– Это мне больше тебя известно. Добавить могу: Маннергейму американцы заем дали – воюйте, мол, с русскими, а мы поддержим. Два с половиной миллиарда марок! Это не шутка, половина финского годового бюджета… От таких займов у меня люди гибнут. Спроси его, – комдив ткнул пальцем на Андрея, – он сапером был, знает. Скажи, Воронцов, сколько на переднем крае мин вытащил?
– Порядочно. Процентов семьдесят мин английские.
– Вот! Их на американские доллары везут. И танки, и пушки… А ты споришь.
– Я как раз об этом и говорю.
– А я не об этом. Кому не ясно, что финнов в эту войну втравили! Всем ясно. И то, что безопасность Ленинграда надо обеспечивать, тоже ясно. Яснее, чем вам. Я, батенька мой, в гражданскую у Буденного Семена Михайловича конником был, малограмотным парнем, а в толк еще тогда взял, что такое Антанта. Вы про это в политкружках учили, а я на собственной шкуре испытал, что такое нашествие четырнадцати государств. Как это тогда пели: «Мундир английский, погон французский…» Сейчас вспоминать приходится про эти мундиры. Когда Маннергейм торгует плацдармами и находятся охотники арендовать их, значит, дело серьезное, значит, надо глубже глядеть в корень. И я вот гляжу, говорю, что драться надо, хоть и трудно. Не мне – солдатам. Мы с вами в землянке сидим, чаек попиваем, а пехота животом снег оттаивает. Обжились мы здесь, вон она, травка-то, пробивается, – комдив показал на бледно-зеленый стебелек, пробившийся между тесовой обшивкой. – Посидим еще – козы смогут в штабных землянках пастись. Два месяца на одном месте толчемся. Прорывать укрепрайон надо, вот что! Весна придет – что будем делать? В озерах купаться? А он мне – погода нелетная.
– Теперь ждать недолго, – возразил Андрей.
Он взял со стола кружку, налил из чайника чаю и с наслаждением отхлебывал, обжигая губы. – Завтра начнем. Приказ когда получили, Степан Петрович?
– Вовремя. Я вчера о нем на военном совете узнал. Пакет сегодня пришел.
Комдив медленно остывал. Андрей так и не понял, против чего возражал он майору. Оба сходились на том, что белофиннов подзуживают, помогают им с Запада. Что касается барона Маннергейма, дворцового генерала из свиты последнего царя Романова, то он еще с революции затаил злобу на Советскую власть. В этом тоже сходились оба. Скорее всего комдиву нужна была внутренняя разрядка, потому и заспорил. Вероятно, и в шахматы играл для того же – чтобы отвлечься, рассеяться.
Комдив пользовался еще одним излюбленным средством – пил крепкий чай. Заваривал он в чайник сразу полпачки и наливал в кружку чай, крепкий, как деготь. Полковник уверял, что для бессонной ночи достаточно трех стаканов – усталость снимает начисто.
Андрей месяца полтора назад ушел из дивизии, как раз вскоре как взяли Бобошино и застряли перед линией Маннергейма. Служил он комиссаром саперного батальона. Только сжился, освоился – и на тебе, взяли инструктором в политотдел корпуса. Однако дивизию Воронцов по-прежнему считал своей, и в дивизии его считали своим, но убывшим вроде как в длительную командировку.
Вскоре зашел начальник штаба. Андрей допил чай, отогрелся и стал собираться.
– Так, значит, в полк, к Могутному? – спросил комдив.
– Да, в третьем батальоне и заночую.
– Знаю, знаю, дружок там. А завтра на КП полка будешь? Там встретимся. Ох и представителей набирается, хоть пруд пруди! Ну, скажи мне на милость: делать, что ли, вам нечего?
– То есть как?
– А вот так. Из корпуса ты приехал? Раз. – Комдив заложил на руке палец.
– Не только я, во все полки людей послали.
– Тем более. Из политотдела армии двоих прислали. Два. Из штаба округа есть? Есть. Это три… Ты посмотри, что завтра у меня на НП дивизии будет твориться, – либо боем управлять, либо представителей принимать. Я уж заранее знаю, что скажут: у тебя, мол, направление главного удара, политическое обеспечение надо проводить. В чем? Чтобы на КП сидеть, фактики собирать для донесения? Донесения все писать мастаки. Особенно когда успех. Нет, раз ты политработник, к солдатам иди. Поживи с ними, за душу их возьми. Растолкуй, за что кровь проливать надо, за что, может, смерть придется принять… Так я говорю? Ты мне прямо скажи, не для рапорта!
– Ну, так не все ж такие, не все на НП отсиживаются.
– Ты на свой счет, Воронцов, не принимай. Про своих политотдельцев тоже не говорю. Они у нас иной раз где и не надо лазят.
В ротах живут. А вот представители ваши – вроде свадебных генералов. Отсидел положенное – и назад.
Андрей стоял уже одетый и затягивал поясной ремень. Спорить ему не хотелось. Он сказал:
– Глянуть со стороны – выйдет, что недолюбливаете вы нашего брата политработника… Ну, я пошел. Спасибо за чай!
– Ты не мели чего не надо! – Комдив начал снова сердиться. – Я сам коммунист. А на войне без дела сидеть нечего… Ты связного возьми, у нас поодиночке не ходят.
– Да нет, дорогу знаю, пройду.
– Не спорь, приказ есть. Ближе к роще Фигурной «кукушки» пошаливают. Вечером ничего, но все-таки…
Связной оказался из того батальона, в который Андрей собирался идти ночевать. Боец шел ходко, и Воронцов едва поспевал за ним. Краем лесочка вышли к болоту, свернули к артиллерийским позициям и снова пошли вдоль болота. Впереди, на финской стороне, к небу взмывали ракеты и медленно опускались вниз.
– Вишь, фонарей навешали. Боязно, знать, финнам-то…
Связной шел всю дорогу молча и только сейчас решил вступить в разговор.
В бледном свете ракет, похожем на лунный, но усиленном во много крат, открывалась унылая низменность, покрытая редким кустарником. Когда в небе загорелись сразу две ракеты и осветили местность, связной приостановился и пошел рядом с Андреем.
– Обождем, может, товарищ командир? Днем-то здесь из болота «кукушки» постреливают… – Боец испытующе посмотрел на Андрея, не сдрейфит ли его спутник.
Андрей понял.
– А ты как думаешь? – спросил он.
– Да мы-то что, привышные!
– Тогда пойдем, здесь уже недалеко.
Боец поправил на плече винтовку и снова зашагал впереди. Спустя несколько минут он спросил:
– Стало быть, бывали у нас, товарищ командир? А то в новинку-то боязно как-никак…
– Бывал. Комбат на старом месте живет?
– Там же в блиндажах и живем. Хоть обогреться есть где.
Связной говорил уже доверительным тоном, удовлетворенно поняв солдатским чутьем, что рядом с ним идет человек бывалый.
– Гляжу я, товарищ командир, – чудная здесь сторона. Морозы-то эва какие стоят, а болота гнилые, не стынут… Разведчики прибредут мокрущие все. Одежа колом на них, как в панцирях.
– А ты, видно, с Псковщины? Из каких мест?
– Точно, товарищ командир, – боец оживился, – из-под Новгорода, приильменские мы. Как это вы угадали?
Андрей усмехнулся.
– Раз «эва» говоришь, значит, псковской, скобарь.
– И то правильно, скобарями нас прозывают, по-старому если… А вы, товарищ командир, в каком же звании будете?
– Старший политрук я.
– Так, так! – уважительно проговорил связной.
Он хотел спросить что-то еще, но на тропинке выросла фигура часового.
– Стой. Кто идет? – вполголоса окликнул он.
– Свои!
– Пропуск!
– Граната! – Связной произнес это совсем тихо, почти шепотом.
– Проходи…
Андрей с бойцом пересекли линию надолб, торчащих из-под снега острыми полуметровыми зубьями. Спустились в обледенелый противотанковый ров.
– Эва нагородили чего… А что, товарищ старший политрук, линия Маннергейма, говорят, еще потяж?ле будет?
Андрей не успел ответить. За поворотом они почти столкнулись в потемках с двумя бойцами. Один из них выругался. Связной обиделся.
– Чего лаешься? Прешь как угорелый! Кто это? – Новая ракета осветила ров. – Тихон Василич, ты, што ль?
– А кто же? С кем вы?
– Старшего политрука сопровождаю, к нашему комбату идут.
Бойцы подтянулись. Тот, что выругался, пристально посмотрел на Андрея.
– Да никак товарищ комиссар к нам! Извините нас, сорвалось… В потемках ничего не видать… Вот капитан обрадуется, давненько не бывали у нас!
Боец засуетился. Андрей узнал в нем Тихона Васильевича, выполнявшего у Николая обязанности ординарца.
– Пожалуйте, пожалуйте! – приглашал он. – Не оступитесь здесь.
Ступеньками, вырубленными в откосе противотанкового вала, поднялись наверх. Впереди мелькнул и вместе с погасшей ракетой исчез перелесок.
– А ты ступай, ступай себе, мы товарища комиссара сами проводим.
Связной остановился как бы в раздумье.
– Разрешите, товарищ старший политрук? Я бы прямо на КП полка и махнул… Вам тут близенько…
– Ступай, ступай! Мы теперь с Тихоном Васильевичем доберемся.
