А подводить глаза, как Зарецкая, жевать пирожок, как Гречкосей, в то время, когда я объясняю тему? Да я и тебя хочу спросить: у нас сейчас урок литературы идет или производственная практика? У тебя парта или склад запчастей?
Она давно видела, что руку тянет Рублев. Уже воздух втягивает…
– Н-насчет записки… – не дожидаясь разрешения, начал он.
– Достаточно! – властно перебила она его. – Мне деньги платят не за дискуссии с вами!… – И, согнав с лица все признаки недовольства и волнения, продолжила урок: – Мы остановились на том, что существовавшая в то время система отношений в обществе неизбежно порождала в представителях правящего класса и их детях эгоизм, потребительское отношение к жизни, духовную пустоту и чванство.
… После литературы по расписанию было еще два урока. Но Колюня сразу после звонка на переменку как бы дематериализовался. Малышева встретила «братьев» в буфете и в два счета выяснила, что те пострадали безвинно. Она ела ватрушку с творогом, запивала ее компотом и недоумевала: кто же вокруг этой записки столько туману развел? Пойти в кино, на дневной сеанс с двумя и даже с одним мальчишкой – что в этом особенного?
… Бабуля была дома. Рублев обрадовался этому: будет с кем поболтать, душу отвести. Сидение за партой в одиночку угнетающе действовало на него. Да и забыть про инцидент с запиской тоже не мешало. Хотел публично признаться, что это он ее послал. Да вот злая Наталья помешала. «А ты и рад, что помешала», – откровенно сказал ему «внутренний голос».
– Половина учителей болеет, – пошел Колюня молоть, опережая вопрос бабули, почему вернулся из школы так рано. – Да и как им не болеть? С нами, наглыми, железные нервы надо иметь. Скорее бы внедряли компьютеры, что ли?…
– Есть сейчас будешь или потом?
– Так устал – даже есть не хочется. И некогда. Уроки, общественная работа…
– Сегодня убиралась, на полу нашла, – протянула она ему фотокарточку Малышевой форматом 3x4. – Любовь, что ли, твоя?
– Ты что?! – оглушительно громко рассмеялся Колюня. – Это Валерочки Коробкина страсть.
Бабуля никогда твердо не знала, когда эта балаболка правду говорит, а когда дурь выламывает. На всякий случай пошла разогревать щи, отбивную котлету и допекать пирог с яблоками. Колюня же, напевая боевой мотивчик, ногой открыл дверь в свою комнату, ногой же и закрыл.
Бросил сумку на стол, подошел к зеркалу и пристально посмотрел себе в глаза… Ну, Рублев, ну, рыжий прохвост, заварил ты кашу с этим культпоходом в кино! Смешнее всего будет, если Коробка, здорового лба, и Малышеву пропустят в кинозал, а тебе посоветуют прийти попозже, с паспортом. Фильм-то: дети до шестнадцати не допускаются. Боятся, вдруг детки узнают то, что они давным-давно знают. Нет, дудки, я уже не маленький. Маленьким меня школьная форма делает. А как облачусь во все фирменное, у билетерши в зобу дыхание перехватит от почтения. Он открыл дверцу шифоньера. Отцовский вельветовый пиджак с борцовскими плечами – вот что его состарит сразу лет на пять!
– Обед на столе, – заглянула к нему бабуля. – А я пошла и хозяйственный. Порошок, сказывают, завезли. Ты дома будешь?
– Нет, скоро ухожу на выставку японской графики, – соврал он и сам не понял зачем. – Кстати, дай-ка трешечку на мороженое.
