирающую политический вес, немедленно вывело его из торгового зала и откомандировало в распоряжение УМКИ.
- Поэзжай, брат, - сказали ему. - И про друзэй нэ забуд.
Тот уже поглядывал совсем спесиво, хотя в глубине души опасался, что не справится с поиском нужных людей. Где их искать, этих глупых?
"Глупые - это который бэз карзынка", - привычно решил он.
В метро, по пути в штаб-квартиру, его сдавили, стиснули, делясь подколенным чувством локтя. Охранник невольно прислушивался к происходящему, не в силах пошевелиться. Вокруг разворачивался всякий дискурс.
Сначала послышалось уютное курлыканье. Женский голос приговаривал:
- А вот, а вот, а вот.
Потом - неразборчивый диалог.
Громко:
- Где ты пузо видишь, дура?
"Жаль, что бэз карзынка", - подумал охранник.
4
Звездочет, удостоившийся крещения лично от майора Медовика, решил не искать от добра добра.
"Лучше троллейбуса ничего не придумали", - рассудил он.
Затаившись в салоне, навострив уши, он ловил обрывки бесед и невольно выбирал из них те, которые совпадали с его врожденным интересом к эзотерике и космогонии. Языческие корни, пущенные народонаселением в незапамятные времена, впечатляли звездочета и обнадеживали своей прочностью. Он уважительно думал: "Столько всего происходит в голове, что одному богу с этим никак не справиться".
Он взял на заметку непонятную бабоньку, которая разговаривала не то сама с собой, не то с кем-то в своей голове:
- У русских - бог, русский бог, а у бандитов - Иисус Христос.
Проталкиваясь к бабоньке, звездочет задержался, так как нечаянно свел чью-то мистику до уровня пожилой анатомии. Ему сделали жалобный выговор:
- Вы локтем уперлись мне в солнечное дыхание!
- Вот, вот, - засуетился звездочет, роясь в карманах. - Именно! Вы-то нам и нужны...
5
Человек, получивший от престарелого Блошкина талончик на прием к доктору Протокопову, сидел на пригорке и заливал из горлышка горькую, тоскливую злобу.
"Наше право дурацкое!" - распалял он себя с каждым глотком.
Прямо перед ним поблескивало вечернее озеро, и новобранец УМКИ ловил себя на смешанных желаниях: какое-то время ему хотелось насладиться созерцанием - "ух, красота!", но через пять минут он уже был готов отомстить окружающей среде за свое неполноценное урождение и замутить озеро.
Рядом лежал пустой флакончик из-под средства для принятия ванн, состав: этиловый спирт - восемьдесят частей, остальное - тоже приемлемо: кора дуба, хвойные экстракты, ароматизаторы плюс Отдушка, единственный непонятный и потому вселяющий тревогу компонент. Вдруг в ней самая суть, самый яд? Народ рискует, пренебрегает Отдушкой. Это же целое психологическое исследование можно написать, про терзания и гамлетовские раздумья над Отдушкой: можно ее внутрь или нельзя? Ведь человек, как известно, есть то, что он ест. И смелость города берет, и вот Отдушка прилагается к другим строительным материалам. Приятно представить, что ты на сколько-то процентов состоишь из Отдушки для цивилизованного купания богачей.
Новобранец перевел взгляд на замусоренный пляж. Это же какой свиньей надо быть безрассудной, чтобы в жару, на пляже, сожрать сосиску в искусственной оболочке, холодную, мертвую! И фантики разбросать! А в небе радуга, между прочим, - и на что она? И вот еще сами собой складываются японские стихи: "Пивные бутылки в траве Тихо лежат - Словно яички снесли".
"Пора и за работу приниматься, - мстительно подумал деревенский поэт, не чуждый восходящего солнца. - Вот этого хотя бы завербую. На роль теневого министра гигиены".
Стихи не унимались и привычно лезли в голову новобранца. Так бывало всегда, когда ему удавалось не до конца разорвать контакт с действительностью. Они лишь приняли иную направленность и сложились в панегирик движению УМКА: "Неубитому медведю двигаю шкурку, все впереди".
"Надо записать", - осклабился он.
Какой-то незнакомый субъект побрел прямо в озеро чистить зубы. Наблюдатель, загородный житель, уже привык, что разные люди, движимые соображениями непредусмотренной для них опрятности, вступают в озеро с мылом, мочалкой, с шампунями, со скребками для натоптышей и лишаев, с чудовищными четвероногими друзьями, рядом с которыми Цербер покажется комнатной болонкой. И вступают в расступающиеся воды в прозрачных, неблагополучно-семейных трусах. Он и сам так делал в светлые периоды, свободные от запоя. Но чистку зубов наблюдал впервые и поражался, пока не смекнул, что в этом - смирение. Какова пасть, такова и гигиена.
Отдушка не способствует внятной формулировке мыслей, и все вышеизложенное варилось, конечно, в условиях мозгового сумбура, без отсылок к античности.
Новобранец крякнул, поднялся, просеменил к неказистой одежде купальщика и положил листовку с приглашением на обследование. Чтобы бумажку не унесло ветром, придавил ботинком. Обернулся и мгновенно нашел себе новый объект: дряхлую дачную бабушку, которая очень серьезно закапывала довольно взрослого внука в огромную яму. Сам доктор Протокопов наверняка бы сказал, что в этом выразился неосознанный перенос на подростка собственной мрачной и скорой будущности, своего рода репетиция, возможность увидеть событие со стороны.
И был бы не прав, потому что бабушка, закопав внука по шею, надела ему на голову солдатскую кепочку-камуфляж. Бабушка прозревала не свое будущее, а внуково, и он сидел, как бы в окопе. Он ни разу не пошевелился - ни когда его закапывали, ни когда закопали. Бабушка уже отошла к вербовщику побеседовать - как ей померещилось, о лекарствах - а внук все сидел, и даже не шелохнулся лицом.
Глава 5
...Наступила зима.
Сопровождаемый слева Крутью, справа - охранником из магазина, Петр Клутыч помедлил перед автомобилем. Он задержался, глядя на раннюю утреннюю любовь тракторов.
Они подъехали друг к дружке мордами, якобы для уборки снега возле поребрика-бордюра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9