Глубинные механизмы этого торможения, своеобразные пути интимных соотношений организма со средой в этом сложном процессе, способы извлечения скрытого богатства на социальную поверхность – все это впервые вскрыто фрейдизмом и сейчас находит себе добавочное подтверждение в рефлексологии. Историческая неподменимость научных заслуг психоанализа, тем самым, вряд ли подлежит опротестованию.
Фрейдизм и марксизм. Однако, какое же до всего этого дело марксизму? – скажет читатель. Недаром и Г. И. Челпанов пишет 12 Докладная записка в Наркомпрос с. г.
, что марксизм столько же должен интересоваться анализом психических процессов, сколько и минералогией. – Какое дело марксизму, марксистской социологии до чистой биологии? – скажет наш жестокий критик вместе с Челпановым. В биологии, как в минералогии, – свои методы, ничего общего с марксизмом не имеющие, вполне для марксизма безразличные, – «были бы они лишь об'ективно точны».
«Об'ективизм». Кстати об об'ективизме этого «об'ективизма». Существует ли чистый об'ективизм в условиях классовой борьбы? Видели же мы выше, что мыслительные процессы регулируются и направляются «суб'ективным интересом». Для людей подытоживающих общественную практику (а наука – итоги социальной практики, чего бы она ни касалась) таким суб'ективным интересом является классовая установка. Между об'ектом и наблюдающим всегда лежит затемняющая, извращающая, «вытесняющая», «тормозящая» пленка – даже и в области биологии, даже (о ужас! – скажет Челпанов) – и в минералогии.
Вот биология, казалось бы, об'ективнейшими методами оперирует, об'ективные выводы должна бы получать, но «почему-то» пролетарский Наркомпрос отстаивает в ней дарвиновскую точку зрения, а «внепартийный» спецовский с'езд проводит антидарвинскую резолюцию 13 См. статью тов. Крупской по этому вопросу в «На путях к нов. школе» с. г.
. В чем дело?
Боюсь, что, если минералогам поручит практическое задание по военной обороне наш Доброхим, часть их вдруг творчески потускнеет. Кристально-чистый их научный об'ективизм, стукнувшись лбом об острую классовую практику, окажется вдруг чрезвычайно хрупким…
Психология же, как мы знаем, гораздо «социальнее» и минералогии и биологии. Можем ли мы ждать психологического об'ективизма от наблюдателей, в области социологии не являющихся об'ективистами, т.-е. марксистами, ленинистами?
Права марксизма на психологию. Как это ни нелепо, но подобная «внеклассовая» точка зрения на психологию фигурирует кое-где и в отдельных марксистских высказываниях. Приходится поэтому вначале вкратце защитить права марксизма на критику различных психологических систем и лишь потом уже перейти к обоснованию прав фрейдизма на марксистскую санкцию.
Во-первых, для марксизма, который, конечно, является не только социологической, но и философской системой, совсем не безразличен методологический подход к пониманию самого существа психики. «Душа и тело», или только тело, – психофизическое взаимодействие, параллелизм, – или психофизиологический монизм – все это, понятно, не нейтральные для марксистской философии вопросы. Но дело не в одной только философии.
Для марксистской социологии тем более не безразлично то или иное психологическое учение. В частности, для ленинизма всякая теория есть лишь путь к практике. Марксистская, ленинистская практика – практика наилучшей организации пролетарской, революционной борьбы. Практика анализа и использование психических процессов человека – «довольно» острое оружие в этой классовой войне. Чего больше в человеческой психике: реализма или мистики, рационализма или фантазии, самодеятельности или подражательности, диалектики или статики, эготизма или социальности – равные ответы на эти вопросы могут сыграть разную классовую роль. Поэтому-то идеологически и важен метод, которым работает психолог около человека. Если психолог лабораторно отрывает человека от специфических именно для человека раздражителей, – от раздражителей, в основе определяющих его психизм, т.-е. от социальной среды – прячет его в замкнутую коробку, лишенную вообще каких бы то ни было раздражителей, преподнося ему затем экспериментальные возбуждения, ничего общего не имеющие с социальной диалектикой, его обычно окружающей, – это для ленинца, для марксиста-практика вовсе не «минералогический» вопрос. Если реакции, полученные в ответ на эти статизированные, выхолощенные, мертвые раздражители, психолог сочтет «естественными» реакциями для человеческого организма вообще, – и на основе этих реакций будет строить законы психических, т.-е. и всех биологических процессов (ибо это неотделимо), т.-е. и законы практического воздействия на человеческий психизм, на человеческий организм, – ленинист, марксист-практик никак не может при этом остаться эпически холодным.
