Здесь выложена электронная книга Магнетизер автора по имени Гофман Эрнст Теодор Амадей. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Гофман Эрнст Теодор Амадей - Магнетизер.
Размер архива с книгой Магнетизер равняется 29.6 KB
Магнетизер - Гофман Эрнст Теодор Амадей => скачать бесплатную электронную книгу
Гофман Эрнст Теодор Амадей
Магнетизер
Э.Т.А.Гофман
Магнетизер
Семейная хроника
СНЫ -- ПЕНОЙ ПОЛНЫ
-- Сны -- пеной полны, -- молвил старый барон, протягивая руку к шнуру звонка и собираясь вызвать старика Каспара, чтобы тот посветил ему в комнате; было уже поздно, осенний ветер гулял по холодной летней зале, и Мария, закутавшись в шаль и прикрыв глаза, казалось, не могла более противиться одолевавшей ее дремоте. -- И все же, -- продолжил барон, отведя руку от звонка, подавшись вперед в кресле и опершись ладонями о колени, -мне почему-то то и дело приходят на ум странные сны моей юности.
-- Ах, любезный батюшка, -- возразил Отмар,- разве бывают не странные сновидения; однако лишь те из них, что возвещают о каком-нибудь необычайном явлении -- говоря словами Шиллера: "так ход событий важных предваряют их призраки"*, -- те, что как бы против нашей воли низвергают нас в темное таинственное царство, куда с таким трудом проникает наш робкий взор, лишь они воздействуют на нас с той силой, которую невозможно отрицать.
-- Сны -- пеной полны, -- глуховатым голосом повторил барон.
-- Но даже в этом расхожем изречении материалистов, которые готовы самые поразительные вещи объявить совершенно естественными, а самые естественные находят порой невероятными и вульгарными, -- продолжал Отмар,сокрыта очень точная аллегория.
-- И какой же смысл ты намерен отыскать в этой старой затасканной поговорке? -- зевая, спросила Мария.
Отмар, смеясь, ответил ей словами Просперо:
-- "Приподними же занавес ресниц, взгляни туда"*. Дорогая Мария, не будь ты сейчас столь сонной, ты, уверен, догадалась бы, что, поскольку речь идет о самом удивительном и восхитительном из всех явлений человеческой жизни -- о сне, то и я, когда его сравнивают с пеной, тоже, конечно, думаю о самом благородном, что только есть на свете. И это, разумеется, пена искрящегося, шипучего шампанского, которое и ты порой не гнушаешься пригубить, хотя обычно, как то и подобает девице, с презрением отвергаешь все прочие вина. Взгляни же на тысячи крошечных пузырьков, которые, искрясь, поднимаются в бокале и пенятся на поверхности: это духи, нетерпеливо рвущиеся из земных пут; так проявляет себя в пене высшее духовное начало, которое, освободившись от гнета всего материального и вольно расправив крылья, радостно сливается в далеких всем нам предуготованных небесных сферах с родственным ему высшим духом, распознавая и постигая, как нечто давно ему знакомое, глубочайший смысл самых удивительных явлений. А посему и из пены может родиться сновидение, в котором, покуда сон сковывает нашу внешнюю жизнь, радостно и свободно бурлят наши жизненные силы и пробуждается более возвышенная внутренняя жизнь, и тогда мы не просто предугадываем, но и познаем явления обычно сокрытого от нас мира духов и даже воспаряем над временем и пространством.
-- Мне чудится, -- прервал его барон, словно очнувшийся от воспоминаний, в которые погрузился, -- будто я слышу речи твоего друга Альбана. Вы знаете, что я всегда был и буду вашим закоренелым противником; так вот, то, что ты сейчас тут высказал, звучит весьма красиво и, спору нет, придется по вкусу всяким сентиментальным, чувствительным натурам, но оно ложно уже хотя бы в силу своей однобокости. Если согласиться с тем, что ты столь увлеченно вещал о связи с миром духов и еще бог знает с чем, то пришлось бы признать, что сон непременно погружает человека в наиблаженнейшее состояние; однако те сны, которые я назвал странными, ибо некий случай позволил им оказать влияние на мою жизнь -- случаем я называю определенное стечение чужеродных обстоятельств, образующих единое явление, -- те сны, уверяю вас, были не просто неприятными, но столь мучительными, что я порою буквально заболевал от них, хотя и не слишком задумывался по их поводу, ибо в те времена еще не было моды гоняться за тем, что природа мудро сокрыла от нас.
-- Любезный батюшка, вам хорошо известны наши с Альбаном воззрения на то, что вы зовете случаем, стечением обстоятельств и тому подобным. А что касается моды на размышления, то пусть мой любезный батюшка вспомнит, что мода эта весьма древняя и коренится в самой природе человека. Ученики в Саисе*...
-- Довольно, -- прервал его барон, -- не стоит продолжать разговор, уклониться от которого у меня сегодня есть много причин, тем более что я вовсе не склонен разделять с тобой твой бьющий через край восторг перед всем чудесным. Не стану скрывать, что именно сегодня, девятого сентября, меня преследует одно воспоминание юности, от которого мне никак не отделаться; и если я поведаю вам об этом приключении, то Отмар, конечно, отыщет в нем подтверждение того, как сон или сновидение, совершенно особым образом связанное с реальностью, оказало на меня чрезвычайно неприятное воздействие.
-- Быть может, любезный батюшка, -- сказал Отмар,- вы поможете нам с Альбаном и внесете достойную лепту в собрание многочисленных фактов, подтверждающих выдвинутую ныне теорию магнетизма*, которая основывается на исследовании сна и сновидений.
-- Уже само слово "магнетизм" заставляет меня содрогнуться, рассердился барон, -- но каждому свое, и бог с вами, ежели природа терпит, как вы своими неуклюжими руками пытаетесь сорвать с нее покров, и не карает вас за это смертью.
-- Давайте, батюшка, не будем спорить о вещах, основанных на глубочайших убеждениях; а что до вашего воспоминания, то не могли бы вы рассказать нам о нем?
Барон поглубже уселся в кресле и, устремив кверху проникновенный взор, как имел обыкновение делать, когда бывал чем-то взволнован, начал свой рассказ:
-- Всем вам известно, что я получил военное образование в дворянском лицее в городе Б. Среди тамошних наставников был один, которого мне не забыть никогда; еще и теперь я не в силах вспоминать о нем без душевного трепета и даже ужаса. Нередко мне чудится, будто вот-вот его призрак войдет ко мне в комнату. Огромного роста, он казался еще выше из-за худобы, тело его словно состояло из одних мускулов и нервов; в молодости он, верно, был привлекательным мужчиной, ибо и теперь его большие черные глаза метали огненные взоры, выдержать которые было не просто; хотя ему давно перевалило за пятьдесят, он сохранил силу и ловкость юноши, а движения его были быстрыми и решительными. В фехтовании ему не было равных, и даже самого горячего коня он умел осадить так, что тот только всхрапывал под ним. В прежние времена он состоял майором на датской службе и, как поговаривали, вынужден был бежать, так как убил на дуэли генерала. Иные же утверждали, будто никакой дуэли и не было, а просто он, в ответ на оскорбительное слово, проткнул генерала шпагой прежде, чем тот успел изготовиться для защиты. Короче, он бежал из Дании и в звании майора поступил на службу в дворянский лицей, где преподавал высший курс фортификации. Крайне вспыльчивый по натуре - любое неосторожное слово или ненароком брошенный взгляд могли привести его в ярость, -- он наказывал воспитанников с изощренной жестокостью, и тем не менее все они самым непостижимым образом льнули к нему. Так, однажды внимание начальства было привлечено выходящим за рамки всех предписаний обращением майора с одним из воспитанников, и было учинено расследование; однако сам воспитанник во всем винил только себя и столь страстно защищал майора, что пришлось снять с него все обвинения. Порой случались дни, когда майор вдруг становился непохож сам на себя. Его грубый, низкий голос обретал тогда какую-то неописуемую звучность, и невозможно было отвести глаз от его взгляда. Мягко и снисходительно взирал он на любые мелкие провинности, а когда он пожимал руку иному отличившемуся воспитаннику, казалось, будто майор некой колдовской силой обращал его в своего вассала, ибо потребуй он в этот миг даже немедленной, самой мучительной смерти, его приказание было бы исполнено. Но вслед за такими днями обычно разражалась страшная буря, от которой нам приходилось спасаться бегством и прятаться. Еще засветло майор облачался в красный датский мундир и целый день напролет -- будь то летом или зимою -- носился огромными шагами по большому парку, примыкавшему к лицею. Мы слышали, как он, яростно жестикулируя, жутким голосом что-то выкрикивал по-датски, а затем выхватывал из ножен шпагу, словно намереваясь сразиться с незримым грозным противником; он парировал и сам наносил удары, пока наконец не повергал противника наземь точно рассчитанным ударом шпаги, после чего с ужасающими проклятиями и ругательствами принимался топтать ногами его тело. Потом стремглав убегал прочь, носился по аллеям, карабкался на самые высокие деревья и, глядя сверху вниз, разражался таким злорадным хохотом, что у нас, слышавших это даже в своих комнатах, стыла кровь в жилах. Он неистовствовал так по двадцать четыре часа кряду, и было замечено, что приступы бешенства случались с ним всякий раз в равноденствие. На следующее утро он, казалось, даже не догадывался о том, что учинил накануне, только бывал еще угрюмее, вспыльчивее и грубее, нежели обычно. Не знаю, как родились на свет те удивительные и невероятные слухи, что бытовали среди лицейской прислуги и городской черни. Ходила молва, будто майор умеет заговаривать огонь и лечить болезни наложением рук, а то и просто взглядом; помню, как однажды он вытолкал прочь и поколотил палкой больных, явившихся к нему за исцелением. Старик-инвалид, приставленный ко мне слугой, со всей уверенностью заявлял, что с майором, дескать, дело не чисто и что много лет назад ему явился на море дьявол, посулив спасение от гибели и сверхчеловеческую силу творить чудеса, и тот принял это, предавшись тем самым сатане; и вот теперь ему частенько приходится биться с чертом, которого видели в парке в обличье то черного пса, то какого-нибудь иного жуткого зверя; однако рано или поздно майору, мол, все равно суждено погибнуть страшной смертью. Сколь бы глупыми и нелепыми ни казались мне эти россказни, я все же не мог сдержать внутренней дрожи, и хотя я глубочайшей преданностью отвечал на совершенно особое расположение, выказываемое мне майором по сравнению с другими воспитанниками, к чувству, которое я питал к этому непостижимому человеку, невольно примешивалось нечто такое, от чего я никак не мог отделаться и чего был не в силах объяснить даже себе самому. Мне чудилось, будто некое всемогущее существо принуждает меня хранить верность майору, ибо миг угасания моей любви к нему станет мигом моей гибели. И даже если, находясь подле него, я испытывал удовольствие, то и тогда меня не покидали страх и чувство невыносимого гнета, которые держали меня в чудовищном напряжении и заставляли трепетать. Когда я подолгу оставался с ним наедине, когда он обходился со мною особенно дружелюбно и, как то бывало не раз, рассказывал всевозможные диковинные истории, неподвижно устремив на меня взор и держа мою руку в своей, -- это необъяснимое состояние нередко доводило меня до полного изнеможения. Я чувствовал себя больным и близким к беспамятству. Я опускаю все те удивительные сцены, что разыгрывались между мною и моим наставником и повелителем, например, когда он делил со мной мои ребяческие забавы, старательно помогая мне строить неприступную крепость, которую я возводил в парке по всем правилам фортификационного искусства, и перехожу к главному. Случилось это -- я помню точно -- в ночь с восьмого на девятое сентября 17.. года: мне очень живо, словно то было наяву, привиделось во сне, будто майор тихонько отворяет дверь моей комнаты, неторопливо подходит к кровати и, жутко глядя на меня ввалившимися черными глазами, кладет правую руку мне на лоб и веки, но я тем не менее вижу, как он стоит передо мной. Я застонал от ощущения тяжкого гнета и страха, и тогда он вымолвил глухим голосом: "Бедное дитя человеческое! Признай же наконец своего владыку и повелителя! К чему ты мечешься, тщетно пытаясь вырваться из кабалы! Я -- твой бог, я вижу тебя насквозь, а все, что ты скрываешь или пытаешься сокрыть в своей душе, лежит передо мною как на ладони. А дабы впредь ты не осмеливался даже усомниться в моей власти над тобой, о жалкий червь, я сейчас самым зримым образом проникну в сокровенную мастерскую твоего разума". Я вдруг заметил у него в руке какой-то острый раскаленный инструмент, который он вонзил мне в мозг. Весь в холодном поту я пробудился от вырвавшегося у меня дикого вопля. Я был близок к обмороку. Воздух в комнате был спертый и душный. Наконец я немного пришел в себя, но тут мне почудилось, будто я услышал голос майора, который несколько раз позвал меня по имени откуда-то издалека. Я почел это за следствие жуткого сна, спрыгнул с кровати и отворил окно, чтобы впустить в комнату свежего воздуха. Но какой же ужас обуял меня, когда в свете луны я увидел, как одетый в мундир майор, в точности такой, каким он привиделся мне во сне, шагает по центральной аллее к воротам, ведущим в поле; он распахнул их и вышел, хлопнув створками так, что задребезжали и загремели петли и затворы, грохот этот гулко раскатился в ночной тишине. "Что случилось? Что надобно майору ночью в поле?" -- думал я; меня охватили неописуемый страх и тревога. Словно влекомый некой неодолимой силой, я наскоро оделся и разбудил инспектора, доброго, набожного старика, единственного, кого майор побаивался и щадил даже в приступах буйства, и поведал ему о своем сне и о том, что видел затем. Старик выслушал меня очень внимательно и молвил: "Я тоже слышал, как громко хлопнули ворота, однако решил, что мне это почудилось". Так или иначе, с майором, верно, случилось что-то неладное, а потому не мешало бы заглянуть к нему в комнату. Колокольчик разбудил всех воспитанников и наставников, и мы, со свечами в руках, торжественной процессией двинулись по длинному коридору к комнате майора. Дверь была заперта, и тщетные попытки открыть ее общим ключом убедили нас в том, что изнутри задвинута задвижка. Главный вход, через который майор мог выйти в парк, тоже, как и накануне вечером, был заперт на засов. Наконец, не получив ответа на наши призывы, мы взломали дверь спальни и -- с жутким остекленевшим взором, с кровавой пеной на губах, майор мертвый лежал на полу в красном датском мундире, судорожно сжимая в руке шпагу. Все попытки вернуть его к жизни оказались напрасными.
Барон умолк. Отмар намеревался было что-то сказать, но промолчал; он приложил руку ко лбу, словно хотел сначала хорошенько обдумать и привести в порядок свои мысли.
Мария нарушила гробовое молчание, воскликнув:
-- Ах, батюшка! Какая жуткая картина, я будто вижу, как этот страшный майор в красной датской форме стоит передо мною, неподвижно устремив на меня свой взор; сегодня ночью уснуть мне не придется.
Художник Франц Бикерт, вот уже пятнадцать лет живущий в доме на правах близкого друга, до сего момента, как то с ним бывало нередко, не принимал в беседе никакого участия, а лишь слонялся взад и вперед по зале, сцепив руки за спиной, строя шутовские мины и даже время от времени пытаясь проделать забавные антраша. Но теперь заговорил и он:
-- Баронесса совершенно права -- к чему эти жуткие рассказы и удивительные истории перед самым отходом ко сну? Во всяком случае, это явно противоречит моей теории сна и сновидений, которая опирается на такую безделицу, как миллионы почерпнутых из жизни фактов. Ежели господина барона посещали только неприятные сновидения, то происходило это оттого, что он не знал моей теории и, следовательно, не мог действовать согласно ей. Когда Отмар говорит о магнетическом воздействии -- о влиянии планет и еще бог знает чего, -- он, думаю, не столь не прав, однако моя теория выковывает такие латы, сквозь которые не проникнет ни один луч луны.
-- В таком случае, я жажду поскорее познакомиться с этой замечательной теорией, -- сказал Отмар.
-- Дайте только Францу начать, и он убедит нас в чем угодно, -- заметил барон.
Художник уселся против Марии и, взяв с комичными ужимками и препотешной слащавой улыбкой понюшку табаку, приступил к рассказу:
-- Почтеннейшее собрание! "Сны -- пеной полны" -- очень старая, истинно немецкая поговорка, но Отмар дал ей столь утонченное и изысканное толкование, что, слушая его, я прямо-таки чувствовал, как в голове у меня вспениваются пузырьки, которые, возникнув из земной сути, стремятся заключить союз с высшим духовным началом. Но не наш ли собственный дух готовит ту закваску, из которой устремляются ввысь более тонко организованные частицы -- сами тоже всего лишь продукт того же духовного начала? Далее я задаюсь вопросом, где же отыскивает наш дух те составные части, из коих он -- ежели следовать нашей метафоре -- готовит закваску? Только ли в себе самом или еще в чем-то, лежащем вне его? И сразу нахожу ответ: природа не столько помогает ему в этом всеми своими проявлениями, сколько сама посредством времени и пространства служит той мастерской, где он, мнящий себя свободным художником, как простой ремесленник трудится ей во благо.
Магнетизер - Гофман Эрнст Теодор Амадей => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Магнетизер автора Гофман Эрнст Теодор Амадей дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Магнетизер у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Магнетизер своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Гофман Эрнст Теодор Амадей - Магнетизер.
Если после завершения чтения книги Магнетизер вы захотите почитать и другие книги Гофман Эрнст Теодор Амадей, тогда зайдите на страницу писателя Гофман Эрнст Теодор Амадей - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Магнетизер, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Гофман Эрнст Теодор Амадей, написавшего книгу Магнетизер, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Магнетизер; Гофман Эрнст Теодор Амадей, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн