Вообще во всех умозаключениях от природы к бытию бога, посылка, предпосылка – человеческого происхождения; неудивительно, что в результате получается человеческое или человекообразное существо. Если вселенная – машина, то, естественно, должен быть и механик. Поскольку естественные существа так же друг к другу равнодушны, как человеческие индивидуумы, которых, например, может объединить и использовать для какой-нибудь произвольной государственной цели, например для военной службы, лишь высшая власть, постольку, разумеется, должен существовать регент, властитель, главнокомандующий природы, «капитан облаков», если природа не захочет раствориться в «анархии». Так, первоначально человек бессознательно превращает природу в человеческое творение, иными словами, превращает свою сущность в суть природы; поскольку же он после этого или одновременно замечает различие между произведениями природы и произведениями человеческого искусства, то эта его собственная сущность кажется ему чем-то другим, но аналогичным, сходным. Поэтому смысл всех доказательств бытия божия лишь логический или, скорее, антропологический, поколику и поелику и логические формы – формы человеческого существа.
«Можете ли вы дать совет пауку, как протянуть нити от одного дерева к другому, от одного конька крыши до другого, от одной высоты по эту сторону реки к другой – по ту сторону? „Ни в какой мере; но думаешь ли ты, что тут нужен совет, что паук находится в том же положении, в каком бы оказался ты, если бы тебе пришлось головным путем решать эту задачу, что для него, как для тебя, существует „по ту сторону“ и „по эту сторону?“ Между пауком и предметом, к которому он прикрепляет нити своей паутины, такая же тесная связь, как между твоими костями и мускулами; ведь внешний предмет для паука есть не что иное, как опорная точка нити его жизни, опора для его орудия ловли. Паук не видит того, что видишь ты; все разделения, отличия, расстояния для него совсем не существуют, во всяком случае не существуют так, как они даны оку твоего разума. Что для тебя является неразрешимой теоретической проблемой, то делает паук, не применяя никакого ума и, следовательно, без всех тех затруднений, которые существуют только для твоего ума. «Кто поведал травяным вшам, что они в большем изобилии найдут на ветке осенью себе пропитание в почке, чем в листе? Кто им показал путь к почке, к ветке? Для травяной вши, родившейся на листе, почка не только отдаленная, но совершенно неизвестная область. Я молюсь творцу травяной вши и червеца и умолкаю“. Конечно, тебе приходится замолчать, если ты превращаешь травяную вошь и червеца в проповедников теизма, если ты им подсовываешь свои собственные мысли, ибо только для человекообразной травяной вши почка – отдаленная и неизвестная область, но не для вши самой по себе; для нее лист существует не как лист и почка не как почка, но как усвояемое, как бы сродное ему химически вещество.
Поэтому только отражение твоего собственного глаза, заставляющее тебя в природе усматривать творчество всевидящего глаза, понуждает тебя выводить из головы мыслящего существа те нити, которые паук извлекает из своего заднего прохода. Для тебя природа только представление, только зрелище, ласкающее твой взор; поэтому ты веришь, ты думаешь, что то, чем восхищается твой глаз, движет и управляет также природой; небесный свет, в котором тебе является природа, ты превращаешь в небесное существо, ее создавшее, зрительный луч ты превращаешь в рычаг природы, зрительный нерв – в двигательный нерв мирового целого. Выводить природу из мудрого творца – значит родить детей одним взглядом, значит утолять голод аппетитным запахом пищи, значит благозвучием тонов двигать скалами. Если гренландец думает, что акула происходит из человеческой мочи, потому что для человеческого обоняния она пахнет мочой, то такая зоологическая гипотеза так же основательна, как космологическая гипотеза теиста, выводящего природу из ума по той причине, что она производит на человеческий ум впечатление чего-то разумного и целесообразного. Разумеется, явления природы представляются нам чем-то разумным, но причина этих явлений так же мало есть разум, как причина света есть свет.