– Доброго здоровья вам, счастливо оставаться! – Потом связной перешел на официальный язык и сказал по-уставному: – Разрешите идти, товарищ старший политрук?
Он повернулся и зашагал обратно к надолбам. Остальные пошли прямо, теперь уже к недалекому перелеску.
Капитан Занин сидел в блиндаже у огня и отогревал закоченевшие руки. Блиндаж был большой, круглый, прикрытый в четыре наката толстенными стволами сосен. Сверху финны навалили еще груду дикого камня. Комбат только пришел из траншей – проверял посты. Всех, кого только возможно, приказал отвести в блиндажи, чтобы люди могли в тепле отдохнуть перед боем. Солдаты укладывались вповалку на лапнике, прикрытом плащ-палатками. Иные уже спали, подняв воротники и нахлобучив шапки; другие что-то перебирали в вещевых мешках; двое писали письма. Они иногда останавливались, устремляли на огонь невидящие глаза. Сидели задумавшись, потом, очнувшись, принимались выводить карандашом строчку за строчкой. Видно, мысли их витали где-то далеко-далеко…
Тихон Васильевич пропустил Андрея вперед.
– К вам, товарищ капитан. Гостя привел, – предупредил он капитана.
Николай заслонил рукой свет от печки, но сразу не мог разглядеть. Андрея узнал, когда тот подошел совсем близко.
– Андрей! Вот здорово! Какими судьбами? – Занин вскочил и стиснул приятеля в объятиях. – Надолго?
– До утра. К вам в полк прислали. Завтра с утра на НП надо быть.
– Ну вот и хорошо! Завтра денек будет горячий.
– Товарищ капитан, – вмешался Тихон Васильевич, – может, к себе в блиндаж пойдете? Я туда и чайку принесу.
– Чайку – это мало. Покрепче ничего нет?
– Как так нет! Ворошиловский паек имеем. Старшина без вас принес. Климент Ефремыч нас не забывает…
– Тогда пошли. И товарищам мешать не будем, – Николай кивнул на солдат, писавших у огня. – Только на минутку по блиндажам пройду. Ты, Андрей, иди пока грейся. Тихон Васильевич проводит.
– Товарищ капитан, а вы тоже идите. Я и не доложил вам – товарищ политрук наказывал, как капитан придет, пусть, мол, отдыхает. А он по блиндажам сам пошел.
– Ну, так, то так! Пошли, старина! Соскучился я без тебя. Правду говорят, друзей в детстве да на войне находят. – Занин снова стиснул плечи Андрея.
– Уйди, медведь! Тебе только пушки ворочать. Чего ты такую специальность выбрал: то архитектор, то пехотинец…
Николай захохотал. Смех у него был задорный, какой-то особенно веселый и заразительный.
– Ну как, получил наконец весточку? Пишет Зина-то? А ты горевал!
Приятели вошли в блиндаж. Николай шел первым и не заметил, как Андрей, вздохнув, помрачнел.
– Нет, до сих пор ничего нет. Вот уж месяц, И адрес новый послал – опять ничего…
Николай погасил улыбку.
– Ты меня извини, Андрей, невпопад я спросил, как биндюжник. Не понимаю твоей Зинаиды. Что она думает?
– Честно говоря, за тем и пришел к тебе. Сначала хотел в штабе заночевать. Больно уж на душе муторно. Хоть поговорить с кем!
– Вот за это спасибо! Раздевайся. Ночь впереди длинная.
Андрей закоченевшими пальцами отстегнул крючки полушубка, только верхний никак не поддавался.
– Дай-ка я, товарищ комиссар, – Тихон Васильевич успел сбегать за кипятком и, поставив чайник, ловко отстегнул крючок.
– Спасибо, Тихон Васильевич. Ну, как поживаешь?
– А так, помаленечку. Куда Николай Гаврилович, туда и я…
– Он у меня сердитый, Андрей. При тебе только не ворчит. Иначе досталось бы мне, что не обедал сегодня.
– Да ведь как же, товарищ комиссар, я не погляжу – кто и посмотрит? Вера Константиновна от нас далече. А вам я скажу – не жалкуйте без писем. Придет. Беспременно. Не сегодня, так завтра аккурат и будет. Может, на полевой почте где завалялось. Дело военное… Вы вот сюда садитесь, пот?пле здесь…
Он продолжал говорить, ни на минуту не оставаясь без дела. Голос у него был спокойный, ласковый. Тихон Васильевич достал полотенце, постелил на столе вместо скатерти. Из рюкзака достал консервы, ловко вскрыл их ножом с цветной рукояткой из плексигласа. Нарезал шпиг, поставил баночку масла, высыпал печенье, полученное по доппайку, и все приготовления завершил тем, что торжественно водрузил на стол солдатскую флягу с водкой.