– На мороженое?… Совсем меня за дуру считаешь…
Но деньги, затребованные внуком, куда денешься, выдала. Отец с матерью, уезжая туда, оставили для него хорошенькую сумму: по тридцать рублей в месяц на карманные расходы. Она была против такого баловства. Невестке побоялась, а сыну сказала: «Вы вроде как откупаетесь от него…» Хотела утаить эти деньги и сберечь их для внука – пригодятся, когда станет большим. Но тот знал про них и тратил, на что хотел. Прошлой зимой позвал товарищей из школы на день рождения. Она приготовила им поесть, пирог испекла, фруктовой воды по бутылке на человека поставила. Они еще за стол не сели, сразу включили какую-то оголтелую музыку, такую громкую, что у нее на кухне стаканы по столу поехали. Лечатся они от чего-то ею, что ли? Сидеть с ними, она еще из, ума не выжила, не стала, пошла к соседке. В одно время с ней из квартиры вышел и Валерий. Этот парнишка ей нравился. Смирный. Суждения как у взрослого. «Что мало был?» –спросила она. «Скоро по телику будет урок астрономии, – c заботой в голосе ответил он. – А с ними разве посмотришь?» Через час она вернулась – их никого уже не было, убежали на улицу. На столе, кроме бутылок из-под фруктовой воды, стояла еще одна, она не поняла, из-под чего. Было накурено. Телевизор работал на полную мощность, пластинка на проигрывателе крутилась без звука. Ох, горе ты мое. Беспечный, непутевый. Скорее бы уж отец с матерью забрали тебя к себе. Разве это дело: они там, он здесь?…
К бабулиному обеду Колюня даже не притронулся. Настроение было – не до щей! Слазил в холодильник. И прежде чем с кружком полукопченой колбасы плюхнуться в кресло, включил телевизор. «Гуд бай, май лав, гуд бай!» – неправдоподобно высоким для своего могучего телосложения тенором пел и оплакивал расставание с любимой грек Демис Руссос на английском языке. Песня Колюне нравилась. Он даже подпевал Руссосу. Правда, при этом продолжал жевать полукопченую колбасу вместе со шкуркой…
Валерий подошел к Дому культуры за пятнадцать минут до начала сеанса. Повертел головой туда, сюда: Рублев еще не пришел. Соседка по парте (он не сразу узнал ее в цветастой, как у цыганки, юбке и туфлях на высоком, закачаешься, каблуке) подошла чуть позже его и тоже теперь посматривала по сторонам. Коробкин отошел за угол и решил не выходить оттуда, пока не придет инициатор этого культпохода – Рублев.
А тот не появлялся! И это все сильнее и сильнее злило Валерия. Сколько уже раз он зарекался иметь какие-то дела с Колюней. Не в то, так в другое вляпаешься. Вот и сегодня из-за него дома вышла неприятность. Хотел уйти в кино по-тихому, но мать не проведешь. «Ты куда вырядился? Эгоист! Весь в отца!…» И пошло-поехало…
– Привет! – услышал он удивленно-радостный возглас Малышевой. – Кого угодно ожидала здесь встретить, только не тебя…
Не зная, что сказать, Валерий побагровел.
– Если не секрет, что здесь делаешь? – пришла она к нему на выручку.
– То же самое, что и ты – жду третьего…
– Да?! – Катя озадаченно положила голову на плечо (с такой длинной и гибкой шеей, как у нее, нет ничего проще) и посмотрела на него точно птица из-под крыла. – А где же третий?
– Рублев? Сейчас придет…
– Рублев?!
Катины глаза изумленно распахнулись и на миг застили Валерию весь белый свет. Он даже невольно подался к ней, но, опаленный темным пламенем глубоких зрачков, тотчас отпрянул назад.
– Никогда бы не подумала, что третий – Рублев, – хихикнула Катя. – Мне рассказывали, он ненавидит нас, девчонок.
– Слушайте вы его…
– Зачем же он записку посылал? Не мог просто так пригласить?
Валерий снова загляделся на Катю. Какие у нее красивые в серебряном свете солнца волосы! Такие легкие, точно ничего не весят. Ветра нет, а летают с плеча на плечо. В школе он за ней не замечал такого. Но в школу она приходит в школьной форме, с «конским хвостом»…
– Что же он не идет? – вдруг забеспокоился Валерий. – Уже первый звонок…
– Ты меня спрашиваешь?… А между прочим, если мальчишка пришел с девчонкой в кино, он обязан ее развлекать.
– Как?! – с ужасом поглядел на нее Коробкин. – Анекдоты рассказывать? Я ни одного не помню…
– Я ехала сюда и думала, что в Москве мальчишки понаходчивее, – опять хихикнула она. – Но вообще-то, если не хочется разговаривать, лучше молчать.
– Сейчас Рублев придет – с ним весело станет, – с тоской пообещал Валерий. – Кстати, уже второй звонок…
– У тебя есть сигареты? – неожиданно спросила она.
Пораженный ее вопросом, он замотал головой и спросил:
– А ты что, куришь?
– Нет. Просто я хотела узнать, куришь ли ты…
– Даешь, – расплылся он в беспредельно широкой улыбке.
– А если б курила, то что?
– Да курят обычно еще те…
– Глупость какая, – не согласилась она с ним. – У меня мама курит. А я могу поклясться, что она очень порядочная женщина.
В это время зазвенел третий звонок.
– Пойдем в зал? – спросила она.
– Может, еще подойдет? – опять затосковал Валерий. – Неудобно без него…
Катя без слов вытянула из его руки билеты, подошла к кассе, где стояло несколько человек.
– Кому билеты? – громко обратилась она к ним. – Десятый ряд, середка!
– Ты чего?! – подбежал Валерий.
– Ничего! – даже не поглядев на него, ответила она и снова спросила очередь: – Кому билеты?!
