Были ведь и другие пути для отхода, в нормальном состоянии и с еще не разграбленными поселениями. Принята такая точка зрения. Будто бы более удобные дороги были блокированы регулярными русскими войсками, неугомонными гусарскими хулиганами и партизанским отрядом Василисы Кожиной. Но думаю, что для Наполеона это вовсе не могло быть аргументом. Хулиганов у него и своих хватало — один Мюрат чего стоил, о встрече с регулярными русскими войсками он мог только мечтать, поскольку в окружавшем императора кошмаре это было бы единственным сколько-нибудь понятным способом существования. Поэтому по-настоящему его могла бы напугать разве что Василиса Кожина, но очевидная малочисленность ее боевой единицы вряд ли серьезно повлияла на поведение победителя при Маренго и Аустерлице.У меня есть более простое объяснение. Думаю, единственно правильное. Представьте себе, что вы засадили топор в тесто. А теперь попробуйте вытащить его в направлении, отличном от того, по которому он туда вошел. Ну как?Между прочим, эта точка зрения позволяет по-новому взглянуть и на романтическую легенду о дубине народной войны. Поверьте — тесту глубоко безразлично, что в него воткнули и из какого материала этот чужеродный предмет изготовлен. Просто когда Наполеон совершал свой победоносный марш-бросок к Москве, он обходился с попутными деревнями, как и положено было в те давние жестокие времена. Грабил нещадно. При этом крестьянам обещалось светлое будущее в виде полной свободы и окончательного избавления от ненавистного крепостного права. Но поскольку крестьяне наблюдали, в основном, избавление от тяжелым трудом нажитого добра, а тут и зима наступила, то второе пришествие некогда победоносной армии было воспринято ими как промысел Божий. Вооружившись стихийно возникшим лозунгом «Грабь награбленное», окончательно овладевшим массами сто с лишним лет спустя, крестьяне приступили к репарациям. Репарации эти происходили для французов чрезвычайно болезненно, потому что происходили в лесах и на большой дороге с использованием нецивилизованных вил и плебейского дреколья. Это дреколье и вдохновило графа Толстого на поэтический образ.Если рассматривать широкое народное движение не как партизанскую войну типа испанской, а как более прозаический процесс разрешения имущественных споров, то понятным становится и замеченное зорким глазом Льва Николаевича изменение в общем настроении народа. В некоторый момент народная ненависть к французским завоевателям уступила место жалости и сочувствию. По-видимому, этот момент связан с тем, что основная масса накопившихся имущественных и иных претензий была уже снята, а просто так махать дубиной интереса не было никакого. Тем более что брать у французов уже стало нечего, а к нищим и убогим в России всегда относились по-особому.Один приятель, охотник за иконами, рассказал мне историю. Он был в какой-то деревеньке под Смоленском по своим делам. И обнаружил в доме одного дряхлого деда любопытный предмет. Это был круглый столик с гнутыми резными ножками, заляпанный многолетней грязью до полной черноты и служащий подставкой для ведра с водой. Когда дед, взяв ведро, наладился к колодцу, мой приятель от нечего делать стал изучать подставку, обнаружил на ножке странную выпуклость, колупнул грязь и увидел что-то голубое и явно не деревянное. Приятель заинтересовался. К приходу деда перламутровая инкрустация с изображением легко одетой дамы с перьями в прическе была, в основном, расчищена. Сперва приятель решил, что видит перед собой революционный трофей, изъятый у злого помещика непосредственно перед ритуальным сожжением барской усадьбы. Но все оказалось не так просто. Хозяин поведал моему приятелю, что его прадед сильно пострадал от французского нашествия. Интервенты начали с того, что реквизировали у него всех кур, а потом еще двух коз. Если бы они этим ограничились, то было б еще ничего, но перед тем как продолжить победоносный марш на Москву, они свели со двора корову, оставив прадеду расписку на непонятном языке. Когда до прадеда дошли сведения, что французская армия катится обратно, терпя невероятные лишения, он с несколькими односельчанами засел в лесу, дождался подходящего момента и ударил по врагу. Ему досталось несколько побрякушек, пропитых впоследствии, вот этот самый столик, две лошади, одна из которых впоследствии околела, а вторая выжила и вполне исправно трудилась, да замерзший до полного обледенения француз. Семья прадеда отогрела доходягу, после чего прадед приспособил его к тяжелым полевым работам, справедливо считая, что непонятный столик и полудохлая лошадь не окупят сгинувших кур и коз. Не говоря уже о корове.