Вне социальной диалектики нет психического функционирования человека, и лабораторное выхолащивание психизма создает сумасшедшие или преступные законы дыхания в безвоздушном пространстве – взамен трезвых, нужных законов живой социальной организации психизма. Современный «внесоциальный», индивидуалистический эксперимент над изолированной от прочей части организма психикой, притом еще оторванной от живой связи с социальной средой, похож на Вагнеровские попытки построения гомункулуса в колбочке. В лучшем случае, да и то под серьезным контролем, подобный эксперимент смеет претендовать на узенькое приложение его к простеньким профессиям, требующим элементарнейших биологических свойств: известной нормы зрения, слуха, мускульной силы и пр. На учет же и формирование глубоких, тончайших законов богатейшей психологической динамики, – динамики, являющейся непосредственным отражением социальной динамики, в которой человеческий организм неотрывен от коллектива, класса, качественно глубоко его преображающего, – современный индивидуалистический, психологический эксперимент претендовать на это не в праве ни в малейшей степени. Психология человека, как и социология, не может быть предметом контроля и руководства со стороны внематериалистически, внедиалектически, «внеклассово» настроенных ученых.
Итак, важны, как видим, в одинаковой степени и методология и метод: они взаимно органически определяются. У марксизма, ленинизма, поэтому, может быть и должен быть свой метод в психологии, и этому методу чистый, освобожденный от ненужной примеси фрейдизм вполне сродни.
Марксизм и фрейдизм. Рефлексология тем ценна для марксизма, что она переносит центр тяжести всей биологической проблемы на среду, с одной стороны, с другой же стороны, она оперирует с цельным, единым человеком, не разделенным на фиктивные категории «физиологических» и «психологических» явлений. Фрейдизм служит этому же в сугубой степени, развертывая притом богатейшую диалектическую пластичность человеческого организма, впервые в науке раскрывая перед нами ценнейший, глубочайший социально-физиологический материал.
1. Состав социальной среды – вот первое, что определяет собой все человеческие психофизиологические процессы. Это – основная формулировка, логически вытекающая из фрейдовских построений. Хаотическая комбинация современных социальных раздражений создает грубое несоответствие между унаследованным фондом, опытом раннего детства, и дальнейшими, более зрелыми психофизиологическими накоплениями. Отсюда – закупорка огромной части биопсихологических сил человека, извращенное их применение, при использовании социальной средой лишь ничтожной части этой энергии. В подвале же человеческой психофизиологии лежат могучие резервы, ждущие соответствующих социальных раздражений. Резервы эти обладают необычайной пластичностью.
2. В этой грубой биопсихологической дезорганизации человека имеется своеобразная направленность («стратегия»), обусловливающая собою весь ход мыслительных и прочих так наз. психических процессов. При организации воспитывающих раздражителей необходимо эту направленность, эту целевую установку всегда учитывать. Все психические процессы таким образом полностью детерминированы, и моменту «свободной воли», «свободного выбора» под эту детерминацию подкопаться никак нельзя 14 Напрасно опасаются метафизичности этого понятия – «целевая установка». Один из авторитетнейших наших товарищей как-то высказался, что лишь колоссальная воля помогла товарищу Ленину так долго и продуктивно бороться с болезнью, и это замечание вызвало некоторый ропот в марксистских кругах. Конечно, товарищ никак не понимал «волю» в буквальном, метафизическом ее смысле, а подразумевал, видимо, именно целевую установку. Благоприятная же целевая установка, это ведь не что иное, как благоприятная социальная среда, хорошо организующая рефлексы, хорошо тонизирующая, возбуждающая весь организм в целом. Ведь может же быть благоприятный климат для легких, почек, сердца, почему таким «климатом» нельзя считать и социальную атмосферу, серию хороших социальных раздражителей, которые, воздействуя на организм, тем самым превращаются ведь и в фактор биологический. «Кислород общественного доверия», – по великолепному выражению тов. Зиновьева, – может быть не только социальным, но и биологическим фактором (социально-биологическим). См. также мою статью «Рефлекс революц. цели» (Кн. «Очерки культ. рев. вр.»).
.