– Ну и черт с ним! – в сердцах воскликнул Валерий, имея в виду инициатора – Колюню, схватил Катю за руку и потащил ее в кинозал, где уже медленно, как при обмороке, в глазах меркнул свет…
После кино Валерий решил позвонить Рублеву.
– У тебя нет двушки? – спросил он Катю.
Она порылась в сумочке.
– Одно серебро… Но я сейчас превращу его в медь! – пошутила она и остановила прохожего, чтобы тот разменял ей гривенник.
– Звони! – Ссыпала она все монетки в руку Валерия. – Телефон помнишь?
– А как же!…
Он вошел в будку телефона-автомата. Накрапывал дождь. Катя тоже вошла в будку и встала напротив него. И пока Валерий набирал номер, разговаривал с Рублевым, она заплетала волосы в косу и, не таясь, разглядывала его лицо. Ей нравился этот мальчишка. Даже тем, что неразговорчив, чуть важничает, тоже нравился. Лицо у него симпатичное. Чистое, спокойное. Нос почти сросся со лбом, как у древних римлян, подбородок чуть выдается вперед – где-то она читала, это признак сильной воли. А глаза у него почему-то невеселые, даже когда улыбается. Интересно, знает ли он сам, что немножко похож на артиста Богатырева, который ей очень понравился в «Мартине Идене»?…
– Ты чего не пришел? – начал Валерий свой разговор с вопроса. – Фильм, правда, старый, но смотреть можно.
– А ты не догадываешься, почему? – хмурым голосом ответил Колюня.
– Честно говоря, нет…
– Я и не собирался идти. Для тебя, байда, старался.
– А кто тебя просил об этом?!
– В классе уже все, кроме тебя, знают: она в тебя влюблена.
– Ори потише… – скосил Валерий глаза на Катю. Та с задумчивой улыбкой смотрела на него и заплетала косу.
– Она рядышком? – догадался Колюня. – Видишь: все на мази! Действуй дальше, паря…
– Захочу, тебя не спрошу…
– Но когда пойдете в загс, – продолжал язвить Колюня, – возьми меня своим свидетелем. Все-таки я вас свел. За одну парту посадил, в кино вдвоем отправил…
Стой Рублев рядом, он бы ему за такие шутки закатал. Но рядом стояла девчонка. Она тянула руку к трубке.
– С тобой Катя хочет поговорить, – сказал Валерий Колюне, но тот уже бросил трубку.
– А что ты ему хотела сказать? – не поднимая глаз, поинтересовался Валерий.
– Хотела попросить, чтобы он нас в гости позвал. Говорят, у него много хороших записей…
– У него всего навалом.
– А мне вдруг так захотелось музыки!…
– Я не пойду, – твердо сказал Валерий. – По-моему, он сегодня не с той ноги встал.
– А почему он не пришел в кино?
– Сказал, что для нас с тобой старался. Но я не верю в это.
Дождь уже перестал накрапывать.
– Странный он какой-то… – Катя вышла из будки, следом за ней и Валерий. – Что ни делает, все только хуже для себя. Вы с ним, я слышала, дружите… Что он за человек?
Валерий не ответил. То ли не захотел, то ли не расслышал ее вопроса.
– До скорого? – остановилась она на перекрестке.
– До свидания, – торопливо пожал ей руку Валерий и быстрым шагом пошел в противоположную сторону.
Катя чуть не плакала от обиды… Что за тип?! Кино смотрели вместе. А как проводить – даже не предложил! Она еще приняла его за Мартина Идена наших дней. Самый настоящий пень – вот он кто!
И у Валерия было тяжело на душе. Еще когда они выходили из Дома культуры, он подумал: надо проводить ее. В будке глянул на часы и увидел, что опаздывает. «Чтоб ровно через два часа был как штык!» – с таким условием мать отпустила его в кино. И если он не явится вовремя, крику будет – полная квартира. А он больше всего на свете не любит скандалов.
И вдруг его будто что-то толкнуло в спину. Обернулся и увидел, что Малышева понуро идет в свою сторону прямо по лужам. И не как-нибудь, а босиком! Без туфлей она стала совсем маленькой. Что было духу бросился следом за ней.
– Ты чего? – спросил он, поравнявшись. – Простудиться надумала?…
Она даже не взглянула на него.
– Слышишь?! Обуйся…
– Иди, куда шел…
Тут он заметил, что шпилька одной туфли обломилась и держится на честном слове. Остановил Катю, снял с себя кеды и опустился перед ней на колени, чтобы обуть ее.
– Не трогай меня! – стала она вырываться. И чуть не упала.
– Стой смирно!
– Я не корова, чтоб со мной так разговаривали!
Валерий только подбавил масла в огонь.