48
Почему в природе имеются уроды? Потому что у нее результат развития не дан вперед в виде цели. Почему имеются так называемые кошачьи головы? Потому что при образовании мозга природа не думает о черепе, не знает, что для покрытия его ей недостает костного вещества. Почему имеются лишние члены? Потому что природа не считает. Почему слева оказывается то, чему место справа, или справа – чему место слева? Потому что природа не знает, что справа, что слева. Ссылки на уродства весьма обычны, они выдвигались уже старыми атеистами и даже теми теистами, которые освобождали природу из-под опеки теологии, – они доказывают, что естественные образования – непредвиденные, непреднамеренные, непроизвольные плоды; в самом деле, все основания, в том числе приводимые и новейшими натуралистами для объяснения уродов, будто они являются лишь следствием болезни зародыша, отпали бы, если бы с творческой или образующей силой природы одновременно были связаны воля, ум, предусмотрительность, сознание. Но хотя природа и не предвидит, она все-таки не оказывается слепой; хотя она и не живет в смысле человеческой, вообще субъективной, чувствующей жизни, но она и не мертва, и, хотя она и не творит согласно целям, все же ее плоды не случайны. Действительно, где человек определяет природу как мертвую и слепую, а ее произведения как случайные, там он свою сущность, притом субъективную, делает мерилом природы, там он ее определяет лишь по противоположности к самому себе, там он ее считает недостаточным существом, поскольку у нее нет того, что есть у него. Природа действует и творит повсюду, но в известной связи и по необходимости; эта связь обозначается человеком как ум, так как повсюду, где он видит связь, он находит смысл, материал для мысли, «достаточное основание», систему. Необходимость природы не есть человеческая или логическая, метафизическая или математическая, вообще не абстрактная; ведь естественные существа – не мысленные сущности, не логические или математические фигуры, но действительные, чувственные, индивидуальные существа; это необходимость чувственная, поэтому эксцентрическая, своеобразная, иррегулярная, представляющаяся человеческому воображению свободной или, по крайней мере, продуктом свободы благодаря такого рода аномалиям. Природа может быть понята только через самое природу; природа есть существо, «чье понятие не зависит ни от какого другого существа»: для нее одной имеет силу различие между тем, что есть вещь в себе, и тем, чем она является для нас; природа одна только является таким существом, к которому нельзя прилагать никакой человеческой мерки, хотя мы и сравниваем ее явления с аналогичными человеческими явлениями, применяем к ней, чтобы сделать ее понятной для нас, человеческие выражения и понятия, например: порядок, цель, закон, вынуждены применять к ней такие выражения по сути нашего языка, опирающегося лишь на субъективную видимость вещей.
49
Религиозный энтузиазм перед божественной мудростью в природе есть лишь момент восторга; он направлен лишь на средства, но потухает в размышлениях о целях природы. Какое удивление вызывает сеть паука, как поражает муравьиная воронка в песке! Но для чего существуют эти мудрые приспособления? Для питания – это цель, которую человек, как таковой, сводит к простому средству. Сократ говорил: «Иные – а эти иные – животные и схожие с животными люди – живут, чтобы есть, я же ем, чтобы жить». Как прекрасен цветок, его строение достойно удивления! Но на что это строение, для чего это великолепие? Только для украшения и защиты половых органов, которые человек, как таковой, прячет из стыда или даже увечит из религиозного усердия. «Творец травяной вши и червеца», перед которым преклоняется и которым восхищается естествоиспытатель-теоретик, творец, усматривающий свою цель лишь в естественной жизни, не есть поэтому бог и зиждитель в религиозном смысле. Нет! Бог и зиждитель, как объект религии, есть лишь творец человека, и именно человека в его отличии от природы, человека, над природой возвышающегося, это творец, в котором человек осознает самого себя, которым олицетворяется его природа в отличие от свойств, коренящихся во внешней природе, и именно так, как он представляет себе эти свойства с точки зрения религии. Лютер утверждает: «Вода, которая берется и проливается над ребенком при крещении, есть вода не творца, но бога-спасителя». Натуральная вода есть нечто общее и для меня, и для животных, и для растений, – не такова крестильная вода. Первая связывает меня со всем остальным, вторая отличает меня от других существ природы. Не натуральная, а крестильная вода имеет религиозное значение, поэтому не творец и зиждитель природы, а творец крестильной воды оказывается объектом