3. Сублимация – планомерная организация социальных раздражителей по линии расторможения закупоренной энергии («бессознательное»). Всякий творческий процесс, т.-е. процесс, питающийся особо крупной биологической активностью, есть в подавляющей своей части результат социального высвобождения перед тем заторможенных рефлексов. Отсюда проблема творчества, в своей основе, есть проблема умелой социальной комбинации тормозящих и растормаживающих влияний.
4. В социальной среде организм выявляет себя сразу всем своим существом и «физиологическим» и «психологическим», тормозя и растормаживая одновременно самые разнообразные функции (общебиологические, социальные и половые проявления тесно переплетены), почему выделить в этих единых рефлекторных установках «психическое» и «физиологическое» начало нет возможности и нужды. Пищеварение, дыхание, как и мысль, одинаково неразрывны и лишь в органической их связи являются материалом для построения рефлекторного акта. Об'яснение этому одно – психофизиологический монизм, которому фрейдизм и служит чрезвычайно усердно, почти всем своим материалом (после его об'ективной расшифровки).
5. Возможны сложнейшие переключения энергических волн под влиянием вариаций социальных раздражителей. Человек превращается в любострастника, в обжору, в честолюбца, в «святого» в зависимости от этих переключений социальных раздражителей 15 Конечно, этим переключениям может кое в чем мешать наследственная установка, так наз. конституция. Однако мощная динамика фрейдовских построений заставляет сейчас глубоко содрогаться всю проблему конституций (см. ниже, тез. 7).
. Избыток сексуальности в эпоху реакции и у паразитирующих классов – и, наоборот, пуританская скромность хотя бы нашего революционного авангарда в наиболее ответственные боевые периоды – один из видов этих переключений, один из типических видов социального использования человеческой энергии (торможение или расторможение, переключение направления). Перед советской общественностью, этим зародышем первой в истории человечества действительно сублимирующей общественности, стоит задача – отказаться от традиционных, по линии биологической инерции, буржуазных, большей частью паразитических включений, и реорганизация социальных раздражителей по линии максимальной сублимации заторможенного творческого фонда человека. В основе, конечно, этот процесс решается по пути укрепления социалистического хозяйства, но и нашим надстройкам предстоит в этом вопросе сыграть грандиозную роль.
6. Фрейдизм дает ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения «психической», творческой направленности человека. «Заинтересованность» мыслительных проявлений, торможение «мыслительного аппарата» по отношению к «неаппетитным» раздражителям («забываем наши долги»; «стараемся не понимать то, что нам неприятно») ставит «под сомнение» об'ективизм научного и художественного творчества. Основной мыслительный фонд, как врожденный, так и ранне-детский, современного «культурного» человека накопляется по линии наименьшего сопротивления, по линии семейных, бытовых и господствующих общесоциальных, т.-е. классовых, т.-е. буржуазных традиций, его обслаивающих в этот период («принцип удовольствия»). Отсюда колоссальное торможение в отношении к новому опыту, требующему перехода на другую, об'ективно реальную, т.-е. пролетарскую, точку зрения, и классовый консерватизм творческой направленности подавляющего большинства выходцев буржуазии. Отсюда – ничтожное количество научных и художественных перебежчиков в другой, в пролетарский классовый лагерь. Отсюда же и неминуемое увеличение числа этих перебежчиков при развертывающейся победе пролетариата, т.-е. при дезорганизации их фонда «удовольствия» и смертельной необходимости компромисса с реальностью: идеологические, научные, художественные «сдвиги». Отсюда же и вывод о необходимости твердой («обязывающей») классовой пролетарской политики, классовой организации раздражителей («реальность») в области просвещения, воспитания, науки, искусства.
И наконец:
7. Фрейдовский материал поучает нас и еще одному обстоятельству. Огромное влияние современной социальной среды на организм, закупорка ею подавляющей части энергии человека, развивающего для реальности лишь ничтожную долю своих возможностей, дает крепкое обоснование для понятия о необычайной человеческой пластичности, о богатейших воспитуемых и перевоспитуемых его резервах, если создать для них соответствующую среду. Отсюда тщательнейшей и самой оптимистической критической проверке должны мы подвергнуть господствующие пока еще понятия о «фатуме» наследственности, о «власти» конституций, о «точных» нормах возрастов и о прочей самодовлеющей биологической статике, всемерно игнорирующей нашу современную социальную сверхдинамику. Для революционно-пролетарской педагогики в этом фрейдовском материале – неисчерпаемый источник ценностей.