– Будешь брыкаться, – мрачно предупредил он, – на руках понесу.
– А по физии не хочешь?
– Бей, – поднял он к ней лицо, а сам продолжал впихивать ее ноги в свои кеды сорок третьего размера.
Она ударила.
– Еще, – попросил он.
И тогда она перестала вырываться. У дверей квартиры она сказала ему:
– Зайдем к нам. Я дам тебе сухие носки.
– Здесь подожду, – ответил он, глядя в потолок.
– Ну и чудик ты, – улыбнулась она и силком втолкнула его в квартиру.
Мать возилась на кухне.
– Ма! Я не одна! – просунулась туда Катя.
– Кто еще?
– Мальчишка из нашего класса, мы с ним в кино ходили. – И тихо напомнила: – Я тебе о нем рассказывала.
Мать выглянула из кухни. Строго оглядела Валерия с головы до ног.
– Это что, новая мода – ходить в одних носках? – спросила она его.
– Здравствуйте! – сказал Валерий, ничего не объясняя ей.
– Здравствуй, здравствуй… – закивала Катина мать. – По правде говоря, я представляла тебя другим. Калибром поменьше. И жгучим шатеном.
– Ты все перепутала, ма! – залилась смехом Катя. – Это Валерий Коробкин, мой сосед по парте.
– Предупреждать надо, – чуточку обиделась мать. И вернулась на, кухню.
Катя провела Валерия в комнаты, дала ему сухие носки, а сама побежала к матери.
– Скажи: он симпатичный?
Мать глянула с усмешкой:
– Красавец!
– Я серьезно!
– Хорошее лицо. Волевое…
– Ой, мамка! – задохнулась от удовольствия Катя, благодарно прижалась щекой к щеке. – Я решила: он будет моим другом.
– Как это – решила?
– Сегодня поняла, что и я ему нравлюсь.
– Ловлю тебя на слове.
– Лови! – лобызнула она и плечо матери. – Я уже дней десять как вся втюренная в него.
– Так… продолжай…
– Все! – удивленно посмотрела на нее Катя. – Он нравится мне. Я нравлюсь ему. Что еще нужно?
– Немного. Школу окончить.
– Я бы тебя еще поняла, будь он дурачком или хулиганом.
– У тебя и такие были. Не в этом дело. Уж больно ты влюбчивая.
Катя показала ей язык и, напевая что-то, понеслась к Валерию.
Да, он был не первым ее увлечением. Далеко не первым! Уже в третьем классе она объявила родителям, что один мальчик хочет на ней жениться. «И ты дала согласие?» – не повел бровью отец. «Нет, – грустно потрясла косичками Катя. – Я сказала ему, что люблю другого…» Она с малых лет охотно принимала все знаки внимания мальчиков – от ударов портфелем по спине до записок с приглашением на каток. Все их ухаживания воспринимала как должное. Она словно бы сразу родилась девочкой-женщиной. «Ой, ма, – могла она, бросив портфель на пол, сообщить с порога, – на какого красивого мальчишку из девятого класса я сегодня глаз положила!…» Мать не всегда понимала: поддразнивает ее дочь или за этим кроется что-то серьезное…
Переезд в Москву ничего не изменил в ней. Она быстро сошлась с девчонками своего класса. Понравилась мальчишкам. Верно, они ей поначалу не понравились. Одни показались страшно несерьезными, как, например, «братья Карамазовы», другие хамоватыми, наподобие рыжего Рублева. Но, если честно, в первую очередь Колюней-то она и заинтересовалась. Что-то угадала в нем своим детски-женским сердцем. Даже успела матери обрисовать его характер и наружность… И вдруг на парте обнаружила красную разграничительную черту, которую провел ее сосед. Это ее задело. Такого в жизни еще не было – чтобы не она, а ей указывали на место! Стала краем глаза всматриваться в нелюдимого Коробкина, пытаясь понять, что он за фрукт. Валерий, чувствуя ее взгляд, отворачивался, показывал, какая у него красивая спина. Катя поклялась, что он провел, он же и сотрет эту самую черту!
И вот он у нее в гостях… К ужину подоспел отец, военный в звании майора. Когда к дочери приходил кто-нибудь из одноклассников, он любил смущать их каверзными вопросами.
– Что предпочитаете, молодой человек? – спросил он Валерия. – Вино? А может, водочку?…
– Шутите, – сдержанно улыбнулся тот.
– А что, – улыбнулся и Катин отец, – скажешь, ни разу не пробовал?
– Один раз было, – не скрыл Валерий. – Я еще в школу не ходил. Выпил целую рюмку, не помню чего. Чтобы отцу поменьше досталось. И чуть не умер после этого. До сих пор от одной мысли воротит…
– Ничего не скажешь, яркое воспоминание из детства… – с сочувствием посмотрел на него отец, и они стали говорить на другие темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Она давно видела, что руку тянет Рублев. Уже воздух втягивает…
– Н-насчет записки… – не дожидаясь разрешения, начал он.
– Достаточно! – властно перебила она его. – Мне деньги платят не за дискуссии с вами!… – И, согнав с лица все признаки недовольства и волнения, продолжила урок: – Мы остановились на том, что существовавшая в то время система отношений в обществе неизбежно порождала в представителях правящего класса и их детях эгоизм, потребительское отношение к жизни, духовную пустоту и чванство.
… После литературы по расписанию было еще два урока. Но Колюня сразу после звонка на переменку как бы дематериализовался. Малышева встретила «братьев» в буфете и в два счета выяснила, что те пострадали безвинно. Она ела ватрушку с творогом, запивала ее компотом и недоумевала: кто же вокруг этой записки столько туману развел? Пойти в кино, на дневной сеанс с двумя и даже с одним мальчишкой – что в этом особенного?
… Бабуля была дома. Рублев обрадовался этому: будет с кем поболтать, душу отвести. Сидение за партой в одиночку угнетающе действовало на него. Да и забыть про инцидент с запиской тоже не мешало. Хотел публично признаться, что это он ее послал. Да вот злая Наталья помешала. «А ты и рад, что помешала», – откровенно сказал ему «внутренний голос».
– Половина учителей болеет, – пошел Колюня молоть, опережая вопрос бабули, почему вернулся из школы так рано. – Да и как им не болеть? С нами, наглыми, железные нервы надо иметь. Скорее бы внедряли компьютеры, что ли?…
– Есть сейчас будешь или потом?
– Так устал – даже есть не хочется. И некогда. Уроки, общественная работа…
– Сегодня убиралась, на полу нашла, – протянула она ему фотокарточку Малышевой форматом 3x4. – Любовь, что ли, твоя?
– Ты что?! – оглушительно громко рассмеялся Колюня. – Это Валерочки Коробкина страсть.
Бабуля никогда твердо не знала, когда эта балаболка правду говорит, а когда дурь выламывает. На всякий случай пошла разогревать щи, отбивную котлету и допекать пирог с яблоками. Колюня же, напевая боевой мотивчик, ногой открыл дверь в свою комнату, ногой же и закрыл.
Бросил сумку на стол, подошел к зеркалу и пристально посмотрел себе в глаза… Ну, Рублев, ну, рыжий прохвост, заварил ты кашу с этим культпоходом в кино! Смешнее всего будет, если Коробка, здорового лба, и Малышеву пропустят в кинозал, а тебе посоветуют прийти попозже, с паспортом. Фильм-то: дети до шестнадцати не допускаются. Боятся, вдруг детки узнают то, что они давным-давно знают. Нет, дудки, я уже не маленький. Маленьким меня школьная форма делает. А как облачусь во все фирменное, у билетерши в зобу дыхание перехватит от почтения. Он открыл дверцу шифоньера. Отцовский вельветовый пиджак с борцовскими плечами – вот что его состарит сразу лет на пять!
– Обед на столе, – заглянула к нему бабуля. – А я пошла и хозяйственный. Порошок, сказывают, завезли. Ты дома будешь?
– Нет, скоро ухожу на выставку японской графики, – соврал он и сам не понял зачем. – Кстати, дай-ка трешечку на мороженое.