религии. Понятно, что творец естественной воды сам есть существо естественное, следовательно, не религиозное, не сверхъестественное. Вода есть сущность видимая, данная чувству, поэтому ее свойства и действия не приводят нас ни к какой сверхчувственной причине; крестильная же вода не есть предмет «телесных очей» – это духовная, невидимая, сверхчувственная сущность, другими словами, наличная лишь для веры, действующая и существующая лишь в представлении, лишь в воображении; итак, это сущность, требующая в качестве своей причины сущность духовную, данную лишь в вере, в воображении. Натуральная вода очищает меня исключительно от моих телесных пятен и изъянов, крестильная же вода – от моральных; первая утоляет лишь мою жажду в здешней, временной, преходящей жизни, вторая утоляет мое желание вечной жизни; первой свойственны лишь ограниченные, определенные, конечные действия, второй же – бесконечные, всемогущие действия, выходящие за пределы природы воды, следовательно, действия, которые осуществляют и реализуют сущность божественного существа, не связанную ни с какими природными ограничениями, не связанную ни с какими границами опыта и разума, – беспредельную сущность человеческой веры и способности воображения. Но разве творец крестильной воды не является и творцом воды натуральной? Как же он относится к творцу природы? Совершенно так же, как крестильная вода относится к воде натуральной; первой не будет, если не имеется второй, вторая есть условие, средство для первой. Так же творец природы только обусловливает творца человека. У кого нет под рукой натуральной воды, как смог бы он связать с ней сверхъестественные действия? Как может даровать вечную жизнь тот, кто не распоряжается жизнью временной? Как может воссоздать из праха мое тело тот, кто не имеет в своем распоряжении естественных элементов? Но кто же может быть повелителем и законодателем природы, кроме того, кто обладал могуществом и силой, чтобы из ничего создать природу простым актом своей воли? Поэтому объявляющий бессмысленным противоречием связь сверхъестественной сущности крещения с натуральной водой, пусть также назовет бессмысленной связь сверхъестественной сущности творца с природой; ибо между действиями крестильной воды и действиями воды натуральной такая же тесная или такая же слабая связь, как между сверхприродным творцом и столь естественной природой. Творец взят из того же источника, из которого выбивается сверхприродная, чудесная крестильная вода. В крестильной воде в наглядном примере твоему взору дано существо творца, существо божие. Как же ты можешь отвергать чудо крещения и другие чудеса, оставляя в силе сущность творца, т. е. сущность чуда? Другими словами, как отвергать мелкие чудеса, если ты признаешь великое чудо творения? Впрочем, в мире теологическом дело обстоит так же, как в мире политическом: мелких воров вешают, оставляя крупных на свободе.
50
Провидение, обнаруживающееся в естественном порядке, в целесообразном устройстве и закономерности, не есть религиозное провидение. Религиозное провидение коренится в свободе, а первое – в необходимости; религиозное провидение не ограничено и безусловно, первое же – ограничено и зависит от тысячи условий; религиозное провидение – особое, индивидуальное, первое распространяется лишь на целое, на род, предоставляя случаю единичное, индивидуальное. Один теистически настроенный естествоиспытатель говорит: «Многие (многие? Все, для кого бог был чем-то большим, чем математической, фиктивной, отправной точкой природы) представляли себе сохранение мира, и в особенности человека, как нечто непосредственное, особое, – словно бог управляет действиями всех тварей, руководя ими по своему благоусмотрению… Но такое особое вмешательство и контроль над действиями людей и других существ невозможно принять с точки зрения законов природы… В этом нас убеждает весьма малое попечение природы в отношении отдельных особей. Впрочем, природа так же мало „заботится“ о роде или виде. Вид сохраняется по естественным причинам, потому что вид есть не что иное, как совокупность индивидуумов, развивающихся и размножающихся через совокупление. Если отдельные особи и подвергаются случайным разрушительным воздействиям, то другие избегают этого. Множественность охраняет особей. Вместе с тем так же или, вернее, по той же причине, по которой умирают отдельные особи, вымирают и целые виды. Так вымер дронт и исполинский ирландский олень; так и теперь, вследствие преследования со стороны человека и все распространяющейся культуры, гибнут многие виды животных, вымирая в тех областях, где когда-то или недавно их было множество; таковы, например, тюлени на Южно-Шотландских островах; со временем они совсем исчезнут с лика