– Вот теперь будто и все, – осмотрев стол, сказал он. – Чайку-то сами нальете, а я добегу, тут недалече.
Тихон Васильевич поправил начавший чадить светильник, сделанный из гильзы зенитного снаряда, вытер полой шинели руки, запачканные маслянистой сажей, и вышел из блиндажа.
– Дипломатничает, – сказал Николай. – Думаешь, у него дело есть? Ушел, чтобы нам не мешать. Изумительный человек! Сколько у него внутреннего такта… Ну, а ты не грусти, брось! – Занин подошел к Андрею, положил на плечо руку. – Знаешь пословицу: «Перемелется – мука будет»… Давай выпьем.
Он взял алюминиевую флягу, обтянутую, будто войлоком, суконным чехлом, налил в кружки.
На Андрея повеяло теплом, уютом, хотя блиндаж никак уж нельзя было назвать уютным. Повеяло как раз тем, в чем особенно нуждался он в последнее время, – дружеской заботой, вниманием.
II
Каждое утро – с переходом в корпус ему удавалось теперь спать ночью – Андрей просыпался с мучительной, угнетающей мыслью: неужели и сегодня не будет письма? Иногда ему начинало казаться, что ждет он уже не письма, а только возможности избавиться от нудных раздумий, ревнивой неизвестности, тревоги, вызываемой отсутствием писем. Только письмо, какое бы то ни было, могло вывести из того состояния, с которым он боролся и которое не мог победить.
Последний раз Андрей получил письмо вскоре после Нового года. Тогда Зина тоже не писала около месяца. Не вытерпев, он сам пошел на полевую почту. Она поместилась в обгорелой баньке на задворках финской деревни, где и уцелели-то одна эта банька да несколько сараев. За столом сидел небритый незнакомый почтовик в полувоенной форме и штемпелевал недоставленные новогодние телеграммы. Перед ним лежала их целая стопка – с поздравлениями, словами привета, поцелуями, пожеланием счастья. На каждую телеграмму почтовик ставил штамп, придавливая его двумя руками, чтобы было яснее. Андрей прочитал фиолетовый оттиск: «Адресат выбыл. Отправление не доставлено».
Адресат выбыл… Это раненые и убитые. У Андрея мелькнула горькая мысль: «Об этих кто-то заботится, не то что обо мне…»
Почтовик, неторопливо штамповавший телеграммы, сказал, что почта была, но еще не разобрана. Может, разберут к вечеру. Он снова принялся за работу – шлеп, шлеп… Сначала одной рукой прижимал штамп к суконке, пропитанной мастикой, потом двумя к телеграмме. Он точно находил какое-то удовлетворение в своей педантичной аккуратности. Андрею стало не по себе. Сколько трагедий, слез, горя принесут эти мрачные, траурные отпечатки!
Андрей вышел. Значит, снова надо ждать вечера. Тоска! Около баньки он встретил своего письмоносца, веселого, разбитного дядьку, прозванного «архангелом Гавриилом» за добрые вести, которые ежедневно приносил он в брезентовой сумке.
Письмоносец взялся проверить почту. Андрей ждал на морозе. Вскоре письмоносец вышел, сияющий и довольный, с конвертом в руке.
– У меня рука счастливая, товарищ старший политрук! Получайте!
Андрей распечатал письмо и начал читать, медленно шагая и останавливаясь на дороге. Письмо было кратким и каким-то тревожным, будто Зина писала его в непонятном Андрею смятении.
Впрочем, особенного в письме ничего не было. Извинялась, что не могла вовремя послать новогоднюю телеграмму, – очень много работы. Писала о новостях. А в самом конце две строчки были зачеркнуты. Потом шла фраза: «Люблю тебя, что бы со мной ни случилось». На этом письмо обрывалось.
Конечно, Андрея интересовали больше всего две тщательно замаранные строчки. Что хотела и не решилась написать Зина? Он попробовал разобрать, поднял письмо на свет, но прочитать не мог. А последняя фраза так и стоит в голове до сих пор. Что она может значить? «Люблю тебя, что бы со мной ни случилось». Что может случиться? О чем это?..
Николай вывел приятеля из раздумья:
– Брось, говорю, думать! Выпьем!
Друзья чокнулись кружками.
– За что?
– Давай за дружбу, Андрей.
– Хорошо. И еще за верность близких людей.
– Ладно…
Оба выпили, опорожнив кружки. Занин мотнул головой, фыркнул, комично скривил физиономию, взял кусок сала.
– Как только ее пьют…
Андрей выпил не морщась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91