Прадед обучил француза кое-каким русским словам и начал даже относиться к нему, как к члену семьи, но тут в усадьбу вернулся согнанный иноземцами барин, прослышал про странный рецидив рабовладельческого строя, сделал прадеду надлежащее внушение и забрал француза к себе. Гадюка-француз немедленно наябедничал барину и про побрякушки, и про лошадей, и про столик. Барин рассудил по справедливости — побрякушки все равно пропиты, их уже не вернуть, лошадь пусть остается в хозяйстве, ей там самое место, а вот столик надо французу отдать.Нельзя даже сказать, что столик был так уж нужен прадеду. Скорее всего, это был вопрос принципа, разницы в мировоззренческих позициях. Поэтому прадед надежно упрятал столик в хлеву, соврал барину, что давно пустил спорный предмет на дрова, мужественно перенес несколько допросов с пристрастием, но от своего не отступился. Впоследствии, когда все забылось, столик был извлечен из укрытия. И каждый следующий глава семьи долго чесал в затылке, соображая, куда можно приспособить эту диковину и на что она могла бы сгодиться.Интересы моего приятеля лежали в другой плоскости, поэтому столик он просто взял на заметку и в Москве рассказал о нем человеку, профессионально занимающемуся антиквариатом. Потом рассказывали, как в сельской глубинке был обнаружен туалетный столик самого императора Наполеона, который отреставрировали и продали с аукциона за бешеные деньги. Так что на дубине народной войны кто-то прилично заработал. Глава 10Презентация В номере было не то чтобы совсем светло, но и вовсе не темно, как полагалось бы при задернутых шторах. Наверное, потому, что одна из штор была почему-то оборвана и цеплялась за карниз краем. Но разбудил Адриана не серый дневной свет, вливающийся в номер из окна. Его разбудил противный прерывистый гудок из снятой с аппарата телефонной трубки, которая вместе с аппаратом валялась у кровати. Он с трудом нащупал трубку рукой, попытался водрузить на место, не смог, снова бросил на пол, решительно закрыл глаза и начал вспоминать вчерашнее.С самого начала его неприятно удивило, что в конференц-зале, рассчитанном на пятьдесят с лишним участников, собралось от силы десять человек. Конечно же, там был господин Крякин, и рядом с ним сидел улыбающийся господин Шнейдерман. И еще двое, которых он видел в Комитете государственной безопасности или как он там теперь у них называется. Неизвестный человек бизоньего телосложения и с бритым черепом в последнем ряду. Компактная группа в сером слева от входа. Странная какая-то группа. Они все записывали, переглядывались, а когда начались вопросы, один из них, по-видимому старший, представился прокурором Российской Федерации. Если вспомнить, то и вопросы-то задавали, в основном, они. Бритый бизон сидел набычившись и реагировал только на доносящийся из кармана пиджака писк пейджера. Господин Крякин всего лишь уточнил, планируется ли открытие представительства, и в конце, от лица всех присутствующих, поблагодарил господина Дица за исключительно интересное сообщение, а также выразил уверенность в неизбежной победе демократии и свободы при наличии серьезной материальной поддержки. При этом Адриан заметил, что бизон одобрительно кивнул.Адриан уже готовился распорядиться, чтобы накрытые столы для фуршета как-нибудь сдвинули вместе, дабы собравшиеся десять человек не потерялись в пятисотметровом фойе, но здесь его ждал сюрприз. Фойе неожиданно оказалось заполненным людьми, которые, по-видимому, начали отмечать грядущую победу демократии задолго до окончания презентации. Многие из этих людей были хорошо знакомы друг с другом, потому что стояли тесными группками, оживленно общались и часто чокались.Господин Шнейдерман, ни на шаг не отходивший от Адриана, объяснил ему непонятное обилие молодых и красивых девушек.— Многие видные демократы не смогли придти, — сказал господин Шнейдерман. — Приглашения получили, а придти не смогли. Вместо них пришли референтки. Секретарши. Помощницы.Еще Адриан вспомнил, как распорядитель Леонид, направлявший его под локоть в какую-то виповскую зону, объяснил, что напитки и закуска кончаются, и поинтересовался, готов ли хозяин пойти на дополнительные расходы. И как в виповской зоне все пожимали ему руку, хлопали по плечу и спине, заставляли чокаться и произносили тосты, из которых Адриан запомнил только что-то про присутствующих здесь дам и что гусары должны пить стоя. Это было совсем уже непонятно, поскольку в этот момент никаких стульев в фойе не было и все и так стояли.Стулья появились позднее. Адриан оказался рядом с серым прокурором Российской Федерации. Прокурор крепко держал Адриана за предплечье и кричал ему в ухо:— Нечего нас учить! Нам чужого ума не надо. Мы тыщу лет своим умом жили, не хуже людей, слава богу. Мы в Европу окно прорубили не для того, чтобы нас учили. Мы сами кого хочешь научим. Так и передай у себя в Германии.Потом прокурор пропал куда-то, а вместо него появился господин Крякин. Он тоже чокался с Адрианом, но не кричал, а тихо втолковывал на ухо, что теперь все будет очень хорошо. Только надо срочно открывать представительство. И переводить сюда деньги. И надо постоянно советоваться. Обязательно надо советоваться.Господин Крякин обнимал Адриана за плечи, подмигивал, улыбался, пыхтел неровно раскуренной сигарой и исчезал в дыму. Вместо него возникали другие, тоже улыбались и чокались, говорили про неизбежный успех начатого дела, совершенно, как иногда казалось Адриану, не понимая, о чем, собственно, идет речь. Все совали Адриану визитные карточки — на белом картоне, цветные, с фотографиями и без, с пышными титулами директоров фондов и ассоциаций, первых советников, президентов, председателей правлений.Несколько раз рядом возникал бизон с пищащим пейджером и в пиджаке, под которым бугрились мышцы тяжеловеса. Бизон смотрел на Адриана, наклонив мокрый от пота череп, непонятно хмыкал, крутил головой и отходил, сжимая в лопатообразной ручище высокий стакан с пузырящейся минералкой.Последним, что еще более или менее отчетливо помнил Адриан, было появление госпожи Икки, с раскрасневшимся от духоты лицом и все в том же знаменитом страусовом боа. Госпожа Икки тащила за руку неизвестного молодого человека в джинсах и красной ковбойке, который вскоре должен закончить какой-то техникум и очень рвется работать у господина Дица. Он очень милый, очень, и все-все будет делать как надо. Пожалуйста, Адриан, вы должны с ним поговорить. Это племянник главного режиссера кукольного театра, помните, Адриан? Мы ходили с вами на «Мистера Твистера».Потом была машина. Адриан сидел на заднем сиденье рядом с совершенно незнакомым человеком, непрерывно говорившим о чем-то. Сигаретный дым, вырабатываемый двумя молчаливыми девицами, вытягивался в опущенное окно. На смену в машину влетали порывы ветра и капли дождя. Было тревожно, и хотелось спать.Еще потом машина стояла перед какими-то воротами, освещая их фарами, и громко сигналила. Ворота не открывались. Незнакомый человек бегал перед машиной, отбрасывая на ворота огромную уродливую тень, и что-то кричал, ругался. Девицы молчали. Одна из них вышла из машины, исчезла в темноте, вернулась, села рядом с Адрианом и положила ногу на ногу. Почему-то Адриану запомнилось, что каблуки ее сапог были залеплены желто-коричневыми комьями глины. Девица покачивала ногой, комья глины задевали обивку переднего кресла и оставались на ней.Снова машина неслась в темноту, какие-то огненные шары возникали и пропадали перед глазами, из колонок неслась громкая песня про море пива и море водки. Неожиданный яркий свет, тепло. Темнота.Презентация закончилась. Наступило утро, и надо было приниматься за дело. Адриан решительно открыл глаза, сел и замер от неожиданности.Оказывается, что в номере он был не один. У противоположного конца кровати, уютно устроившись в кресле, сидел замеченный им вчера вечером человек бизоньей наружности и пристально смотрел на хозяина номера немигающими серыми глазками.