земли. При богатстве природы они тысячами приносятся в жертву, беззаботно, без сожаления… Так же обстоит дело даже в отношении человека. И половина рода человеческого не доживает до двухлетнего возраста, причем эти дети умирают почти без сознания того, что они когда-либо жили. То же самое бросается в глаза и при несчастных случаях и мытарствах всех людей, как добрых, так и злых; все это не очень-то совмещается с особой поддержкой или содействием со стороны творца». Между тем это управление, это провидение, не имеющее специального назначения, не соответствует цели, сущности, понятию провидения; ведь провидение должно устранить случайность, однако если имеется лишь все общее провидение, то случайности сохраняют свою силу, поэтому такое провидение и не есть вовсе провидение. Так, например, одно из «божьих установлении» в природе, то есть результат естественных причин, сводится к тому, что соответственно числу лет и смертность людей выражается в определенных числах; так, например, на первом году умирает один ребенок из трех-четырех, на пятом году – один из 25, на седьмом году – один из 50, на десятом году – один из 100; но то обстоятельство, что умирает именно этот ребенок, а другие три или четыре ребенка остаются жить, есть явление случайное, данным законом не обусловленное, зависящее от других, случайных причин. Так, «брак есть божие установление», есть закон естественного провидения для размножения рода человеческого, следовательно, составляет для меня обязанность. Но обязанность эта мне ровно ничего не говорит о том, должен ли я жениться именно на этой, женщине, не является ли эта женщина негодной или бесплодной в результате случайного органического изъяна. Однако как раз при применении закона к определенному частному случаю, как раз в критический момент решения, в тисках нужды естественное провидение бросает меня на произвол судьбы, – в действительности это естественное провидение и есть сама природа; в таком случае от нее я обращаюсь к высшей инстанции, сверхприродному провидению богов: их глаз обращается на меня как раз там, где кончается свет природы, их царство начинается как раз там, где конец царству естественного провидения. Боги знают, внушают мне, определяют то, что природой оставляется во мраке неизвестности, отдается во власть случая. Сфера случайного, как в обычном, так и в философском смысле, сфера «положительного», индивидуального, непредусмотренного, не поддающегося исчислению, есть сфера богов, сфера религиозного провидения. А прорицания и молитвы представляют собой религиозные способы, при помощи которых человек превращает случайное, темное, неизвестное в предмет провидения, достоверности или хотя бы упования. Сравните по этому поводу высказывания Сократа (по Ксенофонту) о прорицаниях.
51
Эпикур говорит, что боги обитают в промежутках между мирами. Прекрасно. Нас здесь, разумеется, не интересует подлинный смысл межмировых пространств Эпикура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
«Можете ли вы дать совет пауку, как протянуть нити от одного дерева к другому, от одного конька крыши до другого, от одной высоты по эту сторону реки к другой – по ту сторону? „Ни в какой мере; но думаешь ли ты, что тут нужен совет, что паук находится в том же положении, в каком бы оказался ты, если бы тебе пришлось головным путем решать эту задачу, что для него, как для тебя, существует „по ту сторону“ и „по эту сторону?“ Между пауком и предметом, к которому он прикрепляет нити своей паутины, такая же тесная связь, как между твоими костями и мускулами; ведь внешний предмет для паука есть не что иное, как опорная точка нити его жизни, опора для его орудия ловли. Паук не видит того, что видишь ты; все разделения, отличия, расстояния для него совсем не существуют, во всяком случае не существуют так, как они даны оку твоего разума. Что для тебя является неразрешимой теоретической проблемой, то делает паук, не применяя никакого ума и, следовательно, без всех тех затруднений, которые существуют только для твоего ума. «Кто поведал травяным вшам, что они в большем изобилии найдут на ветке осенью себе пропитание в почке, чем в листе? Кто им показал путь к почке, к ветке? Для травяной вши, родившейся на листе, почка не только отдаленная, но совершенно неизвестная область. Я молюсь творцу травяной вши и червеца и умолкаю“. Конечно, тебе приходится замолчать, если ты превращаешь травяную вошь и червеца в проповедников теизма, если ты им подсовываешь свои собственные мысли, ибо только для человекообразной травяной вши почка – отдаленная и неизвестная область, но не для вши самой по себе; для нее лист существует не как лист и почка не как почка, но как усвояемое, как бы сродное ему химически вещество.
Поэтому только отражение твоего собственного глаза, заставляющее тебя в природе усматривать творчество всевидящего глаза, понуждает тебя выводить из головы мыслящего существа те нити, которые паук извлекает из своего заднего прохода. Для тебя природа только представление, только зрелище, ласкающее твой взор; поэтому ты веришь, ты думаешь, что то, чем восхищается твой глаз, движет и управляет также природой; небесный свет, в котором тебе является природа, ты превращаешь в небесное существо, ее создавшее, зрительный луч ты превращаешь в рычаг природы, зрительный нерв – в двигательный нерв мирового целого. Выводить природу из мудрого творца – значит родить детей одним взглядом, значит утолять голод аппетитным запахом пищи, значит благозвучием тонов двигать скалами. Если гренландец думает, что акула происходит из человеческой мочи, потому что для человеческого обоняния она пахнет мочой, то такая зоологическая гипотеза так же основательна, как космологическая гипотеза теиста, выводящего природу из ума по той причине, что она производит на человеческий ум впечатление чего-то разумного и целесообразного. Разумеется, явления природы представляются нам чем-то разумным, но причина этих явлений так же мало есть разум, как причина света есть свет.
48
Почему в природе имеются уроды? Потому что у нее результат развития не дан вперед в виде цели. Почему имеются так называемые кошачьи головы? Потому что при образовании мозга природа не думает о черепе, не знает, что для покрытия его ей недостает костного вещества. Почему имеются лишние члены? Потому что природа не считает. Почему слева оказывается то, чему место справа, или справа – чему место слева? Потому что природа не знает, что справа, что слева. Ссылки на уродства весьма обычны, они выдвигались уже старыми атеистами и даже теми теистами, которые освобождали природу из-под опеки теологии, – они доказывают, что естественные образования – непредвиденные, непреднамеренные, непроизвольные плоды; в самом деле, все основания, в том числе приводимые и новейшими натуралистами для объяснения уродов, будто они являются лишь следствием болезни зародыша, отпали бы, если бы с творческой или образующей силой природы одновременно были связаны воля, ум, предусмотрительность, сознание. Но хотя природа и не предвидит, она все-таки не оказывается слепой; хотя она и не живет в смысле человеческой, вообще субъективной, чувствующей жизни, но она и не мертва, и, хотя она и не творит согласно целям, все же ее плоды не случайны. Действительно, где человек определяет природу как мертвую и слепую, а ее произведения как случайные, там он свою сущность, притом субъективную, делает мерилом природы, там он ее определяет лишь по противоположности к самому себе, там он ее считает недостаточным существом, поскольку у нее нет того, что есть у него. Природа действует и творит повсюду, но в известной связи и по необходимости; эта связь обозначается человеком как ум, так как повсюду, где он видит связь, он находит смысл, материал для мысли, «достаточное основание», систему. Необходимость природы не есть человеческая или логическая, метафизическая или математическая, вообще не абстрактная; ведь естественные существа – не мысленные сущности, не логические или математические фигуры, но действительные, чувственные, индивидуальные существа; это необходимость чувственная, поэтому эксцентрическая, своеобразная, иррегулярная, представляющаяся человеческому воображению свободной или, по крайней мере, продуктом свободы благодаря такого рода аномалиям. Природа может быть понята только через самое природу; природа есть существо, «чье понятие не зависит ни от какого другого существа»: для нее одной имеет силу различие между тем, что есть вещь в себе, и тем, чем она является для нас; природа одна только является таким существом, к которому нельзя прилагать никакой человеческой мерки, хотя мы и сравниваем ее явления с аналогичными человеческими явлениями, применяем к ней, чтобы сделать ее понятной для нас, человеческие выражения и понятия, например: порядок, цель, закон, вынуждены применять к ней такие выражения по сути нашего языка, опирающегося лишь на субъективную видимость вещей.