Итак, социальный динамизм (пластичность) человеческого организма, психофизиологический монизм, исчерпывающий детерминизм всех биопсихических проявлений, и богатый фонд ценнейших революционно-практических советов по вопросам воспитания и перевоспитания человека – вот вклад, который внес фрейдизм в науку. В основе своей, как мы видели, этот вклад идеологически глубоко родственен марксизму.
Фрейдизм сделал неузнаваемой не только психологию (в том числе и так наз. «экспериментальную»), но радикально перетряхнул и всю психопатологию. Огромное влияние его на физиологию и общую патологию еще скажется в дальнейшем. Говорить об этом придется, конечно, в другой раз.
Вместе с тем нельзя не упомянуть и об скользких, подчас опасных местах фрейдизма. О половой теории уже было сказано. Однако этот сверхсексуализм окрашивает собой у Фрейда и попытки его проникнуть в проблемы социальной психологии. Чрезвычайно часто связи частиц человеческой массы между собой, а также взаимоотношения вождя и массы у Фрейда насквозь проникнуты первичным половым содержанием, которым он, по преимуществу, и пытается разрешить соответствующие социальные «избирания» вождя и толпы. Этим же половым ланцетом и вообще биологическим методом тщится он проникнуть и в историю культуры, в мифологию, с досадной настойчивостью отстаивая совершенно неоправдываемые дедукции. Но об экскурсиях фрейдизма в социальную психологию придется говорить тоже особо, – тем более, что методологических основ его учения о психофизиологическом аппарате эти экскурсии не касаются.
В частности, специальная опасность заключается и в практике фрейдовского психоанализа: техника лечебного использования психоанализа оставляет лечимого наедине с лечащим, – оживляющие впечатления социальной среды заменяются суррогатом в виде нарочитых вопросов или далеко не об'ективированных об'яснений, что, в конечном счете, зачастую может лишь усугубить эту индивидуалистическую самозакупорку, усилить антисоциальное торможение больного («перенос – спекуляция, сопротивление» – по типу внушения, но в еще более утонченной форме: «психоаналитическая жвачка»). Торможение («сопротивление») гораздо проще и легче смягчается, если умело реорганизовать социальную среду, наладив в ней серию соответствующих живых раздражителей.
1 2 3 4 5
Фрейдизм и марксизм. Однако, какое же до всего этого дело марксизму? – скажет читатель. Недаром и Г. И. Челпанов пишет 12 Докладная записка в Наркомпрос с. г.
, что марксизм столько же должен интересоваться анализом психических процессов, сколько и минералогией. – Какое дело марксизму, марксистской социологии до чистой биологии? – скажет наш жестокий критик вместе с Челпановым. В биологии, как в минералогии, – свои методы, ничего общего с марксизмом не имеющие, вполне для марксизма безразличные, – «были бы они лишь об'ективно точны».
«Об'ективизм». Кстати об об'ективизме этого «об'ективизма». Существует ли чистый об'ективизм в условиях классовой борьбы? Видели же мы выше, что мыслительные процессы регулируются и направляются «суб'ективным интересом». Для людей подытоживающих общественную практику (а наука – итоги социальной практики, чего бы она ни касалась) таким суб'ективным интересом является классовая установка. Между об'ектом и наблюдающим всегда лежит затемняющая, извращающая, «вытесняющая», «тормозящая» пленка – даже и в области биологии, даже (о ужас! – скажет Челпанов) – и в минералогии.
Вот биология, казалось бы, об'ективнейшими методами оперирует, об'ективные выводы должна бы получать, но «почему-то» пролетарский Наркомпрос отстаивает в ней дарвиновскую точку зрения, а «внепартийный» спецовский с'езд проводит антидарвинскую резолюцию 13 См. статью тов. Крупской по этому вопросу в «На путях к нов. школе» с. г.
. В чем дело?
Боюсь, что, если минералогам поручит практическое задание по военной обороне наш Доброхим, часть их вдруг творчески потускнеет. Кристально-чистый их научный об'ективизм, стукнувшись лбом об острую классовую практику, окажется вдруг чрезвычайно хрупким…
Психология же, как мы знаем, гораздо «социальнее» и минералогии и биологии. Можем ли мы ждать психологического об'ективизма от наблюдателей, в области социологии не являющихся об'ективистами, т.-е. марксистами, ленинистами?