— Морнинг, — пролепетал растерявшийся Адриан. — То есть, доброе утро.— Доброе, — хмуро подтвердил непонятно откуда взявшийся гость. — Половина первого уже. Ну как?— Не знаю, — честно ответил Адриан, лихорадочно соображая, следует ли ему начать вставать или постараться лежа разобраться в происходящем.Бизон понимающе кивнул, с трудом высвободился из кресла и деликатно отвернулся.— Одевайся, — пробурчал он. — Я не смотрю. Только быстрее давай. Уже ждут.— Кто ждет? — не понял Адриан, натягивая брюки.— Ты чего? — Бизон повернулся и уставился на Адриана. — Базар кончай. Вчера сам говорил, что представительство будешь открывать. Типа свободу защищать. Или ты что? Вот и поехали. Я все решил.— А вы кто? — Адриан решил прояснить уже несколько минут мучающий его вопрос.— За свободу борюсь, — лаконично объявил бизон. — Помогаю людям. Проблемы решаю. Понял? Решаю проблемы. Так что кончай базар и поехали.Адриан снова сел на кровать.— Я хочу позвонить господину Шнейдерману, — решительно, но вежливо сказал он. — Я веду переговоры с господином Шнейдерманом.Гость согласно кивнул.— Звони, — разрешил он. — Он тебе сейчас все объяснит. Все разжует.Телефонный разговор начался с того, что господин Шнейдерман немедленно поинтересовался местонахождением господина Дица и, узнав, что тот еще не до конца выбрался из постели, пришел в состояние невероятного возбуждения.— Вас же ждут, — провыл он в трубку. — Вас уже больше часа ждут. Как так можно! Мы же вчера договорились! Денис рядом?Адриан сообразил, что спрашивать, о чем вчера договорились, как-то не совсем удобно. Вряд ли следует омрачать будущее тесное сотрудничество ссылками на провалы в памяти. Тем более что упоминание имени гостя Адриана несколько успокоило.Денис внимательно слушал, что кричит господин Шнейдерман, утвердительно хмыкал, поглядывал на Адриана, однажды даже, отстранив трубку от уха, выпустил на волю рвущийся из нее звук и покачал головой, бросив на Адриана укоризненный взгляд, а в завершение сказал:— Ладно. Все путем будет. Ливер-то не дави. Не дави, говорю, ливер. Нормально будет. Не пальцем деланные, блин… — И, положив трубку: — Готов, что ли? Поехали… Глава 11Письмо домой Дорогой папа!Сразу же прошу прощения за краткость. У меня совершенно нет времени и очень много дел. Господин Крякин был абсолютно прав. Абсолютно. Как только я зарегистрировал представительство, работа над проектом немедленно пошла полным ходом. Господин Шнейдерман дал мне в помощь одного очень хорошего человека, его зовут Денис. Он борется за свободу и решает проблемы. Сейчас расскажу все по порядку.Денис отвел меня в специальную правительственную организацию, которая вместе с КГБ занимается защитой свободы. Там он познакомил меня со своим другом Мурадом. Мурад вызвал к себе шефа этой правительственной организации и приказал немедленно зарегистрировать представительство. Копию свидетельства высылаю тебе по факсу. Обрати внимание на реквизиты банковского счета. Это специальный инвестиционный счет, на который надо перевести выделенные Советом директоров деньги. Но сейчас переводить еще рано, Денис говорит, что он должен решить проблемы с банком. Я спросил, почему у банка проблемы и возможно ли открыть счет в другом банке, где нет проблем. Денис мне сказал, что проблемы есть везде, но он их решает.Я посетил этот банк, где Денис решает проблемы. Это очень солидный офис, внутри много мрамора и все отделано красивым желтым деревом. Я спросил, что это за дерево, и мне сказали, что это такая специальная русская береза. Президент банка — серьезный человек, его зовут Иосиф, и он большой друг Дениса. Когда они встречаются, то обнимаются и целуют друг друга. Денис сказал, что в России так принято. И теперь, когда я прихожу к Иосифу, он меня тоже обнимает и целует.Господин Иосиф любит носорогов. У него на столе стоит много носорогов из дерева, бронзы и камня. И еще у него есть глиняная копилка в виде носорога. Все, кто к нему приходит, кладут туда деньги. Я тоже положил туда серебряный доллар, и господин Иосиф очень обрадовался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33