49
Религиозный энтузиазм перед божественной мудростью в природе есть лишь момент восторга; он направлен лишь на средства, но потухает в размышлениях о целях природы. Какое удивление вызывает сеть паука, как поражает муравьиная воронка в песке! Но для чего существуют эти мудрые приспособления? Для питания – это цель, которую человек, как таковой, сводит к простому средству. Сократ говорил: «Иные – а эти иные – животные и схожие с животными люди – живут, чтобы есть, я же ем, чтобы жить». Как прекрасен цветок, его строение достойно удивления! Но на что это строение, для чего это великолепие? Только для украшения и защиты половых органов, которые человек, как таковой, прячет из стыда или даже увечит из религиозного усердия. «Творец травяной вши и червеца», перед которым преклоняется и которым восхищается естествоиспытатель-теоретик, творец, усматривающий свою цель лишь в естественной жизни, не есть поэтому бог и зиждитель в религиозном смысле. Нет! Бог и зиждитель, как объект религии, есть лишь творец человека, и именно человека в его отличии от природы, человека, над природой возвышающегося, это творец, в котором человек осознает самого себя, которым олицетворяется его природа в отличие от свойств, коренящихся во внешней природе, и именно так, как он представляет себе эти свойства с точки зрения религии. Лютер утверждает: «Вода, которая берется и проливается над ребенком при крещении, есть вода не творца, но бога-спасителя». Натуральная вода есть нечто общее и для меня, и для животных, и для растений, – не такова крестильная вода. Первая связывает меня со всем остальным, вторая отличает меня от других существ природы. Не натуральная, а крестильная вода имеет религиозное значение, поэтому не творец и зиждитель природы, а творец крестильной воды оказывается объектом религии. Понятно, что творец естественной воды сам есть существо естественное, следовательно, не религиозное, не сверхъестественное. Вода есть сущность видимая, данная чувству, поэтому ее свойства и действия не приводят нас ни к какой сверхчувственной причине; крестильная же вода не есть предмет «телесных очей» – это духовная, невидимая, сверхчувственная сущность, другими словами, наличная лишь для веры, действующая и существующая лишь в представлении, лишь в воображении; итак, это сущность, требующая в качестве своей причины сущность духовную, данную лишь в вере, в воображении. Натуральная вода очищает меня исключительно от моих телесных пятен и изъянов, крестильная же вода – от моральных; первая утоляет лишь мою жажду в здешней, временной, преходящей жизни, вторая утоляет мое желание вечной жизни; первой свойственны лишь ограниченные, определенные, конечные действия, второй же – бесконечные, всемогущие действия, выходящие за пределы природы воды, следовательно, действия, которые осуществляют и реализуют сущность божественного существа, не связанную ни с какими природными ограничениями, не связанную ни с какими границами опыта и разума, – беспредельную сущность человеческой веры и способности воображения. Но разве творец крестильной воды не является и творцом воды натуральной? Как же он относится к творцу природы? Совершенно так же, как крестильная вода относится к воде натуральной; первой не будет, если не имеется второй, вторая есть условие, средство для первой. Так же творец природы только обусловливает творца человека. У кого нет под рукой натуральной воды, как смог бы он связать с ней сверхъестественные действия? Как может даровать вечную жизнь тот, кто не распоряжается жизнью временной? Как может воссоздать из праха мое тело тот, кто не имеет в своем распоряжении естественных элементов? Но кто же может быть повелителем и законодателем природы, кроме того, кто обладал могуществом и силой, чтобы из ничего создать природу простым актом своей воли? Поэтому объявляющий бессмысленным противоречием связь сверхъестественной сущности крещения с натуральной водой, пусть также назовет бессмысленной связь сверхъестественной сущности творца с природой; ибо между действиями крестильной воды и действиями воды натуральной такая же тесная или такая же слабая связь, как между сверхприродным творцом и столь естественной природой. Творец взят из того же источника, из которого выбивается сверхприродная, чудесная крестильная вода. В крестильной воде в наглядном примере твоему взору дано существо творца, существо божие. Как же ты можешь отвергать чудо крещения и другие чудеса, оставляя в силе сущность творца, т. е. сущность чуда? Другими словами, как отвергать мелкие чудеса, если ты признаешь великое чудо творения? Впрочем, в мире теологическом дело обстоит так же, как в мире политическом: мелких воров вешают, оставляя крупных на свободе.