– На мороженое?… Совсем меня за дуру считаешь…
Но деньги, затребованные внуком, куда денешься, выдала. Отец с матерью, уезжая туда, оставили для него хорошенькую сумму: по тридцать рублей в месяц на карманные расходы. Она была против такого баловства. Невестке побоялась, а сыну сказала: «Вы вроде как откупаетесь от него…» Хотела утаить эти деньги и сберечь их для внука – пригодятся, когда станет большим. Но тот знал про них и тратил, на что хотел. Прошлой зимой позвал товарищей из школы на день рождения. Она приготовила им поесть, пирог испекла, фруктовой воды по бутылке на человека поставила. Они еще за стол не сели, сразу включили какую-то оголтелую музыку, такую громкую, что у нее на кухне стаканы по столу поехали. Лечатся они от чего-то ею, что ли? Сидеть с ними, она еще из, ума не выжила, не стала, пошла к соседке. В одно время с ней из квартиры вышел и Валерий. Этот парнишка ей нравился. Смирный. Суждения как у взрослого. «Что мало был?» –спросила она. «Скоро по телику будет урок астрономии, – c заботой в голосе ответил он. – А с ними разве посмотришь?» Через час она вернулась – их никого уже не было, убежали на улицу. На столе, кроме бутылок из-под фруктовой воды, стояла еще одна, она не поняла, из-под чего. Было накурено. Телевизор работал на полную мощность, пластинка на проигрывателе крутилась без звука. Ох, горе ты мое. Беспечный, непутевый. Скорее бы уж отец с матерью забрали тебя к себе. Разве это дело: они там, он здесь?…
К бабулиному обеду Колюня даже не притронулся. Настроение было – не до щей! Слазил в холодильник. И прежде чем с кружком полукопченой колбасы плюхнуться в кресло, включил телевизор. «Гуд бай, май лав, гуд бай!» – неправдоподобно высоким для своего могучего телосложения тенором пел и оплакивал расставание с любимой грек Демис Руссос на английском языке. Песня Колюне нравилась. Он даже подпевал Руссосу. Правда, при этом продолжал жевать полукопченую колбасу вместе со шкуркой…
Валерий подошел к Дому культуры за пятнадцать минут до начала сеанса. Повертел головой туда, сюда: Рублев еще не пришел. Соседка по парте (он не сразу узнал ее в цветастой, как у цыганки, юбке и туфлях на высоком, закачаешься, каблуке) подошла чуть позже его и тоже теперь посматривала по сторонам. Коробкин отошел за угол и решил не выходить оттуда, пока не придет инициатор этого культпохода – Рублев.
А тот не появлялся! И это все сильнее и сильнее злило Валерия. Сколько уже раз он зарекался иметь какие-то дела с Колюней. Не в то, так в другое вляпаешься. Вот и сегодня из-за него дома вышла неприятность. Хотел уйти в кино по-тихому, но мать не проведешь. «Ты куда вырядился? Эгоист! Весь в отца!…» И пошло-поехало…
– Привет! – услышал он удивленно-радостный возглас Малышевой. – Кого угодно ожидала здесь встретить, только не тебя…
Не зная, что сказать, Валерий побагровел.
– Если не секрет, что здесь делаешь? – пришла она к нему на выручку.
– То же самое, что и ты – жду третьего…
– Да?! – Катя озадаченно положила голову на плечо (с такой длинной и гибкой шеей, как у нее, нет ничего проще) и посмотрела на него точно птица из-под крыла. – А где же третий?
– Рублев? Сейчас придет…
– Рублев?!
Катины глаза изумленно распахнулись и на миг застили Валерию весь белый свет. Он даже невольно подался к ней, но, опаленный темным пламенем глубоких зрачков, тотчас отпрянул назад.
– Никогда бы не подумала, что третий – Рублев, – хихикнула Катя. – Мне рассказывали, он ненавидит нас, девчонок.
– Слушайте вы его…
– Зачем же он записку посылал? Не мог просто так пригласить?
Валерий снова загляделся на Катю. Какие у нее красивые в серебряном свете солнца волосы! Такие легкие, точно ничего не весят. Ветра нет, а летают с плеча на плечо. В школе он за ней не замечал такого. Но в школу она приходит в школьной форме, с «конским хвостом»…
– Что же он не идет? – вдруг забеспокоился Валерий. – Уже первый звонок…
– Ты меня спрашиваешь?… А между прочим, если мальчишка пришел с девчонкой в кино, он обязан ее развлекать.
– Как?! – с ужасом поглядел на нее Коробкин. – Анекдоты рассказывать? Я ни одного не помню…
– Я ехала сюда и думала, что в Москве мальчишки понаходчивее, – опять хихикнула она. – Но вообще-то, если не хочется разговаривать, лучше молчать.
– Сейчас Рублев придет – с ним весело станет, – с тоской пообещал Валерий. – Кстати, уже второй звонок…
– У тебя есть сигареты? – неожиданно спросила она.
Пораженный ее вопросом, он замотал головой и спросил:
– А ты что, куришь?
– Нет. Просто я хотела узнать, куришь ли ты…
– Даешь, – расплылся он в беспредельно широкой улыбке.
– А если б курила, то что?
– Да курят обычно еще те…
– Глупость какая, – не согласилась она с ним. – У меня мама курит. А я могу поклясться, что она очень порядочная женщина.
В это время зазвенел третий звонок.
– Пойдем в зал? – спросила она.
– Может, еще подойдет? – опять затосковал Валерий. – Неудобно без него…
Катя без слов вытянула из его руки билеты, подошла к кассе, где стояло несколько человек.
– Кому билеты? – громко обратилась она к ним. – Десятый ряд, середка!
– Ты чего?! – подбежал Валерий.
– Ничего! – даже не поглядев на него, ответила она и снова спросила очередь: – Кому билеты?!