Права марксизма на психологию. Как это ни нелепо, но подобная «внеклассовая» точка зрения на психологию фигурирует кое-где и в отдельных марксистских высказываниях. Приходится поэтому вначале вкратце защитить права марксизма на критику различных психологических систем и лишь потом уже перейти к обоснованию прав фрейдизма на марксистскую санкцию.
Во-первых, для марксизма, который, конечно, является не только социологической, но и философской системой, совсем не безразличен методологический подход к пониманию самого существа психики. «Душа и тело», или только тело, – психофизическое взаимодействие, параллелизм, – или психофизиологический монизм – все это, понятно, не нейтральные для марксистской философии вопросы. Но дело не в одной только философии.
Для марксистской социологии тем более не безразлично то или иное психологическое учение. В частности, для ленинизма всякая теория есть лишь путь к практике. Марксистская, ленинистская практика – практика наилучшей организации пролетарской, революционной борьбы. Практика анализа и использование психических процессов человека – «довольно» острое оружие в этой классовой войне. Чего больше в человеческой психике: реализма или мистики, рационализма или фантазии, самодеятельности или подражательности, диалектики или статики, эготизма или социальности – равные ответы на эти вопросы могут сыграть разную классовую роль. Поэтому-то идеологически и важен метод, которым работает психолог около человека. Если психолог лабораторно отрывает человека от специфических именно для человека раздражителей, – от раздражителей, в основе определяющих его психизм, т.-е. от социальной среды – прячет его в замкнутую коробку, лишенную вообще каких бы то ни было раздражителей, преподнося ему затем экспериментальные возбуждения, ничего общего не имеющие с социальной диалектикой, его обычно окружающей, – это для ленинца, для марксиста-практика вовсе не «минералогический» вопрос. Если реакции, полученные в ответ на эти статизированные, выхолощенные, мертвые раздражители, психолог сочтет «естественными» реакциями для человеческого организма вообще, – и на основе этих реакций будет строить законы психических, т.-е. и всех биологических процессов (ибо это неотделимо), т.-е. и законы практического воздействия на человеческий психизм, на человеческий организм, – ленинист, марксист-практик никак не может при этом остаться эпически холодным.
Вне социальной диалектики нет психического функционирования человека, и лабораторное выхолащивание психизма создает сумасшедшие или преступные законы дыхания в безвоздушном пространстве – взамен трезвых, нужных законов живой социальной организации психизма. Современный «внесоциальный», индивидуалистический эксперимент над изолированной от прочей части организма психикой, притом еще оторванной от живой связи с социальной средой, похож на Вагнеровские попытки построения гомункулуса в колбочке. В лучшем случае, да и то под серьезным контролем, подобный эксперимент смеет претендовать на узенькое приложение его к простеньким профессиям, требующим элементарнейших биологических свойств: известной нормы зрения, слуха, мускульной силы и пр. На учет же и формирование глубоких, тончайших законов богатейшей психологической динамики, – динамики, являющейся непосредственным отражением социальной динамики, в которой человеческий организм неотрывен от коллектива, класса, качественно глубоко его преображающего, – современный индивидуалистический, психологический эксперимент претендовать на это не в праве ни в малейшей степени. Психология человека, как и социология, не может быть предметом контроля и руководства со стороны внематериалистически, внедиалектически, «внеклассово» настроенных ученых.
Итак, важны, как видим, в одинаковой степени и методология и метод: они взаимно органически определяются. У марксизма, ленинизма, поэтому, может быть и должен быть свой метод в психологии, и этому методу чистый, освобожденный от ненужной примеси фрейдизм вполне сродни.
Марксизм и фрейдизм. Рефлексология тем ценна для марксизма, что она переносит центр тяжести всей биологической проблемы на среду, с одной стороны, с другой же стороны, она оперирует с цельным, единым человеком, не разделенным на фиктивные категории «физиологических» и «психологических» явлений. Фрейдизм служит этому же в сугубой степени, развертывая притом богатейшую диалектическую пластичность человеческого организма, впервые в науке раскрывая перед нами ценнейший, глубочайший социально-физиологический материал.
1. Состав социальной среды – вот первое, что определяет собой все человеческие психофизиологические процессы. Это – основная формулировка, логически вытекающая из фрейдовских построений. Хаотическая комбинация современных социальных раздражений создает грубое несоответствие между унаследованным фондом, опытом раннего детства, и дальнейшими, более зрелыми психофизиологическими накоплениями. Отсюда – закупорка огромной части биопсихологических сил человека, извращенное их применение, при использовании социальной средой лишь ничтожной части этой энергии. В подвале же человеческой психофизиологии лежат могучие резервы, ждущие соответствующих социальных раздражений. Резервы эти обладают необычайной пластичностью.
2. В этой грубой биопсихологической дезорганизации человека имеется своеобразная направленность («стратегия»), обусловливающая собою весь ход мыслительных и прочих так наз. психических процессов. При организации воспитывающих раздражителей необходимо эту направленность, эту целевую установку всегда учитывать. Все психические процессы таким образом полностью детерминированы, и моменту «свободной воли», «свободного выбора» под эту детерминацию подкопаться никак нельзя 14 Напрасно опасаются метафизичности этого понятия – «целевая установка». Один из авторитетнейших наших товарищей как-то высказался, что лишь колоссальная воля помогла товарищу Ленину так долго и продуктивно бороться с болезнью, и это замечание вызвало некоторый ропот в марксистских кругах. Конечно, товарищ никак не понимал «волю» в буквальном, метафизическом ее смысле, а подразумевал, видимо, именно целевую установку. Благоприятная же целевая установка, это ведь не что иное, как благоприятная социальная среда, хорошо организующая рефлексы, хорошо тонизирующая, возбуждающая весь организм в целом. Ведь может же быть благоприятный климат для легких, почек, сердца, почему таким «климатом» нельзя считать и социальную атмосферу, серию хороших социальных раздражителей, которые, воздействуя на организм, тем самым превращаются ведь и в фактор биологический. «Кислород общественного доверия», – по великолепному выражению тов. Зиновьева, – может быть не только социальным, но и биологическим фактором (социально-биологическим). См. также мою статью «Рефлекс революц. цели» (Кн. «Очерки культ. рев. вр.»).
.
3. Сублимация – планомерная организация социальных раздражителей по линии расторможения закупоренной энергии («бессознательное»). Всякий творческий процесс, т.-е. процесс, питающийся особо крупной биологической активностью, есть в подавляющей своей части результат социального высвобождения перед тем заторможенных рефлексов. Отсюда проблема творчества, в своей основе, есть проблема умелой социальной комбинации тормозящих и растормаживающих влияний.
4. В социальной среде организм выявляет себя сразу всем своим существом и «физиологическим» и «психологическим», тормозя и растормаживая одновременно самые разнообразные функции (общебиологические, социальные и половые проявления тесно переплетены), почему выделить в этих единых рефлекторных установках «психическое» и «физиологическое» начало нет возможности и нужды. Пищеварение, дыхание, как и мысль, одинаково неразрывны и лишь в органической их связи являются материалом для построения рефлекторного акта. Об'яснение этому одно – психофизиологический монизм, которому фрейдизм и служит чрезвычайно усердно, почти всем своим материалом (после его об'ективной расшифровки).
5. Возможны сложнейшие переключения энергических волн под влиянием вариаций социальных раздражителей. Человек превращается в любострастника, в обжору, в честолюбца, в «святого» в зависимости от этих переключений социальных раздражителей 15 Конечно, этим переключениям может кое в чем мешать наследственная установка, так наз. конституция. Однако мощная динамика фрейдовских построений заставляет сейчас глубоко содрогаться всю проблему конституций (см. ниже, тез. 7).
. Избыток сексуальности в эпоху реакции и у паразитирующих классов – и, наоборот, пуританская скромность хотя бы нашего революционного авангарда в наиболее ответственные боевые периоды – один из видов этих переключений, один из типических видов социального использования человеческой энергии (торможение или расторможение, переключение направления). Перед советской общественностью, этим зародышем первой в истории человечества действительно сублимирующей общественности, стоит задача – отказаться от традиционных, по линии биологической инерции, буржуазных, большей частью паразитических включений, и реорганизация социальных раздражителей по линии максимальной сублимации заторможенного творческого фонда человека. В основе, конечно, этот процесс решается по пути укрепления социалистического хозяйства, но и нашим надстройкам предстоит в этом вопросе сыграть грандиозную роль.