50
Провидение, обнаруживающееся в естественном порядке, в целесообразном устройстве и закономерности, не есть религиозное провидение. Религиозное провидение коренится в свободе, а первое – в необходимости; религиозное провидение не ограничено и безусловно, первое же – ограничено и зависит от тысячи условий; религиозное провидение – особое, индивидуальное, первое распространяется лишь на целое, на род, предоставляя случаю единичное, индивидуальное. Один теистически настроенный естествоиспытатель говорит: «Многие (многие? Все, для кого бог был чем-то большим, чем математической, фиктивной, отправной точкой природы) представляли себе сохранение мира, и в особенности человека, как нечто непосредственное, особое, – словно бог управляет действиями всех тварей, руководя ими по своему благоусмотрению… Но такое особое вмешательство и контроль над действиями людей и других существ невозможно принять с точки зрения законов природы… В этом нас убеждает весьма малое попечение природы в отношении отдельных особей. Впрочем, природа так же мало „заботится“ о роде или виде. Вид сохраняется по естественным причинам, потому что вид есть не что иное, как совокупность индивидуумов, развивающихся и размножающихся через совокупление. Если отдельные особи и подвергаются случайным разрушительным воздействиям, то другие избегают этого. Множественность охраняет особей. Вместе с тем так же или, вернее, по той же причине, по которой умирают отдельные особи, вымирают и целые виды. Так вымер дронт и исполинский ирландский олень; так и теперь, вследствие преследования со стороны человека и все распространяющейся культуры, гибнут многие виды животных, вымирая в тех областях, где когда-то или недавно их было множество; таковы, например, тюлени на Южно-Шотландских островах; со временем они совсем исчезнут с лика земли. При богатстве природы они тысячами приносятся в жертву, беззаботно, без сожаления… Так же обстоит дело даже в отношении человека. И половина рода человеческого не доживает до двухлетнего возраста, причем эти дети умирают почти без сознания того, что они когда-либо жили. То же самое бросается в глаза и при несчастных случаях и мытарствах всех людей, как добрых, так и злых; все это не очень-то совмещается с особой поддержкой или содействием со стороны творца». Между тем это управление, это провидение, не имеющее специального назначения, не соответствует цели, сущности, понятию провидения; ведь провидение должно устранить случайность, однако если имеется лишь все общее провидение, то случайности сохраняют свою силу, поэтому такое провидение и не есть вовсе провидение. Так, например, одно из «божьих установлении» в природе, то есть результат естественных причин, сводится к тому, что соответственно числу лет и смертность людей выражается в определенных числах; так, например, на первом году умирает один ребенок из трех-четырех, на пятом году – один из 25, на седьмом году – один из 50, на десятом году – один из 100; но то обстоятельство, что умирает именно этот ребенок, а другие три или четыре ребенка остаются жить, есть явление случайное, данным законом не обусловленное, зависящее от других, случайных причин. Так, «брак есть божие установление», есть закон естественного провидения для размножения рода человеческого, следовательно, составляет для меня обязанность. Но обязанность эта мне ровно ничего не говорит о том, должен ли я жениться именно на этой, женщине, не является ли эта женщина негодной или бесплодной в результате случайного органического изъяна. Однако как раз при применении закона к определенному частному случаю, как раз в критический момент решения, в тисках нужды естественное провидение бросает меня на произвол судьбы, – в действительности это естественное провидение и есть сама природа; в таком случае от нее я обращаюсь к высшей инстанции, сверхприродному провидению богов: их глаз обращается на меня как раз там, где кончается свет природы, их царство начинается как раз там, где конец царству естественного провидения. Боги знают, внушают мне, определяют то, что природой оставляется во мраке неизвестности, отдается во власть случая. Сфера случайного, как в обычном, так и в философском смысле, сфера «положительного», индивидуального, непредусмотренного, не поддающегося исчислению, есть сфера богов, сфера религиозного провидения. А прорицания и молитвы представляют собой религиозные способы, при помощи которых человек превращает случайное, темное, неизвестное в предмет провидения, достоверности или хотя бы упования. Сравните по этому поводу высказывания Сократа (по Ксенофонту) о прорицаниях.
51
Эпикур говорит, что боги обитают в промежутках между мирами. Прекрасно. Нас здесь, разумеется, не интересует подлинный смысл межмировых пространств Эпикура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9