– Ну и черт с ним! – в сердцах воскликнул Валерий, имея в виду инициатора – Колюню, схватил Катю за руку и потащил ее в кинозал, где уже медленно, как при обмороке, в глазах меркнул свет…
После кино Валерий решил позвонить Рублеву.
– У тебя нет двушки? – спросил он Катю.
Она порылась в сумочке.
– Одно серебро… Но я сейчас превращу его в медь! – пошутила она и остановила прохожего, чтобы тот разменял ей гривенник.
– Звони! – Ссыпала она все монетки в руку Валерия. – Телефон помнишь?
– А как же!…
Он вошел в будку телефона-автомата. Накрапывал дождь. Катя тоже вошла в будку и встала напротив него. И пока Валерий набирал номер, разговаривал с Рублевым, она заплетала волосы в косу и, не таясь, разглядывала его лицо. Ей нравился этот мальчишка. Даже тем, что неразговорчив, чуть важничает, тоже нравился. Лицо у него симпатичное. Чистое, спокойное. Нос почти сросся со лбом, как у древних римлян, подбородок чуть выдается вперед – где-то она читала, это признак сильной воли. А глаза у него почему-то невеселые, даже когда улыбается. Интересно, знает ли он сам, что немножко похож на артиста Богатырева, который ей очень понравился в «Мартине Идене»?…
– Ты чего не пришел? – начал Валерий свой разговор с вопроса. – Фильм, правда, старый, но смотреть можно.
– А ты не догадываешься, почему? – хмурым голосом ответил Колюня.
– Честно говоря, нет…
– Я и не собирался идти. Для тебя, байда, старался.
– А кто тебя просил об этом?!
– В классе уже все, кроме тебя, знают: она в тебя влюблена.
– Ори потише… – скосил Валерий глаза на Катю. Та с задумчивой улыбкой смотрела на него и заплетала косу.
– Она рядышком? – догадался Колюня. – Видишь: все на мази! Действуй дальше, паря…
– Захочу, тебя не спрошу…
– Но когда пойдете в загс, – продолжал язвить Колюня, – возьми меня своим свидетелем. Все-таки я вас свел. За одну парту посадил, в кино вдвоем отправил…
Стой Рублев рядом, он бы ему за такие шутки закатал. Но рядом стояла девчонка. Она тянула руку к трубке.
– С тобой Катя хочет поговорить, – сказал Валерий Колюне, но тот уже бросил трубку.
– А что ты ему хотела сказать? – не поднимая глаз, поинтересовался Валерий.
– Хотела попросить, чтобы он нас в гости позвал. Говорят, у него много хороших записей…
– У него всего навалом.
– А мне вдруг так захотелось музыки!…
– Я не пойду, – твердо сказал Валерий. – По-моему, он сегодня не с той ноги встал.
– А почему он не пришел в кино?
– Сказал, что для нас с тобой старался. Но я не верю в это.
Дождь уже перестал накрапывать.
– Странный он какой-то… – Катя вышла из будки, следом за ней и Валерий. – Что ни делает, все только хуже для себя. Вы с ним, я слышала, дружите… Что он за человек?
Валерий не ответил. То ли не захотел, то ли не расслышал ее вопроса.
– До скорого? – остановилась она на перекрестке.
– До свидания, – торопливо пожал ей руку Валерий и быстрым шагом пошел в противоположную сторону.
Катя чуть не плакала от обиды… Что за тип?! Кино смотрели вместе. А как проводить – даже не предложил! Она еще приняла его за Мартина Идена наших дней. Самый настоящий пень – вот он кто!
И у Валерия было тяжело на душе. Еще когда они выходили из Дома культуры, он подумал: надо проводить ее. В будке глянул на часы и увидел, что опаздывает. «Чтоб ровно через два часа был как штык!» – с таким условием мать отпустила его в кино. И если он не явится вовремя, крику будет – полная квартира. А он больше всего на свете не любит скандалов.
И вдруг его будто что-то толкнуло в спину. Обернулся и увидел, что Малышева понуро идет в свою сторону прямо по лужам. И не как-нибудь, а босиком! Без туфлей она стала совсем маленькой. Что было духу бросился следом за ней.
– Ты чего? – спросил он, поравнявшись. – Простудиться надумала?…
Она даже не взглянула на него.
– Слышишь?! Обуйся…
– Иди, куда шел…
Тут он заметил, что шпилька одной туфли обломилась и держится на честном слове. Остановил Катю, снял с себя кеды и опустился перед ней на колени, чтобы обуть ее.
– Не трогай меня! – стала она вырываться. И чуть не упала.
– Стой смирно!
– Я не корова, чтоб со мной так разговаривали!
Валерий только подбавил масла в огонь.
– Будешь брыкаться, – мрачно предупредил он, – на руках понесу.
– А по физии не хочешь?
– Бей, – поднял он к ней лицо, а сам продолжал впихивать ее ноги в свои кеды сорок третьего размера.
Она ударила.
– Еще, – попросил он.
И тогда она перестала вырываться. У дверей квартиры она сказала ему:
– Зайдем к нам. Я дам тебе сухие носки.
– Здесь подожду, – ответил он, глядя в потолок.
– Ну и чудик ты, – улыбнулась она и силком втолкнула его в квартиру.
Мать возилась на кухне.
– Ма! Я не одна! – просунулась туда Катя.
– Кто еще?
– Мальчишка из нашего класса, мы с ним в кино ходили. – И тихо напомнила: – Я тебе о нем рассказывала.
Мать выглянула из кухни. Строго оглядела Валерия с головы до ног.
– Это что, новая мода – ходить в одних носках? – спросила она его.
– Здравствуйте! – сказал Валерий, ничего не объясняя ей.
– Здравствуй, здравствуй… – закивала Катина мать. – По правде говоря, я представляла тебя другим. Калибром поменьше. И жгучим шатеном.
– Ты все перепутала, ма! – залилась смехом Катя. – Это Валерий Коробкин, мой сосед по парте.
– Предупреждать надо, – чуточку обиделась мать. И вернулась на, кухню.
Катя провела Валерия в комнаты, дала ему сухие носки, а сама побежала к матери.
– Скажи: он симпатичный?
Мать глянула с усмешкой:
– Красавец!
– Я серьезно!
– Хорошее лицо. Волевое…
– Ой, мамка! – задохнулась от удовольствия Катя, благодарно прижалась щекой к щеке. – Я решила: он будет моим другом.
– Как это – решила?
– Сегодня поняла, что и я ему нравлюсь.
– Ловлю тебя на слове.
– Лови! – лобызнула она и плечо матери. – Я уже дней десять как вся втюренная в него.
– Так… продолжай…
– Все! – удивленно посмотрела на нее Катя. – Он нравится мне. Я нравлюсь ему. Что еще нужно?
– Немного. Школу окончить.
– Я бы тебя еще поняла, будь он дурачком или хулиганом.
– У тебя и такие были. Не в этом дело. Уж больно ты влюбчивая.
Катя показала ей язык и, напевая что-то, понеслась к Валерию.
Да, он был не первым ее увлечением. Далеко не первым! Уже в третьем классе она объявила родителям, что один мальчик хочет на ней жениться. «И ты дала согласие?» – не повел бровью отец. «Нет, – грустно потрясла косичками Катя. – Я сказала ему, что люблю другого…» Она с малых лет охотно принимала все знаки внимания мальчиков – от ударов портфелем по спине до записок с приглашением на каток. Все их ухаживания воспринимала как должное. Она словно бы сразу родилась девочкой-женщиной. «Ой, ма, – могла она, бросив портфель на пол, сообщить с порога, – на какого красивого мальчишку из девятого класса я сегодня глаз положила!…» Мать не всегда понимала: поддразнивает ее дочь или за этим кроется что-то серьезное…
Переезд в Москву ничего не изменил в ней. Она быстро сошлась с девчонками своего класса. Понравилась мальчишкам. Верно, они ей поначалу не понравились. Одни показались страшно несерьезными, как, например, «братья Карамазовы», другие хамоватыми, наподобие рыжего Рублева. Но, если честно, в первую очередь Колюней-то она и заинтересовалась. Что-то угадала в нем своим детски-женским сердцем. Даже успела матери обрисовать его характер и наружность… И вдруг на парте обнаружила красную разграничительную черту, которую провел ее сосед. Это ее задело. Такого в жизни еще не было – чтобы не она, а ей указывали на место! Стала краем глаза всматриваться в нелюдимого Коробкина, пытаясь понять, что он за фрукт. Валерий, чувствуя ее взгляд, отворачивался, показывал, какая у него красивая спина. Катя поклялась, что он провел, он же и сотрет эту самую черту!
И вот он у нее в гостях… К ужину подоспел отец, военный в звании майора. Когда к дочери приходил кто-нибудь из одноклассников, он любил смущать их каверзными вопросами.
– Что предпочитаете, молодой человек? – спросил он Валерия. – Вино? А может, водочку?…
– Шутите, – сдержанно улыбнулся тот.
– А что, – улыбнулся и Катин отец, – скажешь, ни разу не пробовал?
– Один раз было, – не скрыл Валерий. – Я еще в школу не ходил. Выпил целую рюмку, не помню чего. Чтобы отцу поменьше досталось. И чуть не умер после этого. До сих пор от одной мысли воротит…
– Ничего не скажешь, яркое воспоминание из детства… – с сочувствием посмотрел на него отец, и они стали говорить на другие темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11