6. Фрейдизм дает ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения «психической», творческой направленности человека. «Заинтересованность» мыслительных проявлений, торможение «мыслительного аппарата» по отношению к «неаппетитным» раздражителям («забываем наши долги»; «стараемся не понимать то, что нам неприятно») ставит «под сомнение» об'ективизм научного и художественного творчества. Основной мыслительный фонд, как врожденный, так и ранне-детский, современного «культурного» человека накопляется по линии наименьшего сопротивления, по линии семейных, бытовых и господствующих общесоциальных, т.-е. классовых, т.-е. буржуазных традиций, его обслаивающих в этот период («принцип удовольствия»). Отсюда колоссальное торможение в отношении к новому опыту, требующему перехода на другую, об'ективно реальную, т.-е. пролетарскую, точку зрения, и классовый консерватизм творческой направленности подавляющего большинства выходцев буржуазии. Отсюда – ничтожное количество научных и художественных перебежчиков в другой, в пролетарский классовый лагерь. Отсюда же и неминуемое увеличение числа этих перебежчиков при развертывающейся победе пролетариата, т.-е. при дезорганизации их фонда «удовольствия» и смертельной необходимости компромисса с реальностью: идеологические, научные, художественные «сдвиги». Отсюда же и вывод о необходимости твердой («обязывающей») классовой пролетарской политики, классовой организации раздражителей («реальность») в области просвещения, воспитания, науки, искусства.
И наконец:
7. Фрейдовский материал поучает нас и еще одному обстоятельству. Огромное влияние современной социальной среды на организм, закупорка ею подавляющей части энергии человека, развивающего для реальности лишь ничтожную долю своих возможностей, дает крепкое обоснование для понятия о необычайной человеческой пластичности, о богатейших воспитуемых и перевоспитуемых его резервах, если создать для них соответствующую среду. Отсюда тщательнейшей и самой оптимистической критической проверке должны мы подвергнуть господствующие пока еще понятия о «фатуме» наследственности, о «власти» конституций, о «точных» нормах возрастов и о прочей самодовлеющей биологической статике, всемерно игнорирующей нашу современную социальную сверхдинамику. Для революционно-пролетарской педагогики в этом фрейдовском материале – неисчерпаемый источник ценностей.
Итак, социальный динамизм (пластичность) человеческого организма, психофизиологический монизм, исчерпывающий детерминизм всех биопсихических проявлений, и богатый фонд ценнейших революционно-практических советов по вопросам воспитания и перевоспитания человека – вот вклад, который внес фрейдизм в науку. В основе своей, как мы видели, этот вклад идеологически глубоко родственен марксизму.
Фрейдизм сделал неузнаваемой не только психологию (в том числе и так наз. «экспериментальную»), но радикально перетряхнул и всю психопатологию. Огромное влияние его на физиологию и общую патологию еще скажется в дальнейшем. Говорить об этом придется, конечно, в другой раз.
Вместе с тем нельзя не упомянуть и об скользких, подчас опасных местах фрейдизма. О половой теории уже было сказано. Однако этот сверхсексуализм окрашивает собой у Фрейда и попытки его проникнуть в проблемы социальной психологии. Чрезвычайно часто связи частиц человеческой массы между собой, а также взаимоотношения вождя и массы у Фрейда насквозь проникнуты первичным половым содержанием, которым он, по преимуществу, и пытается разрешить соответствующие социальные «избирания» вождя и толпы. Этим же половым ланцетом и вообще биологическим методом тщится он проникнуть и в историю культуры, в мифологию, с досадной настойчивостью отстаивая совершенно неоправдываемые дедукции. Но об экскурсиях фрейдизма в социальную психологию придется говорить тоже особо, – тем более, что методологических основ его учения о психофизиологическом аппарате эти экскурсии не касаются.
В частности, специальная опасность заключается и в практике фрейдовского психоанализа: техника лечебного использования психоанализа оставляет лечимого наедине с лечащим, – оживляющие впечатления социальной среды заменяются суррогатом в виде нарочитых вопросов или далеко не об'ективированных об'яснений, что, в конечном счете, зачастую может лишь усугубить эту индивидуалистическую самозакупорку, усилить антисоциальное торможение больного («перенос – спекуляция, сопротивление» – по типу внушения, но в еще более утонченной форме: «психоаналитическая жвачка»). Торможение («сопротивление») гораздо проще и легче смягчается, если умело реорганизовать социальную среду, наладив в ней серию соответствующих живых раздражителей.
1